Волшебство

Открыла глаза. Сквозь занавеску пробивались косые лучи, искрились пылинки в натопленном воздухе тесной комнаты, а небо за окном было до безобразия лазурным. В два прыжка – распахнула ставни, вдохнула морозное утро. Совсем запуталась, как быть с огромной старинной стенной печью – оставить и уйти на работу боязно, за день успевает остыть; вернешься - пока согреешь квартиру, пора спать, за ночь раскаляется, африканская жара.

В душ, чашка кофе, если есть время - прибраться – а времени никогда нет, потому постель не застелена неделями, немного макияжа, сегодня, так и быть, в честь наступающего праздника помада. Шкафы ломятся, надеть категорически нечего. Повертела в руках бирюзовый свитер, не решилась. Черные кожаные брюки, черная майка, черный жакет грубой вязки, серый шарф и серые сапоги.

Надела ягодные духи и пальто. Еще раз осмотрелась, ничего не забыла, механически ощупала все выключатели, бросила рассеянный взгляд в зеркало, вышла.
В лифте пахло котами, и снова не работала единица, спустилась на второй, оттуда пешком.
«Доброе утро» - ответила на сообщение в мессенджере, спрятала телефон.

В машине пора прибраться – босоножки с лета валяются на заднем сидении. Мойщик даже аккуратно переложил их в один из пустых пакетов, которых за неделю набирается великое множество. На низкой скорости что-то где-то стучит, подвески, колодки какие-нибудь – никогда не разбиралась, но в профилакторий в этом году уже не получится, дотянуть бы сутки до следующего, дождаться бы, пока закончатся праздники.

В офисе пусто, на работу вышли только те, кому надо сдать последние отчеты. Кофе, курилка, немного вина под Jingle bells. Ответить на имейлы. «Заканчиваю отчет» - в мессенджере, помедлив, отправила смайлик.

В торговых центрах с самого утра очереди. Надо купить подарок племяннице – в детских отделах столпотворение, страшные скандалы на кассе, как будто вот-вот пробьют куранты, и ворох крошечного шмотья превратится в труху, а кассиры в мышей. Терпеливо выдержала десять минут, огрызнулась пару раз стоящим сзади, расплатилась и вышла.

Никакого новогоднего настроения нет и в помине. Всюду елки, подвыпившие деды Морозы, Санта Клаусы с диатезными щеками. И какая-то особенная мазохистская радость сидеть в одиночестве в кофейне на третьем этаже молла, пить каппучино, переписываться, отсылать фотографии полупустой чашки и недоеденного пирожного.

Зашла в один из бутиков и купила платье. Потом поднялась в мужской отдел, отмахнулась от продавца-консультанта, долго рассматривала свитера, шарфы, сорочки, остановилась у неброских запонок – «снимите ценник, да, подарочная упаковка».

Вечером главное не запутаться в легендах – для мамы у подруги на даче, большой компанией. Для подруг с ним наедине. Для него - у родственников. А на самом деле – дома, перед телевизором. Даже кота нет, чтоб в полночь приложить прохладное стекло бокала к его розовому носу и шепнуть «С Новым годом!».

Наскоро в супермаркет, купила бутылку шампанского, курицу, фруктов и конфет. Курицу - обмазать смесью острой аджики и майонеза, начинить яблоками, обложить ломтиками айвы и картошки, отправить противень в духовку. С праздничным ужином решено.

Припарковалась, вышла из машины. Вздохнула, вернулась, забрала с заднего сидения пакет с босоножками.

В лифте пахло котами, и сидели сами коты. Две штуки. Сошли на восьмом.
Дотащила сетки до двери, долго искала в сумке ключи, в подъезде пахло жареным мясом – вкусно, знакомо, жаркое с розмарином и чесноком.

Макс заехал утром рано. Толком не объяснил ничего заранее, сказал только одеться как можно теплее. Потом за город, гнали по трассе, по серпантину вверх, в горы, слушали музыку. Приехали к маленькому домику, выгрузили пакеты с едой из багажника. Разожгли камин. Вручил коробку с игрушками, велел наряжать елку. Сам ушел на кухню…
Заходила, пыталась помочь, выгнал. А потом мясо с розмарином и чесноком, как в лучших ресторанах, на огромном блюде. Готовила салат, порезала палец, и он шутил про оливье, заправленный кровью. Ночь на огромной шкуре, расстеленной у камина; домик быстро согрелся, два дня так и ходили, нагие, как Адам и Ева, ели салаты, жаркое, пили вино, смотрели фильмы с планшета, телевизор не работал. Обсуждали взахлеб, впервые за все время, что вместе, совсем чуть-чуть прошлое; больше разговоров о будущем. И была такая тихая, дребезжащая, покалывающая у кончиков пальцев, радость в том, чтоб строить планы, сидя полуголыми у огня, мять в руке мандариновые шкурки, целоваться, подтрунивать друг над другом… Совсем не умели сюсюкать, говорить приторные приятности, и даже смешными прозвищами называли, притворно хмурясь. А утром первого января он как-то неуклюже сунул коробку и сказал "малыш", так и сказал. Хотела едко пошутить, но осеклась. Сорвала праздничную упаковку, достала сережки – две изумрудные слезинки – тут же надела.

Не ошиблась, пахло розмарином и чесноком. На кухне горел свет. Мама приехала? Без предупреждения. Повесила пальто на вешалку, постояла в прихожей – «Мааам? Ты? Я курицу купила».
На кухне загремели сковородки, но никто не отозвался.
«Маам?»
А потом сетки упали из рук, апельсин так долго катился по полу и остановился у ноги в шерстяном носке. И невозможно было отвести взгляд, он уцепился за оранжевый шар, не оторвать, не поднять выше, не заглянуть в глаза, не совладать с дрожью.

В глазах потемнело, теплые руки легонько ударяли по щекам, откуда-то издалека доносился голос.

- Ну, ты меня пугаешь! – Макс склонился над диваном, закрыл собой окно, и лучи уходящего солнца заструились из-за его спины, - Опять ничего не ела с утра? С таким давлением не живут, ты понимаешь?
Снял с запястья тонометр, поцеловал руку, так привычно, спокойно, словно виделись вчера.
В квартире тепло, значит, пришел еще утром, натопил. Все по своим местам, постель прибрана и кровать впервые за долгое время покрыта ярким пледом. В центре комнаты невесть откуда взялась небольшая елка.

- Что сидишь как неродная? – дернул за волосы, - Я, между прочим, и салат сам нарезал. Тебе только в божеский вид себя привести.
- Я так плохо выгляжу?
- О! Заговорила! – Макс всплеснул руками, - Я уже думал, онемела девочка, то ли психолога, то ли логопеда придется вызывать.
- Каким образом ты здесь?.. – запнулась.
- А это уже не важно. Кстати, я все читал.
- Что читал?
- Письма твои. Тебе не приходило в голову, что, нажимая на send, ты мне их отправляешь?
- Не приходило, - встала, подошла к зеркалу, потерла виски.

Отражение было скукожившимся, жалким, уставшим, растерянным.
Макс подошел сзади, поцеловал в затылок, вдохнул аромат духов.

- Новые? Раньше у тебя таких не было.
- Новые. Раньше не было, да.
- Твой подарил? Этот, как его...
- Ты и о нем знаешь? – рука нащупала телефон.
- Я всё знаю. Хороший парень. Где ты для него сегодня? К маме уехала?
- Нет, он придет, - соврала и густо покраснела, ощутила, как полыхают уши и щеки.
- Тебе хорошо, волосы отрасли. Я всегда говорил, не стригись коротко. Переодевайся.

Макс сидел на диване и спокойно наблюдал.
Подошел застегнуть молнию на платье, снова поцеловал в затылок, ниже, ниже, коснулся языком родинки у правой лопатки, опустился на колени. Его руки плавно двигались по талии, скользили по ногам, ни на мгновение не останавливаясь, пальцы чертили иероглифы по капрону чулок, по кружеву белья…

- Прости, - Макс отстранился, встал, застегнул платье, - Соскучился, удержаться невозможно. А ты поправилась, наконец-то.
- Что, больше не похожа на узницу Дахау? – улыбнулась, взяла с полки шкатулку, достала изумрудные сережки.
- Ты их носишь?
- Ношу.

Потом, молча, накрывали на стол, откуда-то появились бокалы муранского стекла и нарядная скатерть.

- Уже садимся? – подошла к столу, бросила взгляд на свое отражение в серванте, инстинктивно распрямила плечи.
- Красивая стала, тебе идет этот цвет. Тебе вообще идут платья, что ты влезла в штаны? Можно твой телефон?
- Зачем?
Взял, тут же подобрал пароль, разблокировал, сфотографировал.
- Посмотри на себя. Посмотри какая.
- Ты с ума сошел? Ты выложил фотографию в фейсбук?!
- Не удаляй, - он мягко отстранил руку и положил телефон на верхнюю полку книжного шкафа, куда дотянуться разве что с табуретки.
- Садимся за стол?
- Не спеши, - Макс посмотрел на часы, - Скоро десять. У него есть время.
- У кого?
- Да у твоего, как его там… Постоянно забываю.
- Время для чего?
- Почему ты ко мне не приезжаешь? – Макс подошел вплотную, провел рукой по волосам, - Ты ко мне ни разу не приехала.
- Не знаю, - поежилась, опустила глаза, - Далеко.
- Приезжай, я буду ждать, - его рука коснулась волос снова, ласково по щеке, по шее и оголенным плечам.
- Не уходи, Макс, прошу тебя, не уходи!

Хлопнула входная дверь. Слезы текли нескончаемым потоком, пропитывали солью кожу, ткань нового платья. Заправила прядь за ухо, коснулась мочки, сережки не было, не было и второй. Кинулась к шкатулке, искала на ковре, на диване. Исчезли изумрудные капельки вместе с тем, кто их когда-то подарил.

Вспомнила о телефоне, пододвинула кресло, вскарабкалась и все равно дотянулась, только встав на цыпочки. Открыла мессенджер, на непонятно как написанное «Приезжай ко мне» - ответом полчаса назад - «Еду!».

В дверь позвонили, пока шла открывать, оглянулась, замерла – уютная комната, красивая елка, стол накрыт на двоих.
Долго стояли в прихожей, прятала лицо, уткнувшись в его свитер. Нежность, новогодняя, сумасшедшая, сумасбродная, счастливая нежность заставляла целовать его колючие щеки. Он бормотал, что не успел побриться, выскочил, как только получил сообщение. И от этого хотелось целовать его снова и снова, чаще, больше, нести несусветную чушь, смеяться сквозь слезы. Он растерянно улыбался и прижимал к себе.

Протянула коробочку с запонками. Он протянул свой подарок, сердце больно защемило, неистово заколотилось, открыла – кулон на тонкой цепочке.
А потом в небе распускались разноцветные соцветия фейерверков, и президент поздравлял с экрана телевизора. Стояли, обнявшись, смотрели на тысячи горящих окон, за каждым из которых теплилась надежда на лучшее, вера в волшебство.

Приехала к Максу седьмого. Долго возилась с заржавелой оградой. Чистила снег. Оставила букет тюльпанов на мраморе, усмехнулась – «Ну, ты понял? Раз ты не успел, буду первой».