Портрет

                "Выше всего, что есть на свете,
                высокое созданье искусства.
                Всё принеси ему в жертву и воз-
                люби его всей страстью.
                Не страстью, дышащей земным вож-
                деленьем, но тихой небесной
                страстью, без нею не властен
                человек возвыситься от земли и
                не может дать чудных звуков
                успокоенья. Ибо для успокоения и
                примирения всех нисходит в мир
                высокое создание искусства."


               
   -   Алло, привет, ты далеко от гаража?
   -   Далеко. Я  на органный концерт еду.
   -   А, да, ты же говорил. С сыном?
   -   С сыном.
   -   О!. Сегодня как раз в «Одном театре»  в 20.30., тот самый, моноспектакль  «Портрет». Сходи, раз уж в город выбрался. Успеете – там, ведь, всего то Красную перейти.
   -   А в театр, то заходить с какой стороны?
   -   Да я не помню точно. Подниматься надо высоко – на 4-й этаж.
   -   Хорошо. Посмотрю по обстановке.
  Сын уже сидел в зале – я опаздывал, пробирался, извиняясь, под Баха.  Орган было жалко. Запертый на сцене бывшего актового зала горисполкома, он не звучал.  Бах, в исполнении этого органа и нашего заслуженного органиста вызвал жгучее желание переслушать это же, но в исполнении Гленна Гульда и на рояле.   По расчётам выходило, что концерт должен закончиться в 20 часов.  В антракт предложил сыну продолжение банкета. Он обречённо согласился.
   Мы позорно – не участвуя в нескончаемых овациях, сбежали в гардероб и выскочили на улицу. Пересекли парадную площадь. За шикарным «Интуристом» обшарпанное здание бывшей типографии. Где же здесь этот театр?  Никого вокруг. Только за стеклянной дверью ночного клуба девушка на рецепшене и охранник.  Захожу, спрашиваю. Охранник удивляется необычному набору слов, девушка показывает рукой:
   -   Вот там, по диагонали.
  Идём в указанном направлении, набредаем на тёмный невзрачный вход. У двери курит парень.
  -   Не подскажите, где здесь  Один театр ?
  -   Какой?
  -   Театр так называется: «Один театр»
 Абориген неопределённо пожимает плечами. Входим и бежим по узкой затёртой лестнице на 4-й – последний этаж. Следов театра нет. Выбегаем на улицу, обходим здание кругом – другого пути наверх нет.  Теперь возле той же двери курит объёмная тётя.
   -   Скажите, пожалуйста, где искать  Один театр.
   -   Один?
   -   Да, он так называется.
   -   Вот туда- два квартала- драм. театр.
   -   Спасибо, я знаю где драм.театр.
 Ещё раз взлетаем на 4-й этаж и дёргаем все двери. Находится клуб аргентинского танго и не первой молодости мужчина с красивым каре.
   -   Не знаете, где здесь  Один театр. Это он так называется «Один театр» ?
   -   Да я сюда на танцы бегаю, не слышал такого.
   Наконец, сыну надоедает наблюдать за моими тщетными усилиями, он вынимает из кармана плоское яблоко, быстро елозит пальцем по его блестящему экрану и объявляет:
   -   Да у них целый сайт есть.  Это Рашпилевская 110, пятый этаж, вход с Калинина. Здесь только 4 этажа. Значит мы не в том здании.                Через несколько минут, пройдя мимо шлагбаума за строительный забор, поднявшись по лестнице производственного корпуса, испещрённой афишами, оказываемся возле кассы.
 Кассирша в обмен на 800 рублей выдаёт два билета, выходит из за  невысокого бортика и провожает нас по тёмному лабиринту коридора. У входа в зал шепчет:
   -   Только, только началось
 и надрывает билеты, которые сама же и выдала.

     Театр, без сомнения умер.  Как только появилось кино.  Но тогда же и родился ТЕАТР. Свободный от попыток создания на сцене картинок, изображающих жизнь, передав эти функции кино, он принялся изображать сразу чувства, причём непосредственно  в головах у зрителей. Квинтесенция  иллюзии.  Небольшое производственное помещение с железобетонными фермами перекрытия, загороженными фанерными щитами окнами, скрипящим амфитеатром дощатых сидений изображало театральную залу.  Шторы из дешёвой тентовой синтетики изображали занавес. Кусок линолеума, брошенного на промышленный заливной пол, изображал сцену.    Равиль Гилязетдинов, творящий на этом куске линолеума был спектаклем.   Артист, не меняя одежды и , даже, лица становился то крикливым лавочником, то голодным художником, то глуповато-напыщенным квартальным, то стервозной стареющей дамой.  Лишь  пара старых столов, один тусклый от возраста стул, негромкая музыка, да луч света были партнёрами Актёра. Скрипучий амфитеатр напряжённо молчал. Замер зритель, всматриваясь в себя…

    Вспыхнул свет и аплодисменты. Виновник подождал немного и оборвал аплодисменты жестом скрещенных рук. Сказал негромко и мягко: «Спасибо», Склонил голову в коротком поклоне и вышел.

Мы спешно шли к машине по ночному городу, кипящему разноцветными огнями, ревущему яркими спорт-карами и байками, к машине. Перекидывались короткими фразами, а голова была занята не мыслью даже, - видением. Я видел что должен сделать, и , приехав домой, сразу кинулся к пакету книг, которые намедни принёс мне друг, спасая их от свалки. Развязал пакет и нашёл томик Гоголя – да!, пробежал оглавление – да, вот «Петербургские повести»,да!, вот «Портрет». Удивления не было – мистических совпадений последнее врем так много, что они стали привычны.
     Пробежал по знакомым строкам, впервые читаемого текста, упёрся  в финальную фразу спектакля, а дальше следовало:  « ЧАСТЬ 2»!  Сел, не раздеваясь, в кресло и углубился в чтение.

  Вот это всё зачем. Видимо, я дорос, чтобы прочесть.