Чулки в резиночку

Письмо подруге

Дорогая Валечка, моя далёкая интернетовская подружка! Здравствуй! С удовольствием читала воспоминания о твоем родном городе. Представляла, как гуляю по  Риге и вижу  блестящие от дождя камни мостовой, площади столицы. А ещё старинные фонари и улицы, выложенные брусчаткой. Возможно, когда-нибудь приеду к тебе в гости. Мы зайдём в твоё любимое кафе и будем долго разговорить.
Ты давно просишь написать что-нибудь о моём детстве, так как давно уехала из России, но до сих пор скучаешь по родине, по детству, проведённому в деревне.
Не знаю, о том ли я вспомнила, но что-то написалось. Могла пересказать свою биографию: родилась, училась, работала… Будет ли это интересно тебе?
Детство вспоминается часто. Вспоминаются отдельные эпизоды, истории. Нет, не так пафосно. Скорее, историйки.
Не очень весёлые, так как выросла в несколько странном окружении - не с мамой и папой, а с бабушкой, тётями и дядями.
Вспомнилось прошлое лето. Я оставила заманчивые предложения провести отпуск на море и отправилась в места, где родилась. Многие считают, что большинство возвращений приносят разочарования, но возвращение на родину детства - это другое. Разочарования нет никогда. Меня такое возвращение трогает до слёз.
Наверное, многие из нас однажды вдруг понимают, что хотят вернуться в детство.
То ли итоги подводят, то ли на другой виток жизни выходят.
 Вечерами люблю выключить большой свет, поставить тихую музыку и раствориться в воспоминаниях. Наверное, после этих воспоминаний снится детство, родственники. друзья.

В течение дня возвращаюсь к снам, ищу объяснения. Иногда улыбаюсь, чаще грущу,  задаю себе вопросы, ищу на них ответы.
Например, почему взрослые, с которыми я провела детство, не понимали тех вещей, которые для меня тогда казались само собой разумеющимися?
Я помню, что в моём детстве происходило большое количество всяких потрясений. Тогда почему я до сих пор удивляюсь тому, что, пытаясь объяснить происхождение своих сегодняшних потрясений, ищу ответы там?
Часто снится один и тот же сон - окраина села. Заросли шиповника, густые, кустистые. Хочу сорвать бледно-розовые цветы, но лепестки осыпаются. Я наклоняюсь и вижу в чашечках цветов блестящую  росу и  большую стрекозу. Она пьёт росу и не улетает, не боится меня. Во сне я слышу треск кузнечиков и шелест листьев на берёзе, хруст сломанной кем-то ветки. Просыпаюсь от зудения комара. Вскоре понимаю, что это электронный будильник, потому что он уже не зудит, а настойчиво и громко напоминает о реале. Утро.
Мои впечатления ото сна  можно передать музыкой. 

На меня всегда особое впечатление производят природа и музыка. Люблю бывать в лесу. Завожу маленький внедорожник и… вперёд, по любимым местам.
 В последнюю поездку в родные места остановилась на въезде в село. Вот они -  заросли красных ягод шиповника из моих снов. Они густо-густо усыпали кусты. Сморщенных листочков не видно. Сплошь колючки и ягоды. Осень.
В пору цветения от шиповника - тонкий аромат. Цветов не сорвёшь – розовые лепестки, действительно, осыпаются, шипы впиваются в руки.
 В детстве мы с подружками собирала продолговатые ягоды. Взрослые сушили их, а зимой заваривали шиповниковый чай.
Любила срывать недозревшие ягоды и нанизывать на шнурок. Получались бусы. Бусы из шиповника. Носила их как дорогое украшение.
Мои историйки из детства представились мне ягодами шиповника, нанизанными на шнурок. Эпизоды-бусины. Ну, вот пришло на ум такое сравнение. Почитай. Похожи ли наши детские воспоминания? Разнятся? Напиши мне потом. Я собираюсь написать повесть о своём детстве и юности. Если получится – пришлю тебе.

История первая. Чулки в резиночку.

Завтра мой день рождения. Завтра мне исполнится восемь лет. Знаю - от мамы будет подарок, но нужно всем говорить, что это не от мамы, а от бабушки, или от тёти. Иначе папка-отчим будет недоволен - потрачены семейные деньги.
Мама, чтобы папка был доволен, часто учила врать. Сопротивлялась, как могла, потому что учительница в школе и верующая баба Аня говорили, что врать нехорошо. Верила учительнице, а ещё больше – бабе Ане. Баба Аня показывала на иконку, одетую в мятую золотистую бумажку из-под чая, и говорила: «Богушка за враньё накажет!»
- Баб, а как накажет?
- Стукнет по темечку.
Бабушка сухим кулачком ударяла в макушку, отталкивала от себя:
- Иди, играй!
Убегала на улицу к своим подружкам – Лёльке и Райке.
Лелька, одетая в длинную бесформенную кофту и шкеры – штаны, сшитые из двух прямых половинок чёрной саржи, всегда была на улице и всегда радовалась моему появлению.
- Пойдём носиться! – кричала она с улицы, не заходя во двор.
- Паайдём! - кричала я.
Кофта на Лёльке длинная, похожая на платье, ещё больше на халат, часто укрывала нас обеих и от дождя, и от холода.
Другой одежды у Лёльки не было.
Её отец, горький пьяница, был сапожником, и все деньги, заработанные сапожным делом, пропивал сразу же, как отдавал отремонтированную обувку заказчику.
Мать Лёльки работала откатчицей на маленькой электростанции. Она катала вагонетки с углем в большую печь, где всегда гудело угольное пламя. Оно вырабатывало электрический свет для жителей посёлка.
Ещё Лёлькина мама ходила по людям. Помогала белить потолки, мыть полы. Кроме Лёльки, в семье росли ещё четверо мальчишек. Все жили на деньги, заработанные матерью.

Набегавшись и налазавшись по заборам и огородам с соседскими мальчишками, мы разбегались по домам. Дома за моё воспитание брался дядя Тима, мамин брат, – матершинник и драчун.
Когда бабушка пугала меня иконкой с Богом и говорила, что он накажет, дядя Тима к бабушкиной страшилке добавлял своё пояснение: « Как Богушка накажет? Уши отрежет и к жопе пришьёт!»
Я всё это очень хорошо представляла и шептала перед сном: «Богушка, не наказывай меня за сегодняшний день. Лучше подари мне на день рождения коричневые чулки в резиночку."
Чулки в резиночку я впервые увидела у Райки.
Райка переехала недавно из Татарии к бабушке, смешной кривоногой старухе.
У нас долго не продавали таких чулок. Мечта о чулках в резиночку сбылась позже. Купила мне их мама, когда я пошла в третий класс, но тогда о чулках в резиночку я уже не мечтала. Я мечтала умереть.

История вторая. Думочка.

До появления отчима в нашем доме я жила весело.
В большой семье все были взрослые, все работали, кроме бабушки и меня.
Мама, бабушка, две тёти и двое дядьёв любили меня, как могли, и воспитывали, как умели.
Дядя Тима называл меня Тарзаном за то, что я не боялась уходить в лес одна.
Рядом с нашим домом начинался лес, переходящий в настоящую тайгу. В тайгу ходить боялась, а в лесу имела своё дерево – большущую берёзу. Часто разговаривала с ней:
- Берёза, посижу с тобой. Сегодня папка меня побил.
Берёза шумела:
- Гад такой! За что побил?
- Ни за что. Грядку не прополола, воды не привезла, кроликов не накормила. На грядке вся трава зелёная. Не знала, какую полоть надо. Всю траву жалко.
За водой сто часов стояла с бочкой, но мотор сломался, и все без воды вернулись.
Кроликов кормила сто раз. Они всё время траву жуют. Жуют и жуют.
Берёза помалкивала. Жалела меня.
- И чего тогда папка привязался?
Дядя Тима, увидев меня на берёзе, весело кричал: «Тарзан голоштанный! Слезай! Я тебе пряников мятных несу!»
Я скатывалась с толстой ветки и прыгала в руки дяди Тимы.
- Чего к нам пришла? Снова с  Гришкой поругалась? Гришкой звали моего отчима.
- Не-ее, соскучилась по бабушке.
Это мама велела врать, что мы с отчимом хорошо живём на квартире у Колубаевой.
- Доберусь я когда-нибудь до вашего Гришки! Порежу его на кусочки и кусочки к его родителям  отправлю... – обещал дядя Тима.
Я представляла, как окровавленные кусочки отчима едут на поезде,  представляла заплаканных родителей  отчима и торопилась заверить дядю Тиму, что я пришла за думочкой.
Думочка -  маленькая, расшитая нитками-мулине, подушка. На ней я спала.
Думочку приносила к бабушке, когда мама разрешала ночевать у неё. Затем уносила подушку к Колубаевым, где мама с отчимом снимали комнату.
Думочку сшила для меня и вышила крестиком баба Аня.
Под вышитой на белом материале наволочкой был наперник из синего ситчика в горошек. В зависимости от того, на каком цвете спала, я загадывала сны.
Если спала на вышитой наволочке, мечтала увидеть сон про шоколадные конфеты «Ласточка», если на синем напернике – про птиц.
Про птиц – не знаю почему.
Может потому, что думочка была набита разноцветными пёрышками от домашних куриц.
Пёрышки мы вместе с бабой Аней перебирали по одному и складывали в синий наперник.
Сны сниться не хотели ни про конфеты, ни про птиц. А, может, я их просто не помнила.
Однажды отчим снова побил меня. Побил не больно, но было больно по другой причине.
У Колубаевой мы жили в маленьком пристрое к основному дому. В единственной комнате стояла широченная кровать со взбитыми подушками, высокая, с периной и стол. За столом мы ели, убрав посуду, гладили одежду, лепили пельмени.
Я потянулась к полочке, висящей над столом, чтобы составить мытую посуду и задела утюг. Утюг стоял на подставке, на краю стола. Как уж получилось – не помню. Утюг свалился мне на ноги. Посуда вывалилась из рук. От боли и грохота я закричала.
Отчим, заходивший как раз в это время в комнату, бросился ко мне и дал подзатыльник. Подзатыльник я не почувствовала. А вот отбитые утюгом пальцы на правой ноге сильно болели. Я заревела ещё громче и вылетела в сенцы. Отчим побежал за мной, но я уже была в переулке, далеко от дома Колубаевой.
Бежала не к берёзе. Там меня могли быстро отыскать, а в ельник.
 Ельник густой, мрачный. Помню -  нырнула в кусты у большой зелёной кочки и попала на чуть заметную тропинку, ведущую к речке.
Это место стало для меня убежищем прошлой осенью.
Из речки пригоршнями набросала на берег воды, улеглась на мокрый песок и приготовилась плакать, ненавидя отчима. Плакать почему-то уже расхотелось.
Лежала, закрыв глаза, и думала: « Надо умереть. Вот соберутся все наши и начнут меня жалеть, а дядя Тима скажет: «Прощай, Тарзан. Ты была настоящим Тарзаном. Спи спокойно».
Где я слыхала похожие слова – не помню, наверное, на каких-нибудь сельских похоронах.
Пожалев ещё немного себя, решила, что умирать страшно, а вот простудиться и заболеть – в самый раз. Поднялась и прямо в платье плюхнулась в холодную воду. Речка по колено, утонуть я не боялась, а вот простудиться мне хотелось. Выскочила на берег и пристроилась на солнышко, у тёплого пенька. Не помню, как уснула. Проснулась от холода. Солнце спряталось, пришёл вечер.
Платье прилепилось к телу и холодило. Стуча зубами, выбралась на тропинку и побежала к бабушке.
Мне казалось, что меня все потеряли, все ищут, но у бабушки было спокойно. Дядья и тёти пришли с работы, бабушка собирала на стол ужин.
- Почему платье мокрое? – мимоходом спросила бабушка. – Купалась что ли? Сентябрь на дворе. Остынешь, заболеешь.
- Бабушка, бабушка, - думала я. – Я очень хочу заболеть.
В тот вечер я не пошла к Колубаевым. Сказала, что сбегу из дома, если меня отправят к маме с отчимом.
Дядя Тима и бабушка что-то долго обсуждали. Но я особо не прислушивалась. Я думала о своём. Мне хотелось умереть.
«Иди, ложись на мою постель. Вместе спать будем», - войдя в большую комнату, где я сидела у стола, -  сказала бабушка.  Довольная, я отправилась под ситцевую занавеску на кухню, на бабушкину кровать.  Утром проснулась  жива и здорова. Не заболела. Даже не чихала. Жить с того дня я стала у бабушки.

История третья Королевский матрас.

Однажды во дворе появился станок на толстых ножках. На нём - железный штырь с ручкой. На штыре - два деревянных конуса с прорезанными извилистыми углублениями.
На толстую часть конуса приделывалась прочная металлическая проволока.  Дядя Тима медленно накручивал  проволоку на конусы с помощью ручки. Проволока послушно ложилась в спиральные углубления, превращаясь в пружину для матраса. Деревянные конусы вынимались из  получившейся пружины. Дядя Тима называл конусы болванками.
Готовая пружина оглядывалась со всех сторон. Дядя Тима сжимал её сильными руками. Он говорил довольным голосом: «После работы недели за две сделаю тебе, Тарзанище, королевский матрас. Будешь прыгать на нём до потолка».
Процесс изготовления матраса до сих пор стоит перед глазами.
Готовые пружины скреплялись ровными рядами  бечёвкой и помещались в деревянный каркас.
Сверху пружин клали потник из овечьей шерсти, и вся конструкция обшивалась мешковиной.
Ох, как я ждала момента, когда можно было испробовать матрас и попрыгать на нём до потолка. Как ждала, когда лягу спать на свою собственную кровать.
Прыгали на матрасе вдвоём с Лёлькой. Она, как пушинка, подлетала почти до потолка. Я – пониже.
Позволили нам поскакать на матрасе только несколько минут.
Дядя Тима заявил: «Всё, шпана, хорошего – помаленьку!»
Два раза дядя команды повторять не любил.
На улице мы с Лёлькой рассказывали своей компании, как подлетали на матрасе до потолка.
На матрас приходили смотреть соседи.
Многие мужики взяли за основу нехитрое изобретение дяди и наладили себе   "королевских матрасов».
Я долгое время была уверена в том, что королевы спят именно на таких матрасах.

История четвёртая. Враги.

Там, где речка из ельника выбегала на вольное пространство, был колхозный луг. На лугу стояло всего три дома. В них жили наши враги – семья Кувшинкиных и их родня, тоже Кувшинкины. Кувшинкины все мордастые, рыжие. Жили они богато -  держали много коров, коз, свиней. Вся живность паслась свободно на колхозном лугу, нагуливала жир и мясо. Отец Кувшинкин не позволял чужой скотине заходить на луг.
Наша скотина – две козы и козлята - не понимали запретов и убегали в колхозный луг. У меня было поручение – следить за козой Галкой, чёрной, с загнутыми рогами и большим выменем, чтобы она не увела козлят на луг.
Мне надоедало наблюдать за Галкой.
- Ты заигрываешься,- говорила бабушка, - а коза нахальничает на лугу.
- Ничё я не заигрываюсь, - упрямилась я и поглядывала на Лёльку, ожидающую меня на улице.
Эта зловредная коза стала причиной нашей постоянной вражды с девчонками Кувшинкиных.
Завидев козу на запретной территории, рыжие Кувшинкины начинали с улюлюканьем гонять её и козлят. Коза тяжело дышала, а большое вымя трепыхалось из стороны в сторону, царапалось о кусты. Из сосков во все стороны брызгало струями молоко. В такие минуты я плакала и жалела Галку. Я ненавидела Кувшинкиных и
 расплачивалась с ними незамедлительно.
Я кричала со своей стороны речки: « Рыжие, бесстыжие! Кувшинкины проклятые! Кувшинкины треклятые!»
  Хитрые и вредные  Кувшинкины не умели орать. Они кидали в нас речным песком и грозили кулаками.
К моей дразнилке присоединялись Лёлька и Райка, и мы в три голоса орали через речку обидные слова.


История пятая. Школа.

С Лёлькой в школу мы пошли в один год и сидели вместе до третьего класса.
Помню, в первом классе меня назначили дежурной. Я раздавала подписанные учительницей тетради, потому что одна из немногих пришла в школу читающей.
Прочитав Лёлькину фамилию на тетради, – Сладкова, - споткнулась на имени – Лена.
- Екатерина Михайловна, - закричала я, - она же Лёлька, а тут написано - Лена.
- Лёлька она на улице, а здесь она Лена, а полное её имя Елена, - объяснила учительница.
Я так удивилась!
- Вот ты дома Варька, а тут ты - Варя, полное твоё имя – Варвара.
Это я знала давно. Если мною дома были недовольны, говорили: «Варвара, смотри, ты у меня получишь! Варвара, марш в магазин за хлебом! Варвара, пора за уроки!»

Шестая история. Снежная королева и Кай.

Через неширокую речку переброшены бревна. Это мост. Под ним всегда прохладно. Летом под мостом росла злая осока, резавшая наши босые ноги в кровь, а поздней осенью, когда вода начинала замерзать, осока превращалась в сказочное царство. На каждом остром стебельке намерзали сосульки замысловатых форм и объёмов.
Лучи солнца пробивались сквозь щели между брёвнами и переливались на сосульках разноцветными блёстками.
Мы спускались с Лёлькой под мост, и я начинала фантазировать. К этому времени я прочитала много раз сказки Андерсена, подаренные дядей Тимой.
Лёлька читать не любила, зато слушала меня, а я с упоением врала и подсочиняла к сказкам Андерсена свои сюжеты.
Я была Снежной королевой. Оставляла Лёльку под мостом, сама забиралась на мост - мой трон. Командным голосом приказывала: « Кай, собирай слово «вечность»!
Бедная Лёлька в драных рукавичках отрывала сосульки вместе с осокой и выкладывала на холодной земле - ВЕЧНОСТЬ.
Лёлька была моим Каем. Герду я исключила из сказки, потому что вторая моя подружка Райка на Герду совсем не походила. Райкина бабушка не отпускала Райку в сомнительные походы со мной.

История шестая. Окончание истории про войну с Кувшинкиными.

Летом из-за моста мы ссорились с Кувшинкиными. Нам с Лёлькой нравилось мыть и скрести брёвна моста до чистоты.
 Хорошо помню процесс мытья некрашеных половиц в доме. Сначала на них лили горячую воду и натирали голиками – жёсткими вениками, затем начисто промывали ветошью, и только потом насухо вытирали тряпками, меняя без конца воду. После помывки половицы блестел живым теплом. В доме пахло разопревшей ветошью и деревом. Когда пол высыхал, по нему ходили босиком. Чистые доски приятно щекотали ноги.
Дома мне эту работу выполнять не разрешали, да и не очень-то хотелось, а на брёвнах мы с Лёлькой хозяйничали с удовольствием. Мыли, скоблили, подражая взрослым, два  наших бревна. Люди, ходившие через бревенчатый мост, видя наши старания, хвалили: «Какие хорошие невесты растут!» И мы старались.
Кувшинкины долго смотрели на наши старания и после брались за свои брёвна. Но то ли брёвна с их стороны были другого качества, то ли руки у них были косые, но их брёвна оставались тёмными, а наши желтели мягким светом – любо-дорого!
Однажды завистливые Кувшинкины измазали наши брёвна грязью. Война вступила в новую стадию. Я видела, как дядя Тима смазывал чёрным вонючим дёгтем колёса тележки. Я потихоньку отложила в баночку дёгтя, и вечером мы с Лёлькой извозили брёвна Кувшинкиных дёгтем так, что он остался там, наверное, на всю жизнь.
Мы росли, взрослели. Неприятие Кувшинкиных, слава Богу, не обрело новых, более обидных форм. Однако мы никогда не дружили с ними и не здоровались.

История восьмая. Динка-дурочка.

Если с Лёлькой мы проводили все дни на улице, то с Райкой играли у нас.
В большой комнате в углу стояла кадка с цветком роза. Это был вовсе не цветок в моём понимании, а целое дерево. Зимой и летом на нём расцветали пунцовые розы. Цветы без запаха. Они висели на ветках, будто их кто-то туда прикрутил проволочкой. Цветы казались искусственными. Мне больше нравились резные тёмно-зелёные листочки на ветках розы. Они напоминали листочки моей берёзы. Я здоровалась с веточками деревца и шептала: « От мороза прибежали на розу? От зимы прячетесь? – Хвалила листочки: Молодцы! У бабушки теплее».
Бабушка, замечая мои разговоры с розой, ворчала: «И кто тебя шептаться со всякой скотинкой и травинкой научил? Будешь походить на Динку-дурочку!»
Динка-дурочка – жительница посёлка. Рассказывали, что в детстве её ударило молнией. С той поры она больше мычала, иногда что-то шептала и нечленораздельно говорила. Это была высокая худая женщина с косичками, заплетёнными в яркие ленточки. Её мать утверждала, что если не было в косичках ленточки, Динка устраивала истерику и чётко выговаривала: «Дураки!»
Динка ходила по улицам, принимала угощения, шепталась с деревьями и гладила деревенских собак, отдавая им часть угощений. Мальчишки иногда принимались дразнить Динку, но собаки, ходившие за ней по пятам, быстро отваживали негодников.
После бабушкиных предсказаний я старалась шептать поменьше, чтобы не походить на Динку.

История девятая, последняя. Кукла и кожаный куб.

За кадкой с розой мы располагали игрушки. У Райки была кукла с целлулоидной головой, пришитой к твёрдому тряпичному телу. На голове у куклы нарисованы волосы, волнистые, блестящие, светло-коричневого цвета. Лицо куклы блестело. На нём красовались тёмные брови и синие глаза. Красные губы тоже блестели. На кукле - платье с тоненькой полоской кружавчиков, а на пришитых ногах -  туфельки с тонким ремешком, сделанные их такого же материала, как голова. Райка хвасталась своей куклой.
Моя кукла была другой. Её сшила бабушка. Прямоугольный льняной мешочек, набитый ватой, перетянутый поясочком – талия куклы. Сверху пришит овальный мешочек – голова. Имелись пришитые руки и ноги. Тряпичная кукла ежедневно подвергалась внешним изменениям. Я превращала куклу то в принцессу, то в деревенскую девчонку, то в дочку. На голове куклы пришиты длинные шерстяные нитки, распущенные из вязаного носка. Их можно было заплетать, укладывать в причёску. На лице куклы можно было подрисовать брови, ресницы, подкрасить красным карандашом губы.
Однажды мы с Райкой рассорились. Она взяла мою куклу и измазала ей щёки химическим карандашом.
 - Твоя  кукла - вылитая Динка-дурочка, - сказала она.
 - Ты сама Динка-дурочка, - орала я. Мы разодрались и свалили на пол кадку с розой.
Спас любимый дядя Тима. Он в это время зачем-то зашёл в большую комнату и, увидев наши попытки восстановить всё, как было, поставил кадку на прежнее место. Нам скомандовал: « Грузи землю на место, неси веник и совок, подметай, чтобы комар носу не подточил!»
Ночью мне приснился страшный сон: дядя Тима точит напильником длинный нос у огромного красного комара.
Этой ночью я сильно заболела. У меня поднялась температура. Меня отвезли в городскую больницу с почечными коликами.
Уколы, больничные коридоры, палаты, запахи лекарств и боли преследовали меня очень долго. Мне снился огромный кожаный куб. Он медленно катился на меня с крутой горы, придавливал к земле горячей тяжестью. С большим трудом я выбиралась из-под куба. После продолжительной болезни и операции на почках я распрощалась с детством.

Валюша, заканчиваю своё послание. Жду весточки от тебя и хочу добавить, что моё взрослое окружение и мои детские друзья, безусловно, стояли у истоков моих дальнейших жизненных поступков, свершений и поражений.
Я им всем благодарна.
 Жду от тебя письма и твоих воспоминаний о деревенском детстве.
 Варвара