Про зайчика

Написано исключительно для друзей
**
Одна из самых психологически точных сказок - о том пресловутом зайчике, которому волк дал три дня жизни, дабы с друзьями и близкими попрощался. А потом волк пришел его съесть, и заплакал зайчик: «Лучше бы ты сразу… А то я все эти три дня не жил, а мучился…»
**
Сейчас мне трудно понять, когда это началось. Когда я была маленькой, и близкие ежеминутно боялись за мою жизнь? За первые несколько детских лет - двадцать четыре тяжелых пневмонии.  Москва, профессор Климанова… Отказ мамы оставить меня в институте на обследования.  «Что бы мне ни говорили, в самые трудные минуты, я никогда не верила, что ты умрешь», - говорила мама, - «Меня убеждали - такие дети не живут, но я не верила»
Унылый коридор жигулевского больничного бокса. Горсть таблеток, зажатых в руке. Узнаю голубенькую -  олететрин, и кисленький порошок в бумажке - аскорбинка.
-Что тебе дали? - спрашивает мама в час посещений.
Я разжимаю руку.
-Тебе же ничего этого нельзя…
К этому времени выяснилось, что у меня нулевая чувствительность на антибиотики, хотя мне выписывают их уже не обычные, а «миллионные» дозы.
-Но раз она у нас лежит, мы должны ее чем-то лечить, - пожимают плечами врачи.
Печень отказывает, я уже ничего не могу есть. Последняя надежда - Пятигорск. В Пятигорск привозили маленького больного Мишу Лермонтова, на руках выносили из коляски. А уезжал он уже верхом.
Пятигорск помогает. Пять раз мы ездим в благословенные края, к целебным источникам. Я становлюсь похожа на человека.
**
Но все  детство я слышу рассказы бабушки: «Мета Фридриховна…рак груди… Она сказала сестре: «Выйди, я хочу умереть с улыбкой на губах» И умерла с улыбкой… Наш сосед, Федор. Рак. Богатая семья, но не смогли достать лекарств, снимающих боли. Он кричал: «Пристрелите меня!»

Книги -а я любила читать про больницу, потому что провела в ней детство - приходили: «Раковый корпус» Солженицына, «Я умираю счастливой» Зорза…
Тогда казалось - прочла и забыла.
Щаз.
Годы спустя выяснилось, что я эти тексты помню чуть ли не наизусть - большими отрывками.


Я окончила институт, и работала в редакции «Гидростроителя», когда мама повела бабушку на казалось бы обычное, ничего не значащее обследование. Сестра Оля позвонила мне на работу:
- Рак. Нашли две опухоли. Сказали - операцию в 78 лет лучше не делать, она может года два прожить и без операции. Умрет от кровотечения или непроходимости.
Два года! Делать вид, что живешь обычной жизнью, разговаривать с бабушкой, улыбаться, строить планы - и знать. Плакать мы уходили на улицу.
Травник дал для бабушки расторопшу. Врач прописала баралгин. Больше никакого лечения назначено не было. Прожила бабушка шесть лет, умерла весной, в пасхальную субботу. Отпевали ее особо - как отпевают в светлые пасхальные дни. Она вообще была светлым человеком.


…Подрастают уже мои дети. Старшая дочь переходит в четвертый класс, близняшки - во второй. 
У мамы прихватывает печень. Мы знаем, что у нее камень. Мама решает терпеть до последнего, и если что - ложиться на операцию не в Жигулевске, а по скорой - в Тольятти.
Мамин день рождения. Позже, в реанимации, нам скажут: «Больше всего наших пациентов  попадает сюда перед или после дня рождения. Почему-то жизненные силы человека слабеют в это время».
Ночь проходит тяжело. Утром сестра увозит маму к себе в Тольятти и вызывает скорую.
Больница. Врач узи определяет опухоль. Качает головой: «Скорее всего, злокачественная».
Мама так слаба, что оперировать ее сразу нельзя, нужно готовить. Но уже на другой день ситуация настолько ухудшается, что операцию делают экстренно. Я успеваю в последнюю секунду сунуть деньги за «хороший наркоз».
Сейчас мне кажется, что в палате мы протоптали круговые тропинки в бетонном полу. Кружили с сестрой - не могли ни сесть, ни лечь. Каждый час Оля звонила в реанимацию. Перед звонком молилась. Звонит, спрашивает: «Жива?»
На рассвете врач сказал: «Больная оказалась тяжелее, чем я предполагал».
Помню меловое Ольгино лицо. Оказалось - маму хотели перевести на самостоятельное дыхание, но сама она дышать еще не могла.
Мы провели в больнице пять недель.
**
2007-ой год. Я уезжаю в Москву, писать книгу о Мухтарбеке Кантемирове. Последняя ночь дома, «на втором этаже» двухярусной кровати. Я случайно нащупываю что-то в груди…
Вся поездка отравлена. Все мысли - дома. Надо скорее к врачу…
Дома, после обследования, выясняется - доброкачественное, просто  жить и наблюдаться. Но старт дан…
Мама, которая с трудом ходит по квартире - помимо онкологии у нее еще инвалидность по позвоночнику. Дети - такие домашние и неприспособленные… Муж - зарплаты которого хватает на несколько дней… Я стержень и опора семьи. Мне нельзя выпадать из строя. 
Теперь, когда я читаю в интернете о людях, у которых канцерофобия, я в полной мере могу понять - насколько это тяжело.  И если подводить итоги года, минувший был одним из самых трудных для меня в этом отношении.
Плановое же обследование.
Вставлю здесь кусочек, написанный раньше для ЖЖ:
«Брови у Дениса Васильевича сходятся домиком. Я ненавижу аппарат УЗИ. В черно-белых переливах на экране всегда скрывается что-то, чего ты в себе не подозревал. Вот и сейчас.
-Смотрите, вот это мне не нравится, - говорит Денис Васильевич, - В груди, на десяти часах, опухоль, и не все ее черты соответствуют доброкачественным.
Он старается объяснить все понятно и доброжелательно, как и полагается врачу платного кабинета. Он говорит про нечёткие границы и кровоток. Позже он оставит термины, и воскликнет, глядя на мое лицо, уже не профессионально, а искренне:
-Ну не хороните же себя раньше времени!
И добавит тихо:
-В понедельник придете – не сюда, а в онкологию. Нужно взять пункцию, ее сделают срочно….
Я выхожу. Я помню вестибюль, молоденькую администраторшу, выписывающую счёт, женщин, ожидающих в очереди. Теплый весенний вечер за открытой дверью. Ветер, пахнувший в лицо. Но все это было нереальным, доходило как сквозь вату. И рука такая же – будто не своя. Я достала из сумки телефон. Я не могла позвонить ни маме, ни сестре. Я могла позвонить только Олегу. Эта была единственная сейчас – даже не веревка, нитка спасения. А вдруг это еще не всё….
У Олега, как у музыканта – абсолютный слух к болезням. И он не солжёт.
Мысли путались. Я говорила через паузу - вспоминала, как звучат те слова, что надо произнести.
- Меня…кладут…на операцию… Ты…мне …скажешь правду? Насколько все серьезно?
Мама моя несколько раз в жизни повторяла, когда кто-то тяжело заболевал: «Когда такая беда – надо стучаться во все двери». И другие люди рассуждают так же. Заболел я – единственный и неповторимый – тут уж не до стеснения. И начинают колошматить в дверь. И дверь Олега не закрывается. И он всегда стоит на пороге, повернувшись спиной к собственной жизни и видит, и лечит только тех, кто стучит.
Несколькими месяцами позже, перечитывая рассказ Токаревой «Длинный день», я найду отрывок о секретарше враче – Симе: «Она любила Егорова так, как матери любят своих сыновей: служила и ничего не требовала для себя. Для всех Егоров был богом, но она видела, что бог – бос, простужен и голоден. Она хотела обуть его, накормить и обогреть. А все остальные только норовили отщипнуть от него для себя. Вернее, для своих детей, а это еще больше, чем для себя, поэтому отщипывали поглубже и пообширнее».
И еще – оттуда:
«Время не проходит. Время стоит. Проходит человек. Он, Егоров, прошел свою молодость и свою зрелость. И поднялся на новый возрастной этаж. Поближе к небу. Его игры сыграны. Но зато какие открываются перспективы. Будет лечить детей, запускать в будущее полноценных членов общества. А на тех, кто ищет и надеется, он будет смотреть вниз, как с балкона высокого этажа. Они будут мельтешить внизу в своем кошачьем беспокойстве, а он поплевывать вниз и думать: бегайте, бегайте, думаете, вам что-нибудь покажут… А я свободен. Я ничего не жду. И он будет надо всеми – одинок и свободен. И ближе к Богу».
И сейчас, как бы ни был занят – Олег не отказывает. Он просто уходит на операцию. Но он позвонит, когда её закончит, и позовёт.
Еще нужно было прожить: путь домой - длинною в два часа, с пересадкой. Вечер, когда я сижу с телефоном на коленях и жду звонка. Путь в больницу, уже в поздних сумерках.
Я понимаю, что стыдно так бояться за себя. Уходят от тяжелых болезней дети. Судьба безжалостна к неповторимым. Анна Герман… Когда она в полном сознании лежала в палате и разговаривала с матерью, зашел врач и сказал: «Сколько можно тратить лекарство! Она уже умирает, пора вынимать иглу!».
Что я по сравнению с ними? Но девочки, мои девочки… Что с ними будет, кому они нужны без меня? «Дотянуть бы, доползти бы до рассвета» - до того дня, когда они получат какую-то специальность и смогут заработать на жизнь.
Самый страшный пример живет рядом с нами через забор. Семья бывшего председателя горисполкома. Начальник-отец, интеллигентная мать. Родители умерли, потомки спились. Живут тем, что ловят и продают рыбу. На вырученное – пьют.
Семья держится на мне, как пирамидка на стержне. Что будет с моими тишайшими, безответными девчонками – никогда не умеющими настоять или чего-то потребовать от жизни, если этот стержень будет вынут?
Восемь часов вечера, девять, половина десятого… Звонок.
-Приходи, я еще в хирургии.
Он закончил операцию. Я знаю это чувство: ни от одного вина не будешь так пьян, как от усталости. Мы сидим два оглушенных человека. Он – усталостью, я – вестью.
- Не похоже, - говорит Олег после осмотра, и с этими словами я могу пережить выходные.
Но в день, когда нужно ехать в онкологию, узнавать результаты пункции, я веду себя абсолютно позорно. Я лежу на диване у сестры, напичканная успокоительными и – простите - бренди. Лежу оцепенев, а время от времени начинаю рыдать. Ольга подходит и гладит меня по голове.
Пункция не находит раковых клеток. Опухоли две, их нужно оперировать, но это уже…
Я пытаюсь встать в очередь на операцию сама, но получается плохо. То потерялось направление от онколога, то забыла взять с собой в Тольятти результаты УЗИ. А ездить каждый раз… На первом этаже в онкологической поликлинике – то, что сейчас называют «евроремонтом». Здесь светло и красиво. И страшно. Есть люди, которые выглядят как все. Но больше - с жёлтыми, восковыми лицами. Много женщин в беретках, связанных крючком. Бровей у них тоже нет. Кажется, когда-то это считалось красиво. Высокие лбы, безбровость… Италия, средние века, полотна художников? Здесь этих итальянок из средних веков пруд пруди…. Люди на колясках, с трубками в горле…
Через несколько дней у меня начинает болеть все, что никогда не болело. Спина и ноги, все суставы, пальцы рук и даже веки… Таблетки не снимают этой боли. Я не могу спать, даже положив ногу на подушку… Огнем горит.
-Всё девчонки, отгуляли мы с вами… - и слёзы.
Да что это такое, чёрт побери?! Это уже навсегда?
Ознакомившись с симптомами, Интернет услужливо подсказывает миелому, лейкоз и саркому позвоночника.
***
18 августа. Мне не нужно ждать полгода в очереди.
Стационар онкологии. Доктор Тихонов. Их здесь двое, таких опытных врачей. Они проходят по коридору – стремительно, не поднимая головы, никого, кажется не замечая. Но это только кажется. Фамилий они, может, и не помнят, но случаи – отлично:
- Вот вы, - тычок пальцем в женщину, стоящую у перевязочной , - Фамилия ваша как? Идемте со мной, я хочу вас посмотреть….
Ласковы только с тяжелыми больными…
-Странно, - говорит Тихонов, осмотрев меня, - Не нахожу… Тридцать лет смотрю женщин, уж двухсантиметровую опухоль – заметил бы, как вы думаете?!… Идите к нашей узистке, пусть будет третье мнение… Иначе зря разрежу… Но в общем – конечное решение – за мной.
Узистка опухоли сразу находит и расчерчивает грудь черным маркером. Доброкачественность – под вопросом. Меня берут в операционную.
Позже я узнаю, что – счастливица. Что такие как я, после трех-четырех месяцев ожидания в очереди, будучи положенными в стационар, каждый день подходят к сестринской, и безнадежно ждут. Час, другой. Наконец, сестра выходит:
-Сегодня у докторов нет на вас времени. Разошлись!
Они поднимаются бредут по палатам. Понедельник, вторник… У всех дома – мужья, дети… Среда:
-Вам повезло, сегодня у врачей есть полчаса. Двое – быстро переоделись, колечки, сережки сняли – и к лифту.
- А я?
-А вы – в следующий раз.
Счастливицы буквально испаряются, чтобы через минуту уже в полной готовности возникнуть у лифта.
…Мы сидим в предбаннике операционной, трое женщин в очереди, завернутые в белые простыни, как патрицианки в римской бане. Тут – никакого евроремонта. Тут – отваливающаяся плитка и сыплющаяся штукатурка. Тут – самые сложные минуты для докторов.
На операционном столе ты в буквальном смысле слова распят. Руки в стороны – и привязаны. Насчет наркоза мне решительно все равно – что бы ни было, выдержу. Лишь бы диагноз….
Да, еще хорошо, чтобы экранчик какой поставили: не видеть… Слава Богу, медсестра вешает перед лицом пеленку на специальный держатель.
Доктору Тихонову я не нравлюсь. Не нравится, что так много крови. Что опухоль он все-таки находит, что грудь склонна к фиброзу, и надо постоянно наблюдать…
Он переходит на левую сторону. Здесь больно, и крови еще больше, но я не пикну, конечно…
Лампы гасят. Грудь заклеивают. Никого уже нет. Только медсестра.
-Вставайте в мою сторону, не спешите…
Еще час мы ждем результаты гистологии. Она доброкачественная. Меня с Олей и Асей отпускают домой.
…
К восьми утра я уезжу в онкологию, на перевязки. Нас в очереди человек двадцать. И я, у которой еще моральный отходняк, поражена и восхищена:
-Плечо болит, - жалуется женщина без одной груди, - за эту неделю двести банок помидор закрутила….
-А вы белье уже купили? – спрашивает другая.
-А как же… Лифчик за тысячу сто, -это третья.
-Где брали? – жадно- четвертая.
-А я за тысячу двести.
-Покажите, а….
Женщина оглядывается. По коридору проходит доктор Бычков. Совсем молодой парень. А, была не была… Она задирает майку.
-Вот…
Обалденно красивый лифчик, весь в кружевах, полностью скрывает протез.
-А у меня вот…
-А у меня…
Полный коридор обнажёнки. Доктор Бычков только головой качает – ну, вы даете….

…Доктор Тихонов меня уже в упор не видит. Я для него – прошлое. Я не обижаюсь совершенно. У него сложнейших случаев – десять палат и койки в коридоре. Спасибо ему за все…
…
-Ну почему мне никто не верит? – спрашивает Олег, - Я же сказал, доброкачественная….
И я не говорю, что верю ему настолько, что идя на операцию, коснулась стены его дома – как приложилась бы в храме к иконе, прося помощи свыше.
Я давно уже знаю, что с ним – Бог….»

***
Всю осень я  болею. Скручивает спину. Читаю в интернете про хондросаркому позвоночника.  Ноги у меня  в синяках. Читаю про лейкоз. Выношу мозг девушкам из двух лабораторий - Жигулевской больничной и Тольяттинской «Науки». Рисуюсь там раз в три недели  - сдаю кровь. Врач с «Русского медицинского сервера» - очень знающий врач, обычно приветливый и терпеливый -  живет  он, кстати,  в Америке, в Техасе -  уже еле сдерживается, чтобы не послать меня подальше, когда я присылаю очередные результаты.
Восхищаюсь своими друзьями. Оля, подружка моя со времен школы. Мы обе  сильно болели в детстве, много пропускали уроков, носили друг другу домашние задания. Оля стала врачом, как и ее мама. Несколько раз в жизни попадая в тяжелейшие ситуации, она держалась так, как я никогда не смогла бы. Я уже после, задним числом узнавала об операциях, через которые она прошла. И дивилась ее силе духа.
Лена, врач из Новосибирска, нашедшая меня через «Прозу», с бесконечным терпением отвечает на мои вопросы..
Наш, тольяттинский врач, психотерапевт Максим Малявин, чей Живой журнал на одной из первых мест в рейтинге, пишет про невроз. «Что закономерно, до психиатра пациент доберётся в самом конце сериала «Индиана Джонс и охреневшие доктора», будучи объявлен во всех окрестных медицинских учреждениях персоной non grata и со злорадной ухмылкой спроважен обожаемым конкурентам. На некоторое время он может подзастрять у гомеопата-эпилептоида или костоправа-гипертима, но в итоге он всё равно перешагнёт порог психдиспансера, неся увесистый том анализов, снимков, заключений всевозможных специалистов с преобладающим междустрочным резюме вроде: «задави меня томограф, если тут что-то в самом деле есть!»
Сосредоточенностью на своём здоровье можно прожигать металл, а уверенность в том, что с этим здоровьем не всё ладно, крепче материковой плиты. Ой, что-то не так с сердцем: как-то оно бьётся не так, вроде бы даже побаливает...нет, просто чувствуется, что оно есть, но это же ненормально! И пульс — вот побежал...пошёл почти замер...нет, снова побежал — ну, разве так у здоровых бывает? Это же патология явная. Кишечник с желудком тоже явно не в порядке: разве это нормально — так бурчать и булькать? И в боку что-то сжимает словно бы...Что? Печень с другой стороны? Жаль...И боли — о, их описание будет высокохудожественным и подробным. Плюс твёрдая убеждённость в том, что если болезни не нашли, значит, плохо искали. Нет, что вы, я профессору, конечно, почти верю, просто снимок сделан, по всей видимости неудачно, а в биохимической лаборатории реактивы выдохлись. Вот если бы повторить, да в три четверти оборота, да материала для анализов побольше взять — мне ж не жалко! А самое интересное то, как задаётся вопрос: «доктор, скажите честно — это неизлечимо?» А если, не дай бог, для жалоб появится хоть малейший реальный повод вроде того же гастрита или кратковременного запора — держитесь, доктора! Это сразу будет расценено минимум как онкология с соответствующей локализацией и весь цикл диагностики выйдет на новый виток, все рыдают и предпринимают коллективные попытки убить себя о диагностическую аппаратуру. Есть лёгкое подозрение, что создатели многих супер биодобавок, дорогущих гомеопатических препаратов и исцеляющих направо и налево приборов целились именно в эту аудиторию.»
В декабре я замечаю странный шум в ушах и двоение в глазах.  Сама себя отправляю на МРТ. Дорогущее исследование обычно делают по направлению врача.
Но ждать страшно, а в медцентре «Мирта» готовы принять меня в тот же день.
- Скажите, а опухоли мозга часто находят?  - спрашиваю я у сестрички, которая грузит меня в аппарат.
-Нет-нет, что вы, очень редко, не более двух-трех раз в неделю, - с улыбкой отвечает она.
Внутренность томографа. Я в наушниках, в руках сжимаю какую-то тупую грушу.. Играет музыка, и сквозь нее пробиваются  разные странные звуки. Лежу, читаю «псалом 90-ый». С опухолью мозга живут год-два, и лечение только смягчает страдания.
Потом жду в коридоре.
-Зайдите, доктор хочет с вами поговорить.
Врач - вылитая постаревшая Женя Комелькова из «А зорей здесь тихих».
-Видите ли…у вас два очага… Это…, - она называет диагноз
Наверное, никто с такой радостной мордой лица не спрашивал у нее:
-Неужели это всего лишь рассеянный склероз?!
- Если у вас есть деньги, мы сейчас сделаем контраст, и посмотрим - старые очаги или свежие… от этого будет зависеть лечение.
Контраст никак не могут ввести. Трижды рвут вены, пока не догадываются поставить «бабочку»  Наконец, снова лежу, и снова музыка.
- Нет, - задумчиво говорит Женя Комалькова, -  Это не склероз, это у вас последствия двух инсультов…
Мама дорогая, как же это я их не заметила… Инсульты-то…
Но несколькими днями позже мой невропатолог ( которого я очень люблю, потому что он спокойный как валенок), внимательно изучит снимки, и спокойно скажет:
- Нет у вас симптоматики рассеянного склероза, нет у вас инсультов, очаги маленькие, сто лет с ними живете. Последствия родовой травмы, скорее всего. 
Но мы не ищем легких путей. Дорогие мои - бесплатный интернет на работе - великое зло. Вспотела я ночью, проснулась с мокрыми плечами. Ну да, в комнате жарко, одеяло пуховое. Но что там пишет инет? «Ночная потливость суть признак лимфогранулематоза. Лечится высокодозной химией, выживаемость 75 процентов».
Как установить диагноз? Посмотреть кровь, лимфоузлы средостения, если что - сделать пункцию…
 Бегу в лабораторию на кровь, прохожу флюорографию.
-Вы хотите исключить пневмонию? - спрашивает старенький врач. Не так уж много народу ходит на флюшку добровольно -  по два раза в год.
-Нееет, - блею я голосом овцы, - Я хочу исключить лимфогранулематоз.
-У кого?! - поражается он и вглядывается в снимок, - нет, здесь не все так плохо, как вам кажется. Здесь все просто отлично.
Пишет «Легкие и сердце в норме».
Но мы опять-таки не ищем легких путей. Через несколько дней у  меня начинает колоть все тело. Что там пишет интернет?  «Генерализованный зуд встречается у 100 процентов больных биллиарным циррозом… средняя продолжительность жизни  семь лет».
Все. Зайчику сказали срок. Семь лет максимум.  А я с детства с больной печенью, и хорошо знаю, как это мучительно - даже просто болеть, а не умирать от нее..
Снова лаборатория. Медперсонал при виде меня уже передергивает.
-А можно платно сдать биохимию?
Чувства доброй женщины-врача, с которой мы видимся регулярно, в этот раз написаны на  лице. Я буквально вижу, как она сдерживается, чтобы не покрутить пальцем у виска:
- Да зачем вам платить деньги? Возьмите у кого-нибудь направление… вы же с городской пропиской…
(Ага - направление… Была я у нашей участковой, жаловалась… Она даже внимания не обратила. Ей самой 80 лет, еле ходит на работу)
-Ну,  пожалуйста…  ну, можно мне заплатить? Чтобы быстрее…
В тот же день получаю результаты. Биохимия как у космонавта.
Но вот эти вот синяки… На когда там можно записаться к гематологу?
***
Мои дорогие, я очень хочу писать. У меня на следующий год лежит большой хороший замысел.  Но эта самая фобия реально измучила.
У нас была соседка - пожилая женщина Маша. Хорошая, с нашей семьей приятельствовала. Потом ее что-то кольнуло, и она стала по три-четыре раза в день ходить к маме -  мерить давление. И регулярно бегала к участковой с разными страхами за свое здоровье. Участковая в конце концов, послала ее к психиатру.  Через несколько дней Маша повесилась. У себя дома, на ручке двери.
Мама говорит:
-Не примеряй все болезни на себя. Мало ли у кого что… Мне вот врач сказал» Мы ваш рак вырезали и выкинули». И я ему поверила.
А я примеряю.

Мама говорит словами из фильма:
-Ты умрешь старой женщиной,  в теплой постели…
Это,  конечно, вариант наилучший. Но…. Лишь бы зайчику не сказали срок.
**
Психотерапевт? Была. Поржал. Сказал - заваривайте валерианку. Впрочем, если у вас коты - заваривайте сушеницу, иначе коты всю валерианку сожрут.
Коты и вправду это дело любят.

П.С. вот...Месяц спустя могу добавить... Все новый год праздновали, а некоторые...искали какой медцентр работает в праздник. Нашелся дорогущий медгард, делала узи лимфоузлов и слюнных желез для исключения онко, потом для верности переделывала в медгородке, потом была у гематолога, которая расписала сдать столько анализов, что у меня вся кровь в "Науке" останется)))