Тротиловый страх

   Жара, 42 градуса по Цельсию...
   Невидимое за крышей автобуса солнце, висящее в зените, источало неимоверный зной, к которому примешивался жар раскаленных цилиндров двигателя и запах паров бензина. Но, ни то, ни другое, ни третье не могло поколебать желание пассажиров доехать в этом автобусе до нужных им остановок. Причем желающих было столько, что створки автобусных дверей не сходились, оставаясь полураскрытыми на всем протяжении маршрута.

- Пройдите вперед!
- Куда?!
- Ну, куда-нибудь! Я едва стою!
- А я что поделаю! Надо было ждать другого автобуса, а не лезть в этот.
- Вот ты бы и ждал! Когда этот автобус будет?!

Свойственные когда-то только для часа пик, разговоры на «нижней ступеньке», теперь происходили постоянно. И если раньше подобные диалоги могли перерасти в скандал, то сейчас они воспринимались как само собой разумеющееся общение, оправданием которому были жара, кризис и общая нервозность.

- Смотрите! Ай, ай… - женский не то всхлип, не то вздох заставил многих обернуться назад. – Мужчина… Мужчина выпал!
Все кто был в автобусе, насколько это позволяла царящая в салоне толчея, попытались проследить за судьбой выпавшего. Но невозмутимость водителя, продолжавшего вести свой огромный «Мерседес» по маршруту лишила их этой возможности.
- Безобразие! Возят нас как какой-то скот для убою!
- А что вы хотите? Хорошо хоть так… В Навалахе сейчас и этого нет.
Гудевшие по поводу тривиального, в общем-то, для прифронтового города «случая на транспорте» пассажиры при одном только упоминании о Навалахе вмиг забыли, о несчастном.
- Навалах...?
- Вы из Навалаха...?
- Как там? Говорят, город полностью разрушен?
- Там шли бои… У меня брат оттуда… Рассказывал…
- А у меня там дочь с семьей… Знать бы как они…?
- Был я в Навалахе… Давно, правда... Уютный городок…

Постепенно за разговором в котором каждый говорящий не столько слушал соседей, сколько делился воспоминаниями и изливал на них свои тревоги, пассажиры рейса забыли и о выпавшем на ходу мужчине и о рухнувшей транспортной структуре местного автохозяйства и о многом другом. В личных монологах, подменявших собой общий диалог, никто и не заметил, как, окунувшись в свой личный мир, из беседы вышла сначала одна небольшая часть пассажиров, за ней другая - более многочисленная, а под конец и третья, состоящая из самых многословных и впечатлительных женщин.
В конце, концов, все вернулось на круги своя. За стихшими монологами вновь послышалось негромкое хлюпанье колес по асфальтовым лужам. В салон вернулись зной, духота и запах солярки. И пассажиры, воротящие свои лица от горячо дышащих на них соседей, вновь остались один на один с тяготами своего пути.

Проехав очередной отрезок маршрута, автобус замедлил ход и, зашипев пневматикой «открывающихся» дверей, остановился у обгоревшего остова остановки, некогда бывшей не то газетным киоском, не то фруктовой лавкой.

- Выходите?
- Да…
- Выходите?
- Сейчас пропущу…
- Выходите?
- Нет.
- Дайте пройти!
- Встали здесь…!
- Не толкайся! Раньше надо было дергаться!

Люди, подобно гороху, выдавливаемому из дырявого мешка, посыпались на остановку, выходя сами и выпуская других. В общем, ничего примечательного, если бы не одно «но», из-за которого, ничем не примечательная на данный кризисный момент остановка, неожиданно стала центром, всеобщего внимания.

- Ай, ай, ай! Бедняжка! Ай, бедняжка… – запричитала едва помещающаяся в кресле дородная дама, словно испугавшись того, что не могла оторвать своего взгляда от этой остановки.
- Где ее нерадивый муж…?! – тут же подхватил кто-то из пассажиров, первым понявший, в чем дело. – Как он мог…?
- Отпускать одну…?!
- В такое время?!
- В такую жару?!
- С таким животом?!
- Это позор для еврея…
- Йахве, погодите, порочить ее мужа. Откуда вы знаете, что с ним. Может быть он уже разговаривает со святым Моисеем. Э-э… Сзади! Молодые люди! Помогите женщине! – осудив галдящую толпу, призвал пожилой мужчина, по одному только внешнему виду которого, еще до того как он заговорил, было понятно, что он служитель синагоги – очевидно той, что недавно взорвал арабский камикадзе.

Молодые ребята, стоящие на задней площадке, с явной неохотой, своими недовольными лицами просто-таки озвучивая бурлящее в них возмущение, зашевелились. Ослушаться, а уж тем более воспротивиться словам раввина, им было не позволительно. Толчея в хвосте автобуса усилилась. Кто-то еще сильнее прижался к ближнему, вдавливая его в соседа, кто-то посчитав для себя это невозможным вышел из автобуса. Так или иначе - место для стоящей на остановке беременной женщины освободилось, настолько, что она теперь могла не бояться быть раздавленной при первом же торможении автобуса.
Женщина несколько боязливо посмотрела на освободившееся для нее пространство и после недолгих сомнений шагнула к автобусу. И тут же ей на встречу протянулись руки мужчин желающих помочь подняться на ступеньки.
Зашипела пневматика и створки задней двери, наверное, впервые за этот рейс, не встретив преграды в виде чьих-либо ног и спин, полностью закрылись. Автобус плавно двинулся дальше.

«И чем только думает эта молодежь?! - почти случайно сорвалось с языка кого-то из стоящих в середине салона. – Пожалели бы и себя и ребенка. Рожать в такое время?!»
Сокрушавшийся ни к кому персонально не обращался. Скорее всего, говоря это, он даже не думал, что его слова будут кем-либо услышаны, и уж тем более, он не ждал ни какой ответной реакции. Но реакция не замедлила последовать:
- Ва! А какое, еще время?!
- Война…
- Какая такая война?! Я сколько помню, всю жизнь у нас в Израиле либо война, либо перемирие, - лишь услышав ответ завелась все та же женщина, немалые размеры которой говорили, что она мать бо-ольшого семейства. – И как только можно говорить такое?! Рожать нужно!
- Да, да! И как можно больше! Кто по-вашему потом будет защищать нас от врагов?!
- Йахве, о чем вы говорите, нечестивые? Побойтесь бога! Дети это же прекрасно! Они - агнцы божьи. И они не виноваты, что это время выпало на их рождение! - раввин вознес руки к небу и забубнил молитву, которую тут же подхватили близстоящие.
И уже через несколько секунд большинство пассажиров присоединились к его службе, превратившись в единый «церковный хор».

Мужчина, произнесший первую роковую фразу, после такого сразу же вышел из разговора, посчитав за благо не связываться со столь шумной оппоненткой и раввином. И едва начавшийся спор угас, что правда, не успокоило равина:
- И как вообще можно сомневаться в этом или искать этому оправдания? При чем тут война, и при чем защита...? Разве можно так смотреть на рождение ребенка! Вы бы еще вспомнили, что на старости лет вам, некому будет мацу разжевать! Дети - это святое. Дети это... – разошедшийся не на шутку раввин уже не мог до конца правильно выстраивать фразы и вообще логически завершать свои мысли – он просто задыхался от бурлившего в нем негодования и от взятого им непомерного пафоса.
Правда, пассажирам пламенные призывы раввина были уже не нужны. Попав под гипнотическое влияние духовного лица, пассажиры лишь одобрительно кивали на каждую произнесенную фразу.

- Правильно! Правильно!
- Для чего еще, как не для детей мы живем...
- Точно. Посадите женщину. Тяжело же стоять с бременем...

Задняя площадка вновь засуетилась, и перед беременной образовался коридор, ведущий прямиком к только что освободившемуся сиденью.
- Рахмет, - сев на освободившееся кресло поблагодарила женщина и тут же выпучив испуганные глаза, вскрикнула, словно сделала что-то не дозволенное.

- Рахмет…? Рахмет... – эхом покатился по автобусу ужас, коверкающий выражения только что, чуть ли не умилявшихся лиц пассажиров.
- Арабка...?
- Арабка...
- Она арабка!

То с каким ужасом, а под конец, когда эхо докатилось до другого конца автобуса, с какой ненавистью произносились эти слова предопределило дальнейшее развитие событий. В автобусе, в котором еще секунду назад витало человеколюбие, словно прогремел взрыв, и, подобно взрывной волне страх и негодование пронеслись по душам людей, пробудив в них дремавшую ненависть.

- Арабка – мать-ублюдка!
- Вот кто множится...!
- Рожают убийц! А мы вынуждены терпеть...!
- Гоните ее...

Несчастная, хоть и не говорила на иврите, но вполне понимала, о чем кричат сомкнувшиеся вокруг нее плотным кольцом разгневанные люди. Первое, что пришло ей на ум – бежать. Бежать сейчас же. Спрыгнуть на ходу и снова бежать. Но стоило ей только попытаться встать с кресла, как сознание предательски покинуло тело. И беременная женщина, лишившись чувств, упала на кого-то из ближе стоящих. Мужчина, принявший в свои руки ее тело, подхватил его, не дав женщине упасть под ноги. В растерянности, не зная, что делать дальше, он вопрошающе оглядел толпу и, увидев что соотечественники шарахнулись от него, как от прокаженного, дрогнул. Он хотел, было водрузить ее обратно в кресло, но брошенный ему в спину крик заставил замереть. Причем не одного его.
- Она не беременна! Это не живот! Это бомба!
- Да! Точно, бомба!
- На той недели арабы взорвали два автобуса! И сейчас хотят этого!
- Надо остановить автобус...
- Кто-нибудь пощупайте ее живот!
- Зачем?! Не надо ничего щупать! Просто выкинуть ее из автобуса и вызвать солдат с саперами.
- Стойте! Сейчас я посмотрю, что у нее там.

Невысокий, коренастый мужчина отделился от людской массы и подошел к женщине, продолжавшей висеть на руках другого мужчины.
- Не устал? Помочь?
- Не надо.
- Тогда держи ее крепче...
Рука «смельчака» подцепила подол длинного платья, но двинуться дальше уже не смогла. Сильный удар сбил с ног и его и другого мужчину. Кто-то третий, на кого до этого не обращали внимания, в одно движение достиг места где разворачивались события, вскочил на поверженных им людей и, развернувшись к остальным грудью, рванул на себе жилетку из-под которой тут же вывалились разноцветные провода, уходящие куда-то под рубашку.
«Джихад! Свободу Палестине! Аллах акбар!»

Мощный взрыв сорвал с автобуса крышу и огненным шаром пожрал его пассажиров…


                Димитровград 1999г.