Лидка

         В мягкой голубизне неба млело самодовольное солнце, будто и пятен на нем нет, словно и не было многодневного ненастья. Широкогрудые кедры, прогонистые ели и лопушистые травы, купаясь в банной испарине, благодарно тянули зеленые лапы к небу, щедро одарившему влагой и теплом. Умытая, обласканная тайга в разноцветной раме пронзительно чистой радуги светилась каждой хвоинкой, каждым листочком.
         Антона Дроздова мало порадовала эта благодать. Он выполз из-под пихты, хмуро огляделся, стряхивая сон. Его помятое лицо на миг посветлело, а затем стало сурово озабоченным. По коридору примятой травы спустился он к самой воде, отметил на вешке уровень, чертыхнулся: «Надо ж так влипнуть!»
         ...Дроздов приехал в Ольховку позднее обычного: задержка получилась с отпуском.
         – Заявился-таки? Заждалися. Мешок-от сымай, – засуетился дед Рыбаков. – Чо долго не ехал?
         – Все дела, да случаи, Михайлыч. Не чаял вырваться.
         – Всех делов не переделаешь… А в тайге нынче любо-дорого! Народилось богато и ягод, и грибов. В прежние годы с тобой увязался бы, – вздохнул старик.
         – И хариус ловится? – спросил Дроздов.
         – Ловится, должно. По весне вода высокая была, зашел харьюзок. Да и Лидка, сказывали, чуть свет на шивера утопала, а она, язви ее, заздря обутки колошматить не станет.
         – На шивера дня на два и смотаюсь, а там поглядим, – решил Дроздов.
         За рыбной ловлей незаметно подступили сумерки. Только дождик заставил Антона искать укрытие.
         Полнеба задернула черная туча, и быстро стемнело, когда приглядел он пихту для ночлега и угнездился на хвойной подстилке. Всю ночь хлестал ливень, сверкали молнии, рассекая чернильную темень, рокотал над перевалом и с треском лопался вблизи гром. Но ни одна капля не пробилась через пихтовый шатер, не потревожила Дроздова. К утру лавина дождя укатилась за Сыдинский перевал, оставив после себя затяжное ненастье.
         Антон уложил рюкзак, накинул на голову капюшон плаща, спокойно двинулся в дорогу и… замер у спуска к воде. За ночь река вздулась, вышла из берегов, устремилась в пересохшую протоку и отгородила его на острове. Мутный поток, играючи, пер на спине прорву наносника и таежного хлама, коверкая затопленные тальники.
         Метр за метром обследовал Дроздов берега в поисках брода… Пятый день отмечает на вешке уровень воды, а она почти не убывает.
         Из края в край повисли над тайгой тучи, зацепившись за хребтины гор, и поливали то реденьким, то спорым дождем. Заголубеет просвет неба, выглянет солнышко, вселяя надежду, и снова укроется серым пологом. И питается Дроздов рыбой да ягодой, расходуя по сухарю в день.
         Сегодня установилось, наконец, ведро. Небо очистилось, пригрело солнце, над распадком – полная радуга. «Надолго ли? Вдруг переменится», – невесело размышлял Антон. Он разжег костер, разогрел вчерашний чай, настоянный на чаге, испек рыбу в лопухе. Перекусив, взял удочку и побрел вниз острова, к яме. «Вплавь махануть? – в который раз прикидывал он. – Под корчи затащит. Дерево уронить бы поперек, но вдоль берега растет одна мелочь».
         Антон размотал удочку, наживил червя, закинул в яму, сел на камень. В мутной воде рыба клюет редко. Но как-то надо же убивать время. Дроздов еще раз обшарил карманы в поисках махорки и безнадежно вздохнул…
         За протокой залаяла собака, выскочила на берег. Следом вышел высокого роста сухопарый человек в плаще и сапогах-болотниках. Сбоку у него – торба, в руке – удилище.
         – Клюет? – спросил он.
         Антон махнул рукой, отвернулся.
         – К вечеру вода осветлеет – будет брать, – заверил рыбак. Он закурил, сел напротив Антона. Их разделяло метров двадцать.
         – Как на остров перебрался? – разматывая удочку, спросил рыбак.
         – Ночевал тут, – нехотя пояснил Антон, – а ночью вода поднялась… Пятый день на острове. Последний сухарь догрыз и курева ни крошки.
         – Растяпа! – рыбак круто выругался. – Броды откроются дня через три-четыре, и то ежели дожжа не будет.
         – Не лайся, – огрызнулся Антон, – без того тошно.
         – Как не лаяться? Поди не первый день по тайге мотней трясешь: пора смекалку заиметь, – рыбак снова выругался. – Ладно… Жди. Я скоро.
         Он снял торбу и плащ, сложил под кустом, приказал собаке: «Сидеть!» – и ушел. Часа через полтора вернулся со связкой веревок.
         – Переплавляться будем, – весело осклабился он. – Топор есть?
         – А как же?
         – Добро. Вон из той сухостоины выруби три бревнышка, скрепи салик. Я перекину конец веревки, им бревна и свяжешь. Второй конец захлестну на своем берегу, хотя бы за эту кедру. Соображаешь? Течение тебя и переправит.
         Намучившись бездельем, Антон остервенело взялся за работу. Свалил сухостоину, расхряпал ее на три части, перенес на галечник. «Ну и медведюка!» – дивился рыбак. А вслух сказал:
         – Держи конец… Обмотай покрепче, да ронжу поперек положи, чтобы бревна в кучу не съехались.
         Антон опробовал салик, держит ли его вес, оттолкнулся с галечника. Веревка натянулась. Плот сначала медленно, затем все быстрее пошел из затишья к середине протоки, на самую стремнину. И вдруг течение подхватило салик, со страшной скоростью и силой кинуло его к берегу, с треском подминая затопленные кусты. Плот встал на ребро. Антон опомнился, когда окунулся в жгуче-холодную воду и, разгребая руками тальники, выскочил на берег.
         Рыбак хохотал, обнажив прокуренные зубы:
         – Ласточкой перелетел!.. Сымай одежу. Я костер разведу. Не то живо хворь схватишь.
         Дроздов снял с себя все до нитки, отжал воду, развесил по кустам одежду, подошел к костру в чем мать родила. Рыбак протянул ему свой плащ:
         – Завернись. Посинел весь. Да и собака стесняется: она женской породы.
         Антон стерпел насмешку. «Хрен с ним, – подумал он, присаживаясь к костру. – Вон из какой беды выручил».
         На прощанье рыбак отсыпал Дроздову махорки, дал коробок спичек и горбушку хлеба.
         Повеселевший Антон пожал ему руку, спросил:
         – Кому спасибо говорить? Зовут как?
         – Лидка.
         – Лидка?.. – Антон впервые пристально вгляделся в лицо рыбака и ахнул: «Баба!» Он неловко потоптался, кинул на плечо рюкзак, пошел, не оглядываясь. В перекате плескалась река, а Дроздову казалось, что за его спиной смеялась Лидка.

                г. Красноярск, 1981 г.