Виноват ли Дантес в смерти Пушкина? 9

               КТО ВИНОВАТ В СМЕРТИ ПОЭТА?

                После этого остановить дуэль мог только царь.                Одни говорят, что царь приказал Бенкендорфу остановить дуэль, другие, что царь ожидал такой развязки и ничего не предпринял для ее предупреждения. Он сам писал позже: «Давно ожидать должно было, что дуэлью кончится их неловкое положение».  Значит, знал и ожидал? А ведь Пушкин сделал все, чтобы о дуэли узнали его друзья и близкие,  а, значит, и сам царь: рассказал княгине В.Ф.Вяземской, накануне он так же рассказал о письме Геккерену своей соседке по Михайловскому Е.Н.Вревской. Трудно поверить, чтобы мощное жандармское ведомство Бенкендорфа, напичканное шпиками и доносчиками, не знало о предстоящей дуэли.
 
                Сам же Пушкин накануне дуэли был подозрительно спокоен и даже весел, и собирался много работать. А.И.Тургенев писал: «Я видел Пушкина (26-го января) на бале у гр. Разумовской, (тогда же) провел с ним часть утра; видел его веселого, полного жизни, без малейших признаков задумчивости; мы долго разговаривали о многом, и он шутил и смеялся. (В два предшествующие дня) так же провел с ним большую часть утра; мы читали бумаги, кои готовил он для пятой книжки своего журнала. Каждый вечер видал я его на балах спокойного и веселого».

                Жуковский писал, что в день дуэли Пушкин «встал весело в восемь часов – после чаю много писал – часу до 11-го». «Пушкин спокойно дожидался у себя развязки. Его спокойствие было удивительное; он занимался своим «Современником» и за час перед тем, как ему ехать стреляться, написал письмо к Ишимовой». Следует добавить, что перед тем как написать письмо, он читал еще ее книгу «Русская история для детей». За три дня до дуэли Пушкин сказал Далю: «Я только что перебесился, я буду еще много работать».

                Значит, Пушкин не собирался умирать, значит, все же на что-то надеялся. Возможно, Александр Сергеевич был уверен, что его лучший друг П.А.Вяземский обязательно забьет во все колокола и этот звон услышит царь? Но друг  не забил, а царь не услышал, или не захотел услышать?  Мы знаем, что П.А.Вяземский был сильно увлечен Натальей. После смерти Пушкина, он стал усиленно ухаживать за вдовой поэта. О сильном увлечении Вяземского Натальей можно судить по его письмам к ней. Вот отдельные выдержки из этих писем:
               «Прошу верить тому, чему вы не верите, то есть тому, что я вам душевно предан»;
               «Целую след ножки вашей на шелковой мураве, когда вы идете считать гусей своих».
               «Вы мое солнце, мой воздух, моя музыка, моя поэзия»;
               «Спешу, нет времени, а потому могу сказать только два слова, нет три: я вас обожаю! Нет четыре: я вас обожаю по-прежнему!»;
               «Любовь и преданность мои к вам неизменны и никогда во мне не угаснут...».
               Вон как его бес в ребро-то саданул!  А ведь  был женат.  Отвязался он от Натальи,  так и не добившись от нее взаимности, только когда она вышла замуж за генерала Петра Ланского.
 
                Еще раньше Пушкин говорил Сологубу, что «дуэли никакой не будет». На чем-то ведь должна быть основана такая уверенность? Ну не может человек перед смертельным поединком быть таким спокойным, веселым, работоспособным и за час до дуэли читать еще исторические рассказы Ишимовой и писать письмо-отзыв на эту книгу. Это же какие нервы надо иметь! Значит, это монументальное спокойствие было на чем-то основано. И что значат слова его друга А.Н.Вульфа: «Погиб жертвою неприличного положения, в которое себя поставил ошибочным расчетом»? В каких расчетах ошибся Пушкин? Тут кроется еще одна загадка.

                Пройдут годы и лицейский товарищ Пушкина и его секундант Данзас скажет: «На стороне Геккерна и Дантеса был, между прочим, и покойный граф Бенкендорф, не любивший Пушкина. Одним только этим нерасположением можно объяснить, что дуэль Пушкина не была остановлена полицией. Пушкин дрался среди белого дня у всех на глазах».
                Мы знаем, что голландский посланник Геккерен не хотел дуэли, и, тем более, гибели своего любимца Жоржа Дантеса. Наверное, он предпринял какие-то шаги, чтобы предотвратить поединок.  У него были близкие отношения с Нессельроде и другими влиятельными людьми, приближенными к царю. Из дневника Суворина А.С. узнаем, что «Геккерен был у Бенкендорфа». Если это так, то напрашивается вывод, что Бенкендорф действительно знал о дуэли. А.И.Тургенев, после разговора с секундантом Дантеса Д,Аршиаком, записал в своем дневнике: «Государь не любил Пушкина».
 
               И все же нам бы очень хотелось, чтобы гениальный ум Пушкина нашел бескровный выход из этого положения. Он должен был найти этот выход ради жены, ради детей, ради нас, его потомков, ради России. 
Пушкин – наш гений, наша гордость и слава, он нам дорог. Но гениальность поэта вовсе не дает нам право подвергать поруганию людей, которые стали жертвою его «вспыльчивого, доходящего до бешенства» характера. Одной из многих таких жертв стал Дантес, грех которого был только в том, что он не смог сладить с любовью в своем сердце к замужней женщине. Простим ему этот грех, как простил ему Пушкин.  «... и прости грехи наши, как мы прощаем согрешившим против нас».

                На Дантеса навешали много необоснованных обвинений и даже клеветы. Например, непонятно, откуда  пошло, что дочь Дантеса Леони сказала отцу «Убийца Пушкина»  и что Дантес «засадил» ее в психушку? Никаких документальных подтверждений этому нет. Есть только воспоминания родственников Дантеса, где нет ничего о том, что отец упрятал дочь в психушку.
              «Пушкин! Как это имя связано с нашим! Знаете ли, что у меня была сестра, — она давно покойница, умерла душевнобольной. Эта девушка была до мозга костей русской. Здесь, в Париже, живя во французской семье, во французской обстановке, почти не зная русских, она изучила русский язык, говорила и писала по-русски получше многих русских. Она обожала Россию и больше всего на свете Пушкина».
               
               После дуэли Дантес был арестован и предан военному суду. На суде, на вопрос давал ли Дантес повод Пушкину для ревности, он ответил довольно откровенно: «Посылая довольно часто к госпоже Пушкиной книги и театральные билеты при коротких записках, полагаю, что в числе оных находились некоторые, коих выражения могли возбудить его щекотливость, как мужа ... к тому же присовокупляю, что вышеупомянутые записки и билеты были мною присылаемы к г-же Пушкиной прежде, нежели я был женихом».

               Комиссия военного суда приговорила Дантеса к виселице. Мнение командира кавалергардского полка, где служил Дантес, было другим. Он просил царя лишить Дантеса всех прав российского дворянства, разжаловать в рядовые солдаты с определением в дальние гарнизоны на службу. Такое же мнение было и у вышестоящего военного начальства. Царь согласился с этим мнением с небольшой поправкой. На рапорте он так начертал: «Быть посему, но рядового Геккерна, как не русского подданного, выслать с жандармом за границу, отобрав офицерские патенты».
 
               Пройдет 15 лет, и император Николай-1  примет Дантеса и будет иметь с ним длительную беседу. Примет уже не как персону нон грата, а как доверенного лица императора Франции Наполеона-3.  Последний, оценив незаурядные способности Дантеса, в 1852 году отправит его с тайной миссией ко дворам Вены, Берлина и Петербурга. Миссию свою Дантес выполнит блестяще, и после этого станет сенатором с приличным содержанием и мэром г. Сульца. В 1855 году растроганный приемный отец Дантеса Геккерен напишет ему из Вены:
               «Были три императора и один молодой француз. Могущественный монарх изгнал его из своей страны в самый разгар зимы, в открытых санях, раненого! Два других государя решили отомстить за француза. Один назначил его сенатором в своем государстве, другой пожаловал ему ленту большого креста! Вот история бывшего русского солдата, высланного за границу. Мы отмщены, Жорж!». Но это будет потом.

               В тот самый день, когда приговор был опубликован в приказе, к Дантесу явился фельдъегерь, усадил его в открытые сани и вывез за границу. Таким вот позорным изгнанием закончилась для Дантеса карьера в России. Ехал «за ловлей счастья и чинов», а взамен чуть не получил виселицу. Дантес тяжело переживал расставание с Россией, с Петербургом, где так удачно складывалась его жизнь и карьера. Он сам признавался, что во Франции ему после России казалось все мелким и ничтожным. Вскоре за ним последовала безумно любившая его жена Екатерина, родная сестра Натальи Пушкиной.
 
               После смерти мужа Наталья сразу же отправилась с детьми в имение своих родителей «Полотняный завод». «На нее по прежнему тяжело смотреть, - писала С.Карамзина своему брату, - но она стала спокойней и нет более безумного взгляда. К несчастью, она плохо спит и по ночам пронзительными криками зовет Пушкина: бедная, бедная жертва собственного легкомыслия и людской злобы».
 
               Говорят, что Пушкин не скрывал от жены, что будет драться на дуэли и спросил ее, по ком она будет плакать? «По тому, кто будет убит» - якобы ответила Наталья. Она действительно сильно переживала и плакала. Дарья Фикельмон записала тогда в своем дневнике: «Несчастную жену с большим трудом спасли от безумия, в которое ее, казалось, неудержимо влекло мрачное, глубокое отчаяние».
              Что было у нее на сердце, одному Богу известно. Может быть где-то в глубине души она страдала и по Дантесу. Очень тонкими намеками об этом же пишет императрица своей закадычной подруге Бобринской: «... и кто знает, не испытывает ли она рядом с угрызениями совести, помимо своей воли, и другое чувство, которое увеличивает ее страдания». Но это все догадки. Сама же Наталья умела скрывать свои чувства.
 
               Перед отъездом за границу Екатерина, которая уже носила фамилию Дантеса, приехала проститься с родными сестрами. Она не была у Пушкиных с того момента, когда уехала в церковь на венчание с Дантесом. О чем было говорено на этом свидании, неизвестно. По-видимому, Екатерину Николаевну в чем-то обвиняли. А.И.Тургенев свидетельствует, что Екатерина плакала. О том, что между ней и Натальей разговор был далеко нелицеприятный, говорит хотя бы тот факт, что за все время пребывания Екатерины за границей, до самой ее смерти Наталья не напишет своей родной сестре ни одного письма. Как-то в письме к брату Дмитрию Екатерина спросила его, почему не пишет ей Наталья. Ответ был таков: «Ты спрашиваешь меня, почему она не пишет тебе; по правде сказать, не знаю, но не предполагаю иной причины, кроме боязни уронить свое достоинство или, лучше сказать, свое доброе имя перепиской с тобою, и я думаю, что она напишет тебе не скоро».

                Непонятно, за что обиделась Наталья на свою сестру? За то, что Екатерина вышла замуж за Дантеса? В этом случае ей надо было только порадоваться за сестру, а не обижаться. Екатерина – девица уже перезревшая, и ее желание выйти замуж за любимого человека вполне понятно. А вот обида Натальи на сестру не совсем понятна. Может, Наталья все же ревновала Дантеса к своей сестре? Тут что-то не то. Не зря же Екатерина заявила, что она прощает Пушкину. За что она прощает Пушкину Наталью? Может, за то, что она, замужняя женщина, не хотела отдавать сестре Дантеса? Здесь можно строить только предположения и догадки, но в любом случае, после женитьбы Дантеса на Екатерине, Наталья должна была только порадоваться за свою родную сестру, пожелать молодоженам счастья, и твердо дать понять Дантесу, что ответных чувств  с ее стороны к нему не будет. Судя по воспоминаниям современников, она этого не сделала, а продолжала «опускать глаза и краснеть под долгими взглядами Дантеса».

                Вскоре после дуэли Дарья Фикельмон скажет: «Наконец, все мы видели, как росла и усиливалась эта гибельная гроза! То ли одно тщеславие госпожи  Пушкиной было польщено и возбуждено, то ли Дантес действительно тронул и смутил ее сердце, как бы то ни было, она не могла больше отвергать или останавливать этой необузданной любви».
                А надо было обуздать эту любовь Дантеса ради счастья сестры.  Пушкин так же должен был подумать и о своей свояченице, которую он мог сделать несчастной на всю жизнь, убив ее мужа. Злоба и жажда мести затмили его рассудок, и он готов был сделать несчастной не только свою семью, но и чужую.

                Знала ли Екатерина о предстоящей дуэли? Некоторые пушкинисты необоснованно утверждают, что Екатерина знала о дуэли и не предупредила об этом Наталью, и это якобы Наталья ей не могла простить. Но доказательств о том, что Екатерина знала о дуэли, нет. Есть только записка Екатерины, адресованная дочери В.Ф Вяземской: «Наши предчувствия оправдались. Мой муж только что дрался с Пушкиным; слава Богу, рана (моего мужа) совсем не опасна, но Пушкин ранен в поясницу. Поезжай утешить Натали».
                Из этой записки видно, что у Екатерины были только предчувствия, но точно она не знала. Тогда у многих были предчувствия, в том числе и у царя. Кстати, есть сведения, что другая сестра Натальи Александрина знала о дуэли, однако обиды на сестру у Натальи не было, что подтверждают их дальнейшие родственные  отношения.
 
                Счастлива ли была Екатерина с Дантесом?  Во всех письмах она всегда подчеркивала, что счастлива и что даже боится своего счастья. Она безгранично любила Дантеса. В одном из писем ему она писала: «...единственную вещь, которую я хочу, чтобы ты знал ее, в чем ты уже вполне уверен, это то, что я тебя крепко, крепко люблю, и что в одном тебе все мое счастье, только в тебе, тебе одном...»
                После свадьбы она писала  отцу Дантеса: «Мое счастье полно, и я надеюсь, что мой муж также счастлив, как и я». Игнорируя эти документальные факты,  многие пушкинисты упорно твердят, что Екатерина не могла быть счастлива с  Дантесом. Им не хотелось верить в это счастье, это не вписывалось тогда, в советское время, в общий тон по осуждению Дантеса.
               Вот, например, как писали  пушкинисты И.Ободовская и М.Дементьев в своей книге «После смерти Пушкина»: «И эта женщина, так часто говорящая о своем счастье, вероятно, была очень одинока и несчастна».
               Они не могли допустить и поверить, что убийца Пушкина может быть хорошим отцом и мужем. 

                О том, что Дантес был  хорошим отцом и хорошим мужем есть много свидетельств.  Вот что писал брат Екатерины Иван из Бадена своему брату Дмитрию: «...Ты возможно знаешь уже от матери, что Катя приезжала сюда с мужем и двумя старшими девочками повидаться с нами. Присутствие ее мужа было мне много приятнее, чем я был к тому подготовлен... Я хотел сначала посмотреть, каковы их семейные отношения, и когда я понял, что сестра моя счастлива не на словах, а в действительности, это побудило меня, естественно, изменить мой несколько ледяной прием ее мужа на обращение более благожелательное и свободное. В самом деле он такой же хороший муж, как и отец... я не верю глазам своим, видя как он нежен с женой и как любит своих малюток. Итак, мы расстались добрыми друзьями, и чтобы им это доказать, я обещал приехать к ним в их поместье в первых числах июня...»

                И вот как комментируют это письмо Ивана Гончарова Ободовская и Дементьев: «Чем же объяснить, что Иван Николаевич так легко поверил в «счастье» сестры, так быстро изменил свое отношение к Дантесу? Перед ним был разыгран, и, несомненно, достаточно искусно, спектакль, изобилующий сценами супружеского счастья».
                Белое упорно называют черным только для того, чтобы оправдать заранее поставленную цель по дискредитации  Дантеса и Екатерины.
                Ободовская и Дементьев утверждают, что родственники относились к Екатерине холодно. Брат Дмитрий, например, «писал ей редко, неохотно». Это неправда. Вот что писал Екатерине Дмитрий перед отъездом ее во Францию: «Дорогая и добрейшая Катенька. Извини, если я промедлил с ответом на твое письмо от 15 марта, но я уезжал на несколько дней. Я понимаю, дорогая Катенька, что твое положение трудное, так как ты должна покинуть родину, не зная, когда сможешь вернуться, а  быть может, покидаешь ее навсегда... тем не менее, будь уверена, дорогой друг, что  как бы далеко я от тебя ни находился, чувства мои к тебе неизменны, я всегда любил тебя, и будь уверена, дорогой и добрый друг, что если когда-нибудь я мог бы тебе быть полезным, я буду всегда в твоем распоряжении...»
                Дмитрий даже свою дочку назвал в честь сестры Екатериной. Такие же чувства любви выражала в письмах и ее мать. Никто из родственников никогда ни в чем не обвинял Екатерину, потому что обвинять ее было не в чем. Обвиняла ее только младшая сестра Наталья, она не написала сестре ни одного письма. А вот за что она обиделась на Екатерину, остается загадкой.

                Екатерина родила Дантесу трех прекрасных дочерей, но она понимала и видела, что муж очень хочет мальчика. Внук Дантеса Луи Метман свидетельствовал, что Екатерина ходила босиком в местную часовню и на коленях со слезами просила у Бога  сына. Бог ее услышал, и она, наконец-то, родила мальчика, но сама вскоре, так и не оправившись от трудных родов, умерла.
                После смерти жены, Дантес писал Дмитрию: «...Никогда у меня не было такого жестокого и неожиданного удара, эта смерть снова перевернула всю мою жизнь, которую ангельский характер вашей прекрасной сестры сделал такой спокойной  и счастливой. Можно было бы сказать  - у нас было какое-то предчувствие, что нам мало времени предстоит прожить вместе; никогда мы не разлучались, во всех моих поездках и путешествиях жена меня сопровождала, у меня не было ни одной тайной мысли от нее, равно и Катрин давала мне возможность всегда читать в ее прекрасной и благородной душе. Наше счастье было слишком полным, оно не могло продолжаться! Бог не захотел оставить дальше на земле эту примерную мать и супругу. Провидению, неисповедимому в своих повелениях, иногда угодно даровать нам такие избранные существа, чтобы указать, какими должны быть все женщины, а затем оно их берет обратно, чтобы предоставить оплакивать их тем, кто имел счастье их знать...»

                После смерти жены, Дантес в 31 год остался вдовцом с четырьмя детьми (три дочери и сын) и уже больше не женился. Он воспитал детей, дал им блестящее образование и умер в окружении детей и внуков в возрасте 83-х лет. Сын его был храбрым воином, не раз отличался в сражениях, был тяжело ранен, награжден орденом Почетного легиона.
            Жорж Дантес был похоронен рядом с женой Екатериной в Сульце. Одна улица в городе названа его именем.

                Протоирей Сергий Булгаков в докладе «Жребий Пушкина», посвященном столетию со дня гибели поэта хорошо сказал: «... смерть Пушкина не может быть вменена Дантесу как дело злой его воли. Пушкин сам поставил к барьеру не только другого человека, но и самого себя вместе со своей Музой и, в известном смысле, вместе со своею женою и детьми, со своими друзьями, со своей Россией, со всеми нами…  Кто виноват? Ответ обычно дается таким образом, что вина и причина дуэли ищется во вне и в других, всюду, только минуя самого Пушкина».

                О жизни Пушкина написаны десятки томов, высказаны тысячи разнообразных мнений, предположений, догадок и т.д. Из этого винегрета мнений, предположений, догадок можно выловить все, что угодно, в зависимости от того, какую поставишь цель. Поставишь цель, например, развенчать Пушкина, - вылавливай те «ингредиенты», которые не красят поэта. Точно так же можно выловить из этого винегрета все что угодно, в зависимости от поставленной цели, и о Дантесе, и о Наталье,  и все будет правдоподобно. Только вот вопрос: зачем вылавливать только плохое?
 
               У современницы Пушкина, поэтессы Графини Растопчиной есть замечательный стих:
К разбойникам я не стремлюсь с объятьем,
Разврату дань хвалы не приношу,
Я прах отца не шевелю проклятьем
И пасквилей на мертвых не пишу.
Ей вторит Некрасов:
Спящих в могиле виновных теней
Не разбужу я враждою своей.

               Может, и нам пора уже оставить в покое «спящих в могиле», прекратить писать на них пасквили? 
               «Его звали «солнцем русской поэзии» - писал в эмиграции о Пушкине прозаик и публицист А.В.Амфитеатров. – И на солнце есть пятна. Но кто же из нас, благодарный солнцу за изливаемый свет и тепло, замечает его пятна, считается с ними, помнит о них?... Для солцепоклонных масс они бесследно исчезают в световом и тепловом потоке, которым живит и радует человечество дневное светило».

               Будем же греться и нежиться под теплыми лучами светлой пушкинской поэзии и не искать никаких темных пятен ни у него, ни у его окружения. Никто не виноват в смерти поэта: ни Пушкин, ни Дантес, ни Наталья.
«В Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было» (Псалом, 137-16).
               «Знаю, Господи, что не в воле человека путь его, что не во власти идущего давать направление стопам своим» (Иеремия 10-23)

               Пушкин, Дантес, и Наталья прошли именно тот жизненный путь, который им был предначертан, прожили те дни, которые им были назначены, состоялось именно то, что было определено свыше. Это поняла Марина Цветаева, заявив, что смерть Пушкина была «с колыбели предначертанной… Гончарову он взял уже с Дантесом в придачу, то есть с собственной смертью. Посему, изменила Гончарова Пушкину или нет... - не важно, ибо Дантеса Пушкин вызвал за его любовь, не за ее любовь. Ибо Пушкин Дантеса вызвал бы, в конце концов, и за взгляд.  Дабы сбылись писания». 
               Бог им судья, а не мы, грешные.

                Конец.
         Начало здесь: http://www.proza.ru/2015/04/21/1161