Перечитывая роман Василия Гроссмана - 4

Игорь АБРОСИМОВ

                ПЕРЕЧИТЫВАЯ  РОМАН  ВАСИЛИЯ ГРОССМАНА...
                «Жизнь и судьба» в контексте истории и современности

Содержание:
                I. Тоталитаризм.
                II. Антисемитизм.
                III. Война.
                IV. Человек на войне.
                V. История и современность.
                VI. Художественная литература и политический интерес.


IV. Человек на войне
********************

       Страна и народ по мысли Гроссмана, победив в Сталинграде, укрепили тем самым власть тирана и удушили собственную свободу своими же руками. При этом успехи достигались, как правило, вопреки бездарному руководству, вопреки бездушной, лживой и жестокой системе. Людей воодушевляли и вели к победе надежды на свободную жизнь после войны, надежды на то, что страшные испытания, выпавшие на долю страны, обеспечат победу свободы над  рабством. Однако, вышло иначе.

«Сталинградское торжество определило исход войны, но молчаливый спор между победившим народом и победившим государством продолжался. От этого спора зависела судьба человека, его свобода». Победа в Сталинграде означала по Гроссману победу Сталина над собственным народом, она как бы сняла с диктатора ответственность за преступления перед страной. Вождь однозначно оценивал политические последствия разгрома врага под Сталинградом: «Это был час его торжества не только над живым врагом. Это был час его победы над прошлым. Гуще станет трава над деревенскими могилами тридцатого года. Лед, снеговые холмы Заполярья сохранят спокойную немоту. Сталин знал лучше всех в мире - победителей не судят».

Вывод о том, что исход войны, который определился после победы в Сталинграде, не означал победу свободы над рабством, звучит по меньшей мере странно. Как будто возможна личная свобода человека в порабощенной нацизмом стране, как будто победа над врагом сама по себе не означала прорыва к свободе. Посмотрим, каким образом подводит Гроссман своего читателя к такому пониманию происшедшего, описывая судьбы участников жестокой битвы.

Выстраивая сюжет, часто без оглядки на реальные события, автор, что характерно для многих страниц романа, использует описанные им ситуации для иллюстрации вполне определенных положений, декларируемых в публицистических отступлениях. Особое внимание обращается на деятельность командира корпуса полковника Новикова, определившую боевые успехи войск, которыми он командовал, на разногласия в среде командования корпусом, что характеризовало по Гроссману суть и атмосферу взаимоотношений в руководящем составе воюющей Красной Армии.

Если реальному командиру 13-го механизированного корпуса полковнику Т.И.Танасчишину «повезло» и он предстал перед читателем полковником Новиковым, который может служить примером образцового командира Красной Армии, то начальник штаба корпуса полковник В.И.Жданов, заслуженный и грамотный боевой командир, который принял после гибели Танасчишина командование соединением, Герой Советского Союза, стал генерал-майором Неудобновым.

Неудобнов исправно служил в НКВД, отличился в годы массовых репрессий как следователь-костолом, причем подозрительность и вечный поиск скрытых врагов сделал одной из главных направлений своей практической деятельности и на посту начальника штаба корпуса. Оно и понятно, никогда в армии ни на командных, ни на штабных должностях Неудобнов не служил и только этим, вызывая страх в подчиненных и сослуживцах, мог продемонстрировать свою значимость. Перед войной он был послан на загранработу, аттестован как генерал-майор и в 1942 г. получил должность в корпусе Новикова. О каком профессионализме и опыте оперативной работы на уровне крупного подвижного соединения в данном случае можно говорить? Неужели автор знал примеры подобных кадровых назначений в танковых и механизированных корпусах, которые к концу 1942 г. комплектовались руководящим составом, успевшим приобрести боевой опыт и показавшим свое умение этот опыт реализовать?

Не уступал Неудобнову в этом отношении и военком корпуса Гетманов, партийный работник, секретарь обкома одной из областей Украины, впервые надевший военную форму. Службы он совершенно не знал и свою значимость, как и Неудобнов, мог поэтому утвердить примерно такими же методами. Тем более, практика политических расправ ему была хорошо знакома еще по партийной работе, а человеческая порядочность чужда в равной степени.

Гетманов совершенно не походил на реального политического руководителя 13-го механизированного корпуса полкового комиссара А.А.Бичерова. Кадровый политработник, Бичеров с первого дня войны находился в действующей армии в качестве зам. начальника отдела политпропаганды 15-го механизированного корпуса, с боями выходил из окружения, командовал людьми в экстремальных условиях и некоторое время считался даже пропавшим без вести. С мая 1942 г. по январь 1943 г. Бичеров занимал должность комиссара (зам. командира по политической части) 13-го танкового (механизированного) корпуса. Интригами, направленными против своего командира не занимался, хорошо знал боевую службу в бронетанковых войсках и специфику их боевого использования.

Изображенные в романе Неудобнов и Гетманов, ближайшие помощники Новикова, помочь ему просто не способны, они только мешают командиру и интригами, запугиванием, прямыми доносами инициируют его снятие с должности. Не вызывает сомнения, что в Красной Армии можно было найти командиров и политработников, не лучшим образом показавшими себя в боевых условиях. Но в данном случае деятельность упомянутых персонажей, служивших в реально существовавшем, хорошо известном войсковом соединении и описанная подобным образом, понадобилась Гроссману в качестве иллюстрации типичных по его мнению взаимоотношений и нравов в среде старшего командного и политического состава Красной Армии.

Взаимоотношения эти и методы руководства войсками описаны  в данном случае достаточно подробно, в других случаях о них говориться вскользь. Но не вызывает сомнения, что в читательском сознании остается именно то, на что автор обратил особое внимание. Четко прослеживается в романе, в частности, роль армейских политических руководителей, которые якобы ничего, кроме вреда, воюющей армии не принесли. Плохо, что читатель «Жизни и судьбы» вслед за автором делает аналогичные, далеко не бесспорные выводы о военных событиях давно минувшего времени.

И Т.И.Танасчишин, и В.И.Жданов, и А.А.Бичеров, которые вели в бой тот самый вошедший в историю механизированный корпус армии Ф.И.Толбухина, явно не являются прообразами героев «Жизни и судьбы». Но герои эти, такие, какими изображены в романе, разделили со своими подчиненными славу победителей. Не совсем этично подобное изображение романных начальника штаба и комиссара, закрепившихся в сознание многочисленных читателей, если сопоставить их с реальными историческими персонажами, руководителями прославленного корпуса, ставшего 4-м гвардейским Сталинградским. Дальнейшая судьба командира корпуса, снятого по Гроссману с должности, также не соответствует биографии реального исторического персонажа, прошедшего во главе этого соединения свой боевой путь до конца. Командир корпуса генерал-лейтенант Т.И.Танасчишин погиб 31 марта 1944 г. в ходе освобождения Правобережной Украины. Но по логике автора Новикова в Красной Армии обязательно должны были наказать, а Неудобного и Гетманова, напротив, поддержать.

Ничего общего с образами, представленными в романе, не имеют и руководители второго из двух корпусов, входивших в состав бронетанковых войск и механизированных войск Сталинградского фронта - 4-го механизированного корпуса, переформированного 18 декабря 1942 г. в 3-й гвардейский механизированный корпус. Корпусом командовал известный военачальник генерал-майор танковых войск В.Т.Вольский, начальником штаба служил полковник А.А.Пошкус, военным комиссаром - полковой комиссар А.Ф.Андреев. Все они - кадровые военные, отдавшие службе в войсках многие годы. Позднее военный историк академик А.М.Самсонов написал о своем бывшем сослуживце А.А.Пошкусе: «Всегда ровный, внешне невозмутимый, знающий прекрасно свое дело, мужественный и неутомимый человек». Только положительные характеристики можно найти сегодня и в отношении А.Ф.Андреева. Так что и на более широком материале картина руководства бронетанковыми соединениями Сталинградского фронта никак не совпадает с изображенной в романе.

Военному руководству Красной Армии в «Жизни и судьбе» достается много других нелестных характеристик, часто не вполне заслуженных. Известно, например, что командующий 62-й армией генерал-лейтенант В.И.Чуйков был руководителем требовательным и жестким, он мог устроить «разнос» подчиненному, встречаются упоминания (трудно сказать, насколько обоснованные) и о случаях рукоприкладства с его стороны в экстремальных боевых условиях. Вероятно на этом основании Гроссман считает возможным написать, будто Чуйков, вызвав для доклада начальника штаба стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор С.С.Гурьев (39-я гв. стрелковая дивизия), героически сражавшейся на территории завода «Красный Октябрь», некого полковника Шубу (на самом деле начальником штаба дивизии в это время был майор В.М.Ионов), зверски избил его, выбив все передние зубы («весь передний ряд»). Генерал Гурьев даже посетовал, что после избиения его начальник штаба вернулся в дивизию совершенно больным. Чтобы так «отделать» человека надо не просто его ударить, а подвергнуть продолжительному и безжалостному истязанию. Особо следует подчеркнуть, расправа произошла не в горячке боя, а в ходе доклада в штабном блиндаже - «что-то не сошлось при уточнении линии переднего края». Автор романа замечает на этом основании -  «...достоинство человека не всегда торжествовало на сталинградском откосе».

В 1961 г., когда роман был предложен Гроссманом для опубликования, надо было иметь веские доказательства случившегося, дабы подобным образом охарактеризовать легендарного военачальника, который провел свою армию от Сталинграда до Берлина, Маршала Советского Союза В.И.Чуйкова, в те годы успешно продолжавшего службу в Советской Армии. Не думаю, что у автора нашлись бы подтверждающие документы либо свидетельские показания, поэтому в любом правовом государстве такой скандальный сюжет мог обернуться обвинениями в клевете и большими неприятностями. Так что достоинство человека не всегда торжествовало не только на сталинградском откосе, но и в среде именитых и талантливых литераторов. Одно несомненно, использование «фронтовых баек» неправдоподобного характера понадобилось Гроссману для иллюстрации диких нравов, царивших якобы, в среде высших командиров РККА.

Тем более неприятно, что эпизод с избиением начальника штаба дивизии через много лет, естественно, без ссылки на источник, использовал в своем труде историк В.А.Бешанов, а также авторы многочисленных статей о Сталинградской битве. Бешанов представил к тому же Василия Ивановича Чуйкова малограмотным военачальником, из тех, которые «академиев не кончали» и боевого опыта не имели. Вероятно, Чуйкова он спутал с другим Василием Ивановичем, с Чапаевым, который действительно в академию был послан, но буквально сбежал оттуда на фронт, ее не закончив. Напротив, Чуйков еще в 1925 г. окончил Военную академию им.Фрунзе, а в 1927 г. - Восточный факультет этой академии, после чего в 1936 г. - академические курсы при Военной академии механизации и моторизации РККА. Пройдя все ступени военной карьеры, Чуйков в должности командующего армией принимал участие в советско-финлядской войне. В 1940 г. он был назначен военным атташе в Китае, где шла война, продемонстрировав на этом посту не только свой широкий оперативный кругозор, но и искусство дипломата. После многочисленных рапортов с просьбой отозвать из Китая и направить в действующую армию назначается командующим оперативной группой 64-й армии, а затем командующим 62-й армией, которая сыграла решающую роль в оборонительных боях за Сталинград. Однако, упомянутый мифический момент его биографии, ставший широко известным по роману Гроссмана, с бешановским дополнением до сих пор гуляет по различным статьям о Сталинградской битве.

При описании взаимоотношений в армейской среде Гроссман всякий раз подчеркивает скованность и вечный страх перед высшим начальством. Страх пронизывает армию сверху до низу. Только в отрыве от начальства или вопреки начальству, ощутив свободу, человек на войне начинает действовать смело и разумно. И в этом автор видит одну из основных причин наших неудач и потерь. В освобождении от страхов и вопреки понуканиям сверху - залог успехов и побед. Такова, наряду с утверждением тождества германского нацизма и советской партийно-государственной системы, одна из главных концепций романа.

Заметной сюжетной линией, которую всегда отмечают при обсуждении «Жизни и судьбы», стали события вокруг «дома шесть дробь один». Часто отмечается, что знаменитый «дом Павлова», символ стойкости защитников Сталинграда, послужил Гроссману материалом для глав, посвященных героическому гарнизону «дома Грекова». В данном случае, однако, аналогии не прослеживается, бои вокруг «дома Грекова» завершились уничтожением его авиационным ударом и гибелью защитников. В то же время разведчики сержанта Я.Ф.Павлова вместе с выдвинутыми к дому бойцами из 42-го стрелкового полка 13-й гв. стрелковой дивизии А.И.Родимцева под командованием лейтенанта И.Ф.Афанасьева держали оборону в течение 58 дней, а затем вместе с полком и дивизией перешли в наступление. Что касается «дома Грекова», то здесь мы имеем дело, что вполне правомерно, с художественным вымыслом.

Но вот что характерно, на примере подчиненных капитана Грекова, на сей раз свободный от следования канве реально происходившего, Гроссман, поставив «дом шесть дробь один» не только «на оси немецкого удара», но и в центр событий в Сталинграде, решил показать, что именно атмосфера свободы, воцарившаяся в гарнизоне дома, нежелание всех, от командира до красноармейца, жить с оглядкой на предписания и наставления, на требования уставов и традиционную дисциплину была движущей силой успешного выполнения основной задачи - беспощадно бить врага. Греков, например, отказывается писать отчеты и строевые записки о наличии личного состава на том основании, что ему некогда, снабжается гарнизон из рук вон плохо и сведения о его количественном составе все равно ничего не изменят. Тем более, считает Греков, демонстрируя свою независимость от начальства, когда «я в этом доме собрал людей, оружие, отбил тридцать атак, восемь танков сжег, надо мной командиров не было». Конечно, подобная «фронда», несовместимая с армейскими порядками, не могла не вызвать соответствующей реакции командования, почему и было приказано разобраться с «партизанщиной» в «доме шесть дробь один». И только гибель всего личного состава и захват развалин здания противником не дают возможности читателю узнать, что же случилось бы с капитаном Грековым и некоторыми его подчиненными при доведении этого дела, которым заинтересовались даже в штабе фронта, до конца.

Между тем, гарнизон реального «дома Павлова» сражался в тесном взаимодействии с другими подразделениями 42-го гв. стрелкового полка полковника И.П.Елина и его 3-го батальона капитана А.Е.Жукова, причем в гарнизон дома вошли в ходе боев две стрелковые роты этого батальона. По распоряжению командования саперы заминировали подступы к дому, была обеспечена продуманная система обороны и огня на всем участке, где находился этот опорный пункт. Ежедневно, а иногда и по нескольку раз в день бывал в «доме Павлова» командир 7-й стрелковой роты ст. лейтенант И.И.Наумов, отвечающий за этот участок обороны, под его руководством отражались наиболее сильные и опасные атаки противника, а также совершенствовалась оборона опорного пункта. По-иному в армии и быть не может! Изображенная в романе картина боев, связанная с «домом шесть дробь один», представляется поэтому малоубедительной и искусственной. Она была необходима автору для утверждения сделанных им через много лет после окончания войны субъективных умозаключений о причинах, сопутствующих нашим военным успехам и неудачам.   

Не вызывает сомнения, что на фронте, особенно в экстремальных условиях ожесточенных боев, в участниках событий просыпается особое чувство, которое правильнее назвать не ощущением свободы, как сделал это Гроссман, но самоуважения и уверенности в собственных силах, что помогает выжить и победить.  Простые люди, зачастую ничем не проявлявшие себя в мирной жизни, оказываются не только востребованы, но в массе своей незаменимы в годы жестоких военных испытаний.

Прекрасно передано это чувство в повести «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова, боевого офицера, участника Сталинградского сражения. При этом человек на поле боя, и это хорошо показано у Некрасова, дееспособен только тогда, когда его усилия становятся вкладом в общую задачу, решаемую подразделением и частью, когда он действует в рамках и в соответствии с приказами начальников, проявляя инициативу, помноженную на опыт и воинское мастерство. Главный герой повести, давно признанной классикой русской военной прозы, Юрий Керженцев, - это сам автор. Повесть автобиографична, она о том, что самому автору пришлось пережить на фронте и о том, что он хорошо знает, о духовном состоянии человека на войне. Полковой инженер Керженцев, заменивший убитого командира стрелкового батальона, приказывает, просит, ругает подчиненных, спорит и даже не соглашается с командирами, но всегда и беспрекословно выполняет приказы. Ибо на войне люди, самые разные, не сами по себе, а часть единого целого.

Размышлениям о свободе как необходимой и главной составляющей существования человека, при торжестве которой только и возможно развитие личности и общества, посвящены многие страницы философских отступлений романа. Но не будучи философом, Гроссман слишком произвольно пользуется сложными категориями, имеющими совершенно отвлеченный, абстрактный характер, приложить которые к социально-политическому развитию не так просто. В частности, свободу в его понимании не так просто увязать с реалиями конкретных военных событий.

Как уже упоминалось, трудно согласиться с автором, что Сталинград, где была в конце концов одержана победа, определившая исход войны, оказался триумфом Сталина, который лишил народ надежды на свободу. Тем самым Сталинград становится уже не символом нашей Победы, избавления от уготовленного нацистского рабства, когда ни о какой свободе и речи быть не может, он знаменует поражение народа, окончательно отбросив его развитие назад, к несвободе и рабству. Поэтому, оказывается, не было и Победы!

Понятно, что обстановка страха, которая присутствовала в довоенной и военной жизни советских людей, была очевидностью, с которой нельзя не согласиться. Но проявление личностью собственной воли, т. е. свобода, всегда связана с осознанием реалий, сложившихся в обществе. Советские люди жили в стране, перенесшей поистине тектонические социальные сдвиги, в стране, где индивидуальный собственный выбор не мог не определяться установившимся жестким постреволюционным режимом. В этих условиях, естественно, даже в мирные дни многие чувствовали себя несвободными, понимали, что при определенных вариантах поведения они могут быть жестоко наказаны.

Что же касается военной армейской жизни, то здесь рассуждения о свободе просто наивны. Армия, тем более воюющая армия, и в этом убедительность художественного видения Виктора Некрасова, по определению предусматривает безусловное подчинение приказам командира, а проявление свободной воли, ограниченное лишь индивидуальным пониманием ситуации, не может быть допустимо и терпимо ни в одной армии мира. Даже в полном отрыве от командования любой военнослужащий не может ощущать себя свободным, его поведение определяется ранее поставленными перед ним задачами, тем, чему его учили и как наставляли, буквой и духом уставов, наконец. Всякие иные мотивы его поведения приводят к ненадлежащему выполнению воинского долга.

Иными словами, возникает вопрос, можно ли вообще судить о положении человека в обществе, тем более в пору жестоких военных испытаний, построить мораль и нравственность, ориентируясь исключительно на концепт свободы, взятый в качестве альтернативы тоталитаризму? Неужели победа советского солдата объясняется тем, что военная обстановка освободила его от опеки враждебного народу большевистского начальства? Русская жизнь была по Гроссману соткана во времени из различных форм рабства, поэтому якобы только на войне, почувствовав себя свободным человеком, солдат победил жестокого врага. Но подобное теоретизирование в применении к конкретным ситуациям вряд ли возможно соотнести с реальностью.

Нельзя еще раз не подчеркнуть в этой связи, что философский пафос «Жизни и судьбы» содержится именно в утверждении свободы как главной общечеловеческой ценности. Об этом многие годы с восторгом пишут и говорят при обсуждении романа. Свобода по Гроссману неотделима от жизни и смерти, мира и войны, счастья и горя. Только на этой основе формируется справедливая общественная жизнь, строится счастье и благополучие каждого человека, свобода, в конечном счете, является целью человеческого развития. Представляется, что подобный подход к этическим проблемам носит пафосно-романтический, если не сказать популистский характер. Утверждение выглядит воодушевляюще только на первый взгляд, если читатель не понимает, что существует нравственный закон, который ставит предел желаниям и воле отдельного человека. Рассуждая о свободе, необходимо прежде всего ответить на вопрос - свобода от чего?

Свобода - рамочный концепт, предусматривающий наложение на различные общественные идеалы, требует различного толкования в зависимости от конкретных исторических ситуаций, в которых идет формирование этических норм, нравственных законов, морали. Так что с мировоззренческой точки зрения проблематика свободы, заявленная в авторском тексте и вложенная в уста героев, а также до сего дня декларируемая при обсуждениях романа, не может претендовать на универсальность. Это всего лишь полемический прием, направленный против стеснений тоталитарного общественного устройства, причем, как было показано выше, применяемый, зачастую, совершенно произвольно и необоснованно.

Уделяя повышенное внимание категории свободы, Гроссман ни слова не упоминает об основных причинах наших неудач, связанных с «человеческим фактором», - о крайне низкой выучке и боевой подготовке личного состава войск. А ведь именно данные обстоятельства оказывали решающее влияние на успех боя и операции. Из официальных документов того времени мы узнаем, что в бронетанковых войсках механики-водители танков не имели достаточной практики вождения машин, причем большинство из них в боевых условиях танков не водили и в боях не участвовали, артиллеристы мало стреляли даже в ходе учений, мотострелки в своем большинстве не только не имели боевого опыта, но не владели элементарными навыками действий бойца в наступлении и обороне, а мотострелковые подразделения в тактическом отношении не были сколочены. Если учесть, что большая часть того же танкового корпуса Новикова запаздывала с выводом на исходные позиции, а реальность с этим подвижным соединением 57-й армии была именно такова, нетрудно представить себе, насколько корпус являлся боеспособным на самом деле. Следует отметить, однако, что в данном случае слабые боевые качества соединения не сказались в конечном счете на выполнении боевой задачи, т. к. противник противостоял нашим войскам в основном румынскими дивизиями, которые не отличались стойкостью и упорством в обороне.

Тем не менее перечисленные проблемы и недостатки были в 1942 г. общими для Красной Армии, не исчезли они и в дальнейшем, хотя боеспособность войск удалось значительно повысить. Показать, отчего болезненные проблемы эти возникали и как вопреки им завоевывался успех, завоевывался ценой жертв и потерь, одна из задач писателей, которые пишут о войне и хотят во всем и до конца разобраться. Трагичность военных испытаний, выпавших на долю народа, была связана с тем, что недостатки в боевой выучке, вооружении, оснащении и обеспечении войск приходилось для достижения успеха разменивать на человеческие жизни. Очень часто цена успеха оказывалась слишком высока, что не способствовало повышению морального состояния армии и народа. Вот где настоящий, а не домысленный задним числом основной конфликт в той суровой действительности, когда встал вопрос о жизни и судьбе страны.

Неверным представляется также отрицание самой тесной связи уровня руководства воюющей армии как с неудачами, так и с несомненными успехами войск. Странно считать, что успехи достигались вопреки разносторонней деятельности командования, усилия которого лишь иногда совпадали с интересами народа. Доказывать обратное означает повторять прописные истины, ломиться в открытые двери. Ссылки на образно-художественное восприятие автором боевой действительности, утверждавшего, что основой успеха были чувства свободы, появившиеся в народе, задавленном сталинским режимом, совершенно не убеждают.

Именно оперативная и организационная работа командования на всех уровнях, связанная с повышением боеспособности войск, во многом определили провал Вермахта под Сталинградом. Создание штурмовых групп, оказавших решающее влияние на боевые возможности подразделений, настойчивая работа по подготовке и оборудованию в инженерном отношении опорных пунктов и узлов сопротивления, устройству противотанковых и противопехотных препятствий и минных заграждений с созданием системы огня, обеспечение в чрезвычайно трудных условиях переправ через Волгу, без этих и других мероприятий устойчивости войск добиться было бы невозможно. Излишне напоминать, что без формирования бронетанковых соединений, настойчивой работы по повышению их боевых качеств, отработки взаимодействия со стрелковыми и артиллерийскими войсками нельзя было рассчитывать на успех наступательной фазы сражения.

В этой связи следует упомянуть об одном из существенных соображений, на котором основывался замысел Сталинградской наступательной операции и который не только обеспечил победу, но и сохранил жизни тысячам и тысячам наших воинов. Втянутые в бои непосредственно под Сталинградом, войска 6-й и 4-й танковой армий Вермахта прикрывались на флангах  румынскими и итальянскими войсками. Последние отличались сравнительно невысокой боеспособностью, оснащенностью техникой и вооружением, значительно уступали немецким войскам по боевой выучке и были растянуты к тому же на широком фронте обороны. Выбор наиболее уязвимых участков и направлений для нанесения ударов, использование оперативных дефектов в построении боевых порядков противника, то есть замысел и решение командования на проведение операции, стали решающими обстоятельствами успехов Красной Армии. 

Однако, сам по себе стратегический замысел еще не гарантировал успех. Переброска советских войск в район Сталинграда происходила с преодолением больших трудностей, что обусловливалось слабым развитием железнодорожной сети в районе севернее Сталинграда и в Заволжье, наступившей осенней распутицей, ледоставом, а также воздействием авиации и артиллерии противника на переправы через Волгу. Противник знал о передвижениях и концентрации советских войск, его командование правильно оценивало невысокий боевой уровень в отношении личного состава и техники румынских и итальянских частей, развернутых на флангах, но не мог предположить, что командованию Красной Армии удастся в этих условиях сосредоточить достаточно сильные ударные группировки. Командование Вермахта не могло поверить, что Красной Армии удастся осуществить операцию на столь большую глубину и не только замкнуть кольцо окружения, но и отбить попытки разблокировать окруженные войска.

Как писал позднее генерал-фельдмаршал Паулюс, командование 6-й армии получило следующее указание нового начальника Генштаба сухопутных войск генерал-полковника Цейтцлера: «Русские уже не располагают сколько-нибудь значительными оперативными резервами и больше не способны провести наступление крупного масштаба. Из этого основного мнения следует исходить при любой оценке противника». Вот почему мероприятия по укреплению обороны флангов носили крайне ограниченный характер, несмотря на то, что скрыть массовое передвижение войск и сосредоточение ударных группировок трудно было провести абсолютно скрытно. Предположение Гроссмана, будто противник считал, что советские резервы готовятся поддержать войска, оборонявшие непосредственно Сталинград, не верно. Просто немцы не верили в возможности Красной Армии эффективно провести операцию, считали, что все попытки окружения ударами с флангов будут легко отбиты. 

В этой связи обращает на себя внимание пространное авторское отступление, посвященное оперативно-стратегическим соображениям по поводу окружения крупных войсковых группировок. «Окружение в войне 1941-1945 годов стало реальностью, благодаря необычайной подвижности войск и огромной неповоротной массивности тылов... Окружающие части пользуются всеми преимуществами подвижности. Окруженные части полностью теряют подвижность, т. к. в окружении невозможно организовать многосложный, массивный, звездообразный тыл современной армии».

Однако, успеху операции по окружению и созданию его надежных внутреннего и внешнего фронтов препятствует наличие у противника войск, также обладающих «необычайной подвижностью». Быстрое и массированное сосредоточение сил на угрожаемых участках позволяет противопоставить окружающим достаточно сильный заслон, а в случае, если войска все же попадают в оперативное окружение, за короткое время, собрав мощный кулак, кольцо успешно прорвать. Таким образом, подвижность войск, связанная с массовым применением танковых и механизированных соединений, позволяет обеспечить как успешное проведение операций по окружению, так и позволяет не менее успешно воспрепятствовать им. Все зависит от боевого потенциала войск, причем не только подвижных, и уровня подготовки командования.

Накануне Сталинградской наступательной операции потенциал нашей армии и все возможности по руководству войсками не были противником в должной мере раскрыты. В этом и заключается, с одной стороны, безусловные достижения в организации и доведении до высокого уровня боевых возможностей Красной Армии, а с другой стороны, роковой просчет врага в оценке размеров опасности. В этом, если так можно выразиться, «интрига» победы, которую из-за примитивных представлений о военном искусстве, увлекшись поверхностными рассуждениями по вопросам стратегии, не смог разглядеть автор. Для эпического романа, претендующего на раскрытие характера борьбы с нацистским нашествием, такой подход представляется несерьезным. Писатель не может быть специалистом во всех областях человеческой деятельности, но он просто обязан, прежде чем браться за перо, глубоко изучить проблему, о которой берется судить.

И, пожалуй, стоит вернуться к высказанному уже соображению. Спорно утверждение, будто успех Сталинградской битвы определил некий дух свободы, который не был характерен для бойцов и командиров Красной Армии до войны, что привело к тяжелым последствиям в ее первые месяцы. Но дух свободы по Гроссману угас вместе с победой под Сталинградом, т. к. страна и народ окончательно были задавлены диктаторским режимом, присвоившим себе лавры победителя. Этот художественный образ трудно соотнести с реальной действительностью. В действительности как раз наоборот, победа под Сталинградом воодушевила армию, люди, занимавшие в ней самое разное положение, поверили в свои силы, в то, что врага можно побеждать. Сталинград повсеместно, и не только в нашей армии и в народе, но во всех странах антигитлеровской коалиции стал символом и гарантом грядущей Победы над нацизмом.

                (Продолжение следует)


Продолжение - http://www.proza.ru/2015/02/10/1273
Начало очерка - http://www.proza.ru/2015/01/28/838
Список литературы - см. в заключительной части очерка.