Сёмга под наркозом в трёх частях

Часть 1-я

Это сейчас сёмга продаётся на каждом углу, а лет пятнадцать назад купить её было почти невозможно (тогда говорили – «достать»). Вот тогда-то, в 2000 году, я и «загремела под фанфары» в нашу ведомственную больницу. Впервые в жизни мне предстояла операция, и как новичок, я до смерти боялась.

-Будем посмотреть, - пошутил хирург. Я собрала волю в кулак (получилось до смешного мало) и ответила, стараясь казаться беспечной:
-Да чего там смотреть, режьте, не стесняйтесь.

- Ого! – удивился хирург. – Все всегда плачут, просят обойтись как-нибудь без операции, а Вы… Вы, милочка, без ножа режете! – нечаянно скаламбурил хирург. Но мне было не до каламбуров, я устала – не столько от боли, сколько от неопределенности: что теперь будет? что меня ждёт?

- Мне всё равно. Чем скорее, тем лучше, - сказала я хирургу. – Всё же какой-то конец…
Хирург крякнул и сказал: «В понедельник».

– Это почему? Целых два дня ещё ждать? За какие грехи?.. – Мне вежливо объяснили, что ждать надо результатов анализов. «Если бы Вы регулярно в поликлинику ходили, тогда другое дело, хоть сейчас – на стол! А Вы там два года не были, явились только когда приспичило!» - в сердцах сказал хирург.

Пятничный раунд я проиграла.

…Субботу и воскресенье провела в палате (из меня выкачали на анализы всю оставшуюся кровь). Палата была на пятерых, и я выслушала немало историй о том, как плохо бывает после общего наркоза. А ведь мне предстояло – именно это! Но до операции оставалось ещё два дня, и их надо было прожить: ходить в столовую, спать, принимать лекарства…

Больница наша располагалась недалеко от Митинского кладбища (по этому поводу шутили все, кому не лень: нести недалеко) и построена была в виде буквы «Х» (не крестом, а именно «)(» с плавно закруглёнными сторонами, соединёнными в центре. На каждом этаже размещались два отделения, в середине общая столовая.

С противоположной от нас стороны располагался мужской коридор хирургии. Я с любопытством разглядывала сотрапезников и собратьев по несчастью. За ближним столиком сидели двое мужчин с переломами: у одного сломана нога, у другого рука. Переломы пока были в «шинах», обоим предстояло ставить штифт. Им было трудно встать, трудно сесть, и им помогали.

В воскресенье из двух «сломатых» остался один (ему уже поставили штифты, и он садился и вставал без посторонней помощи). Когда его спросили о соседе, мужчина не выдержал и расхохотался. Оказалось, у них с утра вымыли полы и вежливо предупредили: «Линолеум скользкий, не вставайте, подождите, пока высохнет». А этому, со сломанной рукой, – приспичило вставать! Он встал… поскользнулся, упал и сломал вторую руку.
Такой вот чёрный юмор.

Часть 2-я

Я слушала с тихим ужасом, машинально уминая банан. Кормили нас, как в санатории: на гарнир к бифштексам подавали тушеные баклажаны, на третье полагались фрукты, на полдник шоколадные конфеты и коржики, ужин был из трёх блюд, а вместо кефира на столах красовались яркие стаканчики с йогуртом. Но мне-то, сами понимаете, было не до еды: я ждала понедельника…

В понедельник выписали мою соседку, с которой я успела подружиться (горе, как известно, объединяет). Утром за ней приехал муж, которому она с волнением рассказывала, как я ухаживала за ней все выходные: подавала стакан с водой, смачивала под струёй воды носовой платок для компресса, выслушивала бесконечные жалобы. Потом её пригласили на завтрак (мне завтрак не полагался: перед операцией нельзя есть).

Из столовой соседка принесла два бутерброда с сёмгой и положила на мою тумбочку. – «Это тебе. Я два взяла – мой и твой. Когда есть захочешь, полакомишься»

- Вряд ли я сегодня – захочу, - отнекивалась я. Но бутерброды так и остались лежать у меня на тумбочке…

Ну, теперь расскажу об операции. Никакого чёрного тоннеля я не видела, и вообще ничего такого не было. Это мне – ничего. А врачам от меня досталось… Начала я с того, что сцепилась с анестезиологом (уже лёжа с иглой в вене).

- Закрой глаза. Когда закружится голова, скажешь.

- Если я закрою глаза, то как же узнаю, что она кружится? Нет уж, я лучше так, с открытыми полежу. А вы не начинайте пока!

- Да никто и не собирается начинать! Мы ж не звери… А глаза всё-таки закройте, - перешёл на вы анестезиолог. И повернув, краник капельницы, скомандовал: «Быстро. Закрыла. Глаза!»
Я испугалась. Закрою глаза, они и начнут… А вдруг не усну ещё?!

- Разбежался, так я тебе и закрыла! Спешу и падаю!- объявила я наглому анестезиологу, понимая, что этот раунд тоже мною проигран.

Глаза закрылись сами собой, сердце гулко бухало, в голове разливался жар. Ффух! – выдохнула я. Господи, что ж так жарко-то? Я хотела попросить, чтобы открыли окно – и не успела…

Наркоз был цветным, с преобладанием розовых и сиреневых тонов На сей раз я была «в форме» и заказала мои любимые цвета. Только вот беда – я не ощущала привычной тяжести тела, словно его вообще не было. Был только – разум, который метался по сиреневым и розовым прямоугольным комнатам, которые ежеминутно менялись, расплывались, исчезали... Помню, что я отчаянно пыталась понять, кто же я теперь. (вопрос «где?» не стоял: для женщины важнее всего знать, как она выглядит. Даже под наркозом)

- Ну, смотри, - сказал кто-то. – И я увидела себя, лежащую. И врачей увидела. Почему-то их было трое. А я была над ними и видела всё сверху. – «Трое на одного, значит? Нечестно» подумала я.

- Рот! Рот ей закрой, - сказал кто-то. В воздухе возникли ярко-красные губы («помада прикольная, вампирская, я такую не ношу»)– и впечатались в мой рот.

«Ну и пёс с вами, и так проживу».

Разум игнорировал наркоз и работал на удивление чётко. Я сделала нехитрые выводы: на работу ходить не надо, от визитов к стоматологу я избавлена навсегда, за билет в автобусе платить не надо… Плюсов много. А минус один: я не смогу вести прежнюю жизнь, встречаться с друзьями… да много чего не смогу.

Минусов оказалось много. Но я смотрела на жизнь с оптимизмом, и плюсы перевесили. Ну и что ж, что я стала бестелесной невидимкой? Зато я могу летать! Первым делом полечу в ресторан «Прага», покружусь над тортами и над чёрной икрой… Хоть понюхаю! А потом махну на Эгейское море. Буду парить над водой и нежиться в жемчужной пене. Знай наших!

Когда я уже смирилась с моей новой ипостасью и даже научилась извлекать из ситуации удовольствие, я вдруг… тяжело ухнула куда-то вниз. И очутилась в своём, вероломно преданном мною теле. Значит, будет всё как было?
Ну и ладно.

Часть 3-я

Очнулась я уже в палате. Правую руку неприятно покалывало: я лежала под капельницей. На моём животе была грелка со льдом («Придумают же такое! Садисты!»), и неприятно ныло. Ничего, терпеть можно, главное – всё уже позади!

Я шевельнула головой – и ухнула в морскую пучину. Шевельнула ещё раз – и вознеслась на гребне гигантской волны на страшную высоту. «Штормило» прилично, и я развлекалась, перекатывая голову по подушке туда-сюда и качаясь на этих страшных качелях. Я обожала шторма, а тут повезло на волнах покататься…

-Как Вы, ничего? – спросила женщина с кровати напротив, и я с сожалением оставила «развлекуху».

- Не знаю я… Голова чего-то кружится.

- Может, Вам водички дать? У Вас на тумбочке стакан, я подам, - заторопилась женщина.

- Спасибо, лежите, я сама – поблагодарила я и, повернувшись к тумбочке лицом (качка была страшная, но я вцепилась пальцами в матрац и удержалась на кровати), узрела давешние бутерброды… Вода была тотчас забыта. Рот наполнился слюной, я протянула руку к тумбочке и – о счастье! – дотянулась…

И тут в палату вошла медсестра. «Что вы делаете?!» - патетически воскликнула она, и головы обитателей четырех остальных кроватей повернулись в мою сторону. Все воззрились на меня, а я испуганно лепетала что-то насчет капельницы, к которой была прикована моя правая рука. Левая, свободная, тем временем дотянулась до тарелки и хищно схватила вожделенный бутерброд.

Медсестра смотрела на бутерброд остановившимися глазами. «Тоже, наверное, хочет» - решила я и кивком (волна тут же подхватила меня и подбросила вверх) показала на оставшийся бутерброд: «Хотите?»  Сестра помотала головой, отказываясь, и спросила испуганным голосом:

- Вы что, сейчас есть будете?

- А что, нельзя ещё? –  Нет, почему нельзя, можно… если сможете.

Не слушая больше медсестру, я наслаждалась сёмгой. Она оказалась подкопчённой и таяла во рту, оставляя дивное послевкусие. Прижмурив от удовольствия глаза, я медленно жевала, растягивая удовольствие и наслаждаясь деликатесной рыбкой. Вот уж не думала, что в нашей больнице кормят копчёной сёмгой, да еще с зелёными оливками. (впоследствии выяснилось, что сёмгой больных угостили в связи с праздником (было двенадцатое июня). Пару раз меня сильно качнуло (головой пошевелила), но сёмгу из зубов я не выпустила.

Медсестра, закончив необходимые манипуляции, из палаты, однако, не ушла. Стояла у двери и смотрела на меня. В глазах её застыл страх. Покончив с бутербродом, я облизнулась и потянулась за вторым. Смерив медсестру укоряющим взглядом (и чего уставилась?), я спросила: «Вам что-нибудь нужно?»

- Нет, нет, ничего не нужно, Вы кушайте… Я подожду. А то вдруг Вам плохо будет!

- От сёмги?! Да Вы с ума сошли! Она же во рту тает, а я не завтракала с утра, да и вчера не ужинала почти… не до того было.

Медсестра почему-то засмеялась, а за ней вся палата. Мне объяснили, что после наркоза всех всегда тошнит и состояние такое, что не только есть, жить не хочется! Я молча жевала и думала: «Во врут! И не краснеют даже!»

Выписывалась я «под звуки марша»: меня пришли проводить хирург, вреднюга-анестезиолог и болтливая медсестра, которая раззвонила на всё отделение, как я, не отойдя ещё от наркоза, трескала за обе щеки.
Глаза у всех троих смеялись, и я простила им всё.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЦИКЛА http://www.proza.ru/2015/04/21/1631