Возвращение Ясного Месяца

    Занималась утренняя заря, обещая жаркий солнечный день. Весело перекликались петухи в селении, заблеяли овцы и козы, замычали коровы. Медленно встав с ложа, с тяжелой, обремененной невеселыми думами о бестолковых деяниях Рода Человеческого, головой, прошел он в кладовую и испил щедро живительного благоухающего нектара, настоянного на благородной амброзии. Пришло тут к нему ощущение радости жизни. И, просветленный, накинув на плечи тогу из колхидской золоторунной шерсти и поправив на голове лавровый венок, сел он на верного скромного серого ослика и отправился в пустынь навстречу восходящему Светилу. Там взошел он на холм и долго стоял, опершись о посох. Теплый ласковый утренний ветерок шевелил его длинные, ниспадающие на плечи, волосы и обдувал его высокую величественную статную фигуру, облаченную в хитон из финикийской парчи. И еще раз щедро испил он с благодарностью живительный нектар из взятого с собой большого глиняного кувшина. Снизошло на него озарение. Медленно сошел он, одухотворенный, с холма. И пришли к нему пастухи, пасущие в пустыне тучные стада козлиные. Сел он на камень и сели они подле него на циновки. Начал говорить он им истины. Слушали они его и задумывались. И с восхищением смотрели они на него. Достал он глиняный кувшин с живительным нектаром и протянул его пастухам. И не миновал сей волшебный сосуд никого из страждущих. Преломили они хлебы и благодарно вкушали их. И пошел он дальше в пустынь. И пошли они за ним. И потянулись тучные стада козлиные за ними. Пошли они от селения к селению. Все благоговейно внимали его слову и благодарно припадали к кувшину с благоухающим благородным нектаром, принимая сей волшебный сосуд из рук его. И раскрывал он им истины.
    Светило уже прочно утвердилось в своем зените. Горячий воздух пустыни нещадно иссушал бренные тела путников. Песок набивался в сандалии, и стирали они до крови стопы свои. Но не замечали они сих трудностей преходящих. Ибо окрылены они были духовно истинами втолковываемыми. Так посетил он и ближний край пустыни, и дальний край пустыни. И был окружаем он  всеми страждущими и стадами их козлиными. Тучи злых слепней кружили над стадами и приносили тем страдания. Но ни один слепень не смел приблизиться к нему, ибо тут же падал замертво оземь от его горячего испепеляющего дыхания. И прикладывался он иногда тяжелым посохом промеж рогов козлов, по неразумности и присущего им природного любопытства, тянущихся наглыми мордами к кувшину с волшебным живительным нектаром. Отходили тогда козлы неразумные от сего, сугубо оберегаемого и любовно взлелеянного, священного сосуда.
    Втолковывал он усердно и терпеливо истины в нерадивые головы заблудших. И просветлялись они. И были ему благодарны.
 - Вот она, Истина! Сие есть Бытие! Таково Житие! – поставив ногу на отполированный злыми сухими колючими ветрами козлиный череп, лежащий на обочине тропы, пугливо мечущейся по раскаленной каменистой пустыне, приятным баритоном медленно, с расстановкой, философски изрек он и окропил сей череп священным нектаром. И тут вдруг, как по волшебству, вмиг возникла пред ними сверкающая золоченая колесница, запряженная четверкой великолепных огнегривых горячих крылатых коней! Подхватили тут его под руки благодарные слушатели и осторожно вознесли на колесницу. Рванули огнегривые искрометные горячие кони и вмиг примчали его к Главному Храму. На усеянных нежными лепестками роз, каменных, облицованных благородным белым карфагенским мрамором, ступенях, ведущих в прохладные благовонные покои Главного Храма Великого Мудрого Змея, встретила его Старшая Жрица. С поклоном, в знак глубочайшего уважения, поднесла она ему в дар изысканной формы объемный кувшин, богато инкрустированный великолепным цветным орнаментом, с чудесным храмовым нектаром. Одарил он Жрицу серебряными драхмами на нужды храмовые, ссыпав их щедро в немалую золотую жертвенную чашу работы великих троянских мастеров легендарного царя Приама. Помчала колесница его в родную пустынь. И вкусили все нового нектара и воздали должную хвалу Змею Мудрому и выразили глубокую благодарность его Старшей Жрице.
    Пошли они дальше. И пришли они в город. И потянулись в городские ворота за ними их стада козлиные. Смущены были горожане речами его горячими, козлиным духом стадным и тучей слепней над ними. Женщины прятались в дома свои и детей своих с улиц уводили, неразумные. Не захотели слушать его и прогнали вон взашей из города, и стада козлиные прогнали вон вслед за ним, неприветливые, черствые душой, горожане.
    Но не обиделся он на неблагодарных. А присел он, гонимый, в прохладе под раскидистой плакучей ивой у ручья, в окружении верных страждущих слова истинного. Припадали они к живительному нектару и внимали каждому его слову. Так ходили они весь день по пустыне. Он говорил им, а они слушали его.
    Светило клонилось к закату. Но не хотели все страждущие расходиться от него. Слушали они его. И плакали и смеялись они от радости и снизошедшей на них благодати. Лобызались они все по-братски и проникались друг к другу уважением.
    А когда на темный бархатный небосвод уверенно взошел, мерцая холодным благородным светом, стройный гордый Месяц в окружении блистающих своей красотой и великолепием Звезд, тогда разошлись страждущие все по домам своим с умиротворенными душами.
    Приблизился и он к своему родному крову, покинутому им на ранней зорьке. Пахло домашним очагом и теплым свежеиспеченным хлебом. На пороге стояла его горячо любимая жена. Одной рукой она поправляла накинутую на плечи белую пуховую шаль, в другой держала скалку. «Хозяюшка моя, вышла встречать своего мужа», - с нежностью подумал он, и скупая слеза умиления вдруг покатилась по его небритой щеке.
 - Так! Явилось, чудо чудное! Нарисовался, месяц ты наш ясный! – уперев руки в боки, укоризненно качая головой, промолвила она.
 - Люська. Люся. Люсенька. Мать, - шатаясь, еле ворочая шершавым языком в пересохшем рту, силясь подобрать, такие нужные сейчас, спасительные «главные» слова в своем, уже отключающемся засыпающем затуманенном мозгу, промямлил он, – ты не так все поняла.
 - Что тут понимать, папаша? Сколько раз и клялся и божился, что бросишь пить. Клятвопреступник! Рецидивист! Алкоголик! – замахнулась она скалкой. – Ты посмотри, на кого ты похож! Ты же стеклянный совсем. Остекленел весь, гад ползучий. Глаза бы мои тебя не видели. Грязный. Кудлатый. Весь в репьях. Пиджак, глянь, весь помял. На шляпу листьев лавровых нацеплял. А велосипед где, я спрашиваю? Ты же на велосипеде с утра пораньше укатил. Какой такой еще ослик? Чего ты выдумываешь? Ты велосипед с ослом не путай. Зубы мне тут не заговаривай. Ты где блудил весь день? А перегарищем-то каким страшным от тебя разит. Ужас! Хоть всех святых выноси. Вокруг тебя же несовместимая с жизнью газовая атмосфера. Вся мошкара вокруг тебя дохнет. Даже кот учуял. Рванул от тебя подальше, бедненький.
 - Мурзик, ко мне! Кысь-кысь! К ноге! Служить! – неуверенно, уперев руки в колени, наклонился он в сторону дверного проема, из-за которого на него с опаской поглядывал кот.
 - Не пугай животное. Смотри на меня. Куда вся брага подевалась? С дружками употребил. Зачем в бидон с бражкой амброзии натолкал? Амброзией он питается! Ты тут из себя Героя Святого не корчи. Спускайся с Олимпа на Землю! Слезай с Пьедестала! Не позорь Пантеон. А то я тебе сейчас шляпу «лавровую» на самые уши натяну! Совсем над собой контроль потерял. Сам действительность с вымыслом перепутал, так еще дружкам своим последние остатки мозгов заморочил вконец своими навязчивыми чертячьими бреднями. «Спаситель» ты их похмельный. Ты на себя посмотри – какая тебе амброзия? Ты же и так весь зеленый. И дружки подобрались «в масть». Такие же «синяки» зеленые. Тьфу, на вас!
 - Мать, больше не буду. Дай я тебя расцелую, лапа моя.
 - А ну, убрал руки! Ты от разговора не увиливай. Зачем в город пьяные таскались? Что мычишь? Откуда знаю? Все знают! Удивляюсь, как вас там «тепленьких» милиция не забрала в «обезьянник»? Нет. Лучше сразу поместить в клетку в зоопарк. Самое вам там место! Рядом с макаками. А мы тут от тебя пятнадцать суток отдохнули бы.
 - Люсенька. Все! Берусь за себя всеми руками!
 - Твои слова да Богу бы в уши. Ну, как можно было, Федя, пьяными на мотоцикле гонять в «сельпо» за спиртным? Как не разбились. Про мотоцикл не помнишь? На крылатой колеснице важно катались? В Храм Змия? К жрице? Понятно, какому змию вы поклоняетесь, судя по вашим рожам зеленым. Никак не нажретесь, жрецы! Все! Хватит! Накажу строго-настрого Нюрке, жрице вашей, чтобы тебе в таком состоянии спиртное на руки не отпускала. Мало, пьяные в город потащились, так еще и стадо козье общественное с собой погнали. Прекрасно там «отметились»! Бесплатный цирк! Ты ж на себя посмотри. Сам уже на козла стал похож. Перед людьми  ведь стыдно, Федор. Ты же учитель. Учитель математики и физики. Преподаватель самых дисциплинированных строгих точных предметов. Неужели в институте в КВНы не наигрался? Наверстываешь? Тебе только в кино сниматься. В тебе лирик буйствует. Какой негативный вопиющий пример подрастающему поколению подаешь. Постеснялся бы хоть перед обществом. Иди уж в дом. Лицо умой, ирод, и спать ложись. Завтра, на трезвую голову, я с тобой еще поговорю. Осторожно проходи. Свет не включай. Ведро, смотри, не зацепи. - Зашептала она ему в спину. - Детей не разбуди, а то испугаются такого папашу сине-зеленого. Наказание мое.
    На дворе хозяйничала чудная летняя ночь. Громко стрекотали ночные сверчки. Иногда на окраине спящего села раздавался тревожный собачий лай. В сырой, густо заросшей камышом, низине большой сводный лягушачий хор слаженной разноголосицей дружно «выводил» бодрый жизнеутверждающий гимн во славу наступившей Ночной Прохлады. Село отдыхало от завершенных дневных дел и домашних хлопот. Скоро наступит утро. А вместе с утром придут обычные извечные хлопоты и заботы о детях, о ближних и родных своих, и о хлебе насущном.

Андрей Мелета