Надо встать да голос дать

Теплый сентябрьский вечер плыл над старинным уральским городком. В палисадниках полыхали алые беретки георгинов; грелись в последних закатных лучах, распушив игольчатые лепестки , многоцветные астры; огороды курились пряным дымком тлеющей в костерках ботвы; во дворах подсыхал, разложенный на брезенте свежевыкопанный картофель.
Мага заканчивала последние приготовления к встрече гостей. Ждала племянницу Любу, прикатившую аж из Средней Азии, а еще сестер да других племянников.
-Вот ить судьба-то Любушке досталась-размышляла Мага, усаживая курник в новенькую электрическую "чудо-печь",-попробуй разбери, кому и за что Бог счастья отвешивает.За каки таки грехи девка горе мыкает всю жизнь?
Со двора послышался хриплый лай Трезора.
_Ой-ё-ёшеньки, вот и гостюшки.
Хозяйка, картинно широко расставив руки,пошла к воротам, да не просто пошла, а поплыла лодочкой и запела ,как того обычай старый требовал:
-"Ой, спасибо,гостеньки да за вашу честь.
Слава тебе, Господи,что вы у нас есть".
Племяннице Любушке, хоть и полный "полтинник" стукнул, а еще и  молодухи могут позавидовать. Статная,полногрудая,с копной черных,замысловато уложенных волос. Что лицо, что шея -ни единой морщиночки.
Гостья приобняла тётку Магу, замерла на миг.
-Ну, вот и встретились. Как же я по вам, по всем стосковалася.
Люба за вечер почти ни к чему из разносолов не притронулась,а только слушала ладное многоголосное пение теток да глаза платочком промакивала.
-Нет песен лучше наших казачьих.Слушаешь и будто воду ключевую пьёшь и напиться не можешь.А вот еще эту мне спойте...А еще эту...
Самая старшая из собравшихся сестер ,Мария,в хоре почти не участвовала,а только смотрела неотрывно на свою Любушку да гладила её по волосам.
Далеко за полночь,когда все разошлись,Мага спросила старшую сестру,от чего ж она такая понурая ноне.
_А не с чего, Мавочка, веселиться-то.Рак у Любушки признали запущенный,помирать она ко мне приехала.
                *** 
Люба сидела целыми днями напролёт на стареньком кожаном диване,вязала крючком
кружевные салфетки-подарки для родни и вспоминала,вспоминала...
Вот свадьба.Рядышком жених-красавец Сашка(звать ,как отца).Глядит на неё, будто огнём жжет и вставным золотым зубом посверкивает.
-Ну, давай, Муха, выпьем-пьяненький Любин брат Павел наклоняется к молодым с граненой стопкой самогона.
-Что ещё за Муха?-возмущается Люба-он Мухин Саша.
-Мухин дак Мухин-усмехнулся ехидно брат.
Молодых отправили ночевать в малуху, во дворе. Гости, те что домой идти не смогли, остались спать в доме на лавках.
Люба , едва успела снять фату, как Сашка , навалившись на неё крепким, жилистым телом, пьяно просипел в ухо:
-Ну, вот и всё! Теперь ты баба моя. Откочевряжилась.
Было больно и обидно. Люба достала из-под подушки полотенце, заранее приготовленное теткой Нюсей, и брезгливо вытерлась.
Новоиспеченный муж храпел ,наполняя тесную малуху запахом ничем не заеденного первача.
-Вот он, кавалер мой Сашенька. Лежит рядышком, высоконький, пригоженький , сероглазенький. А от чего ж душа так ноет?-спрашивала себя Люба.
Поутру молодых пришли будить многочисленные Любины двоюродные братья. С жениховой стороны гостей почему-то не было.
Соседка, бабка Гавриловна,прошамкала было, что простынь надоть гостям показать, чай Любка наша не шалава кака. Но братья на старуху прицыкнули, дескать ,не царский режим ,старая, а уж почти сорок лет, как советская власть у нас.
Второй день свадьбы начался угощением зятя блинами да водочкой. Сашка блинчик маслянистый откушал и под аплодисменты пустую стопку об стену разбил.
Гостей потчевали ухой из налима да домашней лапшой. Залихватски играла гармонь,  гости пели частушки; старались позаковыристей, попохабней. Потом вся компания, нарядившись в какие-то пестрые цыганские юбки, обшитые по подолу бутылочными жестяными  пробками, колобродила по улицам. Отлавливали прохожих и щедро их угощали, кого вином, а кого самогоном.
На третий день свадьбу "тушили". Жгли возле дома костер, и хмельные гости прыгали через огонь. Некоторые неудачно. Так, тетка Нюся, будучи дамой в теле, подпалила себе новые шерстяные рейтузы. Из-под юбки, через несколько минут после прыжка, начала виться тонкая струйка дыма, и гогочущая компания посадила "прыгунью" в снег.А на четвертый день после свадьбы Саня домой ночевать не пришел. Люба металась от стены к стене в съёмной комнатенке, пыталась заглушить невыносимую душевную боль заученными с детства "живыми помочами". Утром , сквозь дремоту, Люба услышала какой-то шорох на крыльце. Выскочила опрометью из сенцев и обомлела. Саша лежал на пороге, в залитом кровью свадебном бостоновом костюме; далеко за ним виднелся темный кровавый след.
-Любка,  сбегай в Брехаловку за дедом-врачом. Только в милицию, смотри ,не позвони-прохрипел муж.
Брехаловкой в народе прозвали старый купеческий дом с дворовыми пристройками, расположенный на соседней улице. Так повелось, что комнаты в доме и пристройки заселил разномастный мутный народец. Старичок-доктор, пользовал блатную клиентуру после драк и поножовщины , в милицию о пациентах не сообщал и имел за это кой-какие гонорары. 
Восемнадцать ножевых ран насчитал врач на теле Сашки.
-Кто ж тебя этак изрешетил? Хорошо, хоть неглубоко. Баба что ль резала?-спросил старик.
-Вор я ,дед. Бывший вор. А у нас ,знаешь, какие законы? Жениться нельзя. Я, когда Любку увидал, сеструху кореша моего, то решил завязать. Только воры мою завязку не приняли. Катка послали жизнь мою забрать, он в карты задолжал. Живой я только потому остался, что Каток задохлик. Ты, дед,  Любке ничего про это не скажи.
Но Люба и так всё услышала, только вида не подала. Потянулись кошмарные дни и бессонные ночи.Кормила Сашу с ложечки бульоном куриным ,а вместо воды поила травяными отварами , что мама готовила отмачивала перекисью присохшие к ранам бинты да слушала бесконечные Сашкины маты.   Уколы, перевязки, таблетки. А, едва муж встал на ноги, положила на стол билеты и сказала:
-Всё, Муха, уезжаем отсюда в Ленинабад. Это в Таджикистане. Дружки твои меня на днях встретили, выпытывали, давно ли я тебя видала. Пропал, говорю, куда-то, не объявляется. Убьют они тебя, если найдут. Поезд ночью. Авось сбежим.
 

           ***
Ленинабад Любе понравился-солнце, фрукты,добродушные люди. Исчезло изматывающее чувство постоянной опасности.
Но Муха заскучал, заегозил и через несколько месяцев объявил Любе,
бывшей уже на девятом месяце беременности, что едет на заработки на Север.
-Эх, Любка, и заживем же мы с длинными рублями. Свожу тебя и в Сочи и в Гагры и в Батуми, и за границу можешь смотаться. В Болгарию, например. Меня-то не выпустят с судимостью.
Люба родила мальчика Сашеньку, крепенького, сероглазого, с пухленькими губками, просто копию Мухинскую. Из родильного дома её встречала соседка-таджичка. Она же и нянчилась с ребенком, когда  Люба вышла на работу, едва Коле исполнилось два месяца.
Однажды, года через три после отъезда мужа,в дом к Любе зашел неприятный грязноватый мужик с хитрыми, бегающими глазками и сказал:
-Всё! Хана твоему мужику. Замерз на Севере.
-А где ж свидетельство о смерти? Я  ему жена всё-таки.Почему не сообщили официально ничего?
-Ничё не знаю-отрубил гость-Мне велено передать, что замерз.
Поплакала Люба, погоревала да и успокоилась. Нашла еще одну работу. Устроилась уборщицей в контору, недалеко от дома. Утром ребенка в сад отведет, потом в своей бухгалтерии  день отработает; вечером, после детсада, ребенка на пару часов у соседки оставит, и бегом полы драить в  контору. И так много лет. Уставала? Еще бы!!! Но хорошо запомнила Люба  мамину любимую поговорку -"надо встать да голос дать".
- Мать одна пятерых подняла, а я неужто с одним не справлюсь?-размышляла Люба.
Жизнь радостями особо не баловала. Подкопила денежек -ковер купила, подкопила еще - вот и стеночка с цветным телевизором, а для Колюшки- джинсы,  велосипед, фотоаппарат, мотоцикл, путевка туристическая.
А сын требовал и требовал. Однажды, Люба, не выдержав упреки сына, что живут они хуже ,чем его знакомые пацаны, влепила ему оплеуху и получила в ответ мощный удар в лицо.
-Саня?!-только и вымолвила мать, зажав кухонным полотенцем разбитые нос и губы.
А сын хлопнул дверью и ушел из дома. Вскоре случилось то, чего больше всего Люба боялась-сын попал в тюрьму, связавшись с дурной компанией.
 Свидания, передачи..."Надо встать да голос дать"...
Сын ударил в лицо, а письмо полученное от подруги, ударило в сердце, ударило по женской гордости и самой женской сути.Возможно, подруга не замышляла злое, когда написала, что встретила на юге в санатории живого, здорового Сашу Мухина с женой. Не замерз Муха на Севере, а женился. .Духу не хватило признаться той, что от смерти  спасла.
-Надо встать да голос дать-говорила, просыпаясь по утрам Люба. Плескала в глаза ,не чувствующие ничего от слез, ледяную воду; пила, не чувствуя вкуса, чай и шла в свою бухгалтерию. Складывала, как безжизненный робот столбики цифр в отчетах, а вечером плелась в опостылевшую квартиру с коврами, хрусталем и стенкой.
Сын уже освободился и  уехал в северные края, так и не извинившись...Ни одного письма Люба не получила от своего любимого сыночки.
Соседка-швея, промышлявшая пошивом модных дамских костюмов с меховыми воротничками и красящая для этих целей куски старых норковых шкурок, сочувственно посмотрела на седеющую Любину шевелюру и принесла ей флакон дефицитной краски "Гамма"
-Ну- ка, девонька, заштукатурь-ка свои кочки седые. Как бабка стала.И, давай,   зубами займись.

Пухленький, румяный стоматолог расплылся в сладчайшей улыбке:
-Такая красавица! И такая жуткая пломба впереди. Немедленно делаем коронки. Только удалим зуб коренной, все равно там киста.
-А может рассосется эта киста?-робко возразила Люба.
-Милочка, не морочьте мне голову.


            ***
После ,казалось бы, безобидного удаления зуба и начался для Любы самый настоящий кошмар. Раневая лунка никак не хотела заживать и без конца кровоточила. Анализы, обследования и, наконец, приговор-рак легкого с метастазами в челюсть.
Врача Люба выслушала равнодушно. От лечения отказалась.
_Знаете, доктор.Сколько проживу, столько проживу.
Ночью ей снился родной дом и старшая сестренка, умершая совсем маленькой. Её тоже Любой звали. А утром Люба точно знала, что надо ехать домой, к маме.
Из областного центра добиралась на электричке. Едва поезд поравнялся с вокзалом, стоящий в тамбуре бритоголовый парень, очень похожий и фигурой и повадками на Муху, криво улыбнулся, оголив золотую фиксу и пропел:
-Милый, Троицк , разреши тебя обнять и асфальт твоих дорог поцеловать!
От этих слов почему-то защемило сердце.
- Милый, родной Троицк. Сколько ж годков я здесь не была?!
 Люба вышла из автобуса на предпоследней остановке, чтобы пройти пешком по родной Лаврентьевской улице. Шла мимо постаревших, вросших в землю домишек и казалось, не было этих тридцати с лишним лет разлуки, и выйдет сейчас на крыльцо молодая еще мама, а соседка ,бабка Гавриловна, стережет с прутом, чтоб стегануть за  зеленые яблоки, безжалостно сорванные ребятней вместе с листьями.
Но встретила Любу глубокая старушка и долго журила, что дочь не дала телеграмму.
Люба не чувствовала болей, только слабость иногда появлялась. Отвела  душу у родни, наслушалась любимых старинных песен. Дни напролет разговаривала с матерью, будто хотела наговориться за все годы, что не была дома и вязала кружевные салфеточки- родне в подарок. Уже подумывала, а не ошиблись ли врачи с диагнозом.
Последнее Любушкино испытание-испытание страшной хворью началось, спустя месяц после приезда. Но каждый день, она, исхудавшая до неузнаваемости, вставала и придерживаясь за стенки, брела к умывальнику, чтобы привести себя в порядок. Обнимала мать за плечи и успокаивала:
-Мамочка , не плачь пожалуйста. Помнишь,  как ты всегда говорила? Надо встать да голос дать. А мне еще столько салфеток надо навязать; родня-то, ох, какая большая. Я обязательно поправлюсь.
 И сжигала в печке платочки со сгустками крови, чтобы мать их не увидела.
 Любушка ушла весной. Успела последний раз в жизни полюбоваться цветущими старыми яблонями в саду, которые помнила с детства.
 Еще несколько лет в Родительский день люди встречали у Любушкиной могилы сухонькую старушку. Однажды она заботливо выдергивала травку и приговаривала:
-Вот ведь, какое дело, доченька. Чистила намедни могилку тятьки твово.А там батюшки светы, один чертополох растет. Какой сам был в жизни, така и трава из него выросла. А у тебя, дочушка, муравка растет. Скоро ужо встренемся. Заждалась поди маманьку?
И старушка, опустившись на колени, обняла могилку.
-Вам плохо, бабушка?-участливо спросила, проходившая мимо пожилая женщина.
-Не беспокойся, миленькая. Маненько побуду у дочушки да домой . Правнуки обещались приехать. Так что, хошь-не хошь,а надо встать да голос дать.