Великий запрет. глава 1

 Шара-бара.



«Проклятый сон. Неужели  это послание знаковое?»- Карабек не открывал глаза. Смежив до боли веки, обманом загонял разум  в сновидение, требуя другой развязки. Безнадежно. Пробужденная память повторила видение.
Каменный ковчег с прахом царицы покинул гробницу, врезаясь в каучуковые плечи черных исполинов. Надпись, высеченная на балке входа склепа, осветила  в памяти имя Семирамиды: «Дух Ары, воскрешенный жрецом Мирасом, как и сокровища мои со мною упокоятся».   Карабек вошел в покинутую  правительницей усыпальницу, она была пуста. Ироничная владычица в последний путь отправила лишь душу свою, оставив потомкам  тленное тело и надпись на черной мраморной стене: «Солгала не я. Солгал Мирас» 
На суровом лице Карабека,  по иссушенным сжигающей болью щекам, ранее не знавшим жалостливой влаги, две раскаленные слезы оставили глубокие борозды шрамов и обелили густую бороду.
«Конец пути, вся история напрасна, ничто не вечно».
 
***
Степь голая, покрытая выжженной порослью по телу обожженному. На горизонте черные горы.  Городок  Алтынтау у предгорий, искусственный оазис, сотворенный  спецпереселенцами, сосланными за несовместимость  с Диктатором державы. Пирамидальные тополя, карагачи, высаженные во дворах новостроек  и на улицах, вдоль колеи разбитых дорог. Густая пыль по обочинам, словно серая пудра, взбитая колесами телег и машин. Утренние лучи азиатского солнца  быстро разогнали ночную прохладу. Духота, изгоняя москитов, проникала в открытые окна квартир двухэтажных кирпичных домов.
Старуха из ближайшего аула, худая, закопченная жизнью, обходила с  бидонами  дворы,  зазывно выкрикивала:
- Ки-и-сля, пре-е-сня  молоко! Сметан!
Народ, просыпаясь, вываливал наружу, несся опорожнять ночные горшки,  помойные ведра  и по нужде к многоочковой уборной из дикого песчаника, разгороженного на инь и янь,  мужского и женского начал.
На тощей кляче,  впряженной  в телегу с огромной деревянной бочкой, зловонной, облепленной изумрудной зеленью мух, к выгребной яме подъезжал золотарь и  ведром на шесте вычерпывал из нее нечистоты.
Громыхая многогранными колесами, к домам подъезжала водовозка, а вслед за ней доисторический топливозаправщик на бричке:
- Ки-ро-син! – кричал извозчик.
 
Вскоре синее пламя керосинок, керогазов и примусов  разогревало, кипятило воду, молоко. Пахло утром. Городок оживал. Взрослые уходили на работу, службу, кто куда, добивая жизнь, веря в светлое будущее.
Голоногое, голопузое, разноодетое и разнообутое племя  детворы наполняло гомоном дворы, радуясь каникулам и отсутствию родительского надзора.
  Парадная арба, разрисованная сине-желтым орнаментом,   вкатилась во двор углового,  п-образного дома.
Сказочный бабай в чалме и цветастом халате, подпоясанный красным кушаком, натянул поводья, приказывая грустному ослу остановиться.
- Шара-бара!!!- закричал он зычно,- Подходы, давай! Стекло, тряпка сдавай! Одна бутылка - конфет сладкий-петушок!  За тряпка - курт даем, мячик алтын-бас!
 
Мигом старьевщика окружила малолетняя толпа. Девчонки и пацаны тайком тащили из родительских сундуков реликтовые  платья, пустую тару отцовских заначек на черный день, банки, флаконы. Взамен получали блистающую мишуру безделушек. Яркие заколки-невидимки,  укутанные в золотую фольгу мячики из папье-маше на резинке,  карамельных петушков на деревянной палочке, комочки высушенного соленого творога – курта, глиняные, ярко разрисованные свистульки, изображающие уродливых птиц. Бойко расходились широкие резиновые жгуты, из которых пацаны сооружали рогатки.
 
Четверка друзей-мушкетеров унеслась с драгоценным приобретением в сторону парка, посаженного родителями у  мелководной речки. Она стекала  со склонов далеких черных гор по обожженному веками керамическому желобу, наполняемому  водами сорока родников,  разогретая палящим солнцем, живительным бальзамом омывала тела купальщиков. Визжа от восторга, ныряя и брызгаясь, гоняясь вплавь друг за другом, до одури, до красноты глаз, интернациональная малолетняя поросль спецпереселенцев поселка познавала счастье детства.
- Пацаны,- наконец окликнул старший из друзей - Руслан, - давай, вылезаем.  Айда делать рогатки, пока резинки никто не стибрил!
Карабек  ловко, по дельфиньи, выпрыгнул из волн реки, изогнулся, ныряя вновь, крикнул:
-  Последний раз,  ж… на показ! - погружаясь в голубой омут на секунду, сдернул трусы и выставил над водной поверхностью оголенный зад.
Под  дружный хохот своих и чужих мальчишек и девчонок  доблестная четверка выскочила на берег.
Витек, брат Карабека,  кинул перочинный нож четвертому дружку:
- Ленька, у тебя лучше всех получается. Нарежь нам рогатки!
Ленька в гуще ивняка опытным глазом выбрал четыре раздвоенных стволика и,  орудуя ножом, вскоре вернулся к друзьям с охапкой символов  Виктории.
Завязав на рогатины резинки с кусками овечьей шкуры, компания вооружилась и отправилась на охоту в парк.
Вскоре пяток горлиц,  сбитых сообща  из рогаток камешками речной гальки,  болтался на плече Леньки, связанный за лапки ивовым прутком.
При  выходе  из парка остановились  у клумбы с кустами чайных роз, нежным, тонким запахом духов привлекающих крылатое цветное племя насекомых.
- Глядите, - крикнул Руслан, - указывая на росший недалеко огромный, прямой, как мачта пирамидальный тополь.
Из крон дерева, сверху, проворно, словно обезьяна, вниз спускалось загорелое худющее существо в черных трусах и кепкой на голове,  вздыбленной по центру.
- Да это же Оська, - разоритель гнезд, - признал мальчишку из соседского двора Ленька, - сейчас ухохочемся.
- Оська, стой! - окликнул он проходящего мимо мальца, - ты опять птичьи яйца воруешь?
- Не, я просто лажу по деревьям, мне нравится….
- Ну, молодец, - усмехнулся Ленька и неожиданно слегка прихлопнул  ладошкой  по выпирающей части кепки.  По стриженной налысо голове, из-под фуражки, по лбу,  щекам  потекли бело-желтые ручьи яичницы.
 Обида залила  слезами  глаза мальчишки. Леньке стало жаль бедолагу и он дружески ткнул тыльной стороной ладони его плечо:
- Ладно, не реви! Беги на речку, умойся и приходи в кошару, будем жарить голубей, пятый для тебя.
Оська глянул на кукан с дичью, всхлипнул, успокаиваясь, и бросился к речке. 
 
В полуразрушенном загоне для скота охотники разожгли костер. Обмазали перья  выпотрошенных птиц жидкой глиной, собранной у деревянного желоба поилки, и  утопили в горящих углях. Через время выгребли  из остывающей золы запекшиеся  тушки, похожие на черные страусиные яйца. Глина, словно скорлупа, легко отрывалась вместе с перьями, обнажая дымящееся темное мясо дичи.  Душная тень саманной стены кошары накрыла маленькое племя пигмеев первородным  счастьем, укрывая на время от угнетающей боли цивилизации.
 
***
 
Ленька толкнул деревянную дверь и вошел в полутемную прихожую своей квартиры. Мать выглянула из кухни на скрип петель.
- Почему так поздно, гулена?
- Мам, ты меня не выпорешь?
- Выпорю!
- А за что?
- Раз спрашиваешь, значит, чую, есть за что.
- А я тебе тогда не расскажу!
Мать приблизилась, принюхиваясь:
- Курил?
- Нет!
Она  внимательно рассматривала сына: «Майка не порвана. Бриджи целы. Сандалии? Нет, вроде тоже не разбиты»
- В футбол босиком играл?
- Да, мам! Берег обувь, как наказывала.
- Во, а что это у тебя нижняя губа опухла? Дрался?- обрадовалась вдруг мать своей прозорливости.
- Не, оса ужалила!
- Давай, не томи, сознавайся, что натворил? По отцовскому ремню соскучился?
- Не, мам, я его спрятал.
- Что?- удивленно воскликнула мать, поднимая взор на вешалку, где обычно висело орудие воспитания.
Ленька  развернулся и выскочил на лестничную площадку.
- Ты куда, пострел? Признавайся, что натворил? Сама узнаю, хуже будет!
- Я щас!
Через минуту явился с букетом роз.
- Это тебе, мама! С Днем рождения!
Мать охнула, схватившись за грудь, обессиленная  присела на стоящий рядом табурет. Протянула руки навстречу сыну, разрыдалась.
- Господи, никогда, никто не дарил мне цветов.
Прижала к себе сына, сотрясая плачем свое заезженное жизнью тело.
Счастливая улыбка, подсвеченная фонарем  укуса осы, приподняла его щеки, прищурив хитрющие глаза.
«Я никогда,- подумал он,-  не расскажу тебе, что  цветы мы с пацанами нарвали  на клумбе в парке и еле-еле удрали от милиционера»
 
 ***
Карабек  открыл калитку, пропуская вперед  младшего на год брата:
- Давай, Витек, иди первый.   Бабка опять ругаться будет, что шляемся  допоздна. Ты - любимчик, скажи ей что-нибудь ласковое, чтобы успокоилась, ты это умеешь.
Братья по матери-немке, разнолюбимые в семье. Отец Карабека, японец, бывший  военнопленный офицер, видимо из благородных, покончил с собой, за месяц до рождения сына  сделал  харакири.  Говорят, когда прочел письмо, пришедшее с родины. Что было в том письме,  не знают, японскому языку никто не обучался.
Молодую красавицу почти сразу сосватал  соотечественник-немец, тоже из бывших военнопленных, сбитый летчик, лишенный одной ноги и старше супруги на полтора десятка лет.  Он остался жить при матери, сосланной с Поволжья. Отстроил добротный дом, посадил фруктовый сад и виноградник.  Свекровь недолюбливала  покладистую, трудолюбивую сноху за молодость, легкомыслие,  связь с азиатом и трудно скрывала неприязнь к  Карабеку. Ворчала, жалуясь соседке соплеменнице:
- Нагуляла зверька и имя дала такое.
- Да не ругай ты ее, Эльза.  Молодая была - сирота неразумная. Зато вон какая работящая!
- Это она в постели - золотые руки! - огрызалась товарка.
 
В родном же внуке  души не чаяла, ревностно относилась к братской привязанности детей.
 
*- Guten Abend, meine Gro;mutter! - крикнул Виктор, увидев вышедшую на крыльцо дома пожилую женщину. Бальзам для души бабки, с чудным акцентом говорящей по-русски, родная речь из уст внука.
- А я волновалась, родной. Где гулял так долго?
- Купались, в парк ходили, в футбол играли, - скороговоркой отозвался тот, быстро прошмыгнув с Карабеком мимо нее  в дом. Она засеменила следом.
- Запор на калитке задвинули?- встретила вопросом мать.
- Да, мам!
- Ох уж этот русский язык,- заворчала старуха, - и на калитке запор и в заднице тоже запор.
Одноногий вояка, окинул детей колючим взглядом, приказал грозно:
- Дома чаще бывайте, матери помогайте!
- Так у них каникулы, - заступилась мать, - пусть нагуляются.
- Я в их возрасте сам дрова колол,  в поле пахал.
- Еще напашутся, успеют.
- Балуешь, Анна, - начал кипятиться отец.
- Ладно, ладно, Ганс, - поддержала сноху свекровь, ласково гладя по голове Виктора, -  пускай играют, пока молодые, работа никуда не убежит. Затем вздохнула тяжко:
**- Die Arbeit, die Arbeit, das ganze Leben arbeiten....
 
 
 
*- Добрый вечер, бабушка!
**- Работа, работа, всю жизнь работа….
 
***
Руслан у  дома заметил соседского восьмилетку, очкарика-чудака Вовку, который вымазал  канцелярским клеем тетрадный листок в косую линейку для чистописания и приклеил его к кирпичной стене, вытягивая повыше  руки. Старательно выведенные слова рассмешили и удивили мальчишку:
«Пропал папа. Кто нашел, пожалуйста, отдайте назад. Особые приметы - он хороший.
Вова, квартира№5.»
- А почему ты решил, что он пропал? Мы его видели с другими дядьками у ларька в парке. Он пил пиво.
- Его ночью не было дома и сегодня нет. Я спросил у мамы - где папка? Она говорит, пропал твой папка, алкаш. Он не алкаш, он  добрый.
- Вернется, Вовка, твой папка, я точно знаю, - успокоил его Руслан и вошел в прохладный подъезд.
Быстро вбежал по ступеням в свою квартиру. Смазанные петли двери не потревожили взрослых, громко разговаривающих на кухне.
- Я договорился с муллой, - услышал он голос отца-кавказца,- ему пора делать обрезание, он мусульманин.
- А мне что, тащить его в церковь крестить, раз у меня с мамой вера христианская?- отвечала вопросом мать.
- Султан, - послышался голос бабушки, - зачем увечить ребенка?
- Прости, мать, ты старая,- взбеленился отец, - но ты-то молодая, сама врач,  понимаешь, что это даже полезно.
- Пусть вырастет и сам примет решение, какому Богу молиться,- вновь отозвалась упрямая бабушка.
- Ай, женщины!  …., -  выругался отец на родном языке. Выскочил в коридор, столкнулся с сыном, едва не опрокинул. Ловко подхватил, поставил на ноги, ущипнул за щеку ласково и, качая головой, проговорил тихо, успокаиваясь:
- Эх, Руслан, Руслан…. Вырастешь, уедем на Кавказ. Сам тебе невесту найду! Там женщины лучшие в мире!  Молчат, когда мужчина говорит…. Иди, там твои женщины  что-то вкусное готовят. -  Прижал к себе сына и легко оттолкнул. - Я пошел на работу, в ночную.
Входная  дверь бесшумно закрылась за отцом.



 
                (продолжениеследует)