Гриб элегантного возраста

Самым любимым выражением бабы Симы было: «Не доводите меня до белого каления!»
И Серёжа сразу представлял колени бабушки - белые, круглые, как свиные голяшки, с розовой меткой под самыми чашечками от тугих резинок капроновых гольфов.
- Ой, Валька! А ну как потеряется он? Шебутной же!
- Так мы его от себя никуда не отпустим! - убеждала бабу Симу тётя Валя, укладывая на дно плетёной корзинки бутерброды с сыром и похожие на жабёнышей свежие огурцы - зелёные с белым пузиком, пупырчатые.
Бабушка лишь качала головой.
- Да и лес знаком ему с детства, - продолжала тётя Валя. - Поди, каждое лето в Борисову Гриву ездим.
- Да в прошлом-то году грибов не было! Вот и сидели дома. Получается, в позапрошлое ходили. А ему тогда шесть всего было. Забыл уже всё, небось!
- И ничегошеньки я не забыл! - буркнул Серёжа. - И тропинку помню, и полянку, где два дуба растут, и ельник, и пень трухлявый!
- Да сгнил уже давно твой пень! - загоготал Мишка, сын тёти Вали и Серёжин двоюродный брат.
Баба Сима долго паковала внука в старую залатанную одёжку, сохранённую в доме как раз на случай леса. Серёжа смотрел на руки, торчащие из его когда-то любимой клетчатой рубахи, на протёртые на коленках «салютовские» джинсы, из которых он вырос ещё в прошлом году, и старательно отводил глаза, чтобы не натолкнуться на ехидный Мишкин взгляд.
«Мишке-то хорошо, - подумал Серёжа, - уже десять стукнуло, и бабушка его мучить почти перестала».
- Ба-а, ну шарф-то зачем?
- Сентябрь на носу, заморозки уже были.
- А штаны в носки заправлять?
Мишка нарочито прикрыл ладонью рот, будто ему так смешно, что уж не сдержаться! Серёжина дворняжка Жулька - маленькая, пегая, кудрявая, как парик Мальвины из любимого фильма, нетерпеливо тявкала у двери, призывая поторопиться.
- Всё надо заправлять. Рубашку в брюки, брюки в носки. От клеща поганого. И шею замотать, - командным голосом отдавала приказы баба Сима. - А лучше платочек на голову надеть, чтобы ушки…
- Платочек?! - почти со слезами перебил Серёжа.
- От такой страхолюдины все грибы в лесу попрячутся! - засмеялся Мишка.
- Платочек, и правда, перебор, - вмешалась пожалевшая племянника тётя Валя. - Я ему кепку дам мужнину. Села, негодная, после стирки, Серёже аккурат в самый раз будет. И красивая - с олимпийским мишкой.
- Ах, не доводите меня до белого каления!
Баба Сима ещё поворчала немного, потом повесила внуку на плечо клетчатый термос на ремне и наказала к шести вечера «кровь из носу» всем вернуться. А то грибы чистить придётся «в ночи».

На улице их ждал старенький семиместный фургончик, жёлтый с большими серебряными буквами “VW” на плоском белом лбу и тремя рядами бордовых кресел в салоне. Дядя Толя ласково звал его Бегемотик и любил полежать под ним все выходные напролёт. Он и сегодня бы залёг, но тётя Валя «организовала грибы», и всё семейство, включая Мишку и деда Шаню, встав спозаранку, влезло в пахнущее смазкой и вечным ремонтом дерматиновое Бегемотиково нутро. Баба Сима ехать отказалась, сославшись на давление, но после уговоров Мишкиного семейства, разрешила-таки взять Серёжу.
Пока тётя Валя собирала корзинки и сумки, а дядя Толя, вздыхая, в последний раз заглядывал Бегемотику куда-то под брюшко, Серёжа загадал, что назло Мишке он сегодня найдёт самый большой гриб. И не солонуху какую-нибудь, а белый! Непременно белый - с бархатной коричневой шляпкой и толстой, как бочонок, ножкой. И нисколечко не червивый - пусть все обзавидуются!
Обойдя автомобиль, Серёжа обнаружил на нём одну новую шину. Она была чёрной, как мокрая земля, с маленькими резиновыми волосками возле обода, будто бы не побрилась. Дед Шаня, до этого дремавший на переднем сидении, приоткрыл дверцу и с гордостью произнёс:
- Красота-то какая! Правда, Сергунь? С трудом достал - выменял в Апрашке на Валькин югославский фен с колпаком. Ну и добавить чуток пришлось, - дед тяжело вздохнул, - то, что с пенсии откладывал. Зятьку подарок на юбилей.
Серёжа присел на корточки возле колеса, вдохнул восхитительный запах новой резины, не съеденный ещё дорогой, и вспомнил аромат чёрных поручней открытой год назад станции метро Приморская. Не забыть ему тот день, когда они с мамой, заворожённые, долго стояли на пахнущей лаком и краской платформе, любуясь тяжёлыми медальонами с барельефами кораблей, якорями с цепями возле жёлтой торцовой стены и блестящим, словно натёртым мастикой, полом. Но самыми удивительными для Серёжи были всё-таки поручни, бежавшие вверх чуть быстрее, чем лесенка эскалатора, - так, что приходилось сдвигать руку, скользя по их чёрной гладкой змеиной спине! И на ладошках долго потом оставался пьянящий химический запах новенькой резины!
- А где твои предки? - прервал Серёжины мысли Мишка.
- На экскурсию поехали по Золотому Кольцу.
«А могли бы меня взять с собой», - с досадой подумал Серёжа, вспоминая мамины торопливые сборы и папино преддорожное ворчание.
- А чего баба Сима по грибы не едет?
- Давление у неё. Говорит, будто с каруселей только что сошла. Голова так же кружится.
Мишка хмыкнул и залез в автомобиль.
- С давлением никак нельзя! Ни за что! - встрепенулся дед. - Дома пусть сидит. Без неё грибов полную машину привезём!
Дед Шаня, по словам родственников, всегда бранился с бабой Симой, всю прожитую с ней совместную жизнь. Характеры у обоих были несносные. А как отгуляли золотую свадьбу, он вообще решил жить отдельно, в семье дочери Вали. То есть, в Мишкиной семье. А баба Сима осталась с сыном, невесткой и вторым её внуком Серёжей.
Мишка любил при случае подначить Серёжу, что тот вырастет нюней из-за бабкиного воспитания. Другое дело дед Шаня, вот с кем интересней - и затейник, и песни поёт, и всех гостей в шахматы обыгрывает! С ним и в лес не страшно - он бывший партизан, любую тропу знает и уж от всякого там лесного «хулиганья» точно спасёт.
- Слышь, Серый! А Лесовика не боишься? - ехидно спросил Мишка, усиленно крутя ручку и опуская стекло.
- Ничуточки! - с вызовом ответил Серёжа.

Лесовик - фигура значимая. У него борода в колтунах и репейных шариках, нос картошкой и  мохнатые седые брови под нависающим козырьком фуражки, отчего он немного похож на трамвайного контролёра. А откуда это Серёжа знал - и сам не помнил. Просто знал и всё. И ходить в лес без взрослых не рискнул бы, потому что Лесовик сидит, спрятавшись за корягой, да только и думает, чтобы подловить зазевавшихся детей. Даже, если дети - внучата Ильича и во всякую чушь не верят.

Дядя Толя хлопнул крышкой капота и позвал всех садиться в машину.
- Серёжа, безрукавку-то! Безрукавку забыл надеть! - поплыл по двору зычный баби-Симин голос.
- Тепло ж, бабуль! - заныл Серёжа. - Куртка тёплая!
«И почему Мишку она не мучает? Он ведь тоже её внук!»
Баба Сима выглядывала из окна, возвышаясь над обшарпанным карнизом грозным нетающим айсбергом.
- Не доводи меня до белого…
- Ну, ба-а! Я и так вспотел!
- Вспотел! Валька! Валька! - заорала баба Сима, заставив тётю Валю выскочить из машины. - Он вспотел! Мокрый! Простудится, как пить дать!
- Ну, что ты, мама, - уныло ответила тётя Валя. - Всё в порядке.
- Мокрый он, мокрый! - подхватил Мишка. - Описался он, Лесовика боится!
Веснушки на Мишкином лице расползлись вместе с улыбкой до самых ушей.
- И ничего я не боюсь! - крикнул Серёжа и пожалел, что младше и слабее и вот так запросто не может дать Мишке по носу.
- Нет, вы мне его угробите! - громыхала баба Сима, высовываясь из окна чуть ли не по пояс.
- Да не угробим, мама! - отвечала тётя Валя, вздыхая.
- Ты как-то это не очень убедительно говоришь, - не сдавалась бабушка.
Дед Шаня напрягся и с подозрением выглянул из автомобильного окошка:
- Серафима! Даже не думай!
Но бабу Симу было не остановить. Наказав всем не двигаться с места, она минут через пять появилась во дворе, полностью экипированная для экспедиции в дремучую тайгу. На ней был немыслимый брезентовый комбинезон с кенгурушным карманом на животе, огромная белая панама поверх кумачовой косынки, на ногах - рыбацкие сапоги-ботфорты. В руках бабушка держала вышедшее из моды синее кримпленовое пальто, дремавшее до поры до времени в стареньком чемодане на антресолях, и новое сияющее цинковое ведро.
- Ну всё. Не отпускать же вас одних! Чего стоишь, Толик, поехали уже.
Дядя Толя послушно повернул ключ, и в брюхе у Бегемотика заурчало.
Дед Шаня недовольно зыркнул на бабушку.
- Симка, у тебя ж давление!
- Было да сплыло.
- Ба-а, ты говорила, что голова кружится, будто на качелях качаешься! - попытался поддержать деда Серёжа.
- Всё, - прогремела баба Сима. - Слезла с качелек-каруселек. Трогай, Толька, кому говорю!
Бегемотик кашлянул, выплюнув сизоватое облачко из дрожащей, как цуцик, выхлопной трубы, и, кряхтя, двинулся в путь.

Ехали споро. Все светофоры, будто сговорившись, давали зелёный сигнал. Дед Шаня через сиденье переругивался с бабой Симой. Ни тётя Валя, ни дядя Толя не вмешивались - это был неистребимый семейный ритуал. Мишка уткнулся в «Весёлые картинки» и не обращал внимание на то, что происходит вокруг.

Серёжа сидел на заднем сидении, придерживая рукой на коленях Жульку, и убеждал себя в том, что если встретит Лесовика, то ни за что не испугается. Ну подумаешь, дядька на пне сидит. И пусть себе сидит! Даже смешно! Серёжа ему язык покажет и убежит. От этих мыслей сделалось так хорошо, что он засмеялся и выглянул в окно. Мелькали пёстрые дома, пыльные машины, плакаты с лозунгами только что отгремевшей олимпиады, прохожие, одетые совсем по-осеннему. Уже на выезде из города дядя Толя свернул в маленькую улочку.
- Куда это мы? - встрепенулась баба Сима.
- Заберём двух грибников, - ответила тётя Валя. - Это мама и дочурка моей подруги с работы.
Баба Сима открыла было рот от возмущения, но дед Шаня её опередил:
- Вот ещё! Вечно ты, Валька, что удумаешь! Наши грибные места им показывать! А сама
потом удивляешься - кто это, мол, только что до нас тут прошёл, одни грибные пеньки торчат!
Баба Сима мгновенно передумала протестовать и назло деду принялась защищать попутчиков:
- А что тебе, Сашка, жалко? Вона, два места в машине есть. И неча тут жмотничать! Поди ж, грибов ему не достанется!
Дед Шаня взвился, всем корпусом повернулся с переднего сиденья к бабушке и начал подробно пересказывать их последний неудачный поход за грибами, поминая все супружнины причуды, подробно комментировал её коронные реплики и театрально сокрушался по поводу несносного бабушкиного характера. Баба Сима в долгу не осталась, и салон Бегемотика превратился в настоящее поле брани. Но тут Мишка помахал «Весёлыми картинками» перед лицами деда с бабкой, словно рефери на ринге, и деловито произнёс:
- Брэк! Было б из-за чего ругаться! Да пассажиры эти до Борисовой Гривы своим ходом вряд ли доберутся, тем более до «нашего места». Мы ж далеко от станции ходим, народу там никого. Где ж им самим-то потом твой осинник, дед, отыскать?
Бабушка поняла Мишкины слова как безоговорочное принятие её стороны в споре и с умилением потрепала внука по голове.
Дядя Толя затормозил, и Бегемотик с рёвом остановился возле газетного киоска, гостеприимно распахнув дверь.
- Здравствуйте!
В салоне появилась нежно-розовая шляпка с приколотой веточкой тряпичной сирени, а за ней и сама шляпкина хозяйка - пожилая дама в светлом болоньевом плаще и розовых, в тон к шляпке, резиновых сапогах. Таких сапог Серёжа отродясь не видал, все в округе ходили в зелёных и синих, с чёрной полоской у края и эмблемой «Красного треугольника». За дамой в салон заглянула большеглазая девочка в чём-то воздушно-жёлтом, похожая на майский одуванчик. Обе они, бабушка и внучка, казались случайно вытащенными из какого-то нездешнего города - оттуда, где нет дождя и слякоти и можно вот так запросто ездить в лес в чистых розовых сапогах.
- Милости просим, прекрасные дамы! - засиял дед Шаня. - Попутчикам всегда рады!
Баба Сима зыркнула на него и, с недоверием оглядев новых спутников, велела Серёже сдвинуть корзинки, чтобы было, где всем разместиться.
Дама одарила всех милейшей улыбкой и, кокетливо придерживая край плаща, пробралась к заднему сиденью. Её жёлтая внучка долго гнездилась рядом с Серёжей, придвигаясь то к нему, то к бабушке, и, наконец, угомонилась и повернула голову к окну. Жулька ликующе гавкнула и лизнула кончик её дождевика. Серёже и самому хотелось лизнуть - уж больно леденцово-конфетной была блестящая одёжка девочки, что казалось, она даже на вкус, как лимонная тягучая подушечка.
Дверь закрылись, и Бегемотик стартовал с молодецким рёвом.
- Давайте все познакомимся! - сказала тётя Валя. - Это Матильда Юрьевна и Анечка.
Гостьи синхронно кивнули головами.
- А это моя семья: мама Серафима Никитична, отец Александр Иванович, муж Анатолий, сын Миша и племянник Серёжа.
Всё прозвучало чинно и, как любила говорить баба Сима, «будто в приличном доме».
- Очень, очень приятно, - сиял дед Шаня. - Меня можно без отчества, просто Александр. А хотите - Сашей или Шурой зовите. Можно Шаней, как домашние.
- Шаня! Какая прелесть! Правда, Анюта? - звонко отозвалась Матильда Юрьевна. - Тогда и меня без отчества. Просто Мулей. Нечего нас в старики записывать!
- Мулечка! - повернулся к ней дед. - Мулечка! Вы украсили наше авто!
Баба Сима чуть заметно фыркнула и села так, чтобы заслонить спиной гостью от деда Шани:
- А вот меня, будь-любезны, по имени и по отчеству.
Дед недобро зыркнул на неё и вытянул шею, чтобы видеть на заднем сидении гостью.
У Мулечки было аккуратное, почти детское личико, острый подбородок, трогательный вздёрнутый носик и восторженное выражение нарисованных дугой чёрных бровей. Слово «бабулечка», с которым обращалась к ней внучка, никак не вписывалось в её образ и не хотело укладываться в Серёжиной голове. Оказывается, бабушки бывают и такие - элегантные, в шляпке и розовых сапогах.
Дед Шаня поминутно поворачивался, выглядывал из-за бабы Симы и пытался вести с Мулечкой светскую беседу. Гостья отвечала охотно, с колокольчиком в голосе, пока дед не оседлал любимейшую тему: грибы. Тут вставить слово уже не мог никто, и Мулечка постепенно скисла, хотя из вежливости и кивала чуть ли ни на каждое слово, но Серёжа приметил, как безучастно стало выражение её лица и как она, сложив накрашенные губки в тонкую ниточку, пытается незаметно зевнуть.
- …А вот ложные опята, сволота такая, маскируются, как фашист под Брянском, - разглагольствовал, размахивая руками, дед Шаня, уже не особо следя за выраженьями. Баба Сима, заметив в зеркале заднего вида, как поскучнело лицо спутницы, с ухмылкой отодвинулась к окну, предоставив той полный доступ к ораторствующему деду и зная наперёд, что муку эту терпеть под силу было не каждой фифе в розовой шляпке.

Серёжа начал втихаря рассматривать глазастую девочку. Она была какая-то волшебная в своём жёлтом плащике, с очаровательными пружинками тёмно-рыжих волос, торчащих из-под берета, и россыпью медных веснушек на загорелых щеках. Анечка казалась серьёзной - во всяком случае, серьёзней, чем её бабушка, - и Серёжа поймал себя на мысли, что надо с ней, наверное, для приличия поговорить, а вот о чём, он понятия не имеет.
- А ты в каком классе? - начал он.
Девочка оторвалась от созерцания мелькавших за окном деревьев и посмотрела на Серёжу глазами лемура.
- Во второй перешла.
- Я тоже! - радостно выкрикнул он.
Анечка зачем-то удивлённо пожала плечами и сняла берет. В её кудряшках оказалось, наверное, штук десять маленьких белых пластмассовых заколок, будто это не голова, а клумба с маргаритками. Серёжа с горечью ощущал рядом с ней всю комичность собственного «грибного» гардероба: и старую рубашку, из которой, точно палки, торчали выросшие руки, и штаны, заправленные в носки, и злился на бабу Симу, заставившую его всё это надеть.
Анечка придвинулась ближе, и внутри у Серёжи разлилось что-то горячее, будто пролили кипячёное молоко.
- Смотри, у меня переводная картинка на руке! - она показала размытую сине-малиновую бабочку на тыльной стороне ладони.
- Здорово! - пролепетал он.
Мишка повернулся к ним и хмыкнул почти синхронно с бабушкой - правда, у неё это относилось исключительно к дедовой болтовне.
- А откуда у вас с бабушкой такие красивые сапоги? - спросил Серёжа, не зная, как продолжить разговор.
- Как откуда? Из магазина! - надменно произнесла Анечка.
Серёжа хотел было сказать что-то галантное, но такое откровенное враньё его возмутило.
- Что ты врёшь! Не продаётся такое в магазинах!
- И вовсе я не вру! - надула губки Анечка. - Мы на каникулах в ГДР жили. Там какие хочешь резиновые сапоги, всех цветов!
- А жвачка у тебя есть? - обернулся к ней Мишка.
- Миша, как тебе не стыдно! - шикнула на сына тётя Валя.
- Нет у меня жвачки. Бабуля говорит, что некрасиво жевать, как коровы.
Мулечка, услышав «бабуля» с радостью отвлеклась от дедовой грибной лекции и, достав из корзинки яблоки, принялась всех угощать.
- Но мы всё равно жвачку покупаем, - продолжала Анечка. - Из-за вкладышей. Я с Микки Маусом меняю, у меня их много. У тебя есть Лёлек и Болек? Только на голубом фоне?
«А она воображуля», - с досадой подумал Серёжа.
Дед Шаня тем временем, повысив голос тона на два, чтобы всем его было слышно, рассказывал про то, как надо срезать гриб, чтобы не повредить грибницу.
- Чего молчишь? - дёрнула Анечка за рукав.
Серёже совсем не хотелось говорить о вкаладышах, которых у него и было-то полторы штуки - целая с «Ну-погоди» и половинка с Чебурашкой - точнее, одно левое Чебурашкино ухо и надпись, и то не вся - и он решил сменить тему беседы.
- У твоей бабушки зыкинская шляпка.
Мулечка снова была рада отвлечься от моховиков и маслят.
- Да, молодой человек! Это моя любимая! - она почесала наманикюренным ногтём тряпичную сирень на тулье. - Я называю её «шляпка-волнушка».
- Но у волнушки края загнуты вниз! - сказал Серёжа.
Мулечка засмеялась, забавно положив язычок между зубами, как Мишкина морская свинка Зулька.
- «Волнушка», мой хороший, не потому что гриб, а потому что мужчины волнуются, когда я её надеваю!
Баба Сима повернулась, ехидно скосив на гостью глаза, и скучающим голосом протянула:
- А, действительно, Сергунь, на волнушку похожа, такая же розовая. Молодец, выучил-таки грибы, весь в деда.
Мулечка перестала улыбаться и надвинула «волнушку» чуть набок, отгораживаясь от недоброго глаза бабы Симы.
- Девочки, не пререкайтесь! - прогремел дед Шаня. - А вы, Мулечка, мне какую-то актрису напоминаете, из кино.
- Ну, вряд ли вы этот фильм смотрели, - оживилась гостья. - Я там в эпизоде... Но со словами. И давно это было. Совместная с болгарами лента.
- Так я прав? Вы - актриса?
- Тридцать лет в рижской оперетте, - Мулечка снова поправила шляпку.
Дед Шаня нарочито ойкнул и захлопал в ладоши.
- И спеть нам можете? А то у нас в авто музычки-то нет.
- Ну, спеть… - изобразила смущение Мулечка. - Я вообще-то не распевалась сегодня…
- Ты про валуй, про валуй-то ещё не рассказывал, - ехидно вставила баба Сима.
И дед Шаня снова завёл свою шарманку, будто кто-то одним щелчком переключил тумблер у него в голове:
- Значицца.. Валуй кольчатый. Ножка у него полая внутрях, а шляпка слизкая такая. И пластинки, пластинки под шлямпомпэ… Запах бывает не ах. Но ежели отмочить негодяя часа три…
Мулечка тяжело вздохнула и снова погрустнела.
- А ты грибы собирать умеешь? - спросил Серёжа Анечку.
- Только благородные. Белые и красные. Мы солонухи не берём. И подберёзовики редко.
- Как же солонухи не брать? - удивился Серёжа. - Мы вон вёдра взяли для них. Знаешь, какие они вкусные, когда засолить! Грузди особенно.
- Ты прям, как твой дедушка, - хмыкнула Анечка и в солидарность с Мулечкой отвернулась к окну, натянув на личико унылую гримаску.

Когда дед Шаня перечислил почти все грибы, какие знал, и перешёл на партизанские воспоминания, Бегемотик наконец вырулил с шоссе на кривоватую просёлочную дорогу, потрясся на ней ещё минут пятнадцать и остановился, съехав на траву и уткнувшись лобными буквами «VW» в куст дикой малины.
- Ну всё! Станция «Вылезайка»! - радостно заявил дядя Толя.
 Баба Сима, растирая поясницу, вышла из машины и взяла руководство грибным походом в свои руки. Живо были распределены корзины и вёдра, всем без исключения «через-не-хочу» нахлобучены кепки и панамы и прочитана заготовленная агитка о недремлющем «нежрамшем» большеротом клеще. Из кармана синего пальто бабушка вытащила пузырёк с одеколоном «Гвоздика» и обрызгала пахучим парфюмом с головы до пят всех, даже Жульку. Это, как она говорила, вместо дуста, верное средство от насекомышей, потому что соседка Клавдия Гурьевна так сказала.
- Ты про Лесовика знаешь? - спросил Анечку Серёжа.
- А кто это? - она удивлённо взглянула на него и от любопытства открыла рот.
- Дед такой. На пне сидит.
Серёжа шёпотом рассказал всё, что было ему известно. И про то, что Лесовик детей ворует, и про его фуражку с козырьком, и что заговаривать с ним никак нельзя. Анечка слушала внимательно, а под конец рассказа махнула рукой.
- Враки! Нет его!
- А вдруг есть?
- Ты октябрёнок, а во всякую чушь веришь! Небось, думаешь, что и Дед Мороз тоже есть? Ты что, маленький?
Тут баба Сима наказала всем командным голосом становиться в пары и ходить только так, на расстояние шагов двух-трёх друг от друга, чтобы не потеряться. Анечка подошла к Мише и взяла его за руку.
- Я с тобой встану, можно?
Мишка победно глянул на Серёжу, но руку всё-таки высвободил из Анечкиных цепких пальцев.

Двинулись все в одном направлении - через канаву в глубь леса, уже по-осеннему красно-жёлтому. Жулька с визжащим восторженным лаем носилась кругами, иногда спотыкаясь о сучья и застревая в высокой траве. Дед Шаня велел для порядка аукаться через каждые две минуты.
Серёжа шёл рядом с бабой Симой и всё никак не мог понять, почему девчонки такие дуры. Вот эта Анечка, например. «Деда Мороза нет», «Лесовика нет», «ты маленький». Сама она маленькая! А Серёжа очень даже большой!
Он смотрел в спины Мишки и Анечки и чуть не плакал от обиды. И хотя вот уже целый час в нём зрели сомнения в реальном существовании Лесовика, сейчас ему неимоверно хотелось, чтобы тот всё-таки жил, здравствовал и непременно встретился бы этим двум.

Лес оказался урожайным. Вездесущие сыроежки попались уже на месте выгрузки из автомобиля. Разномастные горькушки, белянки, серушки, подорешники, лисички путались под ногами, и было даже неинтересно их собирать - слишком уж много. Донышки вёдер, припасённых специально для солонух, быстро скрылись под пёстрой грибной массой.
- Я подберёзовик нашла! - закричала Анечка, вырвав вместе с травой ладненький, как с картинки, гриб.
Дед Шаня подошёл к ней и, взяв находку в руки, сощурился.
- Этот выбросить надо, девуленька! Вишь, под шляпкой у тварюшки розово, значит, ложный.
- Правда? - обиженно надула губки Анечка.
- Верней верного. У-у, шпионская морда, как замаскировался! Как полицай бывший. И червём, червём-то не пригублён - тоже признак, что не съедобен. Червь - он, знаешь, поумней нас с тобой будет. Дрянь всякую в рот не берёт.
Баба Сима отобрала у него гриб и зыркнула в сторону убежавшей вперёд Мулечки:
- А шляпка, и впрямь, с розовой подкладкой, как у некоторых.
Анечка громко вздохнула и помчалась догонять Мишку. Баба Сима зашвырнула лже-подберёзовик подальше в кусты и наклонилась к Серёжиному уху:
- У тебя, Сергунька, глазки молоденькие, остренькие. Ты грибочки-то ищи, но за этой опереточной и её внучкой поглядывай.
- Зачем?
- Дурные обе. Ещё потеряются!
Серёжа в утешение бабушки кивнул, но сам подумал: ну как можно потеряться? Вон по правую руку тропинка, по левую - заросшая канава. Солнце, как дед Шаня только что объяснял, должно быть всё время сзади, а направление надо держать вон на ту сизую тучу. И дурак захочет - не потеряется!
Тут Мишка заорал во всю глотку:
- Красный!
Дед Шаня аж подскочил.
- Погодь, не срывай! Покажи, как растёт. Ай, шельмец, красавец какой! Точно ярморочный!
Мишка сиял, как начищенный чайник. Все подбежали к покрытому бархатным мхом пеньку, возле которого прямо из середины буро-зелёного черничного куста торчала оранжевая шляпка. Точно кто-то чистил апельсин, а кожицу выбросил. Жулька виляла хвостом и ликующе тявкала. Дед осторожно раздвинул листья и срезал под корень крепенький гриб. Ножка его сразу посинела.
- Ищите рядом, в черничнике. Чую, не один он тут, шельма!
Серёжа присел на корточки и начал шарить по низеньким ягодным кустам, гладя ладонью их кудрявую шевелюру. Но больше подосиновиков не было. Дед Шаня поздравил всех с почином, то есть с первым благородным грибом, похлопал счастливого Мишку по плечу и велел всем шуршать ногами по кустам, а лучше - найти палки и ими приподнимать ветки.
Мишка гордо вышагивал меж сосен, насвистывая победный марш. Серёже, как назло, попадался то разноцветный табор сыроежек, то моховики - тоже неплохо, но по дед-Шаниной табели о рангах стоящие далеко от подосиновиков. Возглавлял негласный грибной список генерал - белый гриб. Вот его бы найти! Серёжа вспомнил, как они с мамой два года назад наткнулись сразу на пятнадцать штук. Ах, какие это были красавцы - с крепенькими ножками и коричневыми полукруглыми шляпками с кокетливыми прилипшими листиками! Так и стояли сейчас перед глазами - ровным рядком, будто выстроились по росту, как на уроке физкультуры.
- О-ля-ля! - вдруг закричала Мулечка и запрыгала от радости. - Нашла! Нашла!
Она держала в руках огромную свинушку, напоминавшую крышку от баби-Симиной кастрюльки для каши, и скакала на тропинке в немыслимом танце.
- Я забыла! Я забыла! - то ли пропела, то прокричала Мулечка.
- Что, что вы забыли, любезнейшая? - учтиво пробасил дед Шаня, пробираясь к ней сквозь поваленные сучья.
- Свой год рождения в паспорте она забыла, - чуть слышно буркнула баба Сима и одёрнула кримпленовое пальто, по самому краю которого уже прицепилась каёмка лесного «мусора»: жёлтые листики, травинки и даже слизняк.
- Забыла, как называется! - Мулечка вертела над головой огромным грибом, точно зонтиком.
- Свинушкам дорога в корзинку заказана, - дед Шаня погрозил пальцем, и было не понятно кому - Мулечке или грибу, - потому что учёные обнаружили недавно, что они для кровищи не шибко полезны.
Медицинскую тему подхватила тётя Валя, работавшая зубным врачом, и было решено, что все найденные Мулечкой и Анечкой грибы «от греха подальше» будут перво-наперво проинспектированы кем-нибудь из попутчиков.
- Старые грибы тоже не берём, - подытожил дед Шаня. - От старух один вред. Ядовитые могут оказаться, даже если съедобными уродились. Токсины в шляпке вместе с водой собирают.
Баба Сима аж прыснула.
- Старухи никому не нужны! Верно говоришь! Слышь, Матильда Юрьевна, нас это тоже касается!
Мулечка капризно надула губки:
- Что вы, что вы, Серафима Никитична! Ваш супруг о грибах говорит, а не о нас с вами! Да и какие мы старухи? - защебетала она, легко прыгая с кочки на кочку. - Мы - дамы элегантного возраста! А слово «старый» я бы запретила.
- Поддерживаю! - звонко отозвалась тётя Валя.
- Подытоживаю, чтоб всем понятно было, - подал голос молчавший до этого дядя Толя. - Грибы элегантного возраста даже не срываем, чтобы руки не пачкать.
Все засмеялись.
- Ах, не доводите меня до белого каления! - проворчала баба Сима и наклонилась собрать выводок лисичек.

Лес поредел и неожиданно одарил путников ватагой черноголовиков. Крепенькие, ладные, с тёмными шляпками, они стояли в напитанном влагой мху и так и просились в корзинку.
- Не место для беляков. Сыро. Надо на нашу поляну выходить, - сказал дядя Толя, срезая последний коренастый грибок и шаря ногами по мху в поисках спрятавшейся грибной малышни.
Все согласились. Дед Шаня ткнул палкой в воздух и велел двигаться правее.
Серёжа шёл понурый, начал уже уставать и нехотя откликался на баби-Симино зычное ауканье - больше для того, чтобы его не ругали, чем от опасности потеряться. Да и как тут потеряешься - вон бабушкино синее пальто мелькает меж листьев в трёх шагах, а вдали на фоне зелёной хвои розовеет шляпка Мулечки, да и слева постоянно желтеет её неприятная внучка.
Серёжа задрал голову. Туча висела совсем низко и была похожа на брюхо серого кота - мягкое, со светло-сизым подпушком. Хотелось запустить ладони в это меховое пузико, и, казалось, подними руку к небу, - достанешь его.
Он вздохнул и тут заметил, что Жулька чуть поодаль что-то откапывает. Клочья земли и мха летели в разные стороны, собака с азартом рыла лапами и мордой возле корней кривобокой чешуйчатой сосенки, энергично виляя хвостом и поскуливая.
- Жулька! - позвал Серёжа.
Она не отреагировала.
Серёжа побежал к ней, но Жулька, вытащив наконец из-под коряги старый башмак, припустила с ним прочь!
- Стой!
Серёжа бросился следом. Жулька носилась с драгоценной находкой в зубах от дерева к дереву, прячась за стволами и с озорством выглядывая из-за кустов.
- Так ты в догонялки со мной играть! - крикнул Серёжа. - А вот нарочно не побегу за тобой!
Жулька поняла его, вздохнула, выплюнула башмак, но так и осталась стоять на страже своего клада, помахивая хвостом. Серёжа подошёл к ней, нагнулся… И тут увидел рядом с оторванной башмачной подошвой огромную лакированную коричневую шляпку. Белый!
«Не может быть!» - была первая его мысль.
Но точно! Шляпка плотно сидела на толстой бежевой в рябой штришок ножке, а на самом верху гриба отдыхал, чуть подрагивая острыми коленями, «коси-сено». Его тонюсенькие ноги-ниточки были сложены почти пополам, Серёжа всегда удивлялся, как на них можно передвигаться. Словно затем, чтобы доказать пришлому городскому грибнику, как он это делает, паучок вдруг вздрогнул, поджал ноги, точно спицы складного зонтика, распрямил их и в одно мгновение сполз со шляпки. Картинка эта напомнила Серёже сеялку, однажды виденную на колхозном поле Борисовой Гривы.
Он хотел было позвать деда и остальных, но вспыхнула сладкая мысль: «Я первый, первый нашёл белый гриб! Первый!» Пусть они там собирают свои солонухи, а герой-то он - Серёжа! Потом, когда наступит время ехать домой и все начнут грузить корзинки в машину, а баба Сима проворчит, что, мол, год не шибко урожайный на грибы, он как бы невзначай скажет: «Очень даже урожайный год! Смотрите, какой я белый нашёл!»
Жулька радостно затявкала, и Серёжа подмигнул ей - то ли ещё будет! Один взгляд в сторону, и… он с замиранием сердца вдруг обнаружил, что белых тут целый эскадрон: выстроились вдоль вертлявой тропки, один другого краше. Вот это да! Просто сказка!

Корзинка уже оттягивала руку. Серёжа выпрямился, по-баби-Симиному помял поясницу, кряхнул, как дед, и сам засмеялся от своего обезьянничанья! Дядя Толя с тётей Валей скажут, что он молодчина, Мишка завистливо глянет исподлобья, Баба Сима примется нахваливать внука и пообещает испечь свой коронный пирог с грибной начинкой. Дед Шаня причмокнет губами: «Ты, Сергунь, прямо, как я в молодости!» Мулечка, наверное, споёт что-нибудь, а Анечка… А вот до Анечки ему совсем нет дела. Вот ещё!
Серёжа оглянулся по сторонам. Кругом жёлто-красно-зелёный лес, тёмные стволы и голые бордовые прутья. Синего бабушкиного пальто справа не было. И слева тоже.
Он повертел головой. Ничего не шелохнется! Тишина! Ни фигур вдали, ни тропинки! Не слышно ни зычного дедова голоса, ни бабушкиного бурчания, ни лёгкого щебетания Мулечки.
- Ау! - закричал Серёжа. - Ба-а! Деда!
С гиканьем взлетела из кустов большая серая птица. Серёжа подождал мгновение - никто ему не ответил.
- Ау! Тётя Валя! Мишка! Я здесь!
Тишина. Серёжа бросился бежать, уговаривая себя, что те проплешины в траве, куда он ставил ногу, и есть тропинка. Конечно тропинка! Только заросшая, но именно по ней он пришёл сюда. Следом неслась Жулька, подпрыгивая на коротких лапках и пытаясь тявкать с зажатым в пасти башмаком.
- Громче, Жулька, громче! - крикнул ей Серёжа. - Они услышат!
Он мчался по траве и черничнику, и ветки хлестали по лицу, цеплялись за штанины и рукава. Быстрее, быстрее! Сейчас, вон за той ёлкой будет низина, где только что все нашли черноголовики! И канава должна быть высохшая, где же она?
…Но за колючими еловыми лапами показалось небольшое болотце - хлюпкое, с торчащими лохмами папоротника и стрелками хвоща.
Серёжа дёрнулся, побежал назад, вверх по пригорку, на ходу тараторя:
- Деда! Деда! Я белых же! Белых же нашёл! Белых же!
Он споткнулся, упал, больно ударив подбородок о торчащие из земли колени-корни могучих сосен, сел на холодный травяной настил и с хрипом закашлял. Сердце стучало так, что, казалось, вспугнуло мелких пичуг, и они вспорхнули из кустов пёстрой россыпью, словно кто-то подбросил из газетного кулька шелуху от семечек. В горле, у самых миндалин, засвербило.
- Белых же! Баб-Сим! Белых же!
Грибы рассыпались из корзинки, Серёжа подбирал их негнущимися пальцами. Верная Жулька топталась рядом, то выплёвывая башмак, то вновь вцепляясь в него зубами.
- Жулька! - вскочил Серёжа. - Где ты нашла это? Веди туда скорей! Ну же! Ну!
Собака виляла хвостом, била им по собственным бокам, поднимала и опускала лохматые уши, вертелась и воспринимала слова как призыв к игре. Потом подскочила к Серёже и, преданно заглядывая ему в глаза, положила башмак у его ног. Осинки рядом захлопали в глянцевые ладоши.
- Жулька! Нюхай, нюхай! - Серёжа тыкал башмаком под нос собаке. - Бери след! Веди туда, где им пахнет! Ты же пограничный пёс!
Жулька вырвала свою находку из Серёжиных рук и помчалась напролом сквозь солому выцветшей высокой травы. Серёжа было обрадовался, но через мгновение понял, что она снова наматывает круги, не соображая ничего в своём пёсьем ликовании от возможности поиграть. Серёжа, закусив от досады губу и тихонько всхлипывая, наблюдал, как хвост горе-пограничной собаки мелькнул сначала за кустом справа, потом сзади, затем слева, и, наконец, счастливая морда высунулась из гнедой травяной гривы прямо перед ним.
- Эх ты! Ищейка!
Надо успокоиться и вспомнить, что говорил дед Шаня. Серёжа потёр шишку на лбу и отчаянно попытался вытащить из памяти дедовы слова. «Солнце должно быть всё время сзади, а направление надо держать на сизую тучу».
Он задрал голову. Небо было равномерно серым - таким же, как мокрая штукатурка, когда делали ремонт в коридоре. И где теперь это солнце - спереди, сзади или сбоку, поди разбери! А сизая туча, на которую надо было держать направление, набухла, расползлась до горизонта, разбавилась небесной влагой, точно кисточку с акварельной краской промыли в баночке.
Серёжа остановился. Бежать дальше было бессмысленно. Глаза Жульки горели, и в них читалось искреннее щенячье удивление. Действительно, чего это хозяин не пытается отобрать у неё обслюнявленный башмак? Игра же, игра! Но Серёжа почему-то играть не хотел. Слёзы текли по его щекам, а сердце стучало так громко, будто метроном. И сразу стало страшно. Еловые ветки наклонились близко-близко, легонько хлопали по плечу, царапая иголками куртку, птицы надрывно плакали, и показалось, что кто-то совсем рядом тяжело дышит: ух, ух. Будто стонет.
Серёжа снова закричал, и в горле заболело от хрипа, стало сухо, словно ему почесали там кусочком наждачной бумаги. Чтобы не слышать уханья рядом, он помчался на просвет между кустами слева, потом на просвет справа, потом обессиленно сел на пень.

Сидел он, по его подсчётам, долго, пытаясь унять колотившееся сердце и придумать, что делать дальше. В голову ничего путного не приходило. Задумчивость переросла в какое-то вязкое оцепенение, которое парализовало всё тело, и только сильная, зудящая боль в запястье привела его в чувство. Серёжа посмотрел на руку: она была красной, зудела, распухала прямо на глазах, как было однажды, когда он обжёгся кипятком. По рукаву ползали муравьи. Серёжа огляделся: они были везде - на брюках и сапогах и, кажется, даже заползли за шиворот, и понял: он сидит на муравейнике…
…И снова бросился бежать. Для него было абсолютно очевидным - лес необитаемый, величиной с Ленинград, а, может, и с Ленинградскую область, и сюда вряд ли доберётся когда живая душа. То, что в каких-нибудь нескольких минутах быстрой ходьбы отсюда есть дорога и там припаркован Бегемотик, совсем не приходило в голову. Серёжа попал в самые настоящий необитаемый лес, где не ступала нога человека, и переубедить его в этом, наверное, было бы невозможно.
Он бежал и бежал, и лишь одна мысль наконец остановила его. Это была мысль о том, что пень-муравейник, на котором он только что сидел, - с ровным срезом, точно дед снял ножиком подберёзовик, а, значит, здесь были, были, были когда-то люди! Он представил добрых лесорубов-дровосеков - таких, которые вытащили Красную Шапочку с бабушкой из брюха серого Волка. У них, наверное, мягкие войлочные шапки и большие брезентовые рукавицы. Если они срубили здесь дерево - значит, пришли откуда-то пешком, ведь следов от шин нет! А раз пришли пешком, то и ушли пешком! Из этого следует… Из этого следует, что и он, Серёжа, может запросто выйти из леса. Ведь лесорубы-то как-то вышли!
Он немного успокоился, отдышался, покрепче ухватил корзинку за витую плетёную ручку и для храбрости даже стал мурлыкать песню про лётчиков, которую целый год учили в школьном хоре. Это придало сил. Жулька кругами носилась рядом, всё ещё с башмаком в пасти. И тут Серёжу осенило: а вдруг это ботинок дровосека!
Получается, дровосек, спиливший дерево, на пне которого сейчас обживалась муравьиная коммуналка, к жилью так не вышел. Точно! Вон и срубленный ствол, заросший древесными опятами, валяется поодаль!
Серёжа ощутил, как разом заледенели пальцы ног в сапогах. Он снова побежал, теперь уже в другую сторону, прочь от этого места, а верная Жулька, поскуливая, устало трусила следом, но башмак не выплёвывала.

Сколько прошло времени, понять было трудно. Солнце так и не вышло из-за тучи, хотя кое-где и протыкало сизое брюхо острой электрической спицей, и Серёже казалось, что надо обязательно идти на луч. Скоро он вновь наткнулся на колченогую сосну и по валявшимся рядом мелким грибкам сообразил, что уже был здесь: это те самые моховички, которые выпали из корзины, когда Серёжа упал. Значит, всё это время он ходил по кругу! От бессилия и отчаянья он присел на корягу и закрыл лицо руками. Страха уже не было, но невозможность придумать, что теперь делать, сковывала руки и предательски щекотала ноздри. Серёжа с сожалением вспомнил, что сегодня огрызался бабе Симе, когда та насильно одевала его для похода в лес. Он всё на свете отдал бы сейчас, чтобы вновь услышать её ворчание, переругивание с дедом Шаней и язвительные комментарии по поводу мулечкиной шляпки! Да и саму Мулечку, и Мишку, и даже Анечку он был бы счастлив увидеть! Вот если смотреть внимательно, не моргая - кажется, что они сейчас выглянут из-за тех кустов. Или из-за этих…
«А вдруг они не будут искать? - неожиданно подумал он. - Вдруг они меня не любят?»
Слёзы снова подкатили к глазам, и в носу защипало.
В черничном кустике вдруг зашевелилось, и показались два маленьких глаза-бусинки, серо-бурая мордочка и чёрный нос. Нос втягивал в себя воздух, шевелился. Ёжик!
- Привет! - сказал Серёжа, затаив дыхание.
Ёжик чихнул и попятился назад, в вельветовые листья своего убежища.
Серёжа сорвал горькушку, росшую прямо у ног, надломил шляпку. Выступило молочко, белое и чистое. Он лизнул, ощутил горечь на языке и тут понял, что сильно проголодался. Редкие ягоды черники, оставшиеся после июльской засухи, бисерная, но сочная брусника и ватная толокнянка - всё отправлялось в рот, а сытость не наступала. Серёжа подумал про Робинзона Крузо, даже сравнил себя с ним. Тот попал на необитаемый остров, и лес в Борисовой Гриве - тоже ведь необитаемый остров! Практически никакой разницы! А Робинзон ведь выжил! Выжил!
Правда, у Робинзона вокруг были бананы… Серёжа с грустью вспомнил бутерброды с сыром и пупырчатые огурцы, приготовленные тётей Валей, вздохнул и посмотрел на непонятные ягоды - продолговатые, как фасоль, сине-чёрные, с матовым, словно запотевшим бочком. Но подойти к ним не решился. А вдруг они «волчьи»?
В животе забулькало. Он сорвал сыроежку в нарядной красной шляпке, понюхал её. В ноздри вполз запах леса, старых хвойных иголок, мокрой травы и чего-то незнакомого. А что? Ведь недаром сыроежку зовут сыроежкой - должна быть съедобной. Её, судя по названию, сырой едят. Да и дед Шаня рассказывал, как он с партизанами, просиживая сутки в засаде, за милую душу уплетал такие вот сыроежки.
Серёжа снял липкую плёночку. Шляпка была белой с розовым темечком. Он осторожно откусил краешек - гриб оказался терпким, немного ущипнул язык, но горечи не было. Эх, посолить бы её!
Укусы на руке горели. Серёжа до крови расчесал их, и от этого стало ещё хуже, будто, и вправду, ожог какой-то там степени. Он пытался припомнить, какой именно степени, вызывал в памяти плакат на стене медкабинета в школе - там были нарисованы солнце, огонь и ядерный гриб. Вот, наверное, как ядерный гриб… Последнюю четверть Серёжа был санитаром, ходил с повязкой на руке и делал вид, что умеет оказывать первую помощь. Именно делал вид, потому что на самом деле никому ещё настоящей санитарной помощи не оказал.

Жулька выскочила из травы, бросила ставший ей уже родным башмак и, тихонечко поскуливая, подбежала к низеньким лысоватым кустам. Принюхалась, тявкнула и начала подпрыгивать, словно хотела заглянуть, что там, поверх зарослей.
Прыгала она высоко. Когда-то Серёжа мечтал за такую прыгучесть отдать её в цирк, раз уж пограничного пса из неё никак не выходило. Сидя на коряге, он наблюдал за Жулькой и вспомнил связанную с ней трогательную историю. Ему самому тогда было шесть лет. Жульку недавно подобрали на улице, уже взрослой, и вся семья долго гадала, сколько же ей лет. Так и не поняв, решили считать её щенком. Была зима, и дети во дворе строили снежную крепость. Стены сделали надёжными, толстыми, высотой - Серёже по плечи. Кремль поднимался из бесформенного сугроба быстро, одна за другой вырастали башенки-бойницы. Дети были внутри крепости, а Жулька поскуливала снаружи, безуспешно пытаясь сделать подкоп. Увлечённый игрой, Серёжа даже забыл о собаке, пока не увидел вдруг кончики лохматых ушей, каждые две-три секунды появлявшиеся в проёме обледенелой бойницы. Жулька прыгала! Гонимая любопытством, она пыталась дотянуться до кривенького окошечка амбразуры и заглянуть внутрь крепости. «Давай, Жулька, выше!» - кричал ей Серёжа. Через стену было слышно, как она тяжело, с сипом дышит. Чуть-чуть даёт себе передых и снова прыгает, но так и не может заглянуть в бойницу. Дети начали смеяться, подтрунивать над ней. Серёжа смотрел на мохнатые пёсьи уши, показывающиеся в оконце, и так до смерти ему стало обидно за Жульку - за её нелепые попытки, за смех своих товарищей, за молчаливое наблюдение взрослых поодаль, что он взял лопаточку и снёс всю амбразуру с частью стены. В следующий миг он увидел счастливую пёсью морду, сумевшую наконец заглянуть внутрь крепости. Дети за такой поступок сразу изгнали Сережу из своей игры. Унося на руках домой счастливую Жульку, он шептал ей в мохнатые уши: «Ты сама допрыгнула, ты сама!» А она лизала его лицо и смотрела так преданно…

Воспоминания его успокоили. Серёжа снова откусил от сыроежкиной шляпки и сплюнул. Уж больно невкусно! Жулька всё подпрыгивала и подпрыгивала, как тогда зимой.
- Жулька! - Серёжа подошёл к ней ближе.
Собака виляла хвостом и тыкалась мордочкой в частокол прутьев по-весеннему зелёного кустарника. Башмак, приоткрыв пасть-подошву, преданно лежал рядом. Серёжа раздвинул руками ветки и замер…
…За кустарником была небольшая поляна, круглая, будто циркулем её обвели, с неровным ёжиком пегой травы. В центре, на низеньком пне, тянувшем сучковатые щупальца прямо к Серёжиным ногам, сидел высокий дед в брезентовой плащ-палатке с надвинутым по самые мохнатые брови козырьком фуражки. Его худая шея уходила в воротник толстого свитера, короткая щетинистая борода стояла торчком, плечи были узкими и, наверное, острыми под одеждой. Рядом с пнём валялся горчичного цвета мешок, перемотанный у горловины толстой бечевой.
«ЛЕСОВИК!»
Серёжа оцепенело смотрел на него, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.
Дед чуть поднял голову и в упор посмотрел на непрошенного гостя. Взгляд исподлобья был тяжёлый, глаза тёмные - будто даже не глаза, а баби-Симины пуговицы от халата. Подбородок прорезала чёрточка тонкого рта, схваченная скобками глубоких носогубных складок. Губы шевелились - дед неторопливо что-то жевал.
«Он это! Лесовик! И борода есть, и фуражка с козырьком!»
К Серёжиным ногам протиснулась сквозь прутья Жулька с башмаком в зубах.
- А-а! Вот где мой туфля!
Голос у деда был немного свистящий, как будто он всасывал воздух через зубы.
Серёжа вздрогнул, почувствовал, что струйка ледяного пота побежала меж лопаток по позвоночнику.
«Бежать! Прочь! Прочь!» - кричало внутри. Но тело не слушалось. Ноги будто вросли в землю. Пальцами через сапоги он ощущал острые колья обломанных прутьев. Сил не было даже на то, чтобы моргнуть.
- Жучка, подь сюда! - дед протянул к собаке жилистую загорелую руку с зажатой между пальцами коркой белой булки.
Серёжа чувствовал тепло, исходящее от пёсьего тела, прижатого к его ноге.
- Она не Жучка… Она Жулька… - чуть слышно ответил он, нагнулся, чтобы ухватить собаку за ошейник.
В этот момент Серёже казалось, что прикоснись он пальцами к родному существу, хотя бы к пёсьему загривку, и будет совсем не так страшно. А, может, и дед вовсе исчезнет.
Но бесшабашная дурная Жулька рванула от него, снова принимая всё за игру, и начала носиться по поляне, наматывая круги вокруг пня с дедом. Башмак закрывал ей полморды - как раз ту половину, где были глаза, и в конце третьего круга, не имея никакого обзора, Жулька врезалась в дедову ногу, упала на спину, перекувырнулась и задрыгала в воздухе короткими лапками.
- Ах ты, кабысдох! Весёлая у тебя собака! - засмеялся неприятным сиплым смехом дед, почёсывая ей пузо.
Серёжа заметил у него на руке наколку в виде половинки солнца. Меж толстых коротких лучей, пересекавших голубоватые жилы, проступала надпись «ВИТЯ».
«Точно Лесовик! - крутилось в Серёжиной голове. - А все не верили!»
Дед лукаво смотрел на него.
- Ну что, малец? Грибки собираешь?
Серёжа кивнул.
- И много нашёл?
- …В-вот.
Серёжа протянул вперёд руку, но не сумел унять дрожь, и было заметно, что корзинка покачивается, точно детская люлька. Страх, впрочем, уже чуть-чуть отпустил. Но горло по-прежнему было зажато железной прищепкой.
- Поди сюда, не бойсь. И-и! Да у тебя беляки тут! Звать как?
- Серёжа.
- Громче, плохо слухаю. Контузия.
Серёжа прокричал имя ещё раз.
- Да не ори так, - дед фыркнул и почесал шею под воротником свитера.
Жулька подскочила и завиляла хвостом. Башмак валялся у дедовых ног, и непонятно было, почему он назвал его «мой туфля», ведь на нём резиновые сапоги - такие же, как у деда Шани.
- А почему не спрашиваешь, кто я?
Серёжа боялся задать этот вопрос. Ну, спросит он, и что? Тот ответит: «Лесовик».
- Травы я собираю.
«Врёт!»
Серёжа нарочито улыбнулся, кивнул - пусть, мол, думает, что поверил.
- А ты с кем здесь в лесу?
Серёжа подробно перечислил всех своих. Подумал и добавил:
- А с нами ещё полк солдат за грибами пошёл. Туточки, рядом совсем ходит.
- Полк солдат, говоришь? - сощурился дед. - Да где ж они?
- Да во-он там, - Серёжа начал пятиться к кустам, сам показывая рукой за спину деда.
Тот оглянулся. Серёжа улучил момент и, бросив корзинку, рванул, как лось, через кусты напролом. Прочь, прочь от Лесовика!

Он бежал долго, потом упал на траву и, хватая воздух ртом, жадно заглатывая его, ткнулся лбом в мшистую кочку. И заревел в голос.
Отчаянье было огромным, горьким на вкус, как молочко у той самой горькушки, объяло его целиком, будто накрыло мокрым колючим одеялом. Жулька осталась там! Там! И надо было встать с земли и вернуться за ней!
Серёжа медленно поднялся и оглянулся.

Дойти до полянки оказалось просто - он убегал от неё по прямой. Рука осторожно раздвинула прутья разлапистого куста. Дед всё так же сидел на пне и, усмехаясь, смотрел на него. Жулька, горе-пограничный пёс, ела булку у него с ладоней. Завидев Серёжу, она взвизгнула, подбежала и ткнулась мордой ему в ногу.
- А мы уж думали, ты сбежал! - сипло засмеялся дед. - Корзинку с грибами не взял. Собаку тоже. Никак, боишься меня?
Серёжа на всякий случай схватил Жульку за ошейник.
- И ни капельки не боюсь!
Слова звучали как-то неуверенно.
- Не бойся. Я с виду страшный. А внутри - мушкетёр.
Серёжа от удивления приоткрыл рот.
- Ты, я так кумекаю, потерялся.
- Нет, нет! Ничего я не потерялся! - Серёжа отчаянно завертел головой.
- Голоса у меня нет. Осип маленько. А ну, аукнись.
- А-у!
- Громче.
- Аааа-ууу! - напрягая голосовые связки, заорал Серёжа.
- Вишь, тишина. И где они твои бабушки-дедушки, дяди-тёти? Да ещё полк солдат к ним в придачу?
Серёжа молчал. Дед снял фуражку. Голова его оказалась продолговатой формы, в короткий редкий ёжик седых волос. Он наклонился, пододвинул сучковатой палкой Серёжину корзинку и принялся перебирать в ней грибы, комментируя каждый. Было видно, как на его стриженом затылке ходят ходуном два желвака, а там, где голова нанизана на шею, выступает толстый, как червяк, рубец.
- Ты всё-таки боишься меня. Вона, сверлишь глазами череп, как буравчиком, через кожу вижу, - не поднимая головы с усмешкой сказал дед. - Я что, похож на Бабу Ягу?
Он провёл тыльной стороной ладони по шраму, и синие татуированные лучи надломились от толстой складки, смяв надпись «ВИТЯ», точно салфетку.
- Нет, не похожи, - выдохнул Серёжа. - Баба Яга… Она такая…
- Какая?
- Ну… Она… Во-первых, женщина.
- Та-ак…
Дед выпрямился и с интересом посмотрел на него. Серёжа вспомнил, что дед Шаня, когда злился на бабу Симу, часто называл её Бабой Ягой. А та его брянским лешим.
- А во вторых… Ну, ступа должна быть. И это…как её… на курьих…
- Молодца! Логично мыслишь. Пионер?
- Октябрёнок.
- Ступы и этой на курьих, у меня нет. А вот булка есть. Сахарком с утра для сытости посыпал. Барбос твой не отказался. На вот, пожамкай.
Дед вынул из мешка жёлтую горбушку. Серёжа не знал, что делать. А вдруг она отравленная? Он переминался с ноги на ногу и всё ещё подумывал о побеге. Останавливала опять Жулька, которая при виде булки снова вырвалась и потрусила к деду. Но не бросать же её! Да и булки хотелось…
- Нет, спасибо, не надо, - сглотнув слюну, сказал Серёжа.
Дед прищурился.
- Ну, то, что я не Яга никакая, и совсем, слава-те, не Баба, мы разобрались.
«Вот если размышлять логически, как учил дед Шаня, - подумал Серёжа. - Лесовик - он кто? Дед лесной. Это сходится. Детей ворует. Ну, ему это пока не удалось, я быстро бегаю… Зачем ворует? Чтобы съесть…»
Жулька получила свою корочку с мякотью и активно задвигала челюстями.
«А если он меня хочет съесть, то вряд ли будет кормить отравленной булкой. Я вот её проглочу, напитаюсь ядом, несъедобным стану, и он потом сам помрёт от несварения… Не дурак, должен же понимать. Да и Жулька уплетает с аппетитом, замертво не падает».
- Ну, коли не хочешь… - дед начал заворачивать булку в тряпицу.
- Разве что корочку… - нарочито безразлично сказал Серёжа, - маленькую. Так, попробовать…
Дед улыбнулся и отломил ему ломоть.

Булка оказалась необыкновенно вкусной. А, может, Серёжа никогда в жизни таким голодным не был. «И хорошо, что сахарным песком посыпана! Надо будет всегда так делать!»
- А что у тебя кровь на руке? В боях раненный? - усмехнулся дед.
- Муравьи покусали, - сказал Серёжа и снова почувствовал боль и жжение.
- Не чеши!
Дед поглядел по сторонам, сорвал пару незнакомых Серёже цветков - каких-то жёлтых, круглых, голых, точно канцелярские кнопки, и растёр их в ладонях.
- Давай руку!
Серёжа убрал обе руки за спину.
- Да не болит уже…
- Не бойся, это пижма. Вылечит тебя - моргнуть не успеешь.
Серёжа протянул ему пятерню. Дед положил смятые жёлтые цветы-кнопки с листьями на расчёсанную рану, сверху прижал большим листом подорожника и перевязал кисть длинными травинками в несколько оборотов. Получилась аккуратная повязка. Серёжа сразу почувствовал, как защипало, принялся дуть на руку. Дед молча наблюдал за ним.
- И что теперь будет?
- Всё. Рука теперь точно отвалится.
Серёжа перестал дуть и с ужасом взглянул на деда. И тут почувствовал, что боль вдруг начала отступать, и руке уже не так горячо.

 * * *

- Ой, не могу! Ой, насмешил, - хохотал дед. - Лесовик! Надо же, постренята, что выдумали! Я и не слыхивал про такого! Да и тощий ты. Кожа да кости, мяса мало! Не больно-то сыт будешь с такого обеда. Разве что собакой твоей закусить.
Серёжа перестал жевать и уставился на него.
- Да шучу, я шучу! Не смотри на меня так!
Серёжа с набитым ртом тоже изобразил смех.
- А вы… Как ваше настоящее имя?..
- Настоящее? - хохотнул дед. - Да ты меня так и зови Лесовиком. Мне понравилось. Скажешь своим, мол, так и так, не враки, встретил его в лесу, насилу ноги унёс.
- Не поверят.
Укусы на руке уже совсем не зудели. Серёжа даже надавил на повязку - ни боли, ни жжения. Чудеса!
Дед наблюдал за ним, улыбаясь.
- Ну, сказочник мой, пошли что ли. Доведу тебя до цивилизации.

Они направились сквозь высокие заросли. Серёжа тащил свою корзину с грибами, рядом бежала Жулька с башмаком в пасти. Дед шёл ровным размеренным шагом, и было очевидно, что он точно знает, куда идти.
- Я ведь местный, - ответил дед на Сережин немой вопрос. - Каждый сучок мне знаком. Травник я. Былинки всякие собираю и людёв лечу. Они мне благодарны. Молоко приносят и крупу. И рыбу с булкой тоже.
Он наклонился и сорвал пожелтевшую травинку.
- Вот это думаешь так, сено?
Серёжа уставился на его ладони.
- А это спорыш. От почек хорош.
Дед погрыз стебелёк и направился дальше к видневшимся на пригорке соснам.
- Иван-чай вот собираю. Пастушью сумку. Зверобой тоже. Еще с двадцатку видов разных, тебе названия ни о чём не скажут. Вот ты болеешь чем-нибудь?
- Не-а, - Серёжа помотал головой и даже пожалел немного, что ничем не болен. - В детстве коклюш был.
- От коклюша мать-и-мачеха хороша. Только её по весне брать надо.
- У Бабы Симы ревматизм! - вспомнил Серёжа.
- Тогда багульник нужен. Заварить, настоять и пить три раза в день.
Серёжа слушал деда, открыв рот. Дед светился весь, когда говорил о травах. Иногда он наклонялся, срывал какую-нибудь зелёную ниточку, называл её диковинно - то что-то медвежье, а то заячье - Серёжа запоминал только первое слово - и бережно клал в мешок.
- А грибы почему не собираете?
- Да не ем я их, - вздохнул дед. - Сам уже как гриб. Старый.
- Гриб элегантного возраста… - Серёжа засмеялся, припомнив утренний разговор в лесу.
Дед посмотрел на него серьёзно. Потом заулыбался щербатым ртом и, поплевав на ладонь - ту, где с тыльной стороны был «ВИТЯ», - провёл ею по седой щетине на щеках:
- Правильно. Я - гриб элегантного возраста.

Солнце прорвало острым шилом тучу и вылилось впереди низко-низко, подсветив лес розоватой дымкой. Близкий шум за плотной изгородью кустов подсказал: совсем рядом дорога.
Серёжа ступил на грунтовку и завертел головой.
- Ну, где ваша машина? - спросил дед.
Обочина была пуста.
«А вдруг они уехали без меня! Не дождались! А вдруг они меня не любят?» - кричало у Серёжи внутри.
- Не могли уехать, - словно подслушал его мысли дед. - Небось, носятся сейчас по лесу, как раненые выхухоли, тебя ищут.
Серёжа понятия не имел, как носится раненая выхухоль, да и, вообще, кто такая выхухоль, но представлял это именно так: впереди ледоколом прорубает кусты баба Сима, за ней, как корабельная мачта высится дед Шаня, потом остальные, по бокам, как галерные вёсла - Мишка с Анечкой, а замыкает всё это, точно флаг, розовая шляпка Мулечки. Именно так должна плыть по лесу неведомая и гордая выхухоль.
- Смотри! Видишь вон там? - дед указал на невнятную точку вдалеке.
Серёжа сощурил глаза и вгляделся. И правда! Что-то виднеется на обочине. Бегемотик!

Они прибавили шаг, и поначалу казалось, что это вовсе не автомобиль припаркован впереди, а корова пасётся - откормленная, с покатыми рыжими боками. Но ещё пять минут пути, и звёздочка на белом коровьем лбу превратилась в знакомый знак VW, а копыта в шины - три старые, одна новая, чёрная. Серёжа ускорил шаг, потом побежал и с неимоверным счастьем прижался щекой к пыльной морде Бегемотика. Жулька взвизгнула и начала подпрыгивать, пытаясь достать до окошка и заглянуть внутрь. Как тогда, в снежной крепости. Серёжа подмигнул ей и засмеялся, снова вспомнив ту историю.
- Посигналить надобно, - резонно заметил дед. - Твои услышат и вылезут из леса.
- Так двери закрыты! - Серёжа с досадой стукнул по стеклу кулаком.
- Не беда. В разведке мы и не такое открывали.
- Так вы разведчик? - рот Серёжи открылся сам собой.
- Было дело. Где наша не пропадала! - подмигнул дед. - Только цссс, никому. Я засекреченный!
Серёжа закивал. Дед обошёл Бегемотика со всех сторон, потом достал из мешка алюминиевую ложку и, просунув её в щель между дверцей и кузовом, с гордостью произнёс:
- Оп-ля. Всего делов-то! Скажи своему дяде, что замок у него сопливый, менять надо. Ну, что застыл? Жми на клаксон!
Серёжа забрался на переднее сиденье и со всей силы надавил на гудок. Бегемотик отозвался басовитым протяжным воем. Лес за обочиной вздрогнул, поднимая в воздух птиц. Серёжин кулак давил на чёрный пятачок на руле - ещё и ещё, звук рикошетом отскакивал от стволов и веток и, казалось, что все деревья пытаются ветками заткнуть уши от такого шума. Где бы эти уши у них ни росли.
Прошло, наверное, минут пять, и вдали показалась маленькая фигурка, замахала руками.
«Дядя Толя, - подумал Серёжа. - Он ни с кем не перепутает голос Бегемотика!»
- Ну, вона, смотри. Щас твои, как тараканы, из леса повыползут, - сказал, улыбаясь в бороду, дед.
И точно! Вдали, из кустов, словно десант, появились гуськом сначала баба Сима, за ней дед Шаня, Мишка, тётя Валя и Мулечка с внучкой.
- Гляди-ка! Бежмя бегут! - дед вылез из машины.
- Вы куда? - удивился Серёжа.
- Неча мне здесь. Считай, сдал тебя с рук на руки. Ты это, не теряйся больше!
Серёжа с досадой смотрел, как дед направляется к лесу.
- Мы вас до деревни довезём! Не уходите!
Но дед ускорил шаг.
- А вдруг они видели вас издалека? Спрашивать будут, что я скажу? - крикнул Серёжа.
У кромки высокой травы дед обернулся.
- Скажи, что померещилось им. И тебе, грибник Серёжа, померещилось.
Ещё секунда - и плотные еловые лапы, точно волна, сомкнулись за его спиной, чуть качнулись и замерли.
Серёжа повернул голову и увидел в лобовое стекло своих родных. Они были немножко встрёпаны - да что там немножко, очень даже встрёпаны. Он заметил серые дорожки от слёз на испуганном лице тёти Вали. У Серёжи тоже бывают испачканы щёки, когда он плачет и трёт глаза ладошками. Дядя Толя нежно придерживал тётю Валю за локоть. Мишка улыбался во весь рот, и Серёжа не понял сперва - неужели тот улыбается ему. Это Мишка-то! Он обернулся на всякий случай, но кроме Жульки, безостановочно лаявшей на заднем сидении, никого не было. И Анечка ему тоже улыбалась и шмыгала носом. А рядом махала шейной косынкой воздушная Мулечка в шляпке-волнушке - теперь уже грязно-розовой. Все говорили хором, перебивая друг друга. Серёжа открыл дверь и тут только заметил, что корзин и вёдер у них поубавилось, а те, что остались, были почти пусты.
«А они меня всё-таки любят», - подумал он.
И ещё он заметил, что баба Сима и дед Шаня держатся за руки.
Снова захлопали в ладоши осины вдоль обочины, зааплодировали удачному финалу нерассказанной вслух истории. И так защипало в носу, что Серёжа смущённо отвернулся.

* * *
А он-то думал: в лесу страшно! Что там лес! Вот баба Сима с пламенной воспитательной речью - это да! Отгудев, как паровозная труба, на одной басовитой ноте, бабушка резко прекратила браниться и принялась спешно оглядывать Серёжу, похлопывая по спине и плечам - будто пыль из него выбивала.
- Целый, шельмец!
Стартовали уже в сумерках. Бегемотик трясся на ухабах, и сон немилосердно смаривал. Уже каждый по пятому разу пересказал, что пережил за этот день. Да и историю о том, как он умудрился потеряться, Серёжа, наверное, раз десять излагал. Всё - и про белые грибы, и про Жулькин башмак, и про ёжика. Только про травника «ВИТЮ» молчал. Почему-то захотелось оставить чуточку от этой тайны себе, и Серёжа даже подумал - а правильно ли это, не пожадничал ли он, да и «утаить» - значит ли «соврать»?
- А что это у тебя на руке? - спросила Анечка, кивая на повязку из подорожника и пижмы.
- Да так… - не знал, что сказать, Серёжа. - Сувенир из леса.
Она наклонилась к самому его уху и прошептала:
- Мы с Мишей видели, ты кому-то махал рукой. Туда, в лес. И тень будто шмыгнула…
Мишка обернулся и кивнул.
- А вы как думаете? - чуть слышно ответил Серёжа и сделал загадочные глаза. - Повязка вот. Тень. Машина сама открылась. И белые у меня в корзинке… А?
- А? - хором ответили Миша с Анечкой.
Серёжа приложил палец к губам: тсс!
- Ты что, встретил кого? - округлила глаза Анечка и затрясла кудряшками, мол, молчи, молчи. Подумала и осторожно добавила: - Грибника?
- Холодно.
- Егеря? - шепнул Мишка.
- Чуть теплее, - подумав, ответил Серёжа.
- Кикимору? Лешего?
- Ну… Тепло.
- Неужели Лесовика? - выдохнула Анечка.
- Горячо-оооо! - с гордостью подмигнул им Серёжа.
Минуту ехали в тишине. Уставшая Жулька спала на коленях у тёти Вали. И даже немного похрапывала. Серёжа всё ещё держал сжатым кулачок - не весь, только четыре пальца загнул, чтобы не забыть названия трав, которые узнал сегодня.
- А страшно было? - снова зашептала Анечка и поёжилась.
Серёжа рассмеялся.
- Да не существует он, Лесовик. Сказки детские. Сама же говорила.
Анечка обиженно надула губу.
- Ну признайся, что тебе - жалко? Какой он? В фуражке, да? Уродливый?
- И вовсе нет… - протянул Серёжа. - Даже симпатичный. На гриб похож. Только старый. Элегантного возраста.
- Ох, ребятишки, вы и выдумщики! - рассмеялась тётя Валя, и Серёжа понял, что шепчутся они слишком громко.
- А как же ты от Лесовика убежал? - не унималась Анечка.
- А очень просто. Если в него не верить - он это чувствует и звереет. А если ты с ним, как само-собой… Ну, в смысле, встретил и встретил, чего в лесу не бывает… То он очень даже добрый. Булкой вот накормил, к машине вывел.
- А я всегда верил, - завистливо буркнул Мишка.
- И я!
Серёжа подмигнул им.

Машина мчалась в город. Заметно стемнело, и на небе появилась круглая, как головка сыра, луна. Серёжа выглянул в окно. Лес за обочиной иногда расступался, давая место просеке с высоченными столбами линии электропередач. Они стояли, широко расставив длинные тонкие ноги, и сквозь них луна напоминала Серёже знак качества.
Он долго вглядывался в потемневший лес, и казалось ему, что меж деревьев мелькает брезентовая плащ-палатка, и во-вот раздвинутся ветки и выйдет его новый знакомец-травник.
Баба Сима наклонилась к окну, пытаясь уследить за взглядом внука, но ничего не увидев в сгущающихся сумерках, откинулась на спинку сиденья и громко выдохнула:
- Ох, Сергуня. Всё-таки сегодня ты довёл меня до белого каления!
Серёжа не спорил. Просто кивнул.