Цоб-цобэ

Из серии "Погружаясь в прошлое...".

Сентябрьский день перевалил  на вторую половину, и утренняя прохлада давно ушла. Пусть солнце уже не такое как летом, но прогретая земля еще хранит и отдает тепло. В степи стоит запах высохшей, выгоревшей от солнца травы. Ветер колышет белёсый ковыль и разносит по степи звуки: поют птицы, стрекочут кузнечики, где-то свистит суслик. А вот и он сам, резко встав серым столбиком, осматривается по сторонам. В стороне еще один столбик, чуть дальше поднимается третий зверёк. Вдруг один из них резко свистит, и все разом прячутся в норы: что-то их напугало.
А-а! По дороге движется повозка. Медленно шагают быки и плавно катится бричка.
- Цоб-цобэ,-кричит возница, подгоняя животных.

В бричке на постеленной соломе полулежит мужчина, с трудом борясь со сном. Сегодня он возвращается с мельницы, где удачно продал зерно. Всё хорошо, да уж больно медленно идут волы. Конечно, можно было запрячь коней и обернуться быстрее, но на быках больше увезешь. Вот и пришлось ему предыдущую ночь провести в дороге. Да и коням отдохнуть надо дать, накануне целину пахали, а завтра опять в борозду.

- Цоб-цобэ! Мерно вышагивают быки, медленно катится телега. Сон берет своё, и мужик засыпает. Снятся ему те, о ком он много думает и вспоминает: родители. А ещё родная хата на Харьковщине, стоящая в тенистом саду. Ночью слышно, как за окном в палисаднике падают на землю спелые яблоки. Их, нарезав, днем сушат на солнце, на ночь убирают, и яблочный запах стоит в хате. Красота! Эх,этого яблочка бы сейчас! Да где ж его взять, если тут только ветер завывает вокруг хаты. Степь! Но дайте время, и здесь у моего дома будет сад, обязательно будет!

Не слыша голоса, быки останавливаются, возница просыпается.
- А ну, пошли! Цоб-цобэ! Так мы до дому николы нэ дойдэмо! Цоб-цобэ!
А дома, в Звонарях, в саманной белёной хатёнке ждёт его жена Катерина, старшие дочери Елена и Явдоха, четырехлетний сынок Сёмка. Ждут, небось, какие гостинцы привезет папка. Он проверяет узелок, лежащий рядом – вот они, покупки. Малы ещё детки, не помощники пока, но, даст Бог, вырастут.
Цоб-цобэ! Снова покачиваются перед глазами бычьи зады.

Сзади появляется и всё громче становится топот копыт, кто-то догоняет на дрожках.
- Здорово, Митрий!
- Здорово, Степан, - да это ж Приб.
- Тру-у! Стой, давай покурим.
Повозки останавливаются, мужики спрыгивают, разминают затекшие ноги. Из картузА появляется плотно сложенная газета, ногтем мизинца поддевается её краешек и отрывается кусочек бумажки. Бумажка сжимается между пальцами левой руки, образуя желобок, затем правой рукой из  кисета он насыпает табак и отдает попутчику, тот набивает табачок себе в «козью ножку». Языком смачивается краешек газеты, аккуратно сворачивается в трубочку, стараясь не просыпать табак, и несколько раз самокрутка проглаживается пальцами вдоль. Цигарка готова. Из кисета достается кресало: чирк, чирк, чирк. Искра, первый дымок.

Затяжка, другая, задымили.
- Хорош табачок! Свой?
- Свий, прошлогодний. Новый ще на горище сохнэ.
- А доски для чего везешь? – Степан кивает на бричку.
- Пчёл хочу завести, улики за зиму сделаю. А весной куплю пару семей для начала.
- Дело хорошее.
- Хорошее. Дети сладкого просят, да и самим хочется.
Пока курили, успели упряжь проверить.
- Ну что, пора трогать.
- Пойихалы.
- Слушай, Дмитрий, а ты коней подковать сможешь?
- Так приезжай на следующей неделе.
- Договорились.

Цоб-цобэ!
Снова то ли лениво, то ли важно идут быки, ложится дорога под колеса брички. Хорошие мужики Прибы, из немцев. Своим хутором живут, скота много держат, мясом и молоком торгуют. Крепко живут. Ничего, будет и у нас с Катрей не хуже стадо, конюшня, только бы урожай продать выгодно. А руки на месте, всё сделаем.
Цоб-цобэ! Похрустывают камешки под колёсами, поскрипывает телега. Вдалеке на дороге появляется маленькая черная точка, постепенно растет и уже видно, что это скачет верховой. Мужик настораживается и уже подумывает о том, что, может, свернуть с дороги. Мало ли, кто это может быть. Вон на днях сосед Рубан вернулся домой с рубцом от нагайки вдоль спины. Не понравился он проезжему казаку, или дороги тому показалось мало, но маханул со всей дури. Хорошо, по лицу не попал. Встречаются и такие непутевые.
Цобэ, цобэ! Быки поворачивают вправо, освобождая одну колею.

- Здравствуй, Дмитрий!
О, да это знакомый казак Стародымов со Страховского - нормальный мужик.
- Здравствуй, Николай! Куда путь держишь?
- К сватам, на Бурнацкий. А ты откуда?
- На мельницу зерно возил.
- Слушай, Дмитрий, а ты мне сани не сделаешь?
- Сделаю, только если материалом поможешь.
- Помогу.
- Тогда привози поближе к холодам.
Цоб-цобэ! Идут быки неторопливо, так же неторопливо и мысли в голове текут. Хороший конь у Стародыма, когда приедет, надо будет насчет жеребчика на продажу поинтересоваться. Рабочие лошадки есть, а вот жеребец для выездов тоже нужен. Ну а двуколку сам сделаю, дело знакомое.

Цоб-цобэ!
Что ж вы такие ленивые, мы ж до дому так не доедем сегодня, а у нас дел столько!

Мой дед, Дмитрий Афанасьевич Лембик, торопится домой, ему столько нужно успеть! Впрочем, какой он дед? Сейчас он просто молодой мужик, ему лет тридцать, тридцать с небольшим, и почти вся жизнь у него впереди.

Цоб-цобе! Он спешит, он не знает, что у него  многое в этой жизни получится. Не знает, что будет у него с Катериной семеро детей - две дочери и пять сыновей. Что много позже увидят свет его 28 внуков , 34 правнука, и что через век с лишним будут ходить по земле его многочисленные потомки, включая и прапраправнуков. Станет для них малой родиной эта донская степь, раскинувшаяся между Хопром и Медведицей. Но мало кто останется в этих местах, разбросает их жизнь по другим областям и даже странам.

Цоб-цобэ! Он едет и не знает, что успеет построить большой квадратный дом на берегу головатовского пруда и что рядом, как мечтал, посадит большой сад, в котором будут ему помогать подрастающие дети. Будет у него своя пасека, небольшой табун лошадей, коровы, овцы. Будет своя кузница, и пойдут к нему с заказами, как к лучшему кузнецу и плотнику в округе, земляки. Всё это будет. А пока он едет домой.

Цоб-цобэ! Поспешайте! Слегка подпрыгивает на кочках бричка.
И ещё он не знает, что через десять лет поскачут по этой дороге с винтовками за спиной то белые, то красные. И, спасаясь всей семьей, с трехмесячным Алексеем на руках, соберёт он вещи на подводы, и вместе с земляками уйдут они «в бега» в Еланский район соседней Саратовской губернии. Там будут стоять они то табором, то по хатам, хватанув страданий и болезней. А ближе к осени вернутся, чтобы успеть убрать остатки урожая, сохранить полуразграбленное хозяйство.

Цоб-цобэ! Пийшлы, пийшлы!
Не знает он, что через 21 год придет другая беда - коллективизация, и запишут его в кулаки. "Я - кулак? Да я из тех кулаков которые, чтобы в жатву время на дорогу не тратить, у копны ночевали, и этот кулак под голову подкладывали. Вам бы так работать, как я!". Но страшна была тогда советская власть и, спасая семью от высылки, отдаст он ретивым активистам всё нажитое, напишет «покаянную» расписку и вступит в колхоз. Пусть будет это скрепя зубами и с матюками, пусть останутся без хозяйства, имущества, постелей и занавесок, но дома. А дед будет работать в колхозе кузнецом, плотником, работать хорошо, ибо плохо не умеет.

Цоб-цобэ! Поскрипывают колеса.
Неведомо ему, что через 33 года вздрогнет страна от страшной новости о войне. За три месяца окажутся в армии его четыре сына и зять. А сначала просто перестанут приходить письма от внука Афанасия Лымаря, служившего срочную на границе с Польшей. В начале 1942 года придет извещение, что пропал без вести средний сын Николай. Поставит эту бумажку вместе с фотографией сына к иконам Екатерина Павловна и будет долго молиться. А чуть позже Николай напишет им уже из другой части. Весной 1942 года пришлет последнее письмо из Крыма зять Лымарь Филипп.  Долго не будет вестей от старшего сына Семена, побывавшего в плену и спасенного от смерти родными на Украине. Потом будет от него письмо с фронта, а следом в январе 1944 года - похоронка.  Дрогнет что-то в душе у деда, и скажет он в сердцах: « Уж лучше бы кого из молодых убило. СИрот бы не было». И имел он ввиду ещё неженатых Алексея и Николая. Ровно половину из служивших родных уложила в землю та война.

Цоб-цобэ! Хлопает кнут и быки прибавляют хода.
Не знает он, насколько тяжелы, холодны и голодны будут военные годы, и что на его уже немолодые плечи ляжет забота о семьях близких, что через 60 лет после войны его внуки и внучки, хлебнувшие военного детства, станут со слезами на глазах благодарно вспоминать его и бабушку. Будут помнить они всю жизнь, как холодными и голодными вечерами в сенях топали валенки, в дверь входил дед и, со словами: «Мы пойилы и лэглы спать. А я лэжу и думаю: а воны ж там голодни»,-  доставал из-за пазухи котелок. Запомнят они вкус бабушкиных хлеба и супчика, дедушкиных меда и дынек. Будут вспоминать, как вернувшись из семьи старшей дочери скажет: "Телка резать надо. Диты пухнуть началы". Зарежут месячного теленка, раздадут мясо, а ведь так нужно было вырастить его на следующую зиму. 

Цоб-цобэ!
Через 45 лет болезнь свалит его, казалось бы, не знавшего устали, с ног. Не в силах терпеть боль, уйдет он в дальний сарай и не будет подпускать к себе близких, чтобы не видели они его мучений. А в последний день попросит перенести себя в хату, уложить поудобнее и умрет. Но перед этим успеет повиниться перед женой и попрощаться с детьми.

Всё это будет.
Всё это впереди.
А пока он просто едет домой...

Цоб-цобэ!