Жунька

Вот уже как с неделю Павел Сергеевич Чуянов ходил сам не свой. Это был старик небольшого роста, хиленький на вид, с редкой сединой на голове. Волновал его один и тот же вопрос – что делать с Жунькой? Жунька это свинья. Молоденькая, крупненькая, жирненькая, даже местами розоватая. Что обычно делают с такими хрюшками под осень, всем известно – нож под сердце и на сало. Все это Павел Сергеевич прекрасно понимал и от того-то и ходил хмурым. Не хотелось ему губить животное. И если была бы воля Павла Сергеевича, то жила бы его Жунька в хлеву, словно какая-нибудь собачонка в будке, пока не издохнет своей смертью. Но этого не позволяла супруга, Ирина Филипповна.
- Совсем ополоумел?! – ругалась она. – Она тебе что, кошечка какая, что ты ее лелеять собрался? Чем она других лучше?   
-  Ну не могу я так. Понимаешь? Не могу, - вздыхал старик. – Жалко мне ее, ведь как родная…
       - С каких это пор ты со свиньей породнился? – посмеивалась Ирина Филипповна. – Ну, тебя никто и не просит. Генку позовем. Он парень молодой, опытный, за бутылку хрюшку и заколет.
На этом весь разговор и заканчивался. Сами они людьми были городскими. Всю жизнь Павел Сергеевич прожил в городе, отработав сорок лет на стекольном заводе. Там же в городе, в один из июньских теплых вечеров, познакомились у фонтана. Молодой Чуянов тогда только дембельнулся из армии. Прогуливаясь вечером по родному городу, любуясь огнями и отражением витрин, Павлу казалось на тот момент, что не был он тут ни каких-то два года, а целую вечность. А тут еще у фонтана заприметил двух хорошеньких девиц в компании изрядно пьяного кавалера, который так и наровился обнять и поцеловать то одну, то другую. Павел сделал тому замечание, мол, нехорошо так себя вести в присутствие дам и тем более на улице. Девчата поблагодарили его и отошли в сторону, как бы за Пашкину спину. Понял он, что это вовсе не кавалер одной из них и что, скорее всего, возможно и не совсем знакомый. И не принимая особой силы, Чуянов прогнал пьяньчушку. Одной из девиц оказалась Ирина. Так и познакомились. До сих пор не забыть Павлу Сергеевичу тот вечер. Ее ситцевое белое платье в ромашку и две смешных косы по бокам, как у первоклашки. А глаза! Ее прекрасные добрые глаза могли пленить любого, кто бы в них заглянул. И улыбка. Эта нежная улыбка могла обогреть и развеселить в самый ненастный день. Не смог Павел Сергеевич устоять перед такой красотой. Ирина же, оказалась не только красивой девушкой, но и очень веселой и интересной. Приятно было с ней проводить время. Да и Павел в молодые годы не был скромнягой. Поговорить любил и, главное умел, это тоже талант иметь надо. Один рассказывает – заслушаешься. И смешно и интересно. А другой начнет мычать, что невыносимо слушать. И вроде все то же самое говорит, но от скуки выть охота. Так и поженились. Ирина, отучившись в медицинском, устроилась в городскую областную больницу кардиологом. Вскоре молодой семье дали квартиру. В Советском Союзе с этим было попроще, чем сейчас. Ты, главное, учись хорошо, работай справно, показывая собой пример остальным, а жильем государство тебя обеспечит. Затем в молодой семье появился сын Иван. И все пошло сглажено, хорошо, как у обычных людей. Ведь что не говори, а все же счастье - это, скорее всего, когда есть свой очаг, семья, и когда все спокойно.
Время шло. Как-то незаметно пережили «перестройку» и не успели и глазом моргнуть, как уже в новом государстве – Российская Федерация. А в этом новом государстве с работой проблема, не говоря уже о новостройках для молодежи. Про все это можно было совсем забыть. Все осталось в прошлом, как в старой сказке. Вот уже и Иван подрос, женился. Работы стабильной не было, чтобы можно было снимать квартиру. Подрабатывал, где придется. В основном грузчиком на рынке. Многие тогда вкусили вкус безработицы. Даже люди искусства узнали этот горький вкус. Артисты театра и кино, любимцы миллионной публики подрабатывали таксистами, сторожами, или, как Иван, грузчиками. Каждый выживал, как мог. И потому пришлось Ивану привести супругу в родительскую двухкомнатную квартиру. В тесноте, как говорится, да не в обиде. Вот и внуки пошли, подрастать стали. Места в двушке стало не хватать, и потому пришлось Ивану с женой и детьми перебраться на съемную квартиру. Благо, к тому времени в городе все наладилось понемногу и с работой и с продуктами. Но все равно приходилось крутиться, как белка в колесе. Из шкуры лезть, чтобы семью прокормить. Что не говори, а съемная квартира карман тянет. А кому охота, чтобы твое чадо в рванье ходило гранит науки грызть? И потому Павел Сергеевич с Ириной Филипповной решили, как выйдут на пенсию, купить в деревне домик и перебраться туда. Много деревень в области почти заброшенных, где коротают свой век такие же пенсионеры, как и они. Да и цены на жилье там копеечные. Все Ивану с внуками легче будет в их квартире жить. На свою-то вовек не заработать. А тут, гляди, год - другой, да и внуки школу окончат.
Вот и пришло то время, когда стали пожилые родители вместо зарплаты пенсию получать. И на накопленные сбережения (где-то и сын помог) купили в деревне Ичалка, в сотне километрах от города, домик. За какие-то смешные сто пятьдесят тысяч. Но домик оказался не плохим, справным, даже печь была в хорошем состоянии. Так вот и зажили они со старухой деревенской жизнью. Из городских на старости лет деревенскими стали. Что не говори, а городская жизнь от сельской, ой, как отличается. Сильнее всего это испытал на себе Павел Сергеевич. Старухе чего, баба есть баба, та всегда работу в доме найдет. Где приберется, где у плиты похозяйничает, приготавливая старику обед. А вот мужику городскому в деревне скучно стало. Скучно и обидно. Думалось, как сын в квартиру въедет, все чаще родителей навещать станет, благодарность проявлять. Ан, нет. Навестил пару тройку раз, да и забросил посещать. Все некогда, да некогда. Городской. Дела. Это вы тут, мол, родители теперь в деревне живете, пенсию получаете, отдыхаете, жизни радуетесь, а там в городе за каждую копеечку нужно попотеть. Этим разговоры в основном и заканчивались. Совсем скис после этого Павел Сергеевич. Да и скука смертная одолела. Странно как-то, но рыбалку никак не мог полюбить. Сколько ни брал с собой удочку, как не ходил на пруд, а все не мог понять, чем же это занятие так людей забавляет. Сиди, как истукан, и жди, когда рыбешка (которую и рыбешкой толком-то не назвать – чуть больше мизинца) клюнет.
- На это, Сергеич, тоже, как душа лягет, - говорил сосед Игнат Борисович. – Мне вот на пруду с удочкой интереснее посидеть, головастиков этих кошке половить. Тут ведь дело-то не в рыбе. Хотя каждому свое. Я душой, отдыхаю. Понимаешь? Душой. А взять Митьку моего. Заставь-ка его тут с удочкой сидеть – ага, щас! Этот лучше на Оку поедет мамонтов ловить.   
- Ну, все хоть польза какая-то, - говорил Павел Сергеевич и без энтузиазма поглядывал на свой поплавок.
- Кому как, - отвечал Игнат Борисович. – Тебе, вижу, тоже радость эту не понять. – И, немного подумав, добавлял: - Оттого и мучаешься, что жить не умеешь.
А жить в деревне Павел Сергеевич действительно не умел. Не то, что не умел, скорее не хотел. Больше полжизни проработал на заводе, лодырем никогда не был. Знал свое место и свою работу и всегда справно ее выполнял. Здесь же, выйдя, бывало с утра во двор, не знал чем занять свои руки. Да и двором это толком не назовешь. В сенях, в хлеву кругом щели, подгнившие доски, хлама много. Запасли к зиме дров. Хоть и сроду ни колол дрова, но научился быстро. Хотя тоже удовольствия особого не доставляло растапливать печь или баню. Нудная работенка. Не привык к такой Павел Сергеевич. Не привык.
Посовещавшись с женой и подлатав немного хлев, решил Павел Сергеевич завести хрюшку. Хоть какое-то разнообразие. С этой розовой животинкой все интереснее стало жить. Начнем с того, что купили по неопытности совсем слабенького поросеночка. И пришлось старику выкармливать того, как младенца из соски.
- Ну вот, и ребеночка на старости лет приобрел, - улыбалась старуха.
И, действительно, прижмет Павел Сергеевич это крохотное розовое тельце к груди, поднесет бутылочку к пятачку и любуется, как тот, повизгивая, попивает молоко. Глазки прищурит, копытцем заднем дернет время от времени, - дите есть дите. И стал старик в хлеву днями и ночами пропадать. Не то, чтобы работы много за поросенком было, а как-то тянуло его туда. Понравилось Чуянову беседовать с хрюшкой. Присядет, бывало, на табурет, погладит подругу за розовым ухом и заведет беседу о жизни. О своей жизни. Что-нибудь из прошлого. А Жуньке (так прозвал старик свою собеседницу) нравилась такая забота, и сама, завидев Павла Сергеевича, тянулась к нему. Тот и хлебушком угостит, и яблоком.
А еще, навадился Павел Сергеевич Жуньку во двор выпускать и проводить там купательные процедуры. Приобрел для этого специальную щетку. Наведет в тазике теплой воды, покрошит через терку мыла, аж пена через край и давай своей любимице бока натирать докрасна. А поросенку приятно, стоит, не шелохнется. Только пятачком водит из стороны в сторону, да повизгивает весело. И разве скажешь после этого, что свиньи грязные животные? Ничего подобного. Старуха, глядя на это, поначалу улыбалась. Чем бы дитя ни тешилось… Главное, что супруг занятие нашел, а не ходит целыми днями с кислым лицом, не зная, чем себя занять. Но со временем стала показывать свое недовольствие. Негоже это, что старик сутки напролет со свиньей играет.
  - Ты еще раскладушку поставь в хлеву, - ворчала Ирина Филипповна. – А то поросенок без тебя не уснет. Нашел невесту.
Старик на это хитро, с прищуром, улыбался.
Было у Павла Сергеевича в деревне еще одно занятие. Любил с утра или ближе к вечеру прогуливаться по погосту. Хотя ни родных, ни знакомых у него там не было, а все же какая-то невидимая, не понятная сила тянула его на кладбище. Там легко думалось. А думать думу о жизни, о вечном Чуянов последнее время полюбил. С возрастом что ли это пришло, не понять. Или от того, что времени, которого в городской суете катастрофически не хватало, теперь же было с излишком, и его нужно было куда-то и на что-то девать. А может, и оттого, что какой-то частичкой подсознания понимал, что не вечно ему топтать эту землю, радоваться рассвету и закату. Скоро придется и ему лечь где-нибудь здесь, рядом с этими холмиками. Ничто в этом мире не вечно, а человек тем более.
Пройдется старик не спеша по кладбищу, остановится у какой-нибудь могилы, и подолгу смотрит на крест. У каждого у них была своя судьба. Каждый внес частичку себя в историю. Каждый прожил эту жизнь, как сумел. Кому-то больше было отмерено, кому-то меньше. Но каждый из них познал вкус жизни. И радость, и боль, и ненависть, и дружбу, утрату и любовь. Кто начальник, кто рабочий. Теперь это уже не важно. Здесь теперь все равны.
Полюбилась старику на кладбище одна могилка. Заброшенная могилка. Неухоженная. Покойница еще в позапрошлом веке на эту землю явилась. Вот уж, действительно, много чего повидала и испытала за свою жизнь. А теперь лежит здесь скромненько. Внуки и правнуки, скорее всего, в город перебрались, городской жизнью живут. И приехать, и прибраться на могилке некому. Да и местный народ, навещая родных и близких, проходят мимо этой могилы, поросшей бурьяном, и ни один на Пасху не приберется на ней, не положит яичко или конфетку. Обидно. Чаще всего навещал эту могилку Павел Сергеевич. И каждый раз, поглядывая на покосившийся от старости крест, вспоминал сына. Придет время, и они со старухой лягут где-нибудь здесь. Будет ли Иван навещать их? Или порастут могилки травою, что и памятника видно не будет.
Иван с семьей приехал в пятницу вечером. За ужином Павел Сергеевич узнал, что Жуньку заколют завтра. Всю ночь пробыл старик в хлеву. А утром ушел за деревню, уселся на пригорок и, уставившись на небо, любуясь пушистыми облаками, тихонько вздохнул:
- Вот так, поди, вегетарианцами и становятся.





Антон Лукин