Осенняя песня Верлена

Она:
Ничего себе! Почувствовала жёсткую руку дирижёра. Твою! Мне сосредоточиться на постановке нашего Дуэта? Сориентироваться в пространстве? Но для ориентировки ты забыл указать мне, где у меня правая, а где левая рука! Только не говори банальное – левая там, где сердце. У меня сердце бухает во всём теле. А особенно в кончиках пальцах. Особенно, когда я думаю о постановке нашего Дуэта...
Ты всё-таки выгонишь меня из оркестра. Несосредоченную. Не гони! Лучше дай партию молчания, расцвеченную вычурным рисунком пауз всех форм и расцветок. Я справлюсь блистательно! В духе Кейджа! Хотя Кейдж и Барокко...Ты всё-таки выгонишь меня из оркестра...
А сориентироваться по карте я попробую во вторник, когда ты торжественно сообщишь, что визу получил и произнесёшь по-французски «до встречи». По-французски – чтобы магией языка защитить меня от сбоев в пространстве. В пространстве Парижа. Ведь в среду я уже выеду в Париж...
Париж! Почему я люблю Париж? Терпеть не могу Эйфелевую башню, казарменный Лувр с краденными сокровищами... Люблю просто бродить по городу, представляя себе, что Поль Верлен также болтался по улочкам в погоне за ритмами и видениями. И пока толпа туристов будет висеть на Эйфелевой, я возомню себя этой самой башней и представлю, что скоро твоя нога будет вышагивать рядом с моей под ритм «Осенней песни» Верлена... И, может быть, тогда раздастся звонок, и твоё молчание сообщит мне,  что ты удачно приземлился и дышишь тем же воздухом, что и я. И мои каблуки не напрасно будут выстукивать дробь на Crosne  (мне сосредоточиться?) в поисках тебя, заглушая дрожь моего бедного сердца всё-таки на левой стороне. А то как мне ещё сориентироваться?
А насчёт каблучков и чулочков – согласна. Добавлю ещё платье, чтобы не замёрзнуть, разлетайку – чтобы легче парить в полёте фантазии. А шляпку придётся отставить – всё равно слетит. Но взамен предлагаю собственноручно связанное боа в тон нарукавников. Согласен? Но всего остального не будет! Видишь, как я тебе возражаю! Сосредоточенно. Но ты же выгнал меня из оркестра...
Увидев тебя, произнесу пароль: «Славянским шкафом интересуетесь?» Ты ответишь: «Предпочитаю французский». Поняв, что ты – это ты, развернусь, ты последуешь за мной. У машины тебе заламывают руки мои телохранители и суют в машину. Первое действие под кодовым названием «Похищение в Париже» заканчивается.
Во второй части «мартизонского» балета с тебя всё-таки снимают наручники и даже выпивают за твоё здоровье. В декорациях старенького отеля в стиле твоего любимого Барокко оказывается парк. Мы гуляем по парку, вспоминая наше не столь детективное прошлое. Палая листва аккомпанирует моё исполнение «Осенней песни» Верлена. Как же без декаданса, если ты барочен? Мои ноги выписывают ритмический рисунок «Осенней песни», усиливая звучание палой листвы. Ты жалеешь, что выгнал меня из оркестра. Но поздно. Мы оказываемся в твоём номере отеля, исключительно спасаясь от холода. А в номере заканчивается «номер» дирижёрско-режиссёрского противостояния. Ты откладываешь дирижёрскую палочку в сторону. В правую? В левую? Мне сосредоточиться? Мой сценарий опавшей листвой  летит в воздух. Я успеваю задать вопрос: «А что же такое шамамы?», и жестокий диктат сценария уступает место импровизации. Но даже у импровизации есть каденция. Выбираю жёсткую – автентическую. Тебя, не знаю как там оказавшегося, вырывают из моих объятий. Монтажный срез. Чёрный экран в духе Сокурова, а напоследок не  совсем happy, и, надеюсь, не end – ты,  держась за спасительную дирижёрскую палочку, играешь концерт в Женеве. Я, держась за бутылку французского коньяка с портретом Верлена на этикетке (а вообще есть такая? ладно – пусть будет), с трудом, на французском, по слогам, произношу строки самых мрачных его стихов под аккомпанемент крокодиловых слёз. Но Верлен не мрачен! Тем более на французском. Ладно – меняем этикетку с портретом  Верлена на этикетку с Бодлером. Бутылка коньяка остаётся та же...
Ну как тебе такая постановка? Назовём её «Осенняя песня Верлена или барокко в декадансе». Декаданс, разумеется, я. Мне сосредоточиться?
Он:
 Вот теперь ты полностью сосредоточена на исполнении постановки. Браво. Именно этого я жду от оркестрантов. Тем более от солистки. Да ещё с такой индивидуальностью.
До нашей встречи можешь изменить детали, костюмы – всё приму с упованием. Ведь то, что мы встретимся – уже невообразимо! Я часто мечтал об этом, но не смел верить.
Насчёт визы – уверен, всё будет нормально. Меня прекрасно знают в посольстве Франции, просто, из-за одной бумажки – проблемы. Эта бумажка уже есть – я могу отдать её только во вторник.
Вчера со своего сотового я прислал тебе SMS. Хотел проверить номер, но ты не ответила. Пришли мне два-три слова, если сегодня увидишь письмо – я не сплю до часу – по-вашему времени. Хочу убедиться, что всё правильно.
Всё. Целую шамамы – потерпи, и ты узнаешь. Надеюсь на бурную каденцию, несколько каденций, несколько частей концерта. Над голосом можешь не работать. Нужна полная искренность.
Она:
Может ли кто-нибудь в полуобморочном состоянии сказать по-французски «я счастлива»? По-моему, нет. Вот и я не говорю, но подразумеваю...
Вчера впервые после долгой разлуки услышала твой голос. Можешь всё-таки написать на французском «до встречи»? Выучу как мантру. А над голосом работать надо. Ты заметил, что я говорила на одном придыхании? Но и ты сбивался с ритма. Причём, мы говорили и молчали одновременно. «Сумбур вместо музыки!» Учусь мобильный таскать с собой...
Он:
Сумбурная моя! Проблема визы пока не решилась, но я уверен, что всё образуется в крайнем случае четвёртого. Я пошлю SMS. А пока учи мантру:  «до встречи» -  «a bientot»...
Губами измеряю расстояние между шамамами. А потом, если ты виолончель, постепенно опускаюсь пальцами на верхние позиции грифа и беру финальный  тонкий флажолет с переходом в ordinare с сильной вибрацией. И ты демонстрируешь свои вокальные возможности, после чего я опять принимаю тебя в оркестр, тем более, что твоё место долгое время пустовало...
Она:
По-видимому, я слишком легкомысленно бросила сценарий в воздух. Листы разлетелись, и страницы спутались. Теперь мне надо начинать с крокодиловых слёз и с бутылки коньяка, на которой изображён Верлен, нет – Бодлер...
Как мне быть, если я так и не узнаю расстояние между шамамами, измеренное твоими губами? Как ты любишь цифры... В номере включу метроном, безжалостно отстукивающий каждый твой поцелуй. Отсчёт последних секунд жизни. Я буду бесстрашной и научусь считать... Устала от коньюктива: когда..., если… А если вот так, с рычанием раненой тигрицы, без завораживающей мягкости французского "р", и только в повелительном наклонении: Ты приедешь в Париж! Мы встретимся! Я узнаю, что такое шамамы и сгорю в твоих таких безумно музыкальных руках! Иначе не выживу!
Всю ночь ощущала на себе измерительность твоих губ. В слезах... Завтра выезжаю... a bientot...

P.S.
Верленовой песней она ждала его в Париже... А Он… Ему не дали визу.

(Картина художника Владимира Скрипника)