Плач в жилетку номер два

     Все знавшие Антона не могли понять – почему этот статный красавец выбрал в жёны белобрысую страхолюдину Соню. Да дело даже и не в том, что Соня была дурнушкой и неряхой. Всех удивляло, что Антон смиренно переносил частые скандалы жены. Дом у нас многоквартирный, блочный, слышимость отличная. Орала Соня громко, как базарная торговка, а уж материлась... Подчас такой десятиэтажный ненорматив выдаст, что хоть смейся, хоть плачь. Голоса Антона слышно не было. То ли говорил он очень тихо, то ли вообще молчал.
     Заканчивались ссоры всегда одинаково – покричав с полчала, Соня выбегала из квартиры, оглушительно хлопнув дверью. Припавшие к окнам жильцы наблюдали, как она, чеканя шаг, быстро удаляется прочь от дома. Потом выходил Антон, но вскоре возвращался – один, увешанный пакетами с покупками. И под мышкой зажат огромный букет цветов.

     Вчера опять был скандал, опять, саданув дверью так, что вздрогнул наш бетонный дом, Соня удалилась в неизвестном направлении. Я сидел не балконе, курил и созерцал вечернюю панораму города и не ждал ни кого в гости. Вдруг - звонок в дверь.
     На пороге стоял Антон и заискивающе улыбался. Когда я выдавил из себя улыбку, он заговорил, путано и все время изиняясь. Я не сразу понял, что Антон просит помочь передвинуть какой-то шкаф в его квартире – жене обещал, уж давно, да всё руки не доходят, вот даже поругались...
     Мы вошли в квартиру Антона. Я чуть не закашлялся от удушливо-тухловатого запаха; так пахнет в жильищах немощных стариков. В комнате было тесно от разномастной мебели. Везде, где только можно, стояли дешевые фигурки зверюшек, ангелочков или гномиков. Цветастые шторы диссонировали с пёстрыми ковриками на полу. Бывает какофония звуков, а здесь была какофония цветов и орнаментов.
     Мы быстро передвинули шкаф. Это был очень тяжелый,  псевдоантикварный  сервант. Половина безделушек, которыми он был напичкан, опрокинулась. Я помог Антону водворить их на место. Мне хотелось поскорее уйти из этого грязного, захламленного дома.
     Антон, бормоча благодарности, совал мне в руки бутылку вина. От бутылки я отказался, и тогда он предложил выпить хотя бы рюмочку коньяка.
     – Хороший, французский, настоящий... – суетливо бормотал он, откупоривая пузатую бутылку.
     Когда мы чокались, я заметил, что у него немного дрожит рука. Мне самому было здесь как-то непривычно тревожно. Однако коньяк подействовал незамедлительно. Мы стали спокойнее, расслабленнее. Кажется, я уже привык к спёртому духу этого жилища.
     – Ваша супруга не будет против? – заговорил я первым, показывая на коньяк.
     – Она еще не скоро вернётся, – ответил Антон. – Часа через два. Ещё по одной?
     Мы выпили, и я спросил – как вы тут поживаете? Мне показалось, что Антону хотелось, чтобы я задал именно этот вопрос. Он начал говорить.

     – Она совсем не такая, как все думают. Соня очень несчастный человек. Все осуждают её, мол, грубая, невоздержанная. Знаете, сколько ей пришлось перенести? Она несколько раз была на волосок от смерти. Да что там, два раза в коме лежала, и врачи разводили руками. Говорили, не выживет.
     Я наблюдал за Антоном, который смотрел всё время в сторону, на столик, где громоздилась ваза с большим букетом из роз. Антон был такой ладный, крепкий, еще молодой – лет тридцать пять, не больше. Если бы не эта скорбная, страдальческая мина, не безвольная улыбка, он был бы очень красив.

 
     – Два выкидыша... – продолжал Антон. – И теперь у неё больше никогда не будет детей. Соня пыталась отравиться, когда узнала. Боже, как она страдала! Она такая нежная, чувствительная! Я боюсь, что она может в любую минуту наложить на себя руки...   
     Неужели он говорит о Соне, этой хамке и неряхе, которая унижает, оскорбляет, закатывает мерзкие скандалы? Мне трудно было это представить. А может быть его Соня – большая искусница в сексе, и оттого Антон терпит её закидоны? Я спросил его об этом.
     – Соня очень больной человек! – выпалил Антон. – Ей вреден секс. После всех операций... если очень осторожно... да и то редко. Очень редко.
     – А как же гормоны? Играют, небось?
     – Играют, – хмыкнул Антон, разливая коньяк.
     – И что?
     – Что? Ну... Для этого есть другая женщина. Большая искусница в сексе, если говорить вашими словами. И не только. Она меня любит, замуж хочет, детей родить обещает.
     – Соня знает?
     – Боже упаси! От меня мокрого места не останется, если она...

      Антон посмотрел на часы, ссутулился, и я понял – скоро вернётся Соня. Пора домой. Я распрощался и отправился в мою светлую и чистую холостяцкую квартиру на пятнадцатом этаже.