Первый опыт полётов во сне и наяву

 
   Мне было пятнадцать лет. Сестра уезжала к подруге на день рождения, я попросилась с ней, со старшими всегда интереснее и веселее, тем более, что празднество планировалось с ночёвкой в другом городе. Народу было немного: скромная компания студентов - друзей и подруг. Шампанское и вино, сладости и всякие вкусняшки, стол ломился от блюд и, как всегда это водится в гостях, наелись мы всего до отвала. Дали и мне, как уже большой, заветный бокал шампанского.
   К вечеру стало не по себе.  Конечно, я никому об этом не сказала, чтобы не думали, "маленькой слабачке сплохело". Сама виновата, не нужно было есть всё подряд, да ещё и игристый алкоголь пробовать. В общем, легла я спать как в тумане, даже плохо помню, чем гулянья те закончились.
   Утром мы должны были автобусом вернуться домой, но оказалось, что после вчерашней оттепели подморозило, кругом гололёд такой, что даже трактора переворачивает. Все рейсы, соответственно, отменены. На улице тишина, только редкие прохожие, словно коровы на льду с разъезжающимися в стороны ногами чертыхаются почём зря. Впрочем, падали все, ушибов было немерено. Оставалось только ждать, когда погода изменится и автобусы отправятся в обычные рейсы по расписанию.
   Все заметили, что я какая-то вялая. Сказала, что живот болит. "Ну, отравиться ты не могла, всё свежее, к тому же все ели, и никому не плохо..." Дали мне таблетку "но-шпы", померили температуру: около тридцати восьми, потому и знобит. "А, так это, скорее всего, ты какой-то рото-вирус поймала", - все пришли к одному диагнозу и успокоились. Боль не проходила. Когда после обеда по обильно посыпанным солью дорогам пошли машины, первым же автобусом мы отправились домой.
   «Вот так и бери тебя с собой, потом проблем не оберёшься!» - расстроенная моим недомоганием сестра, не находила себе места.
   Час в автобусе - словно в бреду, не знаю, как выдержала. Дома вызвали "скорую". К ночи я была уже в больнице. Целый консилиум решал, оперировать меня срочно или подождать до утра. Все доктора щупали мой несчастный живот по очереди с умными лицами. Молодой хирург, только недавно поступивший по назначению в нашу больницу, обаятельный, с небольшими тёмными усиками и карими лучистыми глазами стал моим врачом. Помню, жутко стеснялась, как это я, голая, буду лежать на операционном столе, да ещё перед мужчиной?! Ну, куда ж денешься? Аппендицит ждать не будет. И вот, уже лежу на столе, накрытая зелёной простынкой, лучистые добрые глаза склонились надо мной.
-  Когда же ты вырубишься, моя дорогая?
   А я лежу, пошевелиться уже не в силах и сказать ничего не могу, только глазами моргаю, страшно, вдруг резать начнут, а я всё вижу?!
   Наркоз был выбран общий, боялись, что под местным от переживаний может проснуться астма.
   Темный туннель, словно куда-то падаю, а потом увидела себя со стороны. Голова молодого хирурга в зелёной шапочке, как раз была подо мной. Я ещё подумала, как же это странно, что я вишу под потолком... Помню, разглядела у доктора под шапочкой на шее возле волос яркую родинку. Посмотрела ниже, а там, мама дорогая, руки у него в перчатках все в крови, разрезанный живот...  Мне стало очень неприятно, я даже не поняла толком, кто это там внизу, и что это происходит со мной.
-  Ну, кто же так зашивает? Дай я сам!.. Девочке ещё с этим шрамом всю жизнь жить...- доктор жестом показал ассистентке отойти.
   Точно помню, что решила не смотреть на кровь. Мне она всегда не нравилась. В детстве я даже в обморок упала, когда у папы брали анализ крови из пальца. Своя кровь, ещё куда ни шло, но чужая?! Боже упаси! ЕМУ ЖЕ БОЛЬНО!
   "Так вперёд за цыганской звездой кочевой, на закат, где дрожат паруса..." Мелькание ярких разноцветных юбок перед глазами, и где-то в дали запотевшая бутылка минеральной воды с пузырьками плавно поднимающимися кверху. "И глаза глядят с бесприютной тоской, и глаза глядят с бесприютной тоской, и глаза глядят с бесприютной тоской в багровеющие не-бе-сааа!!" - темп песни всё увеличивался, голос из знакомого фильма становился всё выше, громче...
   Глаза открыла в палате, кто-то нежной рукой обмакивал влажным тампоном мои пересохшие губы.
-  Пить! - взмолилась я.
-  Нельзя тебе пока ещё пить, потерпи, моя хорошая, скоро будет легче...
   Её звали Ольга. Она отсидела со мной всю ночь, хотя не должна была этого делать. Просто доброе сердце у человека. Молодая женщина лежала в этой палате со своим годовалым мальчиком, которому должны были оперировать грыжу.
   Когда я более-менее очухалась (то улетая, то возвращаясь), она с улыбкой спросила:
-  А кто такой Янис?
   Я вытаращила глаза и густо покраснела.
-  Да-да, ты мне сегодня всё про себя рассказала,- Оля подшучивала надо мной, но очень по-доброму. Конечно, я рассказала ей потом, что влюблена и с этим мальчиком общаюсь в основном по телефону. Пару раз удалось столкнуться с ним на улице и поговорить. При нашей первой такой нечаянной встрече, пошёл первый в этом году снег. Крупными хлопьями он ложился на волосы, и таял, каплями стекая у нас по лицам... Было холодно, но так не хотелось уходить... Я тогда даже стих написала, вернее песню, она у меня пелась в голове:
   "Наш первый снег, при первой встрече, он был для нас, конечно, вечный, зима-зима, уже зима!.. Растаял снег, любовь прошла." И зачем я всё это пишу? Да, Бог его знает, потом, может, уже и не вспомню. Так вот, в бреду оказалось, что я не маму звала, а того самого Яниса, хотя в своих видениях я его что-то даже не припомню.
   Первые дни было очень тяжело. Поразило меня осознание значимости первого глотка воды, первой ложки куриного бульона, первого робкого шага, когда, кажется, всё сейчас вывалится из живота и швы расползутся... Тогда я поняла: эти обыденные и незаметные нам вещи, оказывается, имеют очень большое значение. Понимаешь это, когда преодолеваешь жажду, голод, боль...
   Оленька во всём мне помогала. Мы говорили с ней днями напролёт, буквально изливали друг другу душу. Несмотря на мой юный возраст, я всегда умела и любила общаться со взрослыми людьми. Видимо, всему виной моя любовь к старшей сестре (разница у нас пять лет). Когда она бросила играть в куклы, бросила и я, когда она пошла в первый раз на свидание, я об этом уже задумалась... В общем скороспелая была, что там и говорить!
   Оля рассказала мне историю про своего мужа, который работал в Даугавпилсе таксистом. Они были очень счастливы и безумно любили друг друга, когда ждали малыша, молодым удалось купить кооперативную квартиру в центре города, хорошо обставить её.
-  Не знаю, в чём Олег был замешан, он никогда не говорил мне, откуда деньги появились, просил, чтобы я не вмешивалась в мужские дела. Я ему полностью доверяла, не лезла с расспросами. Жили мы очень хорошо, душа в душу, всё свободное от работы время проводили вместе. А когда родился Эдичка, так и вовсе счастью не было предела! Он обожал малыша, и всегда очень берег нас, заботился обо всём. В тот день малыш затемпературил и всё время плакал. Олег предложил мне поехать к родителям, пока он будет работать, чтобы я не была одна с больным ребёнком на руках. Сам отвёз к маме, это не далеко, минут десять езды от нас. Когда мы прощались вечером, он как-то особенно долго не отпускал меня, прижав к себе. "Только ничего не бойся, малыш! Всё будет хорошо," - Оля смахнула слезу, я уже тоже еле сдерживалась, ёжась от плохого предчувствия. - Кто же знал, что я вижу его в последний раз живым?! Утром мне позвонили, и сказали срочно приехать на квартиру. Холодным таким, отстранённым голосом. "Ваш муж умер, нужно подписать кое-какие бумаги." Я потеряла сознание. Как добралась, не помню,  квартира вся перевёрнута, стены забрызганы кровью. Кровь была везде, в ванной, по коридору, в зале. Тело уже увезли, остался только белым очерченный силуэт на полу в луже крови. "Ваш муж покончил с собой." - "Не может этого быть! Мы виделись вечером, всё было хорошо. Он был счастлив!" - "Говорю же вам, он вскрыл себе вены." - "А потом ползал по всей квартире, чтобы залить здесь всё кровью?!" - "Подпишите бумаги". Дело было закрыто. Не было ни записки, ни причин, да и Олег никогда бы не сделал этого. Он любил нас, любил жизнь, никогда не раскисал, не отчаивался... Когда я пыталась что-то доказать, потребовать расследования, натыкалась на холодную неприступную стену. А потом, однажды, мне позвонили и недвусмысленно сказали, если я не перестану жаловаться и требовать, то потеряю и сына. Не знаю, как я пережила это, на сердце до сих пор пустота. Если бы не Эдик, я бы давно пошла за ним.
-  Не говори так, ради Бога!
-  Ты не знаешь, Наташа, он приходит во сне, зовёт меня, тянет ко мне руки, говорит, что любит больше всего на свете.  А между нами только маленькая доска перекинута через реку, я пытаюсь идти по ней, она трясётся, хрупкая такая, страшно... Я просыпаюсь в холодном поту и плачу, плачу целыми днями напролёт.
-  Гринцевич, к Вам пришли, выйдите в коридор, - в палату заглянула санитарка.
   Я обняла Оленьку как сестру, и мы обе вытерли слёзы.
-  Иди, моя хорошая, к тебе пришли.
   Пока я доковыляла по коридору до дверей, прошло не меньше пяти минут, но страдания были вознаграждены. За дверями меня ждал тот самый Янис, с большим кульком мандаринов (в то время - сплошного дефицита, это была фантастика)!
-  Виталька сказал, что ты в больнице. Вот, решил проведать...
   Думала, что умру от счастья. Когда мы вместе с Олей ели эти мандарины, самые вкусные в моей жизни, я закрывала глаза и улетала в поднебесье.
   Чтобы закончить это воспоминание, скажу только одно. Родинка у хирурга оказалась на том самом месте, под волосами, со временем я её всё-таки разглядела, конечно, не так близко как тогда, вися над ним под потолком.
   Когда он осматривал мой шрам, с восторгом всем хвастался: "Моя работа! Моя ювелирная работа!.."
   В нашем городе одарённый хирург долго не задержался, вскоре его забрали в столицу. По слухам, уже в конце девяностых, он открыл там частную клинику пластической хирургии. Шрам у меня и вправду малюсенький и очень аккуратный, спасибо ему!
   Дальнейшая судьба Оленьки мне, увы, неизвестна. Очень надеюсь, что она всё выдержала и вырастила их с Олегом сыночка. Ну, а Янис? Янис так и остался моей первой неразделённой любовью. Пусть Бог его хранит!