Дневник Вчера я видела город с изнанки

Вчера я увидела вдруг. Ну, не так чтобы вдруг, поколесив таксисткой - обнаружила, что город стал страшным в своей похожести районов. Питер, как всякий другой - почти европейский город - сжался центром до мулепусечки: -Пойдешь налево, пойдёшь направо...
Ну ведь там что у нас? Несколько речек, каналов пяток. А дальше? Дальше и начинается Город. Странный муравейник в заторах машин и непонятных улицах-проспектах. Где, впрочем, кипит жизнь, и люди существут - уже не выходящие за периметр районов многоэтажек.

Вчера я рванула к приятельнице на улицу Героев - это совсем с другой стороны залива - куда она неожиданно переехала с набережной канала Грибоедова.
Увидела заторы машин на своём севере - и свернула на кольцо - так, мне показалось же!
Ближе. А на дамбе царил беспредел погоды. Хлопья снега и дождя - казалось, я уже двигаюсь по воде, на расстояние вытянутой руки не видно ни черта! И я фокусировала глаз на белой разметке, чтобы не выехать на другую полосу. А мимо мчались джиповозы - привычно рулимые - им плевать, что еду я вслепую.
Дворники бесились щетками по стеклу, снежные клубья, белое марево вокруг и белая мучнистая вода в заливе.
Нехорошо как-то цепенели ноги, мокла спина, пропитаная потом, а свернуть и отдышаться негде - все камикадзе вокруг.
Потому я, как всегда, промахнулась - ушла на развязке в нитуда, прилепившись за огоньками впереди идущей уверенно машины, и искала потом - где развернуться.
И нервно курила, попав, наконец, в такие родные улочки со светофорами - чудно тихого  Ломоносова.
Новый Год, епи его в душу. Все, все, блин, пёрлись в Питер.
И я - такая же, как все.

А Ленинский проспект, с которым знакома, пожалуй, не дальше перекрёстка Московского.
Ну, ладно, площади Конституции.
Имеет нумерацию, оказывается, совсем с другой стороны.
Какой же у нас страшный город - вот там, в новостройках, вздымающимися махинами домов вдоль залива! Мне было дурно...
И как же уютно показалось - на обратном пути через центр - в пробке Лиговки!))))) Я даже не ругалась! Ведь у площади Восстания всё было опять таким родным.