Шкентель

"Эй там, на шкентеле! Команды пи*деть не было!"
Тощенький морячок с гусиной в пупырышках шейкой, торчащей из воротника форменной шинельки, пытался призвать к порядку гогочущую нестройную толпу курсантов.
Хотя, отставить! Это были уже не курсанты, а полноправные слушатели самого престижного медицинского ВУЗа страны - Военно-медицинской академии имени Кирова. Правда не совсем понятно, точнее, как раз совсем не понятно, какое отношение имел к военной медицине товарищ Киров? Вот, если бы академия была имени Павлова - великого русского физиолога, тогда все было бы очень даже к месту, поскольку многие годы академик Иван Петрович Павлов возглавлял кафедру нормальной физиологии Медико-хирургической академии, а ныне Военно-медицинской академии.
Но не об этом речь. Вернемся, пожалуй, к нашему "шкентелю", тьфу ты, к морячку с худенькой шеей и в нахлобученной на выпуклые глаза фуражке, безуспешно пытающегося "застроить" новоиспеченных лейтенантов медицинской службы...
Это был год интернатуры - так называемый "седьмой курс", где предстояло получить первичную специализацию и после уже благополучно отбыть в войска для прохождения дальнейшей военно-медицинской службы.
Для большинства моих однокурсников это был год судорожного получения тех знаний, которые были радостно профаканы в течение шести предыдущих лет обучения. Перед их внутренним взором со всей ясностью вставали необъятные российские просторы и широты, от забайкальского военного округа и до величественных ландшафтов Камчатки, где базируются подводные атомные ракетоносцы, и отчетливо давило осознание, что в такой жопе географии уже не будет вредного и дотошного до мелочей куратора, который в конечном счете объяснить тебе недоумку, какой же диагноз следует поставить пациенту и какими снадобьями его следует пользовать.
Зато когда субмарина отправится на боевое дежурство и уйдет под арктические льды, то уже не к кому будет бежать за помощью, чтобы прооперировать скрюченного в приступе острого аппендицита зажравшегося мичмана, без которого может напрочь заглохнуть атомный реактор.
А мичман, к тому же, страдает алиментарным ожирением, и пока ты, располосовав ему брюхо, копаясь по локоть в крови в поисках воспаленного червеобразного отростка, вынужден попутно выполнять внеплановую липосакцию, наблюдая краем глаза за тем, как в эмалированном тазике у операционного стола, появляются все новые и новые килограммы подкожного жира, что добросовестно накапливался вопреки спи*женному со склада НЗ-шному продпайку.
Предвидя такой ход развития событий, мои друзья грызли гранит медицинской науки, дополнительно оставались на ночные дежурства, осаждали кафедры военно-полевой хирургии и травматологии, словом, пардон за банальность, старались наверстать упущенное.
Я же, как всегда, выделился. Все шесть лет учебы я не шарился по дискотекам в доме офицеров, пытаясь подснять скучающую жену моряка дальнего плавания, а скрупулезно, как и положено добропорядочному еврейскому мальчику, изучал медицинские премудрости. Не то чтобы я в них сильно преуспел, однако накопленный багаж знаний позволил мне преспокойненько на время интернатуры уйти в отрыв и совсем не париться из-за своей успеваемости.
Вот опять я увлекся и совсем забыл про Шкентеля, то есть про нашего начальника курса с худой шеей и глазами на выкате.
После той сакраментально фразы "эй там на шкентеле", мы напрочь забыли его фамилия-имя-отчество и между собой величали не иначе как "Шкентель", а коли приходилось обращаться к нему лично, то товарищ капитан-лейтенант.
Но был он нам, сцука, никакой не товарищ. Так и норовил подловить на любом косяке, чтобы стрясти для себя ящик водки и на неделю уйти в запой.
Однако к концу интернатуры Шкентель неожиданно протрезвел и решил, видимо, поднакопить на личное транспортное средство, чтобы на рыбалку удобнее было ездить. Для этого он изучил наши рапорта с "пожеланиями" о дальнейшем месте прохождения военной службы и отобрал пару десятков "челобитных" с просьбой о распределении в Москву. Было среди них и мое ходатайство.
Логика Шкентеля была проста как валенок, в первопрестольную могли проситься только махровые москвичи с квартирами и прописками там же.
Не знаю, какую инфу обо мне нарыл Шкентель, какие слухи и домыслы собрал, но вызвав к себе в кабинет, этот мишигинер, ласково улыбаясь, пообещал передать мое личное дело "покупателю" из ГРУ, прозрачно намекнув, что надо будет отблагодарить товарища.
Ну, надо, так надо! А шо делать?... Сначала согласимся, а уж после выкручиваться будем, все равно дальше армии не пошлют, решил я для себя и типа "дал добро" Шкентелю.
Через пару недель я был вызван на собеседование к представителю "конторы", к слову сказать очень вежливому и интеллигентному товарищу подполковнику и без рассусоливаний распределен в Москву.
Через денек-другой Шкентель вновь вызвал к себе меня и еще парочку таких же ГРУшников и заискивающе улыбаясь поведал, что "покупатель" ждет расчета. Пока мои товарищи мяли сиськи пытаясь втолковать, что деньги будут немного попозже, я со всей простодушной прямотой ляпнул, что денег нет и никогда не было.
Трудно описать выражение лица этого шлимазла, после моего, с позволения сказать, заявления. Друзья уверяли меня, будто Шкентель беззвучно произнес: "Вот ты сука Белявский!"