Виноват ли Дантес в смерти Пушкина? 4

                ТАЙНАЯ ВСТРЕЧА.
 
                Итак, состояние духа Пушкина отвратительное. А тут еще Дантес путается под ногами со своей безумной страстью к Наталье, добавляет масла в огонь. Француз от любви к Наталье был уже в штопоре, и вырулить из этого штопора самостоятельно не мог. Отец Геккерен прилагает все усилия, чтобы спасти сына. Опытный дипломат понимает, какой катастрофой может кончиться эта безумная страсть, и лихорадочно ищет способы, чтобы разорвать связь сына с женой поэта. Он пытается женить его на богатой красавице княгине Марии Барятинской - не получилось. Вот что записала в своем дневнике гордая Маша Барятинская: «...его отвергла г-жа Пушкина, поэтому он и хочет жениться. С досады!».

               Дантес получил от ворот поворот. Тогда Геккерен  потребовал, чтобы Дантес написал письмо Наталье, в котором «он заявлял, что отказывается от каких бы то ни было видов на нее». Под давлением отца, Дантес пишет это письмо. Это подтверждает письмо Геккерена  министру Нессельроде, написанное во время суда над Дантесом: «Г-жа Пушкина... могла бы дать удовлетворительный ответ (суду. - Н.К.), воспроизведя письмо, которое я потребовал от сына, - письмо... в котором он заявлял, что отказывается от каких бы то ни было видов на нее».
            
               Умом Дантес тоже понимал, что надо как-то вырвать из сердца Наталью, но сердце активно сопротивлялось, и он вынужден был опять положиться на помощь отца.  Еще раньше, когда Геккерен был в отъезде, Дантес писал ему: «Короче, мой дорогой, это одержимость, которая никак не покинет меня, которая засыпает и просыпается со мной, - это страшное мучение». «... только ты сможешь мне помочь ... итак, скажи мне, что мне делать? … ничего не приходит на ум, кроме нее, я бы мог говорить о ней всю ночь напролет».
 
               Это был уже вопль о помощи. Дантес понимал, что сам он обуздать эту стихию страсти уже не сможет, и стал искать спасения у отца. В другом письме он пишет отцу: « ... я все еще безумно влюблен в нее; но сам Бог пришел мне на помощь: вчера она потеряла свою свекровь, так что ей придется оставаться дома по крайней мере месяц, и поскольку мне будет невозможно ее видеть, я, вероятно, освобожусь от этой ужасной внутренней борьбы – пойти к ней или нет? – которая возобновляется всякий час, когда я один, и признаюсь, что последнее время я боялся оставаться дома один и старался постоянно выходить ...».
 
               Как видим, Дантес пытался бороться со своей страстью. Он даже «боялся оставаться дома один и старался постоянно выходить», чтобы отвлечься и не думать о своей возлюбленной. Но в этой борьбе он, к сожалению, терпел одно поражение за другим.  Как после этого можно заявлять, что «у него не было никакой любви»? (Ободовская И., Дементьев М. «После смерти Пушкина», изд. «Советская Россия», 1980 г.)

               Геккерен всячески наставлял своего приемного сына, чтобы тот набрался силы воли и вел себя с женой Пушкина ровно, не подавал никакого повода, ничем не выдавал свою страсть. Легко сказать, но как сделать, как не выдать эту свою страсть? От одной только очаровательной улыбки Натальи, все  волевые предохранители Дантеса превращались в пепел. Однажды осенью, (16 октября 1836 года) на приеме у Вяземских он попытался быть ровным, равнодушным к своей возлюбленной и вот что из этого получилось.
 
               «Мой дорогой друг, - письменно отчитывается Дантес перед отцом.  -  Вчера случилось так, что я провел вечер наедине с той самой дамой, и когда я говорю наедине, я подразумеваю, что я был единственным мужчиной, по крайней мере, целый час, у княгини Вяземской, ты можешь себе представить то состояние, в котором я был; наконец я призвал все свои силы и честно сыграл свою роль и был даже довольно счастлив. Короче говоря, я играл свою роль до одиннадцати, но тогда силы оставили меня, и на меня нахлынула такая слабость, что у меня едва хватило времени выйти, и только на улице я начал плакать, как настоящий глупец, что в любом случае было большим облегчением, потому что я был готов взорваться; и, вернувшись домой, я обнаружил сильную лихорадку и не мог спать всю ночь и мучительно страдал, пока не понял, что схожу с ума...».
 
                Да, на вечере Дантес «призвал все свои силы» и попытался выполнить волю отца, держаться с Натальей ровно, но сил хватило только на час. Выскочив на улицу, он стал обливаться слезами. После этой встречи он слег, и до 27 октября отсутствовал на службе по причине болезни.
 
               Он действительно сходил с ума, и об этом говорит дальнейшее содержание письма, где он просит отца поговорить с Натальей, разжалобить ее его болезнью и уговорить ее встретиться с ним. Он даже составил отцу целый план такого разговора, который закончил словами: «Я прошу еще раз, мой дорогой, помочь мне. Я отдаю себя полностью в твои руки, потому что, если это будет продолжаться без того, чтобы я понимал, к чему это меня ведет, я сойду с ума. Ты мог бы даже напугать ее, чтобы заставить ее понять...(дальнейшие слова этого предложения Дантес тщательно зачеркнул, и поэтому неизвестно, чем он хотел напугать Наталью. Может быть своей кончиной от любви к ней? – НИК.). Прошу простить мне беспорядочность этого письма, но ручаюсь, что такого никогда еще не случалось; голова моя пылает, и я болен, как собака».

               Можно ли осуждать Дантеса за такую безумную любовь? Видно было, что он нуждался тогда в лечении, а не в осуждении.
               Страдания Дантеса не могли не повлиять на чувства отца, и из жалости к сыну опытный дипломат Геккерен тоже начинает терять рассудок. Он совершает грубейшую ошибку – соглашается выполнить просьбу Дантеса. Да и как тут не согласишься, если перед тобой сын вот уже год сходит с ума от любви, и все идет к тому, что эта безумная страсть может привести его к летальному исходу. Он, наверное, готов был накинуть Наталье на голову мешок, как в кинофильме «Кавказская пленница», и дрыгающую и извивающую притащить ее Дантесу. О том, что Геккерен согласился быть посредником, мы узнаем из письма Пушкина. Через месяц он напишет Геккерену:
 
               «Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о вашем сыне… вы говорили, бесчестный вы человек, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните мне моего сына».

               Пушкин в письмах часто наставлял жену, чтобы она не кокетничала. Он прекрасно знал, что красота и кокетство бьют мужчину  наповал, а если сюда добавить еще и ум, то мужчины становятся невменяемыми, рабами. А ум у Натальи был. Она получила прекрасное образование: знала французский, изучала немецкий и английский языки, хорошо играла в шахматы, писала даже стихи. Как-то она попыталась показать свои стихи Пушкину в письме к нему, но муж к ним отнесся весьма прохладно: «Стихов твоих не читаю. Черт ли в них; и свои надоели. Пиши мне лучше о себе, о своем здоровье».
 
               Пушкин беспокоился за красавицу жену, и это беспокойство выражалось в его письмах. Он предупреждал ее, чтобы не кокетничала, особенно с царем, что кокетство «почитается признаком дурного тона. В нем толку мало». В качестве примера, он приводил ей басню Измайлова о Фоме и Кузьме, где Фома накормил Кузьму селедкой и икрой, а когда Кузьма стал просить пить, Фома не дал. Кузьма и прибил Фому. Нравоучение этой басни таково: Красавицы! Не кормите селедкой, если не хотите пить давать; не то можете наскочить на Кузьму.
 
               Наталья явно перекормила Дантеса «селедкой», а когда он потянулся «пить», она ему – пардон!  «но я другому отдана, и буду век ему верна». Все же встреча с Натальей, о которой так слезно просил Дантес, состоялась после его выздоровления в промежутке между концом октября и началом ноября. Раньше исследователи жизни Пушкина считали, что эта встреча состоялась в январе 1837 года, перед самой дуэлью. Однако Стелла Абрамович в своих исследованиях убедительно доказала, что встреча состоялась именно в конце октября – начале ноября 1836 года. Встретились Дантес и Наталья на квартире у подруги и дальней родственницы Натальи Идалии Полетики, побочной дочери графа Григория Строганова.
 
               На вопрос: как проходила эта встреча, высказано очень много догадок, предположений, мнений и т.д. До нас дошло мало сведений на этот счет. Дошедшие сведения  основаны на воспоминаниях близких Пушкину людей через много лет после дуэли.
 
               В конце века дочь Натальи от второго брака А.П.Арапова решила написать книгу о своей матери и стала собирать о ней сведения у еще здравствующих тогда современников Пушкина. Вот что ответила Араповой через 40 лет после гибели поэта сестра Натальи Александра Николаевна. Она была уже стара, и письмо за нее писал ее муж.

               «Старый Геккерен, - пишет муж Александры Николаевны, - написал вашей матери письмо, чтобы убедить ее оставить своего мужа и выйти за его приемного сына. Ваша мать ответила решительным отказом... Что же касается свидания, то ваша мать получила однажды от госпожи Полетики приглашение посетить ее, и когда она прибыла туда, то застала там Геккерена (Дантеса. – НИК.) вместо хозяйки дома; бросившись перед ней на колена, он заклинал ее о том же, что и его приемный отец в своем письме. Она сказала жене моей, что это свидание длилось только несколько минут, ибо, отказав немедленно, она тотчас же уехала».

               А вот как  эта встреча выглядит в пересказе княгини В.Ф. Вяземской, близкого друга Пушкина. Она присутствовала при смерти поэта и утешала его жену.
              «Мадам (Полетика. – Н.К.) по настоянию Дантеса пригласила Пушкину к себе, а сама уехала из дому. Пушкина рассказывала княгине Вяземской и мужу, что  когда она осталась с глазу на глаз с Геккереном (Дантесом. – Н.К.), тот вынул пистолет и грозил застрелиться, если она не отдаст ему себя. Пушкина не знала, куда ей деваться от его настояний; она ломала себе руки и стала говорить как можно громче. По счастью, ничего не подозревавшая дочь хозяйки дома явилась в комнату, и гостья бросилась к ней».

              Из этих воспоминаний  ясно одно: встреча, несомненно, состоялась. А тому, ползал ли там Дантес на «коленах» пред Натальей или размахивал пистолетом, грозя застрелиться, можно верить и не верить. Вот как прокомментировал эту встречу академик РАН Николай Петраков в своей книге «Последняя игра Александра Пушкина»:
 
              «Да, воистину, нужно быть очень простодушной женщиной, чтобы наворотить такое и думать, что ей поверят, особенно муж. Попробуем сначала разобраться в мелочах. Входит Натали в квартиру Полетики. Со своим ключом? Маловероятно, хотя чем черт не шутит. Предположим, открывает ей дверь прислуга или гувернантка. Последняя должна быть в курсе замысла хозяйки и иметь от нее инструкции, ибо надо не только встретить гостью, принять от нее верхнюю одежду, но и проводить в апартаменты, где затаился Дантес. Итак, гувернантка выполнила свою миссию и оставила участников свидания наедине. Откуда же вдруг появляется свободно разгуливающая по квартире дочь Полетики, которой, кстати сказать, в 1836 году исполнилось только три года? А где же гувернантка, обязанная оберегать конспиративную встречу? Что-то слабо верится в эту абракадабру. А пистолет! Смехотворно грозить убить себя в чужой квартире из-за того, что женщина не желает отдаться «здесь и сейчас». Дантес был достаточно опытным ловеласом, чтобы использовать руки и губы, а не размахивать пистолетом».

                Испепеляющая ирония. Но это мнение академика Н.Петракова, а теперь послушаем, что скажет про эту встречу через много лет сама Наталья Николаевна: «... сколько лет прошло с тех пор, а я не переставала строго допытывать свою совесть, и единственный поступок, в котором она меня уличает, это согласие на роковое свидание...».
                Об этом признании Натальи Николаевны, рассказала ее дочь от второго брака А.П.Арапова. Вполне возможно, что слова эти  действительно принадлежат Наталье. А если так, то никакой ловушки  и внезапности не могло быть, все было обговорено заранее, и Наталья  знала, куда и с кем шла на встречу.
 
               Итак, встреча состоялась. Что было на этой встрече, дала Наталья жаждущему после «селедки» Дантесу «попить» или нет, мы не знаем и, наверное, никогда не узнаем. «Распрямись ты рожь высокая, тайну свято сохрани».
 
              А вот академик  Николай Петраков проник в эту «рожь высокую» и узнал тайну: оказывается, Наталья давала «пить» на квартире у Полетики не Дантесу, а самому императору Николаю! А вот еще одна его версия, с которой трудно согласиться. Николай Яковлевич утверждает, что «Дантесу по цепочке: Николай-1 – Нессельроде – Геккерен дается указание инсценировать демонстративные ухаживания за женой Пушкина. «Супруги» (словом «супруги» Н.Петраков намекает на сожительство Геккерена с Дантесом. – Н.К.)  Геккерены взялись за организацию этой мистификации со всей обстоятельностью. Воспользовавшись (а может быть, специально организовав) краткосрочной поездкой Геккерена-старшего в Гаагу, они организуют два письма Дантеса (от 20 января и 14 февраля 1836 года) приемному папаше, в которых Дантес, практически цитируя любовные романы того времени, в банальных выражениях сообщает о некой «безумной любви» к замужней женщине, в результате которой он «совершенно потерял голову».
 
                Такое заявление трудно даже комментировать, настолько оно  бездоказательно. Причем заявляет  Николай Яковлевич все это, как факт, имевший место, без всяких там «может быть», «возможно», «мне кажется». Было, и точка! А было ли? А где доказательства?

                То, что царь был неравнодушен к Наталье – это неоспоримый факт, он сам в этом признавался: «...которую я искренно любил и теперь люблю как очень добрую женщину...», но чтобы всемогущий император опустился из-за женщины до подлой интриги, заговора – это уж слишком! Само высокое положение царя не вызывало такой необходимости опускаться до интриг, заговоров и т.п., он и без этого имел все, что хотел, а придворные дамы в очереди толкались, чтобы лечь под императора.
                «Для придворных красавиц, - писал П.Е.Щеголев, - было величайшим счастьем понравиться монарху и ответить на его любовный пыл».

                Опираясь на документы, которые мы знаем, можно сделать вывод, что никакого заговора не было, и Дантес сознательно не исполнял роль марионетки царя. Что же касается утверждения или намека на сожительство Геккерена и Дантеса, то здесь тоже все построено на догадках, и на стремлении выдать желаемое за действительное. Слухи такие были, но если верить слухам и домыслам, то выходит, что и Пушкин сожительствовал с сестрой жены Александриной, и ревновал он не Наталью к Дантесу, а Александрину, которую он любил, и которую Дантес якобы хотел увезти во Францию, и то, что во время дуэли на Дантесе была кольчуга и, что в Пушкина стрелял не Дантес, а снайпер, и что младшая дочь Пушкина вовсе не дочь Пушкина, а дочь царя и т.д. и т.д.
 
                Некоторые пушкинисты в качестве доказательства сожительства Геккерена с Дантесом приводят письма Дантеса к своему приемному отцу, которые якобы пронизаны нежностью и любовью. Читаю письма Пушкина друзьям ( и не только Пушкина) и почти в каждом письме встречаю слова «мой милый», «моя душа», «милый друг», «моя прелесть», «мой холосенький... я люблю тебя». А вот фраза из письма Дантесу от его друга по полку: «нежно тебя целую, мой милый» и т.д. Это вовсе не значит, что Пушкин и его друзья были «голубые». Это эпистолярный жанр той поры. Абсолютно согласен с Н.Я.Петраковым: «Обсуждать те или иные события, относящиеся к определенной исторической эпохе, следует исключительно оставаясь в рамках быта, морали, этики этой эпохи», иначе мы можем наломать дров.

                По мнению Н.Петракова и некоторых пушкинистов Дантес был просто марионеткой в руках царя и служил ширмой, с помощью которой царь отгораживался с Натальей от людской молвы. Обывателю виден был только роман Дантеса  с Натальей, а в это время за ширмой царь с Натальей пили чашу любви. Причем ширмой Дантес служил по сговору с царем. По этой логике выходит, что Наталья умышленно переводила стрелы амура на Дантеса, оставляя царя в общественном мнении непогрешимым.
   
                Тут явный перебор. Сегодня мы знаем, как сильно любил Дантес Наталью, и поэтому ни в каком сговоре с царем и Нессельроде он быть не мог.  Сомневаюсь так  же, что и добродушная, воспитанная на высоких моральных и нравственных принципах, богомольная Наталья могла решиться на такую низость. О религиозности Натальи можно судить по письму Пушкина жене от 3 августа 1834 года: «... беру нежно тебя за уши и целую – благодаря тебя за то, что ты богу молишься на коленах посреди комнаты. Я мало богу молюсь и надеюсь, что твоя чистая молитва лучше моих, как для меня, так и для нас».
                Но вернемся к встрече у Идалии Полетики.

                Продолжение http://www.proza.ru/2015/04/22/667