Мар Тын в лесу. Алексис Дров и карапузы

......................................... Из старенького 17.03.99 г.
......................................... А.В.Александрову и В.М.Серову


В те давние времена Мар Тын был студентом-свежачком в Универсальном Гуманитарном Доме, постигал особенности истории, хозяйственных устоев и культурной ориентации племен Разделенного Полуострова.
Поигрывал в мяч ногами, иногда - головой, но в нападении.
Посещал лекции великого полуострововеда Михала Вадимовича Белова,
который был, в свое время, учеником еще более великого континенталиста Кюнера;
который имел возможность посетить Верхнюю часть Разделенного Полуострова в разгар скрытых (от мира) стадионных зрелищ,
где собирались передовые строительные и земледельческие бригады верхних полуостровиков и созерцали публичное выдергивание гнилых зубов у всяческих оппортунистов и ревизионистов,
мешающих своими разрушенными зубами,
а значит и запахом изо рта,
чистому
и насыщенному ароматом модернизированных цветов
развитию идей Грандиозного Лидера,
Непобедимого Воина,
Немеркнущего Светила
народа Полуострова
и всего прогрессивного
планетарного сообщества;
который в силу означенных обстоятельств
и неконтролируемого собственной волей
дичайшего стремления к поглощению
невообразимого числа носителей бумажной информации
ставил перед студентами такие задачи,
что выполнить их мог только постоянный клиент
мозговрачебных заведений усиленного режима;
который, тем не менее,
пользовался заслуженным уважением
коллег-полуострововедов и континенталистов,
а также незыблемым авторитетом,
граничащим с безусловным и трепетным преклонением,     у той части студенчества,
что не боялась искать,
не боялась спорить,
не боялась творить.

Жил тогда Мар Тын в темной келье вместе с Фаем Зо и Йо Гороном.
Вместе оборудовали жилье
плакатами “Пьянству Бой!”
(дабы, при некотором употреблении огненных зелий
отвести от себя подозрения
со стороны часто и внезапно вторгающихся
в личную жизнь школяров
инспекторов-кураторов
(и инспекторш-кураторш) Универсального Гуманитарного Дома);
наклейками от пузырящихся напитков “Буратино”, “Дюшес”, “Жигулевское”;
и образами фемин в бикини и без,
запечатленных в пейзажах морских,
лесных
и гарнитурных
знатными фотографами Дорогого Архипелага и Индустриального Материка.
Вместе встречали праздники,
к чему иногда подключался опытный одногруппник,
прошедший тяжелую воинскую службу
в пустыне, чуть выше срединного континента,
Саид Гореев - мабутовец и каратист,
закончивший рабочий факультет
и знавший все о горькой.

В ходе одного из скромных шабашей коллектив кельи готовил пельмени в огромном жбане. При варке этого пищевого продукта произошел перебор с дегустациями белой, в следствие чего Саид начал обучение восторженного Мар Тына приемам боевой ноги.
В запале тренировки
случилось падение обоих воинов
в тот самый чан, где булькали пельмени
(тот чан стоял в центральной части
боевой площадки,
то бишь под лампочкой,
светившей одиноко
в угрюмой келье “свежачков”).
Бульон с пельменями,
обдав волной кипенья всех в округе,
скатился набок,
выбросил нутро...
Саид немного был смущен,
но всех утешил,
что “все, мол, это - ерунда,
нальем воды мы новый жбан,
очистим под струей пельменей облик
и снова пусть готовятся себе,
чтоб восхитить
умытые спиртным желудки”.
Все сделали как раз таким вот вариантом.
Но снова надо ждать, пока закуска возгодится.
А значит пить пока - для разогрева страсти аппетитной.

Уделались все, по итогу, “в ноль”,
не съев пельменей наслажденье,
которые единой дружной массой,
средь ночи темной
и глубокой
из чана были вынуты Саидом
и пущены в роскошную арену
громадной сковородки
и тихо там слипались до утра.

А утром в лекторальной зале
случилась радостная весть
на фоне головных страданий
от разлагающихся
и уже формальдегидных
остатков злого алкоголя:
построил всех профессор чернь-бородый,
наполненный мыслищами о Сути,
Алексис-Дров
- знатнейший виртуоз,
гроза лентяев и балбесов схематичных,
континенталист бесспорный,
стоянок древних
искренний копатель...
Алексис Дров построил всех
и объявил с ухмылкой многозначной,
что, в связи с возникшим
и неустранимым,
в комплексе, событьем,
решил он, Дров Алексис,
экзамен-экзекуцию по своему предмету   
перенести “на боле ранний срок”,
конкретно же - на завтра:
“Кто занимался, тот уже готов;
кто не рожден науки для, тому “все - по лбу”;
так что - до встречи завтра в “экзекуционной”;
надеюсь на приятное общенье о святом”,
- сказал,
скользнул перстами
по щекам заросшим,
другой ладонью
по мозгов контейнеру
провел,
и, крайне, видно, удовлетворенный
произведенным средь студентов взрывом,
ушел на кафедру
стряхнуть пыльцу со стрел Бохайцев
и нуклеусов клад проверить...

Эффект хорош. Страдают парни.
Томов шестнадцать - на ночь -
проработать предстоит.
Трещит в мозгах...
Страдает печень...
Желудок, как ни странно,
требует питанья.

Вернулись, сразу после речи
Алексиса - коварного, идейного борца
за чистоту научного познанья -
в родную келью,
бросив суету всех остальных
не актуальных - в русле -
семинаров...
В дороге взяли, по намеку Йо,
в соседней с Факультетом лавке
по дюжине хмельного,
солодного питья
для стимула в учебе
и устраненья боли...
Глотнули... Перерывчик...
Еще глоточек... Вдох опять...
Очередная капля...
И вот, ты ж, братцы,
интересный фокус - есть силы
для науки, для поиска источников и тем...
Взгляд упал на блюдо,
что вчерашним сумраком родилось:
большой, из теста,
липкий, дурнопахнущий
кусок,
своею цельностью
заслуживающий свалки,
лежал,
манил к себе
голодных
школяров...
Поели.
Вспомнили о картах.
Раскинули “буру”.
Потом “очко”
под дуновенье тлевших папиросок.



Учебники рядком
и столбиками
тут же, на столе,
лепили образ беспросветного ученья
и помогали жившим в келье
одним лишь видом, без открытия и чтения страниц,
себя почувствовать в пучине и трясине
всех исторических моментов,
которые на завтра,
по дисциплине Древних Фактов Континента,
предстояло знать
и речь о них вести
с кипящей от напряга
Алексиса - злодея - головой,
готовой на любые каверзы и дряни. 
 
Уже к полуночи свершился перерыв,
использовали коий разно:
Фай Зо по сундучкам товарищей,
при их отбытьи в душевую клеть
для омовений тел перед грозящей битвой по предмету,
активно лазил -
изучал, что пишут родственники им
в корреспонденции из дому;
вернулся Йо Горон,
увидел действа Фая Зо,
влупил по физио-мордатым очертаньям
бессовестного Фая, стервеца;
Мар Тын, чуть опоздавший
к изобличенью гада,
помог Горону произнесть слова,
наполненные гневом
и стремлением
заставить
Фая Зо признать
всю мерзость и поганость дела,
им же совершенного, подлюгой.

Попили чая без заварки. Доели гнусный вид пельменей.
Решили тему потрошенья сундучков
не трогать этой ночью,
во избежанье страшных эксклюзивов.

Йо Горон открыл учебник
на теме о проделках тех племен,
что богу Ра служили,
периодически
в тетраэдры своих культурных храмов,
возлагая телеса очередных
ушедших в сон и вечность
Фараонов.

Минут на тридцать сил хватило.
Скривило рот зевком интуитивным.
“Пора к подушке. Утро скоро”,
- шепнул Горон себе,
сходил “до витру”,
спать улегся
с камнем в сердце -
“не готов!”

Фай Зо уж видел третий мультик,
причмокивая
- перевозбудился -
языком
и дергая
- нервозный! -
конечностию правой в одеяле.

Мар Тын листал истории о страшном
и уважение историков снискавшем
периоде развитья населенья
в так называемом
районе “Би-артерий”
меж руслами потоков,
что миром помнятся
как Тигра и Ефрат.
Замерз.
Накинул курточку-”аляску”.
Впитался в строки глазом. 

Уж пять часов.
Рассвет грядет.
Мешает лампочка соседям на палатях.

“Кончай Мар Тын, - проснулся Йо,
- дай людям перед битвою вздремнуть”.
“Гаси лампаду,”
- вторит Фай с постели.
“Да, я сейчас. Еще мгновенье”,
- а сам сидит,
шуршит страницей злою.

“Всё! Надоело! Кабель изнурен!”
- подпрыгнул Йо Горон и щелкнул выключалкой.

Истомой сладкой веки пали.
Прохлада тьмы.
Спокойный мрак.

“Да, нет уж, други!
Не того хотели
с пути учебного
в забвенье сна склонить”,
- решил Мар Тын,
на цыпочках подкравшись
к включенью освещенья.
Включил лампадку.
Носом в книгу,
накинув
сверху черепа
“аляски” капюшон
из меха.
Не в силах материться
из сладостных видений
дрём клубничных
вернулся Йо Горон.
Наблюдает молча
за самоистязанием Мар Тына.

А тот сидел, сидел - как инок в балахоне,
(монах в прикиде, чучело в тулупе)...
Да как, вдруг, вскочит,
и ну - бросаться по углам.

Насилу с Фаем повязали,
сложили на кровать,
заботливо укрыли,
лампады пламя погасили...

Да не бывает все так просто в жизни у Мар Тына.
Сюжет в развитьи.
Нет покоя.
Неугомонный Тын стремительно
бросается с постели
и рысью звонкой, капюшон надвинув,
в просторы вестибюля,
что, как обычно в кампусах,
не так широк, но длинен,
летит, как тень вампира.

Летит не тривиально
- молча -,
а диким воплем фонтанирует окрест:
“Саргон пришел! Саргон Второй!
Я Вам не бублик!
Ниц падите черви!
Саргон Второй! Саргон Второй! Второй Саргон...”

Перетрудился, бедный.

Отпоили чаем.
Без заварки, правда.
Но, помогло - ожил очами,
разумно молвил:
“Надо спать”. 

Очередное утро, славное свиданьем с Алексисом злокозненным. Лукавым...

Однако, как ни странно, “отстрелялись” чудно.
Три балла Вам не цент, на тротуарах пусто!
Опять - традиция! - Мар Тын старался,
натура широка и полон бытия расклад.

Алексис Дров ему вопросик бросил
в довеску к основным проблемам:
“Скажи-ка, братец,
кто такой был Шлиман,
что сделал он для блага изученья,
чем в Фактах знаменит?”
Спросил, и вышел вон,
редчайший фокус в практике студентов.
Мар Тын мгновением воспользовался этим:
“Эй, Йо Горон,
- тот в ожидании напротив кресла экзекутора
за партою у шторки восседал,
- кем Шлиман был,
что он нашел?”

“Да-к это-ж Пирамид историк!”
- не долго думая,
словес пустил кусочек
Йо Горон,
прослушавший суть речи Мара Тына.

Вернулся Дров Алексис:
“Что-ж, готовы?”

“Да! Безусловно, Да!
ШлимАн, деяния чьи вечны
и незабвенны Исторической наукой,
в пустынях жарких
откопал
и миру преподнес в подарок
Великих Пирамид Египетских строенья!”

Нахмурившись немного, спрятав в бороду уста, Алексис удивился скромно:
“Как раскопал, когда?”
“Давненько уж сие происходило.
Копал известно чем!
Что пользуют
археологии жрецы?
Известно что!
Лопатки, щеточки и кисточки в придачу,
чтобы культуры древней облик не сломать,
культурный слой ковшом огромным
не испортить!”

“Иди дружок! Глотни зефира! И пирамид масштабы уточни!”
- веселый экзекутор отпустил героя,
отметив в книжице зачетной уровень познаний.
Отделались легко. Могло быть всё печальней.
Три бала - не копейка, в сливных канавах хоть шаром кати!
Успешные экзамены отметили спокойно,
чтобы фортуны образ зыбкий не спугнуть.
Испили чай.
С заваркой.
И крендельком ванильным.
Корейским соусом украсили разгул,
добавив оный
в жареный картофель,
что родственники Тына
передали в келью (прелесть с голодухи!).

Под мерные движенья челюстей друзей
Мар Тын, вдруг, вспомнил случай дивный,
что с ним произошел не так давно,
когда с отцом они,
в краях родных,
ходили по лесам, сшибали шишки с древ кедровых.

“Так вот. Ходили мы.
Искали кедры с плодоносьем. Сбивали шишки.
Полон был мешок, и не один к тому ж.
Дышали запахом хвоящейся смолы,
дымком и сладостью рябины полногрудой,
лимонника
настоем
и красой...
Склонилось солнышко к границе
сопок и небес.
Спускаемся в распадок полутемный.
Выходим на полянку небольшую,
свободную от зарослей кустарника
и буйных трав
- передохнуть,
глотнуть чайку
и тормозок немного облегчить
от груза недоеденных закусок,
что матушка лесным бродягам собрала с утра”.
 
Присели на пенек.
Однако...
“Тише-тише!” - шепчет батя, и ухом клонит к склону сопки,
поросшей густо - не продраться сквозь -
всячиной таежной.
Там слышен шум, невнятный поначалу.

Поближе шум и веток треск.
Не ясно, что-то.
“Мож медведь?”
- встревоженный создавшимся мгновеньем
вопрос в эфир бросает тихо Тын.

Отец прислушивается чутко.

Молчат.
Уж встали со пенька.
И пятятся немного задом.
Вопрос в мозгу: “Куда деваться телом?
И шишки жалко бросить!
Съест же пакостный и бурый,
готовящийся к сну медведь!”
   
Шумит уже поближе и пониже
к основанью сопки, упертому в распадок,
где пенек, мешки,
Мар Тын с отцом...

Ушей достигли крики чьи-то,
невнятные, но - ясно дураку -
принадлежащие каким-то человекам.
Треск валежника, заросших дебрей,
лома веток
нарастал.
“Бегут, видать, толпой от лютого и наглого медведя!
Пора к деревьям!” - клич бросает батя.

Повторяться ни к чему.
Запрыгнули на дуб,
что воздыхал от скуки,
не так уж чтоб далече от поляны.

Мар Тын засевший на ветвях пониже, чем батяня,
не отрывает взор
от зарослей,
где суматоха, крики все сильней.

“У-ух, гад таежный дикий,
разбил весь благостный
настрой души
и пуза радость от еды”,
- склоняет зверя,
что пока не виден из-за леса,
Мар Тын, свисающий ногой со древа.


И вот - развязка: взрыв лесной границы...
В распадок на полянку
с дичайшим звукоизвлеченьем
мато-жаргонным, грубым  и плевальным
выскакивают четверо
в походных одеяньях
бородачей
(по виду с недалеку
из окружных поселков мужики).
Не останавливаясь,
гонят скоростью великой
вперед к полянке окончанью...
А на плечах гурьбы
лежит спокойно
тяжелое
солидной ширины
длинной два метра
бревнышко сосны.
Бежит ватага инерционально...
Спотык!
Ногою лидер зацепил за сук,
торчащий из травы поляны...
Клубок страстей.
Мелькание посулов резковатых.

Бревно в кустах. Ватага поднялась. Осматривают раны.
Спускается с деревьев семья Мар Тына - он, да батя.
Подходят к мужикам.

И льется тех рассказ:
“Стояли на вершине сопки
- нашли богатый шишками кедровый столб высокий,
так сразу не залезть.
Решили палками стучать,
чтоб шишки осыпались вниз.
Не выходит.
Крепчайший ствол.
И намертво - смола - висят орехи.
Прошлись в округе.
Сосёнку отыскали.
Спилили тут же ровненький отрезок.
На плечи дружно возложили.
Задумали с разбегу вмазать в кедра столб.

Бегут.
Тут лидер оступился
и чтобы равновесье сохранить
немного с курса отклонился...
Промазали.
И мимо проскочили.
Остановиться - фиг!
Инерция - Ё Мать!
И - вниз к подножью сопки,
сквозь валежник
и заросли страшенных дикоросов.
Так и бежали, разрушая лес,
кромсая в хлопья одежонку,
лицо и руки...
Не сбросить мерзкое, весомое бревно:
синхронность тут необходима.
А как её достичь при безудержной скачке?
Бег с барьером - Ё в носы!”

Такой вот сказ. 
Замолк Мар Тын.
Взглянул на Йо Горона.
Фай Зо уж спал.
Достали папироску - дунуть внутрь.
Допили чай с заваркой.
Сумрак в келье...
И снились сны средь доброй ночи:
“Саргон Второй казнил медведя,
в Шумер забредшего поесть;
Клубился в Пирамидах Шлиман
с лопатою и щёточкой в когтях;
Алексис Дров играл в “очко”, швыряясь черепками;
Михал Вадимыч пил какао и водку в жбане поджигал;
Фай Зо обыскивал вещички
и письмена Египта разбирал;
Горон зубами щелкал шишки,
струну на палку нацепив
для производства звуков;
Саид Гореев в кимоно с базукой
лепил пельмени и швырял их в Нил;
Мар Тын бревно как штангу воздымал...”