Очевидец

                ОЧЕВИДЕЦ

      Поселок городского типа на Белгородчине располагался вдали от больших населенных пунктов – далеко от шума городского – и недалеко от автомагистрали. Рядом протекала небольшая речка. Раньше это было большое село, утопающее в садах. Здесь было хорошо и уютно: зелень садов охлаждала жару, а заросшие изумрудной травой обочины трассы укрощали своевольную пыль. Таким образом, чистый сельский воздух, обилие фруктов и свежих дешевых овощей манили горожан забыться в уютной тиши от шумных забот, и они часто приезжали сюда отдохнуть на выходные дни, а некоторые семьи снимали у местных жилье и жили целое лето в свое удовольствие, как на даче. Этим как раз и пользовались местные жители для пополнения своего довольно скудного бюджета.
      Пополняли его и за счет рынка. Каждое утро вдоль трассы возникал небольшой стихийный рыночек, где продавалась всякая сельская снедь: молоко, фрукты, овощи, смачная консервация и прочая домашняя вкуснятинка.... Недалеко, метрах в двадцати от людного базарчика стояло ведро с черешней. На нем  красовалась картонка, где было написано от руки: «Черешню берите даром, ведро дырявое – оставьте». Хозяина не было. К ведру покупатели подходили редко, так как не было с кем торговаться, а те, которые подходили, удивленно и благодарно высыпали черешню в свои сумки, а ведро с запиской оставляли.
      Нельзя сказать, что конкуренты недолюбливали хозяина ведра, он не соперничал с ними, но его странность была на языке у всех. Пожилого хозяина черешни звали Савелием – имя нынче редкое. Жил он в поселке недавно и вызывал к себе повышенный интерес не только соседей, но и у других.
      Обе его руки, до самых плеч были в наколках, что явно свидетельствовало о бурно проведенной молодости, но несмотря на это вел он себя очень скромно. Не курил, не употреблял спиртного, хотя по внешнему виду был явно знаком с этим зельем и должен был бы пить по определению; словарный запас его был свободен от бытующего в народе черного междусловья, что выделяло его из общей мужицкой массы и немало удивляло всех. Был чересчур миролюбивым, что вызывало некоторое разочарование у соседей. Пьяный сосед Гришка, всех терроризировавший своими хмельными выходками и заслуживающий не только простого порицания, как-то напал на Савелия с кулаками, так он вместо справедливой расправы с буяном, добродушно и ловко скрутил того в морской узел и уложил спать. Ну и, конечно, эта черешня. На кой это ему надо, собирать ее с дерева, чтобы раздаривать чужим людям? Бесплатно. В этих местах такого отродясь не бывало. Человек-загадка. Сплошная загадка.
      Как-то его недальний сосед Василий Кузьмич, член поселкового совета, проходя мимо Савелия обронил ему:
      - Послушай, приятель, зашел бы ты сейчас к нам в контору.
      - С какого перепугу? – Изумился Савелий. Он знал, что просто так власть не вызывает, но вины за собой не чувствовал.
      - Да так, ничего серьезного, просто погутарить. Молва о тебе всякая идет.
      - Неужто плохая?
      - Наоборот.
      - Чего ж гутарить-то?
      - Так в том-то и дело. Ну..., ты это..., не взбрыкивай. Зайди, зайди. – Василь Кузьмич похлопал Савелия по плечу. – Не покусаем же.
      В поссовете народу было немного – всего восемь депутатов. Встретили его тепло:
      - О...! Кто к нам пожаловал. Привет. Проходь, садись. – Все были хорошо знакомы друг с другом.
      - Чего вызывали? – Савелий подозрительно обвел всех взглядом. Он поставил поудобней для себя стул, чтобы по давней привычке всех держать в поле зрения и устроился на нем. Нутром он чуял, что разговор будет долгим.
      - Ты, это..., – Василий Кузьмич был слегка смущен и чувствовал себя не-ловко, – расскажи-ка нам немного о себе. Ты человек у нас новый и народонаселение поселка всякое треплет про тебя. Не..., ты не подумай, это не допрос, просто, чисто по-человечески. Например: чего это ты без платы, на трассе даром отдаешь чужим свою черешню?
      - Должок отдаю. – Коротко ответил Савелий.
      - Должок? Какой должок? – не поняли правленцы. – Кому ты должен?
      - Людям.
      - Как это?
      Савелий видел, что от серьезного и долгого разговора не уйти и поудобнее умостился на стуле. К тому же он хотел-таки (не напрашиваться же самому), чтобы его об этом расспросили – ему нужно было поведать о себе, засвидетельствовать о своих убеждениях. Он мог бы рассказать об этом всему человечеству, всей Вселенной.
      - Вы в Москве бывали? – ни к кому конкретно не обращаясь, спросил он.
      - Ну, доводилось, – ответил кто-то.
      - Так вот, в Москве есть Савеловский вокзал, слыхали? – его так назвали в честь меня. – Все поняли шутку и засмеялись, а он продолжал, – там я и начинал свою трудовую деятельность... вором.
      - Как вором?!
      - А вот так, вором-щипачем. Вон, видишь мои пальцы? – он показал правую руку. Действительно его пальцы были необычные, как-то непривычно изогнутые. – Жизнь крученая у меня была. Потрепала малость. Сидел и не раз.
      - Да ладно тебе! – Не поверили ему.
      Савелий расстегнул рубаху. На груди была выколота красивая церковь с четырьмя куполами.
      - Ого! – Сказал кто-то не то уважительно, не то осуждающе.
      - Представь себе – четыре ходки. Четырехразовый сиделец, значит. Вор в законе – всю жизнь. – Устало проговорил Савелий и было заметно – он не бравировал этим, а сожалел.
      Это сообщение произвело определенное впечатление – воцарилась долгая пауза.
      - А к нам какими судьбами, у нас ничего такого...? – Нерешительно заметил кто-то из депутатов.
      - Да не боись ты, я давно в завязке. Не собираюсь вас грабить. Я уже совсем другой. – Заверил бывший вор.
      - Как это другой?
      - Вы умеете отличать день от ночи? Так вот, ежели с этим сравнивать – я был ночь. И долго был. Теперь – день.
      - Послушай, Савелий, – Василий Кузьмич вдруг встал, нетерпеливо прошелся по залу, ткнул в сторону «ответчика» указательным пальцем и опять сел на свой стул, – ты как-то все норовишь загадками говорить. Сделай милость расскажи все по порядку и без интригующих ребусов. Что это значит: ночь, день? Изменился ты, что-ли? Так не бывает – вот так вдруг, нутро-то осталось старое, своекожее.
      - Как раз бывает. Я сам раньше не верил. А теперь вот он я, перед вами очевидец. Живой свидетель. Собственной персоной. – Улыбнулся Савелий.
      - Раз уж ты свидетель, просвидетельствуй и нам все как на духу, поподробнее проинформируй, а то все головоломки загадываешь.
      - Свидетельствую, – все еще улыбаясь сказал «свидетель», – все равно вы, как я понимаю, от меня не отстанете. Не буду вам рассказывать, сколько гадостей и лиха я натворил за свою поганую жизнь очень многим и разным людям, за что теперь отчаянно, до жути раскаиваюсь. Расскажу главное, о последней отсидке. На нее я пошел, естественно, не за свои красивые глазки. Но не в этом дело.
      Был у нас в камере один парень, молодой еще – Пашкой звали, но мы все сидельцы называли его «святым.» Посадили его за то, что он молился и книжки запрещенные перевозил по церквам. Публика там у нас, как вы понимаете, была разная и «святой» один был не такой как все мы. Он по свободе читал нам и рассказывал Евангелие. Верующим был, значит. Не то, чтобы мы на него злобствовали, нет, он безобидным был – просто мы не воспринимали его всерьез. Он все обвинял нас, вернее не он лично, а Евангелие. Хотя мы и сами знали, что не ангелы. Но - интересно было, он рассказывал всякие истории, а там же, в кутузке, сами знаете, телевизоры в дефиците, их просто не бывает.
      Как-то у нас случилась разборка, и меня пырнули пером в бочину. Ну, значит, ножом и я попал в лазарет, но поранение было основательное, и меня отвезли в больничку. Там я чуть не окочурился. Совсем, было, уже помер.
      - Как это?! – в один голос воскликнули сразу несколько человек.
      - В прямом смысле – клиническая смерть. – Подтвердил Савелий.
      - Ну, и…? Дальше-то, дальше что было? – Кто-то сгорал от нетерпения.
      - Как видишь, откачали, – улыбнулся «свидетель», – но вся загвоздка в том, что я там видел.
      - Где там? – Не понял Василий Кузьмич.
      - А там, куда я провалился.
      - Это что, когда ты помёр?
      - Именно.
      В комнате воцарилось мертвое молчание, только в открытое окно слышно было, как по улице проехала грузовая машина, как на нее бурно отреагировала соседская собака да где-то вдали шумно играли мальчишки. Все с нетерпением ждали продолжения.
      - Попал я в страшное место, мужики, аж сейчас передергивает всего. До самой смерти не забуду. – Продолжал, скривившись, Савелий. – Не поверите. Даже трудно описать это словами. Главное, что там наполнило меня под завязку – это ужас. Какой-то невероятно-огромный смрадный клубок из гниющих человеческих тел и животных – все это шевелилось в вонючей сопливой слизи. Вонь, неимоверная, аж глаза ест. Чую, как будто чей-то голос: «тут будет твое место!», даже не голос, а нутряной осудный вердикт и я осознал – это расплата за мою такую паскудную жизнь. Ужас неописуемый еще охватил меня оттого, что я уразумел, что спасительной смерти, в нашем земном понимании, не будет и отныне именно здесь будет моя вечная камера. Без амнистий, без свиданок, без конца. Мне прямо сейчас предстоит погрузиться с головой в это зловонное месиво из полутрупных тел навсегда и самому стать таким же. И эта вонь, и это отвращение до блевоты, ужас и страх внутри меня не прекратятся никогда, я буду ощущать их завсегда, вечно.
      Мужики, я сам не представлял, что такое вообще возможно.
      Вот здесь я и поверил нашему «святому», вернее его Евангелию. Когда я понял, что попал в ад – весь затрясся, затрепетал. Сначала я оцепенел, меня  заклинило. Потом мысли лихорадочно замельтешили. Пока я не внутри этого зловонного клубка, надо что-то предпринимать. Может быть еще не поздно и есть выход из этого положения? Как быть? Кто тут смотрящий? Где он? Кому кричать? У кого просить прощения? И тут на ум пришли Пашкины слова: «К Богу обратись!» И я отчаянно завопил: «Господи! Я не хочу сюда! Я буду таким, каким Ты хочешь меня видеть! Только спаси и помилуй!».
      И вдруг меня как будто взяли и вытолкнули оттуда, и я очнулся в своем теле. Вокруг меня суетились врачи. Я услышал, как один говорит другому: «он опять может уйти, приготовь еще раз дефибриллятор». Понятно было, что речь идет обо мне. Но я уже понял, раз меня вернули из ада, не для того же, чтобы назад вертать и я ему шепнул:
      - Не боись, не уйду.
      - Что? Повтори! – Не расслышал доктор и наклонился ухом к моим губам. Видать голос мой был еще слабоват. Я повторил, а он рассмеялся:
      - Молодец, что шутишь. Так держать. Значит, будешь жить.
      - Что мне делать? – спросил я.
      - Живи долго, но правильно. – Ответил доктор. А я не его спрашивал, я Хозяина Жизни спрашивал, думал, что в уме, а оказалось вслух. Я телом был дохляк, а духом – в норме, такое пережить. Уже позже, в реанимации я получил ответ на этот вопрос, очень волновавший меня тогда – в сознании прозвучало, и так четко: «Павел скажет тебе, что делать».
       Я успокоился и быстро пошел на поправку. После выздоровления меня отправили назад в камеру, до решения по моему вопросу. Меня неслабо ковырнули, ливер подпортили капитально. Должны были комиссовать по болезни, а это всякие согласования, разрешения, может суд – в общем, еще нужно много времени.
      - Ну что, теперь веришь? – При встрече спрашивает меня Пашка.
      - Верю, Паша. А откуда ты знаешь, что я пережил? – Спрашиваю его. А он мне и говорит:
      - Я молился, чтобы Бог показал тебе, что тебя ожидает после смерти.
      - Что же мне теперь делать, Паша? – обращаюсь к нему.
      - Покаяться тебе перед Богом надо, Сава (это кликуха моя) и служить Ему.
      - А как?
      - Хорошо, что ты все понимаешь и сознаешь. Я помолюсь за тебя. Тут прошел слух, что тебя скоро комиссуют, я дам тебе адрес, там тебя встретят и ответят на все твои вопросы. Слушай Христа и Бог простит тебя.
      Все сидельцы в нашей камере, когда услышали мой рассказ, крепко задумались. Кроме Павла, конечно, он все это знал раньше.
      Савелий замолчал. Молчали под впечатлением рассказанного и его слушатели.
      - Послушай, а может быть, у тебя в то время было, того..., наваждение ка-кое? – спросил один из них.
      - Знаете, у меня тоже иногда после операции проскакивали такие думки, но позже я у кого-то взял одну книжку полистать – «Красная клетка» называется, вот я и прочитал там о таком же случае с одним ментом. Почти один к одному с моим – с тем, что я сам пережил. Читаю, а у меня опять волосы дыбом на башке. Представляете? Это уже не глюки. Больше я не сомневался. Я очевидец. Теперь я понял, что человек без Бога – как всякий жмурик, покойник значит, разлагается все больше и больше. Я теперь знаю, что меня ждет. И знаю главное, что меня никогда не покинет Бог.
      Вот вы спрашиваете, почему я отдаю людям бесплатно черешню, а я так вам скажу: я бы и жизнь отдал, чтобы расплатиться с ними за то, что им натворил, не то, что черешню. А чем еще я могу сейчас с ними расплатиться?
      - Не..., тут шо-то не то – опять засомневался кто-то.
      - Как знаете мужики, вы спрашивали – я рассказал, а я свой выбор сделал. Верить или не верить – это теперь уже ваши проблемы. Думайте, пока есть время. Ну, да ладно, покедова, а мне пора. Мне еще рвать черешню надо. – Савелий встал и под общее полное молчание депутатов поссовета оставил их наедине с их непростыми мыслями.
                * * *
     Иногда человек укрывается в толпе от вопроса о смысле бытия, от самого себя. Создает в себе ложное убеждение, что жизнь состоит из удовольствий; по крайней мере, молодость не стоит растрачивать на поиски смысла жизни. Это иллюзия. Жизнь должна быть наполнена высокими стандартами.
                Июнь  2014 г.


Рецензии
"Я очевидец. Теперь я понял, что человек без Бога – как всякий жмурик, покойник значит, разлагается все больше и больше."

Отлично, Вячеслав! И спасибо Вам, что выставили этот рассказик на обозрение-прочтение.
Иной прочитает, пальцем у виска покрутит, иной задумается. У меня на эту тему есть текст "Сектанты".
С уважением,
В. Э.

Владимир Эйснер   29.08.2016 06:15     Заявить о нарушении
На это произведение написано 35 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.