Средняя Арбайта. Ч. 2. Гл. 4. Иван Чичинов

 
         Второй сын Василия Ивановича – Серафим, в раннем детстве рос не совсем здоровым. Какая-то лихоманка привязалась к нему так крепко, что даже Илушихинские бабки–знахарки поначалу не могли оторвать её от малыша. Однако они упорно, в каждое полнолуние корпели над ребенком, то заговаривая болезнь, то отгоняя её травяными вениками–голиками, парили в бане…
         Попросили и отца Иоанна помочь малышу здоровящими тело и дух молитвами. И вдруг… Придя на очередной сеанс, бабка Фрося и бабка Маня увидели, что Серафим посвежел лицом, весело смеется и старается  шустро бегать возле крылечка. Бабки присели от изумления на его ступеньки и долго наблюдали за преображенным дитем. Бабка Фрося изрекла:

- Пушшай дитё бегает. Мы посмотрим, будет ли ему ишшо легче…

Навстречу вышла из избы мать – Степанида Семеновна, поднесла к глазам уголок платка.

- Цыц! – испугались бабки. – Ты тово, Стеша, смотри не изурочь дитё. Пушшай сам силу набирает, на солнышке…

- Ой! Тошно мнеченьки! Вот радость-то!.. Слава богу!

- Ты таперь с им, как со всеми будь, со здоровыми! А то изнежишь, толку не будет! – напутствовали мать местные лекари.

         А однажды, на покосе у Василия Иваныча, когда после обеда все принялись отдыхать, кто-то прокричал: «К реке, ордятина, коней поить!» Ребятня с криками рванула к своим спутанным или привязанным лошадям, стремясь скорее достичь реки. Кто первым плюхнется на коне в воду – тот сегодня и победитель. Во время галопа конь Серафима на обратном пути чего-то испугался и резко ушел в сторону. От неожиданного рывка всадник  без седла не мог удержаться и упал спиной в придорожную пыль. Сгоряча Серафим поднялся, но, присев от боли в спине, не смог двигаться.

          Снова за дело взялись бабка Маня и Бабка Фрося. Снова они подняли на ноги невезучего всадника. С тех пор подходить к лошадям, тем более участвовать в скачках он остерегался. При этом, он стал внимательно смотреть на седла. Оказалось, что они почти все – разные. Мимоходом упомянутые в разговорах имена мастеров – изготовителей седел Серафим запоминал, схватывал на лету. А однажды один такой мастер оказался в их доме. Василий Иваныч попросил его хоть немного поговорить с сыном насчет седел. После разговора с Серафимом, мастер сказал его отцу:

- Пушшай приедет ко мне в Тоурак, поживет у меня с недельку, а потом увидим, что к чему.   

Звали его Юдин Потап. Делать нечего, решили, что пусть едет Серафим, но с соседом – Клепиковым Фирсом. Василий Иваныч через неделю приехал за ними. Юдин Потап про Фирса ничего худого не сказал, лишь обмолвился:

- Ишшо надоть бы поучиться у кого, - что означало – мастера с него не жди и он умывает руки.

Про Серафима он не стал и заикаться, лишь повел отца в маленькую комнатушку и показал остов седла. Седло как седло, внимания не привлекало, но через минуту Потап поставил рядом с ним другое. Василий Иваныч непонимающе переводил взгляд с одного седла на другое. Как две капли воды похожие друг на друга, они, казалось, просили: «Сядь на меня, не пожалеешь, зад свой никогда не отобьешь!...»

- Думаешь, кто какое сделал? Где моё, где твоего сына? – лукаво спросил мастер Василия.

- Тут уж я совсем не знаю, – отозвался тот.

- Смотри лучше! Вот эта – евойная работа, Серафимова… Будет с него ха–а–роший мастер. Ишо нас переплюнет.

Глядя на остов седла, добавил:

- Осталась ременная да кожаная работа, а он ее давно знает. Так что – не пропадет твой сын. Золотые руки у парня.

Василий Иваныч со своим работником привезли в знак уважения к мастеру двух живых баранов. Еще два оседланных коня дожидались команды доставить учеников домой, в Илушиху.

          В отцовском доме отвели закуток для мастерской, а со временем Серафим приобрел, в основном, с помощью купца, необходимый «струмент» и принялся искать большие, напоминающие круглые камни, березовые наросты на корнях берез. Из них делались детали остова седла. Это была самая прочная заготовка, но на ней было интересно вырезать разные узоры, фигурки животных, даже пейзаж… Однако, он все еще оставался «сапожником без сапог».

         Сёдла часто заказывали и через купца, но были они с металлической лукой, что позволяло нетрезвому всаднику раскачиваться в седле с большим размахом, а значит, и с риском выпасть из него. Из самодельных же седел, в виду их удобства, оказаться на земле было маловероятным. Серафим не отставал от Гаврилы и по желанию стать хорошим столяром и плотником. Жили сыновья вместе с отцом и матерью, более юными братьями и сестрами в отцовском доме. Была бы, может, семья еще многочисленней, но дети не все выживали при рождении, после и во время болезней… Таких случаев в селах случалось немало. А что сделаешь? На всё, как говорится, воля божья.
Как только Серафим узнал, что скоро Гаврила поедет помогать дяде Андрею Шарыпову строить дом, тут же побежал к отцу:
 
- Тятя! А что, Гаврила едет, а я? Я тоже хочу дома строить!

Василий Иваныч не ожидал такого поворота событий и поначалу оторопел:

- Дык, сынок! Гаврила – то уж большенький… Ему пора…

- А я? Когда мне-то учиться?

- Ну, ты же седла мастерить умеешь. Уже такие баские. Мы тебе и мастерскую помогли сладить – сказал отец.
 
- Тятя! Седла я могу делать, могу и Гаврилу научить, если захочет…

- Вот это дело! Я с им поговорю.

- Все равно поеду дом строить! – не отступал Серафим.

- Ладно! Но напрок сынок знай: твое дело – седла.

         Отец хорошо помнил, каким некрепким рос сын в детстве, как трудно излечивали его хворь и, уступив ему в просьбе, наказал Андрею, чтоб следил тот время от времени за Серафимом и чтоб работу давал полегче. Только где такую найдешь? В ихней жизни таковая и не снится. Не видно её, потому что – нету.

         Петр – первенец Андрея и Нюры Шарыповых, очень серьезно относился к тому, что его окружало. Он сперва подумает над тем, как бы сделать что-то аккуратнее, чище, что ли. Когда ему было лет одиннадцать, взял он впервые в руки литовку. Взмахнув ею несколько раз, остановился:

- Че-то чижало идет…

- А ты поправь её!

          Постоял Петька, посмотрел, как другие косят, сравнил своё орудие с другими, выбил клин и давай менять угол между лезвием и черешком. Нашел таки положение, когда литовка стала легко входить в траву. А после догадался как это положение сохранять, с помощью веревочки или прутика. Сам всё это скумекал, хотя всем косарям прием этот был давно известен. Иной раз кто-то из родителей не выдерживал: «Кого тут кумекать-то! Взял бы да и сделал! А то – стоит, думает! Думатель какой!» Но все раздумья Петькины приносили, в конце концов, больше пользы, чем если бы их не было.

Продолжение: http://www.proza.ru/2015/01/19/1479.