Трудности перевода

     «Дурак раньше кричал: «Все в порядке», дурак сегодня кричит: «Все не в порядке», - как всегда невпопад». Лучше Жванецкого и не скажешь об дураках-то. Ключевое слово здесь, против ожиданий, не подлежащее "дурак", а сказуемое «кричать», и совсем неважно что кричать, истину иль ахинею. Излагать разумное, равно как и глупости тихим голосом – уже путь к исцелению, сиречь к молчанию. «Знающий не говорит, говорящий не знает», - записал кто-то за другим юмористом, жившим за две с половиной тысячи лет до вышеупомянутого. Еще бы вот и писать перестать вовсе… Тот же Будда, Сократ, Христос говорили ведь почти шепотом, келейно, лично, на ухо, а что до письма – так ведь ни строчки собственноручно. Ну ей богу – зачем писать? Дурак ведь и вовсе не тычет в книжку пальчик, а ежели, не приведи господь, и прочтет чего, пару абзацев из Библии, скажем, или из Корана, - тут и давай орать, аж стекла из окон вон.

     «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». Вообще-то у Иоанна там не «Слово», а «Логос». Впечатлительный Иоанн писал свое литературное произведение зачем-то по-гречески, тут-то и начались трудности перевода. С греческого «логос» означает «мысль», «смысл», «понятие» и еще шестнадцать значений словаря и (так пишет Лев Толстой, а он, дотошный, исследовал в оригинале древнегреческие манускрипты) лишь на девятнадцатом месте переводится как «слово». Итак… Иоанн судя по всему говорил на арамейском, так как понимал (по-своему, разумеется) слова Иисуса, который, будучи галилеянином, изъяснялся скорее всего на родном наречии. После того как апостолу дали выпить яду, затем бросили в кипящее масло, а тот выжил, его, неугомонного, сослали на остров Патмос, где он, похоже напрочь позабыв родной язык, заговорил и освоил письменность аборигенов. Потом все это переиначили на латынь, затем были Кирилл с Мефодием, церковнославянский, в общем, черт его разберет, чего там на самом деле было в начале, и что по правде было Бог, и было ли вообще. Мысль изреченная, говаривал старик Тютчев (а до него Лао Цзы), уже есть ложь, а когда сто раз переведенная и тысячу раз переписанная, а еще ежели с пристрастием да с добрым, понятное дело, умыслом…, а еще дай теперь эту книжку дураку и прикажи, нет, просто предложи покричать – вот тебе и революция.

     Революция. Вот еще словцо-то. Большинство зачем-то полагают, будто революция есть поворот, переворот, превращение, обновление… Да вообще-то нет. Revolutio с позднелатинского означает всего лишь возврат к исходной точке. Ну то есть дурак, кричащий «Все не в порядке» совершенно не догадывается, что хочет, просит, жаждет, требует каменного века…, через море крови, разумеется, - а как еще? Даже пацифисты, прости господи. Pacificus – делаю мир, с латыни. Ну и делай, коль душа просит, но с Калашниковым-то наперевес зачем? Добро должно быть с кулаками? Какой, хм…, чтоб не обидеть, такое нацарапал?

Добро должно быть с кулаками,
Добро суровым быть должно,
Чтобы летела шерсть клоками
Со всех, кто лезет на добро.

     «Должно…», «добро…», даже рифмы нет. Подождите… Куняев, Куняев…, ах, этот, «Любовь, исполненная зла»? Вот оборотец-то тоже…, любовь, исполненная зла… М-да… Ну а я-то, сам-то?.. Не сказать, чтоб писатель, ан пишу ведь какого-то рожна… Перевожу кривоногие, жидконогие мысли мои на бумагу самодельным слогом да неровным почерком, путаясь в наклонениях, блуждая в запятых. У меня караул какие трудности с этим переводом. Лезу ведь на добро. Ни Иоанн-богослов, ни Станислав-праведник мне не указ. Это с меня должна шерсть лететь клоками. Жванецкий прав конечно: «ПисАть, как и пИсать, нужно, когда уже не можешь», только в сторонку, тайком, в стыдливом одиночестве и в специально отведенном месте, где никто не услышит запаха твоих мыслей. Человек, вкусивши даже чистейшей святой воды родников господних, пока переварит, - так ее «переведет» на свой «язык», что когда станет исторгать… Трудности перевода…