Эмик

        Бабушка умерла неожиданно. С утра она собиралась на рынок - уже надела свой выходной костюм из черного крепдешина. Как вдруг со словами "Мне плохо!" повалилась на стоявший у кухни старый сундук с выпуклой, обитой медными полосами крышкой.               
        Мне было ее не поднять.  Я бросился за мамой; вдвоем мы с трудом  дотащили бабушку до кровати.               
        Два дня она не приходила в сознание.  Я приносил черные кислородные подушки из аптеки на Кирочной.  Отворял  парадную  одному  врачу-профессору, другому...  Бабушка бредила: "Гебен зи мир, битте, ди кухен!" - лучшие дни,  дни ее молодости,  Венские Кофейни,  сидящий за соседним столиком  Кальман  оживали вновь  перед нею - "Дайте мне, пожалуйста, пирожных!"...               
        На третий день она скончалась.  Хоронили ее на Старом Кукийском кладбище,  рядом с отцом,  моим прадедом.               
        У глубокой свежевырытой могилы почему-то всем распоряжался Эмик, папа моей сводной кузины. Что-то громко говорил соседям, давал указания могильщикам.               
        - Подойди, поцелуй в последний раз бабушку! - услышал я вдруг его слова.  Я не мог пошевелиться.  И уж тем более целовать мертвую бабушку,  бабушку, которую столько раз целовал - веселую, теплую, живую.  Я чувствовал, как у меня дрожат губы и старался,  раз уж не мог сделать то,  о чем просили, вежливо улыбнуться.               
        - Ты еще маленький, -  вышел из положения Эмик,-  не понимаешь,  какое горе пришло в твою семью,  кем была для тебя бабушка.               
        Я не был маленьким. Мне было почти четырнадцать. И я прекрасно знал, кем была для меня бабушка. В жизни я никогда еще так не желал, чтобы человек наконец заткнулся.  А он говорил, говорил.  Говорил на поминках.  Говорил, когда через сорок дней все собрались снова: подруги бабушки, соседи, родня.               
        - Сейчас,-  вещал он, - я частично снимаю траур с этого дома.  Нет, конечно не смех, но улыбка - улыбка может снова появится в этой осиротевшей семье...               
        Я слушал,  но теперь,  когда,  оказывается,  было уже можно,  не улыбался.               
        Он с детства слыл смышленым  подростком - Эмик.  Хорошо разбирался в моторах, пошел в летную школу.  А когда появились первые реактивные ТУ-104, попросился в Ульяновск, на курсы.  И вскоре стал командиром.               
        Длинное узкое лицо, усы щеточкой - он был похож на Мимино - тем более в летной форме. Правда, до фильма Данелия оставалось еще лет тридцать.               
        Ему везло.  Вернее, он "умел жить".  Еще в старой квартире в Собачьем переулке,  на втором этаже дома,  где внизу под лестницей жила известная на весь квартал старушка-кошатница, обе комнаты их были вечно заставлены чемоданами, коробками, сумками: Эмик спекулировал. Возил из Москвы, куда ежедневно летал его самолет, одежду, обувь, все, что можно было перепродать и покупал, покупал...            
        Сначала мотоцикл, потом "Волгу".  Огромную квартиру на углу Пекина и Будапештской.  Рояль "Стейнвей" в гостиную, пианино "Беккер" - в комнату Иры.  Никто, правда, на них  никогда не играл.  На кухне -  и это в конце  50-х! - сверкала американская посудомоечная машина. - Единственная в Городе! - комментировал Эмик, - машина, с которой ловко управлялась прислуга, нанятая для нигде никогда не работавшей жены.               
        Это было время его успеха.  В жизни не читавший книг,  ни разу не побывавший в Филармонии, он добился того, что к нему в гости пообещал заехать Ван Клиберн.               
        После московского триумфа Клиберн не раз приезжал с гастролями. Из Москвы в Тбилиси он летел на Ту, попросился в кабину, к пилотам. Эмик, зная, кто его пассажир, даже предложил ему посидеть в командирском кресле. И пригласил к себе в гости.  Товарищи испуганно перешептывались - не вышел бы какой-нибудь скандал:  с одной стороны, конечно,  Лауреат,  но с другой - все-таки американец... Эмик,  ловкий политик, отвечал: "ПУСТЬ ВИДЯТ, КАК ЖИВУТ СОВЕТСКИЕ ЛЮДИ!".               
        Что могло задеть, ранить такого человека?  Он, конечно,  был в курсе, что любимая жена спит с его же собственным  братом.  Но ведь не брат, а он дарил ей брильянты!               
        Однако при встрече стали отворачиваться соседи. И даже дочь мечтала вырваться из его - такого благополучного - дома.               
        У нас оставались общие знакомые. Однажды я встретил одного из них, старого своего соседа, увидел его на Плеханова, в уютном кафе "Под милицией".  Сосед, тот самый,  которого обобрал  Сергей Ражденович, директор винзавода,   казался очень взволнованным,  почему-то часто озирался и за какао с пончиками рассказывал:               
        - Я заметил его во Внуково,  когда ждал очереди у стойки регистрации - возвращался в Тбилиси с товаром.  Ты знаешь,  я ведь тоже приторговываю... Вижу - Эмик!  Он так обрадовался встрече со мной:               
        - А у меня,- говорит,- отменили рейс. И просит: - Не окажешь ли услугу? Надо передать саквояж нашему общему знакомому, он должен был встречать меня в аэропорту, в Тбилиси.               
        - У меня было много своих вещей,  но я, конечно, согласился.  Хотя саквояж оказался немаленьким.  В Тбилиси отдаю его и вдруг знакомый этот,  ну, что должен был встретить Эмика,  спрашивает:               
        - Сколько тебе причитается за услугу?               
        - Я даже оторопел:  разве можно говорить о деньгах, когда помогаешь знакомым?               
        А тот уточняет: - Все-таки это немалый риск - провезти сто тысяч долларов!               
        - Господи!  Разве я знал, что везу валюту?! И разве, если бы знал, согласился?! Да  за такую сумму - однозначно, расстрел! Как он мог? Как он мог?!...               
        Вскоре Эмик умер. Даже сейчас, спустя почти полвека, я не знаю точно, отчего, когда это случилось. Мы потеряли друг друга - я и Ира, его дочь - еще тогда,  в те дни, когда умирала бабушка.               
        А встретившись снова в этой,  не второй даже,  а в четвертой  уже жизни,  не знали,  о чем говорить.  Во всяком случае  не о нем же - об Эмике...               


Рецензии
И всё-таки Эмик остался в Вашей памяти, Александр...

Елена Полл   05.02.2018 11:13     Заявить о нарушении
Ира, из "Завидуешь?!", "Буфета" - его дочь, Эмика. Да, такой человек не исчезает бесследно. Вот только какой след оставляет он на Земле?

Александр Парцхаладзе   08.02.2018 17:11   Заявить о нарушении
Согласна.

Елена Полл   08.02.2018 18:29   Заявить о нарушении
Где- то прочла из новоявленных теорий психоаналитиков: заполняя мозг чужой жизнью вы проживаете эту жизнь. Продолжая думать о чужой жизни вы и живёте ( проживаете) чужой жизнью. Продолжая эту «теорию» и в тему: объявление - услуга: чищу память от чужих историй. И что останется живому человеку? Распорядок собственного дня?
Возвращаясь к рассказу; конечно, Иру нужно было расспросить об отце, как сложилась её жизнь? Но я боюсь, что Александр сейчас подскажет мне: а об Ире читайте в рассказах....X, Y, Z... не торопите, я дойду до них. Вот только, пожалуй, это первый ваш рассказ с таким отрицательно охарактеризованным ГГ. Что- то вы недоговорили.

Наталья Семененко   01.02.2022 17:44   Заявить о нарушении
Недоговорил? Я не пишу романов. Только такие вот осколочки Прошлого, которые могут сложиться в витраж, если я успею. А я хочу лишь одного - успеть написать обо всех, кого любил, не забывая и о тех, кто внушал иные чувства.

Александр Парцхаладзе   01.02.2022 17:56   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.