Горы Юрия Визбора

В биографии Визбора вскользь упоминается, что «увлечение горными вершинами  и альпинизмом нашли отражение в его творчестве». И как легковесна, поверхностна эта констатация.
 Не увлечение – горы с первой встречи с ними стали частью его судьбы, местом встречи с собой. Он еще юношей принял лик гор, как «мудрую лекцию – вечность и я»,  и частично, уникальность его личности и творчества, редчайшая явленность гармонии в его облике и слове, лепилась текстом и этой лекции .
В 18 лет он пишет стихотворение «Теберда» и в нем признание: «я хотел бы всегда жить в горах».
 Не ошеломление неизвестным ландшафтом, не восторг перед невиданными контрастами тебердинского ущелья, а удивление от узнавания  родного места сквозит в его первых словах. И навсегда – любовь, которая  была его проводником, оберегом, страховкой в горах.
  В карачаево-балкарском языке в  слове Теберда  затаились два  глагола- теб-двигайся и бер – поделись,  и он не зная, чувствует энергетику  этого имени, слышит  звуки реки, волны, радости,  подчиняется его ритму, который ведет уже все стихотворение. И в дальнейшем ,среди бардов и поэтов, пишущих о горах,  свойственная только ему чуткость к топонимике, подключение  к смыслам  и поэзии,  скрытых в них, очарованность ими будет углубляться. А в самом начале, обращаясь к Белокае, видя в ней бастион, к  тополям, камням он переходит с ними на ты: «Я бы остался, поверь». Не панибратство, а чувство братства,  вызванного  принятием этого пейзажа, как живого, близкого мира.
 Все это в первом стихотворении.
 Последнее –  «Цейское», также о горах. В нем, уже тяжело больной, зная, что уходит,он скажет: «Уйдем с верой, что вслед нам помолится старый монах» .
 Монах – мрачная, таинственная скала ,не подпускающая и к подножью, никем не покоренная. Больше –  из-за странного наклона, на ней есть место, которого не коснулся и солнечный луч. И он – одинокий, неприступный, заплачет, помолится за него,верит Юрий Визбор и имеет право на такую  веру.
 В его  творчестве прочитывается, что сильное религиозное переживание было у него вызвано горами.
 Откровение, как встреча с божественным присутствием, пронзило однажды его среди них. И  его признания – в горах «приближаемся к богу, счищая всю накипь сердец», сочетания –  « паперть гор», « откровение от гор и откровение души» – не  поэтические украшения, а религиозное переживание того, « что делает с нами – тишина и высота».
Египтяне, при всеядном поклонении всему – от кошек до листвы – выделяли, почитали особо Бога гор. Только в нем видели наместника Бога на земле. Отношение пантеиста Визбора где-то приближенно к такому отношению и обновлено, оживленно его любовью, его голосом, что помогло ему сказать о  горах так, как не сказал никто.
Его горы назначают встречу, вывешивают флаги, бинтуют раны, слушают песню, пылают как костер и т. д
 Они и "синьоры синеглазые"  и  "испанские дворцы" и  только Визбор « входит в горы, словно в сад» и только он видит невероятное : «В саду вершин растет одна гора» .
 Внезапность образа, его новизна от очень личного чувства художника, опрокидывающего все существующие и рисующее небывалое – гору, как растущее дерево.
Горы Визбора «…веселой толпой/Сходились у речки зеленой/Как будто бы на водопой». Увидеть в малахитовой и одновременно прозрачной горной реке отражение гор, так увидеть, и так сказать, сочетая отчетливость  и воображение, одной линией, не отрывая руку, запечатлеть этот миг мог Поэт с буквы большой. Без прилагательных.
Всегда улыбаюсь - сентябрь, полыхают краски, кружатся еще радостные первые листья, и глядя на еще единственное золотящее дерево в Терсколе выплывает – осень –  девчонка рыжая…  "Солнышко лесное" – сколько чувств, картин, поэзии плескаются в этих двух обычных словах, для  скольких они пароль  юности настоящей, скольких он заколдовал своей любовью к горам, подарил их, позвал к ним.
У него Шхельда – пятивершинная, опасная, прекрасная гора в Приэльбрусье – «пудрится снегом», прихорашивается,  розовеет румянцем величественный Донгуз-Орун, Домбай стоит в дозоре, Эрцог – непредсказуемая, необычная вершина в Карачае – гордый красавец.
 Они живые, у каждого- имя,  и во многих стихотворениях  толчком  запуска воображения,  его тональности служат  звуки имен. 
 Тонко, точно Визбор прочерчивает и этнографическую историю гор. Его сравнение:
 «Два Кугултая надо мной/Как два балкарских брата» перекликаются с со словами Зумакуловой - «Горы принимают очертанье/Тех, кто любит их и сам любим».
 Утверждая, что Высоцкий обращается к самому приземленному слушателю, догадливо подлаживается под самый непритязательный вкус, при этом умудряясь выполнять заказ то начитанной публики, то толпы Ю. Колкер в статье «Высоцкий без гитары» демонстрирует грани своего, не всегда уместного снобизма и категоричности. Нет, конечно. Тот, кто  был занят  такой  мимикрией  имел  другую судьбу. При жизни и после  жизни.  Это самый очевидный  факт – есть множество других.
 При любых  эстетических предпочтениях  настаивать, что Высоцкий не имел собственной поэтической интонации, своего литературного голоса, можно только с целью эпатажа. И это в лучшем случае.
 Он не всегда знал о своем голосе, но и тогда  голос его ошеломлял единственностью. Вот о горах Высоцкий  действительно своего не сказал ничего. В лучших строках – повторил Визбора. Речь, конечно не о плагиате. Он просто не принял, не полюбил их.
  «Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал»-убеждал он, не побывав вообще ни на одной.
Такой был дар  – войти в кожу тех, кто бывал – на подводной лодке, истребителях, вершинах и т.д.
  Думается, что самые точные, честные, нужные слова о Высоцком сказал Визбор. Его статья "Он не вернулся из боя" определяет главные смыслы творчества Высоцкого и уровень благородства, этической культуры самого Визбора. " Высоцкий создал совершенно неповторимый жанр личности, имя которому - он сам и где равно и неразрывно присутствовали голос, гитара и стихи. Каждый из компонентов имел свои недостатки, но слившись вместе, как три кварка в атомном ядре, они делали этот жанр совершенно неразрываемым, уникальным" - эти слова ведь приложимы и к Визбору...
Конечно, горы одна из тем.Есть другие.   Так,аполитичность Визбора весьма условна.  «С этим веком наш роман /Бессердечен и нечист» пишет он в «Одиноком гитаристе». Открыто, спокойно.
  Знает: « … Спасти наши души/Никто, кроме  нас,  не придет» и это не  ответ мольбе Высоцкого – это  мудрость и  в «Ожидании перемен» он напоминает: «Как будто обязательно удачи/Приходят огорчениям взамен». Как стало ясно – совсем необязательно, а его мудрость  ранняя  от услышанной в горах  лекции «Вечность и я»  и она  помогала  отстоять то, чем одарила его высота и тишина гор ...


Строчка Визбора о нездешних глазах романтика и усталое - никто не поверит если старик станет говорить о том , что и как эти глаза видели.
Молодой, счастливый откуда он мог знать эту печаль?
Никто не поверит, да и кто поверит, если сам сомневаешься в том, что шел дождь, а костер его не слушал и пылал и снилась Чукотка...
 Почему Чукотка, которую уже не увидеть-верилось ведь, что это непременно случится - ступлю ногой на ее землю и пойму, почему она звала меня. Не случилось.
Сколько раз приходила к горе Монах.Ведь была готовность разлететься, только бы преодолеть ее неприступность - не подпустила.
"Неужели однажды была молодость? Золотыми буквами стоило начертать на ней- слишком повезло"- стоило начертать- и слушая Визбора понимаешь, какой она была прекрасной и как однажды повезло.
...Пред выцветшей давно, знакомою строкой,
с улыбкой начатой, дописанной с тоской,
порой мы говорим, ужель всё это было?
и удивляешься, что сердце позабыло,
какая чудная нам жизнь была дана.....
И Набоков оглядывается, удивляется, благодарит.