Первый академик

Он был для меня первым живым академиком, которого я видел не на фотографии в книжке или журнале, а в двух шагах от себя. Не скрою, это сильно повышало мою самооценку.

Он был симпатичен мне сам по себе. Не только из-за академического звания, и не потому, что доктор наук и профессор. Все это не мешало уважать его, но любил я его не за это, а за мамины рассказы. Лет за двадцать пять до моего поступления в институт Александр Леонидович Новоселов – в те далекие времена еще всего лишь - кандидат наук – работал вместе с мамой в технической библиотеке. Запомнился покладистым характером, мягкостью с подчиненными и тихим юмором. А еще и главное тем, что абсолютно не «надувал» щеки. В советское время кандидатов наук было много, но все же не столь много, как нынче. В отличие от некоторых он не задавался и про свою степень не напоминал.

В те времена он был начальником отдела и, по служебной необходимости, время от времени, отправлял подчиненных в командировки. География была обширной, как тогдашняя страна. Нередко случалось, что ехать нужно было в какой-нибудь Талды-Курган (да не обидятся его достойные жители на мои слова "какой-нибудь"! пренебрежения с моей стороны тут - ни капли). Ехать в такие места, как правило, отказывались.
- Ну, дают, - сокрушался Новоселов, - ни в Талды-Курган, ни в Минусинск мы не хотим. Нам только Питер подавай.
По своей натуре, он не мог наказать больно. Он мог заворчать, даже прикрикнуть, но так, что нарушитель продолжал чувствовать себя достаточно комфортно.

С моими родителями Новоселов не то, чтобы приятельствовал, но отношения имел самые добрые. Жил в соседнем доме и при встречах на улице, если успевал, здоровался первый.

В молодости Александр Леонидович отслужил срочную службу. Я помню рассказ о том, как однажды он с товарищем раздобыл банку томатной пасты. С голодухи они слопали ее без хлеба. Естественно разыгрался жуткий понос, а в медпункте воинской части началась паника: врач решил, что открылась дизентерия. Этот случай, казалось бы,  не более, чем забавен, но он связан некими нитями  с другими поступками Новоселова. Твердо помня о «прекрасном» времени своей службы, он всячески старался оградить других людей от этой самой службы. Мы только с годами осознали, что он был одним из наиболее лояльных и мягкосердечных наших преподавателей. Отчисление из института означало призыв в армию. Я не знаю никого, кто бы пострадал, пусть и заслуженно, из-за неуспеваемости по предметам Новоселова. Хорошо это или плохо, нужно ли плодить бездарных молодых специалистов или честность превыше всего – вопросы, на которые трудно дать всеобщий однозначный ответ. Для меня здесь важнее все та же линия ворчливой доброты. А права она или нет, то Бог знает.

И еще к слову «надувании щек»: он рассказывал случай с томатной пастой, даже не задумываясь, как это отразится на его имидже. Ведь это было – так зачем делать вид, что не было?

Не было в числе его пороков грубости. Я знаю немало начальников, которые не мыслят разговор с подчиненными без матерщины. Будь они сколь угодно грамотными в своем деле, мат-перемат уничтожает большую часть их достоинств. За двадцать пять лет общения с Александром Леонидовичем я не слышал от него непечатного слова.

Вот эта его черта, которую я с годами все больше ценю в людях: отсутствие напыщенности. По внешнему виду невозможно было догадаться о том, что он – доктор, профессор, академик. К сожалению, как редка она в моих знакомых. Боюсь, что во мне она и вовсе пунктирна.

Много лет он прибаливал, и от болезни цвет лица был красноватый, нездоровый. С банкета после защиты моей диссертации он ушел одним из первых – дела! Я встретил его недалеко от института. Он быстро шел обратно со странным выражением лица.
- Что случилось? – спросил я его через связку плакатов, которые тащил домой. Ответ меня сразил наповал.
- Милиция замела, патруль на автомобиле. – Он чуть не силой забрал у меня часть плакатов. – Давай помогу. Дворами надо.
- Зачем, Александр Леонидович?!
- Привязались, что морда красная. Да и пахнет, я ж немножко выпил у тебя. Еле отмотался.
Это сильно напоминает сцену из бессмертной комедии Гайдая, когда Иван Васильевич, почесывая бороду, объясняет Шурику свою задержку теми же словами: «Милиция замела. Дело шьют». Ну, что ж, кино взято из жизни.

Мы – академик и новоиспеченный кандидат наук - воровато шли дворами, прижимая к себе рулоны плакатов. Пережитые трудности сближают. По дороге академик просветил меня по поводу народной расшифровки милицейской аббревиатуры «ПМГ». Бог знает, что означала она на самом деле, скорее всего – «Передвижная милицейская группа». С тех пор я знаю вариант: «Помоги мне Господи». Несколько лет спустя у Венедикта Ерофеева я наткнулся на расшифровку аббревиатуры "ВЧК": "Век человеческий короток". Так у академика, которого я уважаю, и писателя, который мне интересен, обнаружились некие общие черты.

Насколько он был успешен, как преподаватель? По-моему, вполне. Лектор он был средний. Скорее, рассказчик, подобно Н.Л. Вегере. Но, так же, как Вегера, Новоселов мог ответить на любой вопрос исчерпывающе. Это производило сильное впечатление. Он говорил каким-то домашним, очень доступным языком. И то, что он рассказывал, казалось тоже простым и логичным. Не оттого ли его предметы  воспринимались не очень серьезно? То ли дело, высшая математика. Но он, как мне кажется, совершенно не был заинтересован в искусственном возвеличивании того, о чем рассказывал. Это отличало от многих.

Он много сотрудничал с коллегами из других ВУЗов и академических институтов, в том числе из Сибирского Отделения РАН, много писал. Он вообще был очень занятым человеком. Как сейчас модно говорить, состоявшимся. При своем достаточно высоком статусе, он не нуждался ни в дипломниках, ни в аспирантах, но не отказывался, поскольку чувствовал, что может помочь. У него регулярно выходили статьи и монографии. Я горжусь, что у меня есть одна из его последних книг с дарственной надписью.

Даже у ангелов есть враги. Новоселов не был ангелом, и недоброжелателей у него хватало. Да простят меня мои знакомые, но мне всегда казалось, что в институтах моральная обстановка тяжелее, чем на заводах. Тут, мне казалось, больше свободного времени для выяснения отношения. Может быть, я не прав.

Александр Леонидович относительно быстро прошел до верхних этажей в иерархии института. Он был довольно успешен в организации коммерческих направлений работы. Тяжелее всего для нас прощать кому-то успех. Естественно, что Новоселову ставили в вину многое. И обвинения были тем тяжелее, чем расплывчатей.

Мне не раз приходилось слышать критические высказывания о работах Новоселова. Часто говорили об отсутствии фактов внедрения разработок. Но и то сказать: много ли внедряются прочие институтские разработки? За двадцать с лишним лет работы на заводах могу свидетельствовать: такие случаи теоретически возможны, но мне не встречались.  Иногда, очень редко, используются результаты расчетов, но не конструкторские или технологические проработки. Вот и все. Заводская и институтская среды довольно сильно различаются. Да и специфика работ группы академика Новоселова была такова, что на местных двигателестроительных заводах ею почти никто не интересовался. Это говорит не о качестве работ. Я вижу здесь фатальное сочетание неблагоприятных факторов, и чьей-то персональной вины здесь нет.

Для меня и, я уверен, для моих товарищей, Новоселов остается примером очень порядочного и очень образованного человека. К сожалению, в сентябре 2014 года Александр Леонидович ушел из жизни. Нам хочется верить, что разлука с ним – явление временное.

Вместо послесловия.
Александра Леонидовича уже не было, когда, практически, случайно я узнал, что при его активном участии в свое время был буквально спасен музей Алтайского технического университета. История разрушения музея проста и понятна всем, кто живет в России: первоначально музей курировала кафедра истории КПСС. В 90-х, как известно, была сделана попытка средней руки ликвидировать компартию. Попытка не удалась: в нашем характере - неспособность или нежелание доводить дело до конца, ставить точку. Второй Нюрнберг организовать не удалось. Еще одна наша особенность: по пословице, мы легко выплескиваем ребенка с водой. С коммунистами не удалось, зато музей чуть не исчез. Академик Новоселов был не единственным спасателем фондов музея, но то, что именно он вмешался и помог, для меня не удивительно. К его образу в моей памяти просто добавилась еще одна симпатичная черта.