Крем-Сода

        У каждой жизненной поры  свои любимые маршруты,  свои любимые места.  В раннем  детстве моем  одним  из них  был велотрек на улице Камо,  прежней Великокняжеской.               
        Выцветшие голубые скамейки  поднимались там ряд за рядом к вершине трибуны.  Наверху,  сбоку от нее,  находилась небольшая площадка, покрытая асфальтом и огороженная низенькой балюстрадой.               
        Мне нравилось бегать  меж пустыми всегда рядами,  смотреть на разноцветные майки велосипедистов,  наворачивающих круг за кругом,  на приземистый белый домик,  откуда они выводили своих железных коней.  Мы жили неподалеку - улица наша начиналась почти напротив трека - и еще дошкольником меня приводила сюда бабушка.  Соревнования  происходили редко,  чаще мы просто "дышали воздухом", наблюдая за тренировками, и замирали,  видя,  как почти параллельно земле ложатся фигуры гонщиков на виражах.               
        Другим любимым местом был парк Муштаид.  Большой когда-то,  гораздо больше нынешнего,  он выходил прямо к реке.  Не существовало тогда еще ни Музкомедии,  ни проезда к Набережной,  да и сама Набережная появилась позже.  Но Детская Железная Дорога уже работала,  и далеко разносились пыхтение паровозика и его короткий гудок,  когда почти игрушечный поезд подходил к повороту.               
        Муштаид,  Ботанический Сад,  Комсомольская Аллея - все это  случалось редко,  по выходным.  А в будни прогулки обычно  совмещались с покупками,  и посещение Голубого Гастронома заканчивалось небольшим праздником:  мы ели пончики с заварным кремом в кондитерской "у милиции"  и запивали их какао,  сидя в черных квадратных кожаных креслах.  Какао я не любил,  особенно пенку.  Не любил я, вернее, боялся и директора этой кафе-кондитерской,  человека милейшего; но лицо его, пораженное какой-то ужасной опухолью,  пугало меня.               
        А он иногда подходил к нашему столику. Ему нравилась бабушка - она, впрочем,  нравилась всем без исключения,  такой веселый и общительный был у нее нрав.  Улыбчивая и дружелюбная,  она привлекала к себе людей,  и даже мрачные начинали в ее присутствии улыбаться. "Легкий характер" - говорили про нее, и только потом убедился я,  какая это вообще редкость - по-настоящему легкий характер.               
        Мы доедали свои пончики, и меня вели,  в качестве компенсации за какао,  в "Воды Лагидзе",  те, что находились рядом с кондитерской,  напротив  Гастронома. "Тархун" я тогда не любил - слишком терпкий, специфический. "Грушевый" казался мне приторным. А вот "Мяту" и "Лимон" я пил с наслаждением. Но все-таки самым любимым из Лагидзевских напитков была для меня  "Крем-Сода".  "Крем-Сода" - это именно вкус моего детства.  Потом она куда-то исчезла.  Почему?   Никто не мог мне объяснить этого - почему вдруг исчезают привычные вещи,  любимые лица,  и жизнь,  постепенно меняясь,  подходит к тому барьеру,  за которым остаешься ты сам,  вместе с "Крем-Содой",  пончиками,  бабушкой и велосипедистами в разноцветных майках.  А то, что начинается позже - это, конечно, тоже жизнь, но уже как бы не совсем твоя, к которой надо привыкать долго, и она тоже вдруг оборвется - так же предсказуемо и,  вместе с тем,  неожиданно.               
               
        Уже студентом  зашел я снова в знакомый магазин вод,  все на том же месте на Плехановской,  напротив Голубого гастронома.  Продавщица, немолодая седая полная женщина,  посмотрела на меня вопросительно.               
               
        - "Крюшону"! - попросил я.               
               
        - Нету!               
               
        - Ну, тогда "Крем-Соды"!            
               
        Она засмеялась и сказала, что я слишком молодо выгляжу, чтобы помнить те времена - времена "Крюшона" и "Крем-Соды".               
               
        - Что Вы! - возразил я, - я даже паром у Технической улицы помню!               
               
        И вдруг почувствовал, что не только детство мое осталось в далеком прошлом, но и юность, оказывается, уже позади.