Надо встать да голос дать

Теплый сентябрьский вечер плыл над старинным уральским городком. В палисадниках полыхали алые беретки георгинов; грелись в последних закатных лучах, распушив игольчатые лепестки , многоцветные астры; огороды курились пряным дымком тлеющей в костерках ботвы; во дворах подсыхал, разложенный на брезенте свежевыкопанный картофель.

Мага заканчивала последние приготовления к встрече гостей. Ждала племянницу Любу, прикатившую аж из Средней Азии, а еще сестер да других племянников.
-Вот ить судьба-то Любушке досталась-размышляла Мага, усаживая курник в новенькую электрическую "чудо-печь",-попробуй разбери, кому и за что Бог счастья отвешивает.За каки таки грехи девка горе мыкает всю жизнь?

Со двора послышался хриплый лай Трезора.
_Ой-ё-ёшеньки, вот и гостюшки.
Хозяйка, картинно широко расставив руки,пошла к воротам, да не просто пошла, а поплыла лодочкой и запела ,как того обычай старый требовал:
-"Ой, спасибо,гостеньки да за вашу честь.
Слава тебе, Господи,что вы у нас есть".

Племяннице Любушке, хоть и полный "полтинник" стукнул, а еще и  молодухи могут позавидовать. Статная,полногрудая,с копной черных,замысловато уложенных волос. Что лицо, что шея -ни единой морщиночки.

Гостья приобняла тётку Магу, замерла на миг.
-Ну, вот и встретились. Как же я по вам, по всем стосковалася.

Люба за вечер почти ни к чему из разносолов не притронулась,а только слушала ладное многоголосное пение теток да глаза платочком промакивала.
-Нет песен лучше наших казачьих.Слушаешь и будто воду ключевую пьёшь и напиться не можешь.А вот еще эту мне спойте...А еще эту...
Самая старшая из собравшихся сестер Мария в хоре почти не участвовала,а только смотрела неотрывно на свою Любушку да гладила её по волосам.
Далеко за полночь,когда все разошлись,Мага спросила старшую сестру,от чего ж она такая понурая ноне.
_А не с чего, Мавочка, веселиться-то.Рак у Любушки признали запущенный,помирать она ко мне приехала.
                *** 
Люба сидела целыми днями напролёт на стареньком кожаном диване,вязала крючком
кружевные салфетки-подарки для родни и вспоминала,вспоминала...
Вот свадьба.Рядышком жених-красавец Сашка(звать ,как отца).Глядит на неё, будто огнём жжет и вставным золотым зубом посверкивает.
-Ну, давай, Муха, выпьем-пьяненький Любин брат Павел наклоняется к молодым с граненой стопкой самогона.
-Что ещё за Муха?-возмущается Люба-он Мухин Саша.
-Мухин дак Мухин-усмехнулся ехидно брат.

Молодых отправили ночевать в малуху, во дворе. Гости, те что домой идти не смогли, остались спать в доме на лавках.
Люба , едва успела снять фату, как Сашка , навалившись на неё крепким, жилистым телом, пьяно просипел в ухо:
-Ну, вот и всё! Теперь ты баба моя. Откочевряжилась.
Было больно и обидно. Люба достала из-под подушки полотенце, заранее приготовленное теткой Нюсей, и брезгливо вытерлась.
Новоиспеченный муж храпел ,наполняя тесную малуху запахом ничем не заеденного первача.
-Вот он, кавалер мой Сашенька. Лежит рядышком, высоконький, пригоженький , сероглазенький. А от чего ж душа так ноет?-спрашивала себя Люба.

Поутру молодых пришли будить многочисленные Любины двоюродные братья. С жениховой стороны гостей почему-то не было.

Соседка, бабка Гавриловна,прошамкала было, что простынь надоть гостям показать, чай Любка наша не шалава кака. Но братья на старуху прицыкнули- дескать ,не царский режим ,старая, а уж почти сорок лет, как советская власть у нас.

Второй день свадьбы начался угощением зятя блинами да водочкой. Сашка блинчик маслянистый откушал и под аплодисменты пустую стопку об стену разбил.

Гостей потчевали ухой из налима да домашней лапшой. Залихватски играла гармонь,  гости пели частушки; старались позаковыристей, попохабней.
 Потом вся компания, нарядившись в какие-то пестрые цыганские юбки, обшитые по подолу бутылочными жестяными  пробками, колобродила по улицам. Отлавливали прохожих и щедро их угощали, кого вином, а кого самогоном.

На третий день свадьбу "тушили". Жгли возле дома костер, и хмельные гости прыгали через огонь. Некоторые неудачно.
 Так, тетка Нюся, будучи дамой в теле, подпалила себе новые шерстяные рейтузы. Из-под юбки, через несколько минут после прыжка, начала виться тонкая струйка дыма, и гогочущая компания посадила "прыгунью" в снег.
А на четвертый день после свадьбы Саня домой ночевать не пришел. Люба металась от стены к стене в съёмной комнатенке, пыталась заглушить невыносимую душевную боль заученными с детства "живыми помочами". Утром , сквозь дремоту, Люба услышала какой-то шорох на крыльце. Выскочила опрометью из сенцев и обомлела.
 Саша лежал на пороге, в залитом кровью свадебном бостоновом костюме; далеко за ним виднелся темный кровавый след.
-Любка,  сбегай в Брехаловку за дедом-врачом. Только в милицию, смотри ,не позвони-прохрипел муж.

Брехаловкой в народе прозвали старый купеческий дом с дворовыми пристройками, расположенный на соседней улице.
Так повелось, что комнаты в доме и пристройки заселил разномастный мутный народец. Старичок-доктор, пользовал блатную клиентуру после драк и поножовщины , в милицию о пациентах не сообщал и имел за это кой-какие гонорары. 
Восемнадцать ножевых ран насчитал врач на теле Сашки.
-Кто ж тебя этак изполосовал? Хорошо, хоть неглубоко. Баба что ль резала?-спросил старик.
-Вор я ,дед. Бывший вор. А у нас ,знаешь, какие законы? Жениться нельзя. Я, когда Любку увидал, сеструху кореша моего, то решил завязать. Только воры мою завязку не приняли. Катка послали жизнь мою забрать, он в карты задолжал. Живой я только потому остался, что Каток задохлик. Ты, дед,  Любке ничего про это не скажи.
Но Люба и так всё услышала, только вида не подала.
 И потянулись кошмарные дни и бессонные ночи.Кормила Сашу с ложечки бульоном куриным ,а вместо воды поила травяными отварами , что мама готовила. Отмачивала перекисью присохшие к ранам бинты да слушала бесконечные Сашкины маты. Уколы, перевязки, таблетки.
 А, едва муж встал на ноги, положила на стол билеты и сказала:
-Всё, Муха, уезжаем отсюда в Ленинабад. Это в Таджикистане. Дружки твои меня на днях встретили, выпытывали, давно ли я тебя видала. Пропал, говорю, куда-то, не объявляется. Убьют они тебя, если найдут. Поезд ночью. Авось сбежим.
 

           ***
Ленинабад Любе понравился-солнце, фрукты,добродушные люди. Исчезло изматывающее чувство постоянной опасности.
Но Муха заскучал, заегозил и через несколько месяцев объявил Любе,
бывшей уже на девятом месяце беременности, что едет на заработки на Север.
-Эх, Любка, и заживем же мы с длинными рублями. Свожу тебя и в Сочи и в Гагры и в Батуми, и за границу можешь смотаться. В Болгарию, например. Меня-то не выпустят с судимостью.

Люба родила мальчика крепенького, сероглазого, с пухленькими губками- просто копию Мухинскую. Назвала в честь отца и деда Сашенькой.
 Из родильного дома её встречала соседка-таджичка. Она же и няньчилась с ребенком, когда  Люба вышла на работу, едва Коле исполнилось два месяца.

Однажды, года через три после отъезда мужа,в дом к Любе зашел неприятный грязноватый мужик с хитрыми, бегающими глазками и сказал:
-Всё! Хана твоему мужику. Замерз на Севере.
-А где ж свидетельство о смерти? Я  ему жена всё-таки.Почему официально  ничего  не сообщили?
-Ничё не знаю-отрубил гость-Мне велено передать, что замёрз твой мужик.

Поплакала Люба, погоревала да и успокоилась. Нашла еще одну работу. Устроилась уборщицей в контору, недалеко от дома. Утром ребенка в сад отведет, потом в своей бухгалтерии  день отработает; вечером, после детсада, ребенка на пару часов у соседки оставит, и бегом полы драить в  контору. И так много лет.
 Уставала? Еще бы!!! Но хорошо запомнила Люба  мамину любимую поговорку -"надо встать да голос дать".
- Мать одна пятерых подняла, а я неужто с одним не справлюсь?-размышляла Люба.

Жизнь радостями особо не баловала. Подкопила денежек -ковер купила, подкопила еще - вот и стеночка с цветным телевизором, а для Колюшки- магнитофон,  велосипед, фотоаппарат, мотоцикл, путевка туристическая.

А сын требовал и требовал. Однажды, Люба, не выдержав упреки сына, что живут они хуже ,чем его знакомые пацаны, влепила ему оплеуху и получила в ответ мощный удар в лицо.
-Сынок!-только и вымолвила мать, зажав кухонным полотенцем разбитые нос и губы.
А сын хлопнул дверью и ушел из дома.
 Вскоре случилось то, чего больше всего Люба боялась-сын попал в тюрьму, связавшись с дурной компанией.
 Свидания, передачи..."Надо встать да голос дать"...

Сын ударил в лицо, а письмо полученное от подруги, ударило в сердце, ударило по женской гордости и самой женской сути.Возможно, подруга не замышляла злое, когда написала, что встретила на юге в санатории живого, здорового Сашу Мухина с женой.
 Не замерз Муха на Севере, а женился. .Духу не хватило признаться в измене той, что от смерти  спасла.
-Надо встать да голос дать... -говорила, просыпаясь по утрам Люба. Плескала в глаза ,не чувствующие ничего от слез, ледяную воду; пила, не чувствуя вкуса, чай и шла в свою бухгалтерию. Складывала, как безжизненный робот столбики цифр в отчетах, а вечером плелась в опостылевшую квартиру с коврами, хрусталем и стенкой.

Сын уже освободился и  уехал в северные края, так и не извинившись...Ни одного письма Люба не получила от своего любимого сыночки.

Соседка-швея, промышлявшая пошивом модных дамских костюмов с меховыми воротничками и красящая для этих целей куски старых норковых шкурок, сочувственно посмотрела на седеющую Любину шевелюру и принесла ей флакон дефицитной краски "Гамма"
-Ну- ка, девонька, заштукатурь-ка свои кочки седые. Как бабка стала.И, давай,   зубами займись.

Пухленький, румяный стоматолог расплылся в сладчайшей улыбке:
-Такая красавица! И такая жуткая пломба впереди. Немедленно делаем коронки. Только удалим зуб коренной, все равно там киста.
-А может рассосется эта киста?-робко возразила Люба.
-Милочка, не морочьте мне голову.


            ***
После ,казалось бы, безобидного удаления зуба и начался для Любы самый настоящий кошмар. Раневая лунка никак не хотела заживать и без конца кровоточила. Анализы, обследования и, наконец, приговор-рак легкого с метастазами в челюсть.
Врача Люба выслушала равнодушно. От лечения отказалась.
_Знаете, доктор.Сколько проживу, столько проживу.
Ночью ей снился родной дом и старшая сестренка, умершая совсем маленькой. Её тоже Любой звали.
 А утром Люба точно знала, что надо ехать домой, к маме.
Из областного центра добиралась на электричке. Едва поезд поравнялся с вокзалом, стоящий в тамбуре бритоголовый парень, очень похожий и фигурой и повадками на Муху, криво улыбнулся, оголив золотую фиксу и пропел:
-Милый, Троицк , разреши тебя обнять и асфальт твоих дорог поцеловать!
От этих слов почему-то защемило сердце.
- Милый, родной Троицк. Сколько ж годков я здесь не была?!
 Люба вышла из автобуса на предпоследней остановке, чтобы пройти пешком по родной Лаврентьевской улице. Шла мимо постаревших, вросших в землю домишек и казалось, не было этих тридцати с лишним лет разлуки, и выйдет сейчас на крыльцо молодая еще мама, а соседка ,бабка Гавриловна, стережет с прутом, чтоб стегануть за  зеленые яблоки, безжалостно сорванные ребятней вместе с листьями.

Но встретила Любу глубокая старушка и долго журила, что дочь не дала телеграмму.
Люба не чувствовала болей, только слабость иногда появлялась. Отвела  душу у родни, наслушалась любимых старинных песен. Дни напролет разговаривала с матерью, будто хотела наговориться за все годы, что не была дома и вязала кружевные салфеточки  родне в подарок.
 Уже подумывала, а не ошиблись ли врачи с диагнозом.
Последнее Любушкино испытание-испытание страшной хворью началось, спустя месяц после приезда. Но каждый день, она, исхудавшая до неузнаваемости, вставала и придерживаясь за стенки, брела к умывальнику, чтобы привести себя в порядок. Обнимала мать за плечи и успокаивала:
-Мамочка , не плачь пожалуйста. Помнишь,  как ты всегда говорила? Надо встать да голос дать. А мне еще столько салфеток надо навязать; родня-то, ох, какая большая. Я обязательно поправлюсь.
 И сжигала в печке платочки со сгустками крови, чтобы их не увидела мать.
 Любушка ушла весной. Успела последний раз в жизни полюбоваться цветущими старыми яблонями в саду, которые помнила с детства.
 Еще несколько лет в Родительский день люди встречали у Любушкиной могилы сухонькую старушку. Однажды она заботливо выдергивала траву и приговаривала:
-Вот ведь, какое дело, доченька. Чистила намедни могилку тятьки твово.А там, батюшки светы, один чертополох растет. Какой сам был в жизни, така и трава из него выросла. А у тебя, дочушка, муравка растет. Скоро ужо встренемся. Заждалась поди маманьку?
И старушка, опустившись на колени, обняла могилку.
-Вам плохо, бабушка?-участливо спросила, проходившая мимо  женщина.
-Не беспокойся, миленькая. Маненько побуду у дочушки да домой . Правнуки обещались приехать. Так что, хошь-не хошь,а надо встать да голос дать.