Лень и Линь или бесполезное собрание имён и дат

Товарищ в переписке процитировал неизвестного мне китайского автора.

«Если вы способны провести совершенно бесполезный день совершенно бесполезным образом — вы научились жить». Линь Юйтань.

То ли рыба, то ли морской канат, линька и лень приходят на ум. Похоже, я уже почти научился жить. Линь, склоняющий к лени, меня заинтересовал. Кто таков? – отправляюсь в сеть за подробностями.

Писатель, нобелевский лауреат. Родился в 1895-м, умер в конце марта 1976-го в Гонконге.

Даты что-то напоминают:

Михаил Булгаков:             май 1891 – март 1940.
Владимир Маяковский: июль 1893 – апрель 1930.
Владимир Набоков:    апрель 1899 – июль 1977.
Гайто Газданов:         декабрь 1903 – декабрь 1971.

Двенадцатилетие 1891 – 1903. Эпоха китайца почти совпадает с набоковской. Булгаков и Маяковский на российской территории до второй мировой не дотянули. Набоков и Газданов оказались в изгнании, но жили дольше.

К российской четвёрке у меня отношение особое, это отдельная тема, Юйтань тут не причём.

А кто причём? – Сам я. Семья. Моя образовалась в 76-м.

В конце марта 1976-го, после свадьбы, отправились с женой в турпоездку. Группа состояла, в основном, из отдыхающих по профсоюзным бесплатным путёвкам. Народ простой и пьющий. Начали с Вильнюса. Впереди были Каунас, Калининград, Рига и Таллин. Тепло марта вдруг сменилось зимним холодом. В Вильнюсе купил первую в своей жизни шляпу. Пошёл снег. Первые числа апреля. В Калининграде сидели с ногами на кровати в гостинице и пили горячий чай. На улице сугробы по колено. В Таллине перешли на глинтвейн.

В тот год я не только о Юйтане, о Набокове не имел понятия. Провинциал. Шесть лет студенческой жизни в Долгопрудном. Мне казалось тогда, что Долгопрудный довольно далеко от Москвы. До сих пор, пересекая по Дмитровке МКАД, удивляюсь своему заблуждению. Впрочем, всё зависит от того, что считать Москвой: сейчас мой дом расположен между Сухаревкой и Тремя вокзалами, это Центральный округ, за полчаса неспешной прогулки оказываешься на Красной площади; между тем, при Петре Алексеевиче на Спасской были кабаки, а в черте города им быть не полагалось. Широта Разгуляя. Широко шагнула первопрестольная.

А что было лет эдак за триста до 76-го, весной 1676-м года, к примеру? Петру Алексеевичу доходил четвёртый годок. Умер царь Алексей Михайлович, отец Петра. Дьяки начали обучать малыша грамоте. Обучали до 1680-го. Вот и все университеты. Недостатки базового образования впоследствии скомпенсировались богатыми практическими занятиями. Так-то вот. А я получил высшее образование, которое, следует признать, не повлекло за собой соответствующей ему практики. Но жить скучно не было.

Куда это меня занесло? – В район Красных ворот. Здесь Пётр Алексеевич изволил принимать участие в народных гуляньях, на качелях качался.

Занесло во времена иные. И то сказать, вспоминаю Сашу Соколова: «Скушно, господа, всю инкарнацию томиться в родном и том же отечестве»... в родном и том же образе – жизни и мыслей, в родном и том же времени – собственном. Рыскаю окрест рысью голодной, норовлю попасть в сюжеты непредусмотренные: тут тебе и царь всея Руси, и китаец, нобелевский лауреат, и начало прошлого века. Без царя в голове смешиваешься с группой писателей, а литературе не учен, не нашлось на то дьяков. Был один, нет – одна, могла бы посодействовать, но увлеклась собственными душевными неустройствами, вследствие чего получила полновесное филологическое образование, а мне обходись как хочешь. Обхожусь, обходя стороной всё то, что полагаю своим не изведанным отечеством. Отец мой небесный, – говорю сам себе, глядя в небеса.

Снова морозы. Оттепель оставила хрустящую ледяную крошку на дорогах и стекло на месте глубоких луж. Завтра полнолуние и ночное светило войдёт в соединение с Юпитером, великолепно сияющим сейчас в чистом небе. Полночь. Всё это сейчас, сей момент. И вот он минул, момент. Что же с того? Те даты, что успел собрать здесь, всем известны, а дата, которая поставит точку на нынешней моей инкарнации, не известна никому.

Линь Юйтань прожил 81 год. Неплохо, но можно было бы и дольше. В Китае ценят долгожителей. Если ты чего-то стоишь, должен жить долго. Посмотрим, что имеется в цитатниках за его подписью:

«Мне нравится весна, но она чересчур юна. Мне нравится лето, но оно слишком надменно. Поэтому более всего я люблю осень, когда листья чуть желтеют, их оттенки ярче, цвета богаче, и всё обретает налёт печали и предчувствия смерти. Её золотое богатство говорит не о неопытности весны, не о власти лета, но о зрелости и благожелательной мудрости надвигающейся старости. Осень ведает о границах жизни и полна довольства. Из осознания этих границ, из богатства опыта возникает симфония цвета, его изобилие, где зелёный говорит о жизни и силе, оранжевый – о золотистом удовлетворении, а пурпурный – о смирении и смерти».

О зиме ничего не сказано. Похоже, в Гонконге снега не бывает. Симфония цвета возникает из богатства опыта и осознания границ. Богатство, не зависящее от курса валют на бирже. Семицветная радуга – граница между чем и чем?

«Помимо благородного искусства доведения дел до конца, существует благородное искусство оставлять дела незавершенными. Мудрость жизни – в отсеивании несущественного».

Тут я с Линем полностью согласен – отсеиваю беспощадно. Есть сложности с определением главного: возможно и оно попадает в отсев.

А вот и то, с чего всё началось, повторим, от нас не убудет: «Если вы способны провести совершенно бесполезный день совершенно бесполезным образом – вы научились жить».

Что-то мелькает в голове про птиц небесных, которые не сеют, не жнут.

Нет, похоже, лень тут не причём. Польза, которой мы руководствуемся, зачастую иллюзорна. Отказываясь от иллюзий и шаблонов, становишься ближе к жизни. Наверное так.

«Человек, который обязан быть в определённом месте ровно в пять часов вечера, заранее испортил себе весь день, от полудня до пяти часов».

Деловой человек портит себе день, неделю, месяц, год. А как быть с артистами высокого класса, у которых на три года вперёд расписан график выступлений? – Никак. Если ты не артист и не деловой – получай удовольствие от доступного, живи своей жизнью, будь самим собой.

«Хороший путешественник не знает, куда он едет, а идеальный путешественник не знает, откуда приехал».

Откуда мы все? – «Вообще-то мы не просили, чтобы нас рожали на свет», – это уже Воннегут, американец с немецкими корнями.

«Общество может существовать только при наличии некоторого количества изысканной лжи и при условии, что никто не говорит того, что думает».

Иной раз кажется, что говорящие с высоких трибун думают, что они так думают, но времени разобраться, что они на самом деле думают, у них нет и быть не может. Даже если успевают написать мемуары. Потому что главное для них остаётся вовне, а про то, что в них, потом напишут кому не лень. Линь согласно кивает, но это уже я выдумываю.

«Дело не столько в том, во что вы верите, сколько в том, как вы верите и как воплощаете свою веру в действие».

Наблюдал как-то картину: молодая семья сидит за столом; четырёхлетний малыш вопит тоскливо, – не хочу поститься! Знаю, что благонравные родители таскают его на церковные службы, которые он отстаивает с неожиданным терпением. После этого у малыша дома затяжные истерики. Смотрю на родителей и думаю, – наказание Господне – дайте войти ребёнку в разум прежде чем штамповать ему мозги!

Заставь человека, склонного к догматическому мышлению, Богу молиться, он расшибёт лоб и себе, и ребёнку, и вам тоже, если улыбнётесь невпопад. Догма и юмор несовместимы. Может быть, догматизм и есть следствие потери чувства юмора?

Пытаясь сохранить чувство меры ставлю точку. Оставляю незавершённым бесполезный текст.