Мой бойфренд - Овосчь. Овощизм Первый

Собственно, Викки первой предложила Овосчу написать повесть или роман, в котором главный герой должен был вызывать у читателя улыбку, а его злоключения - смех.
 
Но Овосчь, со свойственным ему невероятным, превосходящим всякие нравственные и этические нормы, вероломным упрямством, возразил:

- Если кто-то и должен описать подобный кошмар, то только ты. В конце концов, со мной живешь именно ты, и судьба твоя вызывает трепет и сочувствие у всех твоих подруг. Скорбь твоей матери мне по-человечески понятна, а её безутешность трогает даже моё, поистине каменное, сердце. Существование твоё ужасно, а участь незавидна. Ты, фактически, в гораздо худшем положении, чем Кассиопея, которую решили принести в жертву отвратительному чудовищу, тем паче, что никакой Персей тебя, похоже, не спасёт.

- Ты всё путаешь. Это была не Кассиопея, а Андромеда.

- Ну, у Кассиопеи, мамы Андромеды, тоже судьба не задалась, - не моргнув глазом продолжил собеседник Викки, - Её хотя и поместили на небо в виде созвездия, но вверх ногами.
 
- Какая жестокость.

- Согласен. Стать созвездием и висеть на небосклоне планетами вниз - хуже наказания просто не существует. Бедная женщина.
 
- А почему ты настаиваешь, что главного героя следует именовать таким странным прозвищем?

- Я не вижу ничего странного в его имени. Обычно "овощем" называют человека, физическое состояние какового не позволяет самостоятельно ухаживать за собой и который ведёт, по сути, растительный образ жизни. Посмотри на прототип будущего персонажа, то есть, на меня! Чем я отличаюсь от подобного экземпляра? Мы по субботам врастаем в кровать, прорастаем ботвой сквозь мебель и даже просмотр фильмов лежа на постели является для нас пыткой, ибо не только всякое действие возмущает и страшит нас, но даже тень движения или намёк на него, разрушительным образом сказывается на наших нервных системах.

- Хорошо. Но зачем писать его имя таким изуверским способом, глумясь над русским языком и здравым смыслом?

- Необходимо подчеркнуть уникальность его личности. Провести между ним и всем остальным миром, - я не имею в виду только лишь флору этой планеты, или даже её фауну, включая горячо любимых мною homo sapiens, но и овощные грядки где-нибудь в Ромашково, - между всеми овощами и фруктами, неприлично жирную, демаркационную линию.

- Ты думаешь, кому-то будет интересно читать об Овосче? Ведь его жизнь, как и жизнь почти всякого человека, как правило, скучна и бессобытийна, если не придавать значения незначительным неурядицам и всей той мелкой шелухе, что нарастает поверх каждого существования подобно траве на могиле.

- Разумеется, читать будет неинтересно. Но книга, ни в коем случае, и не должна быть интересной! Взгляни на то, что продается в книжных! Печатают исключительно чепуху. А всё потому, что читателя может перепугать произведение, чтение которого способно вызвать у него робкие позывы к мыслительному процессу. Людям и без того приходится не так уж сладко: они много и бестолково работают, жёны у них беременеют, а мужья спиваются, отпуска - краткие и мучительные, а мигрень и похмелье - длительные. Им противопоказано думать по чисто медицинским соображениям. Поэтому, идеальный роман - это бестолковое, занудное и совершенно заурядное чтиво. Только такое творение может стать бестселлером. Сомневаешься? Вспомни хотя бы о книгах Эрики Джеймс! Вот, эталон, на который следует равняться!
 
Викки решила не спорить с Овосчем. Она была мудрой девушкой и заранее оценила всю бесперспективность подобных попыток. Даже сам Овосчь называл своё упрямство "космическим" или даже "вероломным", и, когда последний эпитет, порою, всё же вызывал у его подруги скептические замечания, вроде "я не понимаю, как упрямство может быть вероломным", невозмутимо пояснял:

- Вероломным может быть всё. Даже сон. Особенно, если наблюдать за спящим человеком около семи часов утра, собираясь на работу.
 
Толчком к написанию фундаментального эссе об Овосче, нечаянно послужил поход в недавно отстроившийся неподалеку "Ашан".
 
Конечно, предварительно Викки и Овосчь съездили в него на машине, - если быть точным, то на "машинке по имени Нух", однако об этом чуть позже, - но лавры пионера и первопроходца не давали Овосчу покоя, и, в один из заунывных и слякотно-грязно-снежных, промозглых и ветреных зимних четвергов, он решился на подвиг.

Он шёл по скользкому обледенелому тротуару, мимо смотревших исподлобья с доброжелательной ублюдочностью одиноких маньяков, как и Овосчь, пересекавших заснеженный парк, на занесенных снегом клумбами которого кое-где виднелись странные знаки с изображением людей с отделенными от тела конечностями.

Тут же, чтобы было понятно, почему подобная оказия произошла именно с этими господами, находились разъясняющие надписи: "Место для катания на беговых лыжах."

"Так вот ради чего Викки пытается меня заманить в парк для так называемого катания на лыжах! В ней явственно говорит Танатос - могучий инстинкт саморазрушения. "Я научу тебя кататься на лыжах! Ты поймешь как это здорово!" Нет, Викки, я сохраню тебе жизнь. Да и свою, бесполезную, тоже. Пусть люди и дальше претерпевают от меня. Лишать их мучений вот так, за здорово живёшь, как-то неоправданно, " - рассуждал неумолимо продолжавший свой непростой путь Овосчь.
 
Когда, уже выходя из "Ашана" он взглянул на часы, то на какое-то время Овосчь даже замер с пакетами в руках, не обращая внимание на ветер, пригоршнями швыряющий ему в лицо ледяную крошку:

- Что ж это получается?! Я дошел до этого замечательного магазина за полчаса. Почти столько же мы путешествовали на Нухе вместе с Викки, но тогда нам был неведом точный адрес, плюс разводка трасс в городе продумана настолько замечательно, что пешком можно дойти быстрее почти до любого места, кроме Красной Площади и станции метро Выхино, так как водителю запрещено поворачивать там, где это удобно и продиктовано логикой, а дорожные знаки всегда любезно отправляют тебя в объезд за несколько десятков половых органов от пункта прибытия. Но что я делал битый час в "Ашане"?! Загадка!   

Раздумывая над этой дилеммой, он пошел обратно, стараясь не замечать тяжести переполненных пакетов, как вдруг довольно неожиданно Овосчу встретился счастливый человек.
 
Довольно, впрочем, небольшой, но действительно счастливый.
 
Мальчик лет десяти бодро шел вперед, иногда, будто в танце, совершая вращения вокруг себя и подпрыгивая от радости, а на лице его цвела искренняя и неугасимая улыбка.
 
Это зрелище так потрясло Овосча, что какое-то время он, не замечая явного недружелюбия окружающей среды, с инерционностью сомнамбулы пробирался сквозь непогоду и встречные порывы ветра, удивленно бормоча себе под нос:

- Это же надо! Кризис! Обвал рубля! Безнадежность! Банкротство! Безработица! Да и вообще - февраль! А он - прыгает себе, да улыбается!
 
"Господи! - подумал ужасаясь себе самому Овосчь, - Чего стоит весь мой треклятый жизненный опыт, моё же знание жизни и та тупомудрость, в которую я спеленал свой мозг, в сравнении с тем, что знает и что сейчас чувствует этот ребёнок?! Как избавиться от нажитого шлака и обрести утраченную способность воспринимать мир так, как видит его он? Может, впасть в детство? Кстати, я разве этого ещё не сделал?"

Овосчь так ушел в размышления об этом, что очнулся лишь тогда, когда уже разбирал пакеты с продовольствием на кухне съемной квартиры, внезапно обнаружив, что несмотря на то, что потратил приличную сумму денег, так почему-то ничего и не купил из того, что можно было съесть немедленно.
 
- Слов нет - я прямо-таки скороходствующий шоппинголюб. Вот только жаль ничего не купил, как обычно. Хотя и едва доволок это безобразие. Мда...

Чтобы отвлечь себя от мыслей о собственном несовершенстве, он взглянул в окно.

Пейзаж простирался достаточно гадкий, чтобы заставить забыть о чем угодно: перекопанный под водопровод пустырь, застывшие в ступоре трактора и пара грязных бульдозеров, невнятный хоровод безликих пятиэтажек, да облезлая зелень мусорных баков.

Овосчь внезапно и с обескураживающей ясностью вспомнил, как Викки с трудом удалось оттянуть его от стеллажей с развесными  сухариками.

Само собой он почти всегда, - особенно в период от месяца до двух лет от роду, - был фанатом здорового питания, но у него, как и у всякого гуманоида, случались сбои и Овосча периодически, но непреодолимо тянуло съесть какую-нибудь дрянь, изобилующую сомнительными веществами.

- У тебя зависимость от глютамата натрия. Именно поэтому тебя тянет к сухарикам. Там этой мерзости бог знает сколько, плюс еще тонна всяческих усилителей вкуса, весьма вредных как для здоровья, так и для нездоровья тоже.

- Зависимость? - растерянно пробормотал он, - мысленно уже набивая рот притягательной дрянью и сокрушенно думая, что всё его разудалое существование как раз и состояло из борьбы с различными зависимостями.

- Я читала, что это химическое вещество - глютамат натрия - вызывает самую настоящую зависимость. Ты почитай состав! Почитай сколько там мерзости!

Овосчь погрузился в сосредоточенное чтение, и, после минутной паузы, с испугом поднял глаза на свою прекрасную подругу:

- Пойдем отсюда скорее! Там содержится гиалуронат натрия. Глютамат натрия ему не чета! Здесь даже стоять рядом опасно! Отойди, моя хорошая, немедленно! Хотя бы на шаг отойди! 

- Да перестань чудить! - жемчужно улыбнулась она.

- Несмотря на то, что я ещё в подростковом возрасте довольно предусмотрительно выжил из ума, тем не менее, в горошине моего мозга отпечаталось знание, что сей замечательный ингредиент используется в глазной хирургии. Не знаю, как это связано с производством сухарей, однако, на мой взгляд, это явный перебор. Бежим, Викки!