Сны

Сны всегда приходят внезапно. Ожиданно или неожиданно, но внезапно. Сны могут приходить  ночью, могут днем, а могут и во снах. И тогда сложно понять, где кончается реальность, и что есть настоящее. И настоящее ли это настоящее.

Мне-Йозефу снился сон.  Снился впервые за последние несколько месяцев. И он не порадовал. Сны всегда несли Йозефу  какую-то перемену в жизни. Сначала Йозеф не видел никакой возможной связи. Но после того, как он логично связал  ряд событий и посетивших снов, все встало на свои места. Или, наоборот, стронулось с места.

Одно время Йозефу подумалось, что он – провидец. И сны засылаются  ему каким-то межгалактическим разумом  или может даже сущностями теологического толка.  И он, бросился вспоминать и фиксировать сны и события, находя ненаходимую на первый взгляд логику в символах своих ночных кошмаров.  Йозеф развил  бурную деятельность, благо связи позволяли дойти даже и до министра. А массовые выступления с тревогой за человечество чуть не закончились  массовыми гонениями его отовсюду. Ему удалось взволновать даже церковь. Спасло его только то, что предсказанные  им гибельные землетрясения на Бали и в стране Восходящего Солнца не состоялись. И пусть эвакуированные загодя местные жители полгода возвращались на родину, но все обошлось  и острова остались целы.  Вместо «спасибо» за сохранность  суверенных территорий, он был объявлен на Бали и в Японии «персоной нон грата» с закрытием въезда до седьмого колена. После этого Йозеф отказался от пророчеств, обидевшись на этот хамский потребительский мир, совершенно не желающий спасаться и не слушающий добрых советов.

Но вернемся в сон...  Йозефу  приснилась сцена. На сцене столбом стоял он. Нелепая ярко-алая рубашка с рукавами-крыльями вялого нетопыря скрывала его волнение. А обтягивающие, будто змеино-черные  лосины оттеняли его робость дрожанием ног.  Ярко и нещадно  жарили софиты, освещая  валяющихся на сцене поджаренных ими мух.  А где-то там впереди, шумела река голосов, разбавленная какафонией из оркестровой ямы и шорохом песка пакетиков с чипсами и открываемой газировкой.
Свет в зале стух. На миг все замерло и четкий, уверенный в завтрашнем  дне голос сказал:
«Отрывок падеде  из отрывка балета Гайдна…  Исполняется впервые.»

Раздавшиеся вдруг звуки чудесной музыки заставили  Йозефа  выйти из себя и вознесли его дух к самому потолку сцены. Оттуда ему было хорошо видно, как он танцует. Танцевал он ужасно. Можно ли было назвать эти ужимки танцем?  Да, конечно же, можно! Танцем пьяного дикаря-пирата летящего с ускорением свободного падения навстречу поезду. И все это происходило на фоне гениальной захватывающей музыки. Если бы Йозеф был композитором, то наверное назвал бы эту мелодию Лондонско-фабульскойсимфонией сто четыре.
 Йозеф очень завидовал, что он танцор а не композитор. И ему  вдруг  подумалось, почему-то, что автор наверно обикался.
А потом Йозефу  пришлось ненадолго отвлечься, ибо пока он душевно воспарял под потолком, телу его пытались нанести ущерб летящие из зала корнеплоды!  Да-да! Именно корнеплоды. Свеклы, редьки и даже вытащенные дедками репки летели в него нескончаемым ударным потоком. Сначала он взволновался: ведь так не бывает. Откуда в зале вдруг взялись корнеплоды в таком количестве?
 А потом понял, что это сон и успокоился. Правда немного напрягала мысль, что танцор из него не вышел. Додумать которую ему помешал больно ударивший его по голове кусок свеклы и Йозеф – проснулся.

Утреннее солнце  ласково осветило кипельно-белую  лионских кружев  подушку  и помятое невыспавшееся лицо Йозефа. Он собрался. Впереди его ждало много дел: нужно было записать ту чудесную музыку для клавира из сегодняшнего кошмара. И сходить с детьми  в кондитерскую.
Ведь как танцор Йозеф Гайдн может и  не состоялся, но как отец – очень даже вполне.

Единственное, что раздражало с утра – икота.  Непонятно откуда возникшая.
«Наверно кто-то вспоминает» - подумал он. И поспешил к роялю.
На миг ему вдруг с ужасом подумалось, что и это все тоже сон. И ему вдруг очень захотелось из него не проснуться…