Лиля и Философ

Когда я учился на химфаке бакинского университета, то очень дружил с сокурсницей Лилей К.. Была она высокой, широколицей, широкоплечей, широкогрудой, широкозадой. Физически я ей никак не подходил. Пожалуй, только плечи у меня были широкие. Ростом я ниже среднего. Но душой я к ней тяготел всепогодно и не скрывал этого. И, судя по всему, она ко мне относилась по-родственному. Лиля хохотала, какую бы я чушь не сказал. Достаточно было эту чушь произнести с определенного качества улыбкой, чтобы прилепить к сказанному наклейку "это - юмор!" И Лилька тутже начинала раскатисто и заразительно хохотать так, что мне самому становилось смешно от сказанного мною пресного пустяка.

Люблю я в людях самодостаточность. Не выпендрёж, не самоуверенность, не желание правильно и круто выглядеть, а самодостаточность, что для меня означает магическое "живётся, как хочется, несмотря на..." Лиля была именно таким самодостаточным человеком, поступала так, как ей подсказывала её естественно широкая душа и никогда ею не кривила. Однажды наш декан - интеллигентная, справедливая и в меру строгая женщина - вынуждена была покинуть свой пост. Вместо неё прислали брата нового председателя президиума Верховного совета Азербайджана. Это у нас в республике было священной традицией. Например, человек из Нахичевани становился большим начальником, и в тот же миг всех "нахцеванских" родственников большого начальника пристраивали на места с хорошим обогревом.

Новый декан, здоровый, мордастый и малограмотный дядя, которого звали Гияз-муаллим (Гияз-учитель), должен был поставить свою подпись под разрешением Лиле пересдать зачет, который она по какой-то причине сдать не смогла. Лиля зашла в кабинет декана, Гияз поднялся во весь свой могучий рост и сказал: "Дай поцелую, балам (дочка) и всё, что надо, поставлю!" Лиля ошалела от неожиданности и очень громко по складам произнесла: "Сначала зубы вставь, потом лезь целоваться!". Повернулась и ушла. Гияз выбежал из кабинета, сунул мне в руку лилину зачётку и сказал, чтобы я ей передал. Я просто случайно оказался рядом с кабинетом декана. Когда я передавал Лиле зачётку, она мне рассказала о том, что произошло в кабинете.

После окончания университета я с Лилей больше не виделся. Я бы о ней итак всегда бы вспоминал с большой симпатией. Но одно событие, свидетелем которого я был, повлияло на меня особенно сильно. Лиля приехала на учёбу в Баку из какого-то районного города. В Баку она снимала квартиру у женщины, которая работала проводницей поезда и ночевала дома пару дней в неделю. Она сдавала Лиле квартиру на очень выгодных условиях, но Лиля должна была взять на себя заботу об ангорских коте и кошке, которых хозяйка безумно любила и которых звали Философ и Вика. И Лиля с большим удовольствием заботилась о хозяйкиных кошачьих, кормила их, расчёсывала и т.д.

Я изредка захаживал к Лиле в гости. Мы пили чай и говорили за жизнь. Вика и Философ сидели на шкафу и внимательно прислушивались к нашему разговору. Я ещё удивлялся тому, как кот и кошка умудрялись взобраться на высокий платянной шкаф. А Лиля подвела меня к шкафу и показала широкую полосу от кошачьих когтей на боку шкафа. После нескольких визитов к Лиле я понял, что Философ меня к ней ревнует. Это было видно во выражению его глаз. Чем дольше и оживлённее я с Лилей беседовал, тем более злыми становились глаза Философа. Незадолго до события, о котором я хочу рассказать, путь в комнату мне преградил Философ. Я остановился и внимательно на него посмотрел. Кот встал, бросил на меня враждебный взгляд, взобрался на шкаф и оттуда наградил меня коротким, энергичным шипением, после чего отвернулся и уже не смотрел в мою сторону. По коту было видно, что он отвернулся из принципиальных соображений, поскольку его невероятно тошнит от моего вида. Я сказал Лиле, что кот меня ревнует, на что Лиля меня попросила говорить тише: "Ему не нравится, что ты ведёшь себя очень независимо!"

Через некоторое время я снова пришёл к Лиле в гости и увидел, что кот перегородил мне вход в комнату и не собирается освобождать проход. И Вика, и Философ были огромного размера. Я собрался перешагнуть через кота, но он поднял лапу и зашипел, сверкая глазами. Тогда я ногой отодвинул Философа вбок, он с шипением бросился под диван. Всё это произошло очень быстро. Лиля шла из комнаты встречать меня, увидела наш поединок с котом, на лице её появилось выражение ужаса, она сдавленным голосом произнесла: "Лёня, что ты сделал! Он же хозяйке всё расскажет!"

Незадолго до этого Лиля говорила о том, что скоро хозяйка выйдет на пенсию и ей придётся подыскивать себе другое жильё. Из этого разговора я понял, что в этом для неё нет никаких проблем. Поэтому лилин ужас от содеянного мною я мог интерпретировать только одним способом: Лиле будет очень неприятно, что Философ расскажет хозяйке о том, что к Лиле ходит в гости грубый и невоспитанный друг. После рассказанного мною случая с Гияз-муаллимом, я думаю, что не могло возникнуть сомнений относительно лилиного бесстрашия, относительно того, что ужас её обуял вовсе не от страха потерять квартиру.