Черно-белые кони

Все детство я рисовала лошадей.
На всем, везде, всегда. Лошади скачущие, лошади стоящие, лошадиный портрет, лошадь с длинной гривой и хвостом, как у мустанга, с короткой, английские лошади, арабские, тяжеловозы - всякие. Но либо черные, либо белые, в яблоко.

*

Мое первое знакомство с лошадью состоялось года в четыре. Бабушка работала тогда бухгалтером на конно-спортивной базе и решила познакомить меня со своими любимцами - порадовать ребенка. Привела на работу, нарезала черного хлеба, слегка посыпала его солью и полила подсолнечным маслом - для лошадей это было лакомством - и, взяв меня за руку, скомандовала: "Пошли!"

Я плохо понимала происходящее и торжественности момента не чувствовала. Поэтому все, что произошло дальше, оказалось для меня полной и внезапной неожиданностью - радостной и печальной одновременно.

В конюшне было сумрачно, только из небольших окон, находящихся под самым потолком, бил яркий летний свет - прямо нам в глаза. Видно из-за этого было плохо, только чувствовалось, что в помещении. кроме нас, есть и еще кто-то живой. Большой. В окружающем пространстве раздавалось фырканье, топот и отряхивание каких-то огромных существ.

Присмотревшись, я поняла, что мы находимся в длинной комнате, по одну сторону которой расположены комнаты с перегородками. За этими перегородками и находились те самые огромные существа, издававшие разные звуки. Они с нетерпеливым любопытством смотрели на нас, трясли головами и, похоже, чего-то, ждали. А! хлеб же! Бабуля зашуршала пакетом.

- На, угости кого-нибудь, - положила она мне на ладошку ломоть хлеба.

Я огляделась. Внимание потянулось к самому дальнему стойлу. Там стоял высокий, черный, аки вороно крыло, весь переливающийся сказочно красивый жеребец. Я в восторге побежала к нему. Увидев это, жеребец громко заржал и забил копытом. Я испугалась, замерла.

- Это Сабур, - сказала подошедшая бабушка, его совсем недавно привезли, он еще не привык, ударить может или укусить. Пойдем лучше Простора покормим, он хороший, умный и спокойный.

С этими словами, она взяла меня за руку и повела в другой конец конюшни.

Простор был, словно, из серебра, тихо мерцающего в солнечных лучах. Он неподвижно стоял в стойле и, казалось, дремал - глаза его были закрыты. Я рассматривала его и откровенно любовалась: серебристый с чернью, в яблоко, длинная, ухоженная белоснежная грива и такой же хвост, и сам весь ладный, как скульптура мастера, очень красивый. Он был уже в годах, но все еще участвовал в соревнованиях по выездке. И побеждал.

- Простор, мальчик, - тихо позвала его бабуля, - хочешь хлебушка?

Простор приоткрыл огромный влажный глаз с темными длинными ресницами, потянул ноздрями, довольно хрюкнул, потянулся мордой в нашу сторону.

- Протяни ему ладошку с хлебом, - сказала мне бабушка.
- Я боюсь.
- Не бойся, Простор хороший, не обидит, - сказала она и сама подняла мою руку с хлебом.

Я зажмурилась от страха. Но почувствовав теплое дыхание рядом с моей рукой, тут же открыла глаза. Рядом с моей ладонью была огромная морда, вдыхающая запах хлеба, трепещущая ноздрями и явно очень желающая лакомства. Но не берущая его. Почему? В удивлении я перевела взгляд выше и встретилась со спокойным, внимательным, все понимающим взглядом, который, казалось, мне говорил: "Не бойся меня, малыш".

Я улыбнулась и протянула руку ближе к морде.
Огромные теплые губы коснулись моей руки и я почувствовала, как что-то шершавое слизнуло хлеб. Засмеялась - щекотно!

Скормила еще кусок, еще и еще... Простор довольно встряхивал гривой и кивал головой. Я забыла о том, что совсем недавно его боялась. Теперь я смело гладила его морду и шею, когда он придвигался ближе. Потом бабушка принесла ему воды, и я с удовольствием наблюдала, как вкусно и жадно он пьет. Это была такая мгновенная симпатия к живому существу, такое притяжение, желание общаться, часто видеться. Я уже мечтала, как буду прибегать в конюшню и снова, и снова угощать его хлебом или яблочком, а он будет довольно фырчать и смотреть на меня своими мудрыми глазами. Простор... какой же ты чудесный!

- Ну что, - сказала бабушка, - угостим еще кого-нибудь?
- Сабура! - сказала я.
- Давай лучше не будем беспокоить Сабура, он очень норовистый.
- Он очень хочет, чтобы его тоже угостили. Больше всех хочет.
- Он сыт, их кормили совсем недавно. Смотри, все спят и никто не просит угощения.
- Нет, - упрямо мотаю я головой, - Сабур очень хочет хлеба.
- Ну хорошо, пойдем к Сабуру, только его кормить буду я, а ты - просто смотреть, хорошо?
- Я хочу сама.

Но чем ближе мы подходим к Сабуру, тем меньше моя решительность. Теперь, приглядевшись, я вижу, что Сабур - самый настоящий дикий зверь, намного крупнее Простора, одна только его голова чуть ли не больше всей меня. А ржет он так, что невольно приседаешь, оглушенная, а еще он беспрестанно трясет головой и бьет копытом. Страшно!

- Не бойся, мальчик, - ласково говорит бабуля, - мы не обидим тебя.

В ответ Сабур принимается еще отчаяннее бить копытом и ржать каким-то даже басом, словно, это рык, а не ржание. Бабушка достала хлеб. Протянула - он отпрянул от ее руки, снова заржал.

- Пойдем, бабуля, он боится, - потянула ее я.

Но теперь уже и бабушке хочется угостить Сабура. Однако, каждый раз, как она протягивает ему хлеб, он шарахается от нее.

- Дай я попробую, - говорю я, и кладу хлеб на ладошку. Я не просовываю руку в стойло, мне страшно. Я просто стою с протянутым хлебом рядом. Совсем близко, и ничего не делаю. Сабур шумно дергает ноздрями и косит совершенно бешеным глазом. Зверюга! Я боюсь его еще больше, но мне очень хочется, чтобы он съел лакомство - ему же хочется! Я вижу! Но все по-прежнему: Сабур мечется в стойле, я стою около, и лишь какая-то непонятная дымка, словно, окутывает меня. Я не понимаю, что со мной происходит, только чувствую, что мне почему-то не хватает воздуха и сильно кружится голова. Очень хочется выйти на воздух, но разве я могу оставить Сабура без обещанного угощения? Ну что же ты пугливый какой, Сабур?

Чувствуя, что скоро просто упаду в обморок, я просовываю руку в стойло. Чувствую трепет зверя, его вздрагивания, дрожащие губы, наскоро хватающие хлеб. Второй кусок - тоже самое.

А дальше не помню ничего. Когда открыла глаза, вокруг меня суетились врачи.
Отек Квинке, аллергия. К лошадям подходить запрещено строго-настрого.
А ведь я только-только начала узнавать этих чудесных животных.
Только их полюбила.

*

Это была не последняя моя встреча с лошадью, были и еще. Я надеялась, что тогда все было случайностью, ошибкой. Пробовала снова, надеясь, что такого больше не повторится. Но оно повторялось вновь и вновь, и каждый последующий раз было хуже предыдущего. Меня назначили к аллергологу, поставили пробы, и от той, что была с лошадиной перхотью, руку просто разнесло. По большому счету, мне вообще запретили общаться с животными, но совсем запреты я соблюдать не смогла. Хоть и напрасно, конечно же.

А лошадей с тех пор я рисовала. Все детство.
Стоящих, скачущих, бьющих ногой, встающих на дыбы, ржущих, косящих глазом - всяких. Но либо черных, либо белых, в яблоко. Сабура и Простора.