Опасные пришельцы

 


          Карл Иса Бек







                ОПАСНЫЕ  ПРИШЕЛЬЦЫ

          Роман-фэнтези














                Детмолд.Германия
       1999




От автора

Предлагаемый Интернет-читателям роман был написан еще в 20-ом веке, в далеком 1999 году, во время моей вынужденной эмиграции. Издатели в Германии не решились опубликовать роман, ссылаясь на негласное табу на тему национализма. Это можно понять. В стране, где народ пережил угар дикого  национализма, незаметно переросшего в нацизм в смысле права на мировое господство, и горечь запоздалого отрезвления, после полного разгрома былого величия народа и его государства, само понятие «национализм» в любом смысле может вызывать у коренных немцев душевную боль. В моем романе речь идет о здоровом национализме, который только и может в некоторых обстоятельствах спасти нацию от полной катастрофы, сыграть роль единственно возможного механизма самосохранения народа. Впервые роман был опубликован в Казахстане  в 2012 году по настоянию моих друзей.
        За прошедшие 16 лет в мире не стало спокойно. И в 21-ом веке  не ушли в историю национализм (и здоровый, и опасный), вандализм, дикарство, стремление отдельных сообществ и тайных организации к захвату власти в той или иной стране любым способом. То, что 16 лет назад только планировалось персонажами моего романа, пришельцами из другой галактики,  теперь на самом деле происходит на нашей планете:  дебилизация молодого поколения, которое вскоре может стать новым пушечным мясом в новой и, наверное, последней мировой войне, которая поставит точку на истории человеческой цивилизации, захват власти в чужой стране пришельцами и транснациональными компаниями, ускоренное развитие  в мире националистических тенденций, уничтожение древних исторических памятников, являющихся достояниями всего человечеств, и много другого.
        Впрочем, такая история с моими литературными произведениями происходит не впервые. В 1980 году, то есть 35 лет назад, живя и работая  в Ростове-на-Дону, затем в области, я написал свою первую повесть «Трудный выбор». В ней устами главного героя, молодого журналиста, было озвучено предупреждение:  советское общество неумолимо катится к пропасти, и если не будут срочно приняты кардинальные меры, то в течение 10 лет произойдет катастрофа –  развал великой державы. Мне и тогда было понятно, что основную нагрузку по развалу Советского Союза несли политические силы США и западных держав. Но я в повести сконцентрировал свое внимание на внутренних врагах и на тех, на которых опиралась «пятая колонна» -  которым все было «по фигу». Тогда российские издательства отказались опубликовать мою повесть, сочтя её  антисоветским произведением, хотя в повести шла речь о необходимости спасения СССР. Повесть была опубликована в Казахстане уже после развала СССР.

        Решение опубликовать этот роман в Интернете я принял после долгих лет размышлении. Я человек очень мирный, живу по законам нравственности, ненавижу войну, в которой был тяжело ранен мой отец и погибли несколько моих родных дяди и других родственников, а также насилие, жестокость, лицемерие, ложь. Однако в моем романе их, последних, к сожалению, немало. Вот почему я долго не решался опубликовать этот роман в Интернете. Но теперь я вижу, что то, чего я боялся, уже происходит в мире полным ходом.
Однако публикация романа – это не констатация фактов. Она есть надежда на то, что, может быть, прочтя этот роман, кто-то или члены каких-то тайных организации  откажутся от планируемого ими преступления против человека или человечности, кто-то встанет в ряды тех, кто активно борется со злом, а кто-то просто задумается над тем, что происходит вокруг. Это ведь тоже полезно…
Желаю моим уважаемым читателям приятного чтения.               
               
               










           ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 
 
1

 
                ПРОЛОГ
 
                В межгалактической лаборатории

Пассажирский авиалайнер c рейсовым номером  6676  вылетел из Нью-Йорка  ночью. После лёгкого ужина большинство пассажиров, расположившись в своих креслах поудобнее, насколько это позволяло отведенное им пространство, дремали. Некоторые успели даже заснуть. "Совы", включив индивидуальные светильники, читали газеты, журналы и книги.   Из радиодинамика приятный женский голос начал передавать информацию: "Уважаемые дамы и господа! Наш авиалайнер летит над Атлантикой на высоте одиннадцать тысяч метров...". 
        А в это время в кабине пилотов царила напряженная тишина. Командир экипажа уже три минуты пристально смотрел на панель приборов и недоумевал про себя. В его многолетней лётной практике такого ещё не бывало:  самолет летел в нормальном режиме, двигатели работали исправно, однако все приборы "шалили".  Стрелки всех приборов, словно взбесившиеся, болтались из стороны в сторону без остановки, высотомер показывал то 11000 метров, то 3000, то 27000 метров.
        Командир посмотрел на второго пилота. Тот тоже смотрел на приборы, пытаясь что-то понять.
- Я ничего не  пойму,  что  происходит, -  мрачно проговорил командир экипажа,  нарушив молчание. -  Ты что-нибудь понимаешь?
- Как  говорит  мой  сын,  "пока  не  врубился",  -  ответил  второй пилот,   не  отрывая  взгляда  от приборов.
Командир обернулся к штурману.
- Франк, свяжись-ка с Нью-Йорком и Франкфуртом. Запроси у них координаты полёта нашего лайнера, и спроси, не проводятся ли в районе нашего полёта военно-воздушные  или военно-космические учения.
- Может быть, заодно сообщить им, на всякий случай, и об этом? -  штурман кивнул головой на приборы.
-  Нет, пока не надо, -  ответил командир экипажа. -  Понаблюдаем ещё.
Штурман опять кивнул головой и принялся за работу.
-  Связи  нет. Полная  тишина,  -   доложил он  спустя несколько минут,  глядя на напрягшиеся  затылки пилотов.


        2

Громадный летающий объект эллипсовидной формы подлетел к пассажирскому лайнеру сзади. Никаких опознавательных знаков на борту он не имел. То, что произошло дальше, напоминает кадры документальных фильмов о жизни, протекающей в Атлантических глубинах: как огромная акула догоняет и моментально проглатывает небольшую рыбу, отбившуюся от своей стаи, так  и летающий объект, превосходящий размерами авиалайнер раз в пятьдесят, "проглотил" самолёт  в мгновенье ока.  Авиалайнер исчез в огромной чёрной дыре, которая разверзлась в носовой части летающего объекта. После этого летающий объект,  перейдя на сверхсветовую скорость, за какие-то секунды органически слился с мириадами мерцающих звёзд. Вполне возможно, что бесследно исчезавших в печально известном "Бермудском треугольнике"  самолётов постигала такая же участь…


      3

Огромное помещение напоминало выставочный павильон. Оно было поделено на множество секторов, в каждом из которых кипела работа. Какие-то живые существа, очень напоминающие по строению тела обыкновенных людей, в серебристой фосфорической  спецодежде и скафандрах наподобие костюмов космонавтов, молча манипулировали многочисленными приборами и инструментами. В некоторых  секторах, оборудованных соответствующим образом, проводились самые настоящие операции. На операционных столах лежали обыкновенные люди.
В ещё свободные хирургические сектора подвозили на койках-каталках новых людей. Создавалось впечатление, что эти люди усыплены: они как будто безмятежно спали на койках-каталках как на собственных кроватях в своих спальнях. Многих из них мы прежде видели в салоне авиалайнера c рейсовым номером  6676.  Их быстро перекладывали на операционные столы. К ним тут же подходили новые бригады хирургов и без промедления начинали операцию. Эти человекоподобные существа производили трепанацию черепов у несчастных пассажиров авиалайнера. Хирурги и их ассистенты работали на удивление быстро и аккуратно, движения их были заученные; видно, что они отработаны многолетним опытом.
Перед тем как произвести трепанацию черепа человека, один из  "хирургов" подводил к обнаженной груди человека - мужчины или женщины - инструмент, напоминающий плоскую тарелку, со стальной иглой в центре диаметром в десятисантиметровый гвоздь. Игла была соединена длинным кабелем с компьютером. Этой "тарелкой" космический хирург накрывал грудь человека прямо напротив его сердца, инструмент тут же, издав звонкий чмокающий звук, присасывался к груди, после чего человекоподобное существо с силой резко нажимало сверху на широкую шляпку стальной иглы, вонзая её в сердце. Человека в этот момент подбрасывало вверх, как при применении электрошока; потом его тело в течение  нескольких секунд сильно вибрировало. Из невидимого динамика раздавались звуки, напоминающие то стуки живого сердца, то хлюпанье шланга, отсасывающего жидкость. Ассистенты хирурга, а за ними и другие присутствующие в секторе обращали свои взоры на мониторы, на которых возникали понятные только им какие-то диаграммы и символы. Хирург тем временем брал в руки лазерный скальпель и делал им аккуратный надрез кожи вдоль кромки волосяного покрова на голове человека. Один из его ассистентов тут же накрывал голову человека другой чашей-присоской, нажимал на кнопку на рукоятке и скальп в мгновение ока сдирался с головы. Другой ассистент подавал хирургу ещё один чашеобразный инструмент с иглой в середине. Этот инструмент также был подсоединён к компьютеру. Хирург надевал на обнаженный череп эту "чашу" и, медленно надавливая на шляпку иглы, вводил её в мозг человека.
В просторном помещении, уставленном множеством суперкомпьютеров типа "Симулятор Земли" (Earth Simulator), способными производить более 80 триллионов операций и вычислений в секунду с плавающей точкой, беспрерывно звучали какие-то сигналы, похожие на сигналы азбуки Морзе.  За компьютерами сидели специалисты в голубых униформах. На экранах мониторов одной бегущей строкой появлялись фамилии и имена людей на английском или немецком, французском китайском, турецком (или другом) языке, на второй строке обозначались какие-то непонятные символы (вероятно, это были те же фамилии и имена людей, переведенные на язык и алфавит галактических существ), на третьей строке  на большой скорости мелькали имена людей, названия профессии, городов и других населенных пунктов, улиц,  наименования каких-то фирм, организации, государственных, медицинских учреждений, страховых компании, школ, университетов, номера автомобилей и служебных или мобильных телефонов (по-видимому, на этой строке содержалась повседневно-житейская память человека: имена и фамилии людей, которые имели родственные или иные отношения с теми, кто лежал на операционном столе, их профессии, склонности, черты характера, названия городов и сёл, в которых жили эти люди, и множество другой информации). На четвертой строке, судя по мелькавшим словам, математическим формулам, техническим чертежам, названиям лекарственных препаратов и  прочим, отражалось  содержание профессиональной памяти людей, подвергавшихся сканированию. Ниже, заполняя всю оставшуюся часть экрана, снова бежали какие-то символы-иероглифы. Фантазия подсказывает следующее: это - дополнительная информация, сканированная из сердца и мозга людей, необходимая для галактических существ, или же переработанная информация, поступающая на базу данных космических пришельцев...

                4

Огромный, облицованный бирюзовым мрамором, круглый зал был ярко освещён искусственным светом, источник которого, по всей видимости, находился под потолком. В глубине зала на подиуме за длинным массивным столом сидели десять мужчин и три женщины, облаченные в плотно облегающую тело униформу золотистого цвета. Они ничем не отличались от людей, но кожа на лице и на руках у них у всех была такой необычной белизны и холодности, как будто они были высечены из белого мрамора. На их лицах не было ни единой морщинки, словно они были хорошо и тщательно отполированы скульптором. Это была специальная комиссия, ответственная за заселение планеты Земля их нацией, живущей на одной из планет другой Галактики. В задачу этой нации, называющейся Жау,  входил захват планеты Земля и подчинение своей воле землян. Планета Земля должна была стать их вотчиной, а её население –  плательщиком дани.
Представительного вида пожилой мужчина,  сидевший в середине двенадцати членов комиссии, неспешно оглянул своих коллег и человеческо-электронным голосом произнёс:
-  Пожалуй,  начнём.
Сидящие по обе стороны от него согласно закивали мраморными головами.
-  Впускайте   квазиманнов!* –    громко  и  торжественно   приказал   председатель   комиссии   рослым сотрудникам в белой униформе, стоявшим по обе стороны четырех высоких и широких дверей.
Сотрудники синхронно повернулись лицом к дверям и нажали на кнопки на стене. Массивные железные двери бесшумно и быстро раздвинулись в разные стороны. Тут же в зал ворвалась прекрасная, торжественная музыка.   Она  громко  звучала  в квадратном вестибюле,  во много раз
превышающем по размерам круглый зал. За дверями стояло несколько сот женщин и мужчин. Они абсолютно ничем не отличались от людей,  и были одеты как люди.   Среди них были пассажиры и  экипаж из захваченного авиалайнера c рейсовым номером  6676 . Однако, в самом деле это были не они, а их двойники-иногалактияне.  Это были жауы, или как они между собой называли себя – жаулар. По-другому, они назывались «квазиманнами». Наука и техника этих существ из другой галактики достигли таких высот и такого совершенства, что они с их помощью очень легко могли видоизменяться, принять облик любого человека, представителя любой нации, при необходимости стать совершенно невидимыми, вживлять в свое тело без никаких проблем (без отторжения организмом инородного органа и т. д.) любой человеческий орган, включая сердце и мозг с его «родной» информацией, легко адаптироваться к любой среде и создавать впечатление о себе как о самом настоящем земном существе.   
Среди этих жаулар-квазиманнов было также незначительное количество настоящих людей-землян, которые предали человечество и свою родную планету Земля, присягнули жауам на верность. Их  мозги были обработаны таким образом, что они уже не могли существовать без жауов, могли существовать только среди них и под их руководством;  в сущности, они уже тоже стали жауами или жауларами, но  только третьего сорта. Залогом того, что они будут верой и правдой служить своим хозяевам, служили их дети, навсегда отданные ими жауам. Из земных детей иногалактияне готовили специальные подразделения специалистов, в задачу которых входило постепенное и планомерное уничтожение государственных и национальных архивов,  исторических памятников и всего того, что составляло бесценное наследие человеческой цивилизации. Из них же готовили и смертников, которые при необходимости должны были выполнять специальные секретные задания на планете Земля, чаще всего провокационного характера. Само собой разумеется, у этих несчастных детей сразу и полностью отнимали их человеческую память, полностью меняли структуру и механизм мыслительной части их мозга, то есть превращали их в настоящих роботов. Поведением, желаниями и действиями подрастающих биороботов руководили жаулар-командиры с помощью чипов, встроенных в мозги детей, преданных собственными родителями.

Все восемь сотрудников у дверей одновременно и громко прокричали какое-то гортанное слово и в мраморный зал устремились, толкая друг друга, сотни людей-квазиманнов. При этом они разговаривали между собой на немецком, французском, английском, итальянском, турецком, китайском и других языках землян. Они довольно быстро заполнили всё свободное пространство круглого  зала.
Со своего места встал председатель комиссии, и музыка тут же прекратилась. Под гулкими сводами зала теперь был слышен только шёпот сотен людей.

Председатель комиссии некоторое время внимательным и испытующим взглядом оглядывал лица квазиманнов. Шёпот утих. Воцарилась мертвая тишина.
-  Здравствуй, мой дорогой народ! –  торжественно произнёс председатель.

____________________________________
*   От немецкого:  «фальшивые люди»


        Зал ответил многоголосым ответным приветствием:
-  Здравствуй, многоуважаемый Председатель комиссии!
- Я счастлив видеть вас, великие жаулары, которые тихо, без кровопролитной войны завоюют планету Земля и расширят наши владения ещё в одной Галактике.  Да здравствуют неистребимые жаулары!
-  Да здравствует наш неистребимый народ! –  эхом ответили жаулары-квазиманны.
Председатель выдержал короткую паузу и заговорил снова.
- Итак, через короткое время вы сядете в авиалайнеры землян, которые через несколько часов приземлятся в аэропортах городов Франкфурта-на-Майне, Берлина, Парижа, Нью-Йорка, Рима, Лондона, Токио, Москвы, Стамбула, Пекина, –  сказал председатель. - Вы владеете практически всеми языками народов планеты Земля, профессиями, необходимыми профессиональными навыками и повседневно - житейским опытом, которыми они владеют; кроме того, вы знаете, кем вы являетесь, кто ваша жена, кто ваши дети и родственники,  кто ваши друзья и коллеги,  кто ваши соседи,  какие у вас взаимоотношения с ними. Верно я говорю?
-  Верно Вы говорите! -   хором ответил ему весь зал. -  Мы теперь стали теми людьми,  которые  сами уже никогда не вернутся на свою планету Земля!  Мы их полноценные заменители!
- Прекрасно! -  председатель улыбнулся и продолжил свою речь.-  Вы обладаете также многими другими знаниями, которые ставят вас в равное положение с людьми в любой стране планеты Земля. И в то же время вы все  –  представители одной нации, одной веры и одного коллектива. Вы сильны коллективизмом!  В коллективизме ваша главная сила! Вам надо запомнить это раз и навсегда!
-    Да, мы запомнили:  в коллективизме наша главная сила!!!
-  Вам  повезло, –   с весёлой ноткой в голосе продолжал  председатель  комиссии, –  потому что  вы едете на планету, которая, можно сказать, уже практически обжита нашими. Квазиманы во всех странах своего рассеяния создали свои общины, политические партии, общественные движения, правящие коалиции, депутатские фракции  и так далее, то есть подготовили для вас и тех, кто прибудет вслед за вами, благодатнейшую почву. И они с радостью ждут вас в государствах Европы, Азии и Америки. -   Он  сделал  небольшую  паузу,  обвёл проницательным взглядом  присутствующих, затем голосом, в котором появился металлический оттенок, добавил,  - Вы должны беспрекословно подчиняться установкам и приказам наших представителей на местах. Это важно для вашего же благополучия! Коллективизм, чувство локтя и жесткая дисциплина  –  это наше неотразимое оружие.  Ну, а теперь в последний раз проведём тест - опрос  по нашему Уставу. Вы готовы?
-  Мы  всегда  готовы  ко  всему!  –  прогремел многосотенный голос под сводами великолепного зала.
-  Начинайте! –   сказал  председатель,  обращаясь  к сидящим  за столом,  а  затем,  глядя  в зал, прибавил, –   А  вы  все  внимательно  слушайте и четко отвечайте на поставленные вопросы!
Поднявшийся было шум в зале мгновенно стих. Воцарилась гробовая тишина. Тест–опрос начал мужчина, сидевший с правого края стола. Перед ним, как, впрочем, и перед остальными членами комиссии,  лежали две толстые папки в кожаном переплете. Переплет одной из них был красного цвета,  другой - черного. Мужчина открыл красную папку, вынул из ячейки на столе электрический маркер и провел его светящимся «язычком» по одной из строк текста электронной папки. Сканированная строка тут же окрасилась в ярко-желтый цвет и вслед за этим невидимые репродукторы в зале ясно и четко огласили:  "Внимание! Отвечает доктор экономики Альфред Скоттер". 
Экзаменатор подвинул поближе к себе черную папку, открыл её и тем же маркером провёл по самой верхней строке. Репродукторы тут же объявили сканированный вопрос:  "Назовите три основные элемента нашей национальной философии, три кита, на которых зиждется благополучие нашей нации на планете Земля".
Высокий мужчина лет шестидесяти, стоявший в середине толпы, сделал лёгкий поклон в сторону комиссии и бодрым голосом отчеканил:
-  Кадры!   Деньги!   Информация!
Мощные, хорошо настроенные репродукторы  на века  вдалбливали эти слова  в мозг каждого
из присутствующих, а самого „доктора наук“ последние видели крупным планом на огромном телеэкране,  установленном  за столом  комиссии.  А комиссия  видела его  на таком же  экране  на противоположной стене.
Второй экзаменатор, сидевший рядом с первым, слева от него, проделал всё то же самое, что и первый. Репродукторы объявили: "Внимание! Отвечает преподаватель математики  Рудольф Бриджескони". В сторону комиссии отвесил поклон худой как мерин, в круглых очках,  мужчина средних лет. 
"Расшифруйте названные элементы нашей философии", –  бесстрастным электронным голосом потребовали репродукторы.
-  Кадры –  святая святых! Кадры решают всё! –   громко и гордо произнёс учитель, словно выступал на торжественном общешкольном собрании. –  Кадры –  это наше завтра. Каждый университет и институт, каждая кафедра и лаборатория в любом городе в любом из государств Европы, Азии и Америки, где мы рассеяны, должны стать кузницей наших национальных кадров. Каждое поколение землян должно сталкиваться с нашей глубоко продуманной и глубоко эшелонированной обороной. Каждый раз, когда со сцены уходит наше изношенное старое поколение, на его смену должна прийти ещё более мощная когорта заблаговременно подготовленных наших молодых. А для того, чтобы наше молодое поколение не засиживалось на одном месте, не застревало на одном уровне, необходимо выдвигать его как можно раньше на руководящие должности,  доказывая через наши газеты, журналы, теле- и радиоканалы  их  зрелость и гениальность. Пусть пока это будет не так, но они дозреют на должности. Наша ежедневная поддержка, наша агитация и пропаганда помогут им стать в глазах тупых землян самыми умными и гениальными.  А кто у власти – тот и прав! –  почти истерично закричал учитель математики, гордо подняв голову на тощей шее. -  Наши кадры должны обеспечить нашей нации власть во всех богатых государствах Европы, Азии и Америки. Наша задача – отнять власть в национальных государствах и установить там наши порядки!  Чтобы добиться осуществления поставленной задачи, мы должны везде создавать свои коллективы и этими коллективами постепенно выдавливать и выталкивать из государственных учреждений, из средств массовой информации, из парламентов и правительств национальных государств  их собственные национальные кадры.  Мы должны всегда помнить о том, что все высокооплачиваемые, влиятельные, прибыльные должности  –  всё  это наш  национальный  доход!
Председатель комиссии нажал на синюю кнопку на панели, находящейся перед ним на столе. Репродукторы тут же отключились. Учитель математики замолк, он с недоумением и затаенным страхом в глазах посмотрел на председателя.
- Не беспокойтесь, господин  Бриджескони. Мы вас не отправим на электрическую  гильотину, –  улыбнулся председатель комиссии. –  Вы показали прекрасное знание Устава.  Спасибо!
Учитель облегченно вздохнул и вдруг преувеличенно радостно засмеялся. Он был счастлив от такой похвалы предводителя.
-  Пусть  дальше   продолжит  кто-то   другой, –   распорядился  председатель  комиссии,  взглянув  на третьего экзаменатора.
Тот кивнул головой и провёл электромаркером по списку. "Внимание! Отвечает драматическая актриса  Кларисса Майерхилд", –   огласил репродуктор.
С большого экрана ослепительно улыбалась молодая красивая женщина с экстравагантной прической и пышным бюстом.
- Земляне,  в  особенности  европейцы,  будут  оказывать  нам  сильное  сопротивление.  Но  пусть их сопротивление будет для нас необходимым стимулом, –  произнесла она явно не подходящим для данного случая томным голосом. Однако она, тут же поняв свою оплошность, изменила тон. – Их противодействие необходимо нам для поддержания нашего боевого духа и готовности ко всему, –  отчеканила она, затем сделала выразительную паузу, чтобы обратить все внимание собравшихся на то, что она собралась сказать дальше, и заговорила снова. –  Чем жестче окажется сопротивление землян, тем значительнее будут наши издержки, тем выше должен быть наш доход и наши пополнения. Наша сегодняшняя прибыль должна окупать возможные убытки и потери в будущих столкновениях с землянами в той или иной стране. Мы всегда должны быть готовы уйти от гнева и ненависти местного населения. Уйти туда, где нас с радостью примут в расчёте оживить свою экономику нашими капиталами. Периодическая смена стран в поисках благоприятных условий для увеличения нашего капитала и хороших условий для нашего существования  является необходимой частью нашей стратегии.
Вся многосотенная толпа, закрыв глаза и шевеля губами, повторяла про себя каждое слово актрисы  как молитву.  А члены комиссии удовлетворённо улыбались.
-  Деньги – это  наши  ноги! –   с пафосом произнесла актриса,  как будто читала на сцене монолог трагического героя. –  Мы смещаем свой центр туда,  куда предварительно переводим свои деньги, свой капитал!
- Замечательное  знание  канонов нашей  стратегии, –   не удержался от похвалы председатель комиссии. –  Спасибо, дорогая!  Достаточно!  Пусть теперь продолжит кто-то другой!
- Я хочу! Я хочу продолжить!  Позвольте мне! –   раздались голоса с разных сторон. Репродуктор объявил сканированную фамилию:  "Внимание! Отвечает программист и психолог Даниель Линней".
На большом экране возникло круглое, лоснящееся лицо мужчины средних лет.
-  Информация –  это  святая святых!  Обладая  достаточно  полной  информацией   о   том  или  ином государстве и его народе, об их истории, о планах правительства и подготавливаемых парламентом законопроектах, о стратегии и тактике крупных национальных предприятий,  в случае необходимости мы можем развалить любое государство, любую передовую,  экономически  продвинутую страну, –  продекламировал фальцетом невысокий толстый мужчина. –  Мы поставили перед собой задачу владеть всем миром и мы будем им владеть! -  Он отдышался, вытер лицо большим носовым платком. -  Мы должны держать в своих руках все средства пропаганды и информации: будь то газета или журнал, радио или телевидение, издательства или учреждение связи, кино или театр. По всем политическим, экономическим и социальным вопросам формировать общественное мнение должны только мы! Естественно, с учетом наших интересов. Ни один общественный процесс нельзя пускать на самотек. Любое начинание землян должно быть возглавлено нами, чтобы провести их в нужном нам направлении. По всем вопросам люди должны знать только нашу  трактовку !   
-  Достаточно,  господин  Линней!  –   выключив трансляцию,  остановил его председатель комиссии. –  Спасибо!  Пусть теперь продолжит другой.
Репродуктор огласил новую фамилию:  "Внимание! Отвечает юрист Хайве Гроссман"
На большом телеэкране возникло холеное лицо мужчины лет сорока пяти. Он имел усы и аккуратно подстриженную бородку. Юрист откашлялся и медленно произнёс:
- Мы должны  незаметно,  не раздражая  аборигенов,  проникать  в аппараты  партийного и государственного   управления,    в  парламенты  и  правительства,    в  правоохранительную  и  судебную системы.    В  любом  коллективе мы  должны иметь влияние на его руководителя  и  постепенно  забирать власть в свои руки,  чтобы потом управлять этим коллективом в наших интересах!
Председатель снова нажал на синюю кнопку и, отключив трансляцию, сказал отвечающему:
- Прекрасно,  прекрасно!  Спасибо,  дорогой Гроссман!  -     Он  приосанился,  сделал много-значительную паузу, глядя на свою паству сверху вниз. -  А теперь, дорогие мои, мы проверим ваше знание основных тезисов нашей национальной программы. Пусть каждый из вас произнесёт по одному тезису, –  и он снова включил репродукторы.
-  Единство  –  наше  средство  к  достижению  цели! –    прокричала  женщина  в  черном свитере и желтых брюках.
-  Кто  против   нас,  того   мы   клеймим,  вешая  на них  ярлык   шовиниста,   националиста,  расиста,  нациста и фашиста, –  ровным голосом довольно громко произнёс мужской голос. –  Но сами мы не должны бояться прослыть националистами!  Мы должны быть ярыми националистами и отстаивать наши национальные интересы  всегда  и  повсюду,  не позволяя этого  другим  нациям и народам Земли.
-  Протекционизм –  наш главный инструмент! –  выкрикнул звонким голосом молодой человек.
-  Всё,  что  земляне  имеют сегодня –  это наше в  их  временном  пользовании! –   заявила дородная женщина. –   Отобрать  у них то, что должно принадлежать нам  –  наша главная задача!
-  Вы  ничего  не  получите,  сатанинское  племя! –   вдруг громко произнёс кто-то из толпы. –  Мы вас сожжём на кострах, мы уничтожим вас в вакуумных камерах, мы размажем вас по асфальту, проклятое сатанинское племя! Мы уничтожим вас!
В ужасе от этих слов вздрогнули буквально все жаулар-квазиманы и все члены комиссии. 
-  Пусть покажет себя тот,  кто  отказывается быть с нами, -  произнёс мрачным голосом председатель комиссии.
Придя в себя, жаулар расступились. В центре образовавшегося пустого круга остался один человек. Это был высокий кареглазый, русоволосый молодой мужчина азиатской внешности. Он стоял в спокойной позе и с вызовом смотрел на председателя комиссии.
Восемь служащих, стоявших у дверей зала, разом ринулись к смельчаку-человеку, каким-то образом оставшийся не обработанным в Межгалактической лаборатории, и тем более живым. Человек мгновенно принял боевую позу и прекрасными, отточенными ударами рук и ног отбросил служащих в разные стороны. Было видно, что этот человек в совершенстве владел приемами боевых искусств Востока.  Жаулар охнули от ужаса.
Председатель нажал на красную кнопку на панели. Через полминуты в зал вбежали десять рослых мужчин в синей униформе. В руках у них были длинные железные палки. Мужественный молодой человек руками и ногами отразил множество смертельных ударов железными палками, безжалостно наносимых сотрудниками службы внутренней безопасности Межгалактической лаборатории. Однако силы были неравны. Он не успел увернуться или отразить удар, нацеленный на затылок.  Секундный  болевой  шок  сковал  его  движения.  И тут же удар по коленам,  потом по
голове. Человек упал.
- Отдайте  его   в  лабораторию   человеческих   органов, –    распорядился  спокойным  голосом  председатель комиссии. –  А всю смену специалистов немедленно арестуйте и отправьте  на электрическую гильотину.
Жаулар снова вздрогнули, на этот раз от жестокости наказания сотрудников лаборатории только лишь  за оплошность. К поверженному молодому человеку подошли двое рослых мужчин в черной униформе. В руках у них были железные крючки. Ими они зацепили человека под мышками и, волоча по полу, вынесли из круглого зала. Толпа снова сомкнула ряды.
Председатель ровным голосом, будто ничего не произошло, сказал:
-  Продолжим.
Под сводами зала снова прозвучали тезисы человеконенавистнической программы жауларов:
-  Мы должны постоянно натравливать нации и народы Земли  друг на друга, разжигать религиозную нетерпимость и расовую неприязнь,  дестабилизировать ситуацию в разных регионах, чтобы дружба и доверие между народами Земли были невозможны даже в принципе!
-  Для этого нужно  взрывать дома людей,  насиловать их женщин и дочерей,  убивать их  сыновей,  а затем ярость доведенного до предела народа направлять в нужное русло.
-    Делать  всё это  мы будем  чужими  руками  и  всегда  под  прикрытием  доброжелательности,  тонко и незаметно!
-  Пусть они дерутся и воюют между собой!   Мы же должны  становиться  арбитрами,  миротворцами, защищающими несчастных.  Но лишь настолько,  чтобы прослыть добрыми и объективными.
-  Мы  должны  вести себя  соответственно  обстоятельствам;   но поступать так,  как этого  не допускают мораль и этика нации и народов Земли.
-  Живя среди нации и народов Земли, мы должны всегда говорить и поступать уверенно, напористо, агрессивно, обескураживающе и ошеломляюще!
-  Мы будем  создавать гипотезы, теории, направления, школы, о которых через некоторое время все забудут. Пусть глупые земляне оплачивают наши забавы и векселя!  Пусть ломают  головы в поисках рациональных зерен в наших идеях и теориях, пусть ищут и находят в них то, чего там нет!   Завтра мы дадим новую пищу их примитивным мозгам.
-    Больше словесной мишуры, непонятного и наукообразного. Мы будем крутить им мозги и  взвинчивать нервы!
-  Мы должны активно  подавлять  волю тех,  кто нам  возражает;  безжалостно компрометировать интеллектуалов  и  талантливых  выскочек  наций  и  народов Земли,   ибо  они  для  нас  наиболее  опасны. Наши учителя и педагоги в школах и гимназиях ежедневно будут подавлять волю и национальную гордость детишек-землян, превращать их в дебилов.
-  Мы  будем  постоянно  информировать  друг  друга  обо  всем,  что может  представлять  вред  или пользу для наших общин и для нашей  нации.
- Священная обязанность и долг каждого из нас  –  поставить в известность другого о том, что намеревается делать его противник.  Сегодня  ты  помог  мне,  а  завтра  я помогу  тебе –  в этом наша сила!
- Мы должны быть  вездесущими,  чтобы держать  под неусыпным  контролем  каждый  шаг влиятельных, перспективных землян.  Если нам не удается заблокировать и засушить тех из них, кто настроен против нас враждебно, то мы должны сделать их управляемыми. А для этого годятся
любые средства, в том числе наши  "жёны" и "дочери"!
- Мы должны быть бдительными! Мы должны гасить  в зародыше любые попытки противопоставить нас обществу Землян!   Мы будем безжалостно уничтожать любые тенденции и стремления наций и народов быть хозяином своей земли, в каком бы виде они не возникли! Хозяином их земель будем мы!  Мы будем также хозяевами их судеб!
- Мы должны  скупать, похищать, уничтожать и  ни в коем случае  не допускать  к изданию произведения, раскрывающие нашу тактику и стратегию. Людей, имеющих такие материалы, нужно уничтожать любым путём, вплоть до применения ядов и взрывов, а также  медицинских препаратов, психотропных аппаратов и приборов, вызывающих естественную смерть от инфаркта, инсульта и других скоротечных болезней!
-  Особое внимание  мы должны  уделять  непокорным  и  упрямым людям, которые не хотят работать на нас и противодействуют нашей практике и политике. Мы должны разоблачать их, компрометировать под любым предлогом, по любому поводу, ополчаться против них всеми имеющимися средствами и целенаправленно изолировать их от общества.  Пока они одиноки, им не устоять против нашего коллективизма и сплоченности. Мы должны уничтожить  их  морально, а при необходимости – и физически!  Если не можем их уничтожить, то должны обвинять их  в чём угодно!  Главное обвинить, пусть они оправдываются. Тот,  кто  оправдывается –  уже наполовину  виноват!
-  Право на спокойную жизнь получают лишь те люди и нации,  которые  покорно  следуют за  нами и вместе с нами. А те нации, которые хотят идти своим путём, потенциально опасны!  Они не имеют права на существование!   Либо наш порядок, либо полная дезорганизация!  Там, где хотят обойтись без нас, там должен быть хаос, война, разрушение и смерть!
-  Тот, кто  не с нами, тот против нас! -  с пафосом прокричал толстый молодой человек с козлиной бородкой.
По всей видимости, им был озвучен последний тезис программы, потому что больше никто не говорил и в зале воцарилась полная тишина. Было слышно только учащенное дыхание многих сотен взволнованных жауларов.  Председатель комиссии, слушавший тезисы программы с закрытыми глазами, как будто он слушал чудесную музыку, медленно открыл глаза и удовлетворённым взглядом обвёл присутствующих. Потом он выпрямился и произнёс напутственную речь.
-  Я прошу  вас  всех:   будьте  бдительны! –   заговорил он, чётко произнося каждое слово. -  Фашизм и нацизм, которые пережили европейцы в двадцатом веке, а также национализм, который имеет место быть во многих странах сегодня,  явления  не случайные. Они возникают там, где коренные народы стремятся быть хозяевами своей земли. Нацизм и национализм подспудно зреют во всех народах Земли.  На наше счастье они возникают в разных странах в разное время и под разными названиями. Это и мешает нациям и народам объединиться против нас, –  он сделал паузу, о чём-то подумал и продолжил свою речь. –  Но вы не ждите, когда созреет сознание  народов об объединении. Стремление местного народа быть хозяином своей страны искореняйте немедленно, как только оно проклюнется. Бейте в набатные колокола, поднимайте против него весь наш журналистский  корпус по всему миру,  клеймите этот народ позором, обвиняйте его в махровом национализме, решительно требуйте его международной изоляции!  Настойчиво добивайтесь экономических санкций против этой страны!  А если  все эти  меры не заставят  народ отступить от своих притязаний, то спровоцируйте в этой стране гражданскую или межэтническую и религиозную войну, затем под видом миротворцев добивайтесь подавления  воли этого народа силой оружия блока стран, недовольных самостоятельной политикой лидеров восставшего против нас народа...   
Не  допускайте,  чтобы  в тех или иных государствах  к  власти пришли сильные,  независимые от нас национальные лидеры, пользующиеся  всенародным авторитетом и поддержкой, потому что под руководством таких лидеров народ и государство непременно выйдут из-под нашего контроля и в результате  мы будем иметь колоссальные издержки. Таких лидеров лучше всего ликвидировать. Нет человека – нет и проблем.  А в случае прорыва таких лидеров  к власти, под лозунгами  демократии создавайте им противовес в виде политических партий и общественных движений;  подвергайте сомнению каждый их шаг,  каждое публично произнесённое ими слово, каждое их  действие, критикуйте и обвиняйте их в авторитаризме и склонности к диктатуре, склоняйте народ к бойкоту и саботажу их решений, а с помощью наших средств массовой информации, наших международных информационных агентств настраивайте против них всю международную общественность,  и они  не выстоят.  А если несмотря ни на что выстоят, то  окружите этих лидеров  нашими людьми, якобы  трогательно преданными  им и их идеям, и нашими красивыми женщинами, обставьте их со всех сторон подслушивающими устройствами, чтобы мы знали, о чём  они говорят в своих служебных кабинетах и машинах, дома со своими домочадцами и по телефону, –  председатель комиссии снова сделал паузу, прокашлялся в кулак и обвёл усталым взглядом квазиманов - завоевателей Земли, превратившихся полностью в слух. -  Общества и государства на Земле должны развиваться на основании заранее принятых вами решений. При этом вы должны полностью игнорировать исторические традиции нации и народов Земли, а также выработанную ими в течении веков их систему  ценностей. Вы должны рассматривать народы Земли как сырой материал для вашего творчества, и не более того. Вам понятно то, о чём я говорю?
-    Понятно! -  в один голос дружно прогудели квазиманны.
-  Прекрасно! -  улыбнулся председатель комиссии и продолжил свою программную речь. -  Я прошу вас хорошенько запомнить, неукоснительно выполнять и передавать из поколения в поколение то, что я скажу сейчас.  Чтобы  установить на планете Земля наше господство, необходимо использовать и применить на практике прежде всего те способы, которые помогут нам без больших потерь или даже без никаких потерь с нашей стороны, завладеть господствующее положение в том или другом государстве. На один из этих способов я хочу обратить особое внимание. Это – устранение со всех руководящих постов всех местных кадров. Этот способ вы должны использовать особенно в тех странах и государствах, которые имеют для нас стратегическое значение.   Для этого, как мы уже говорили вам, сначала необходимо настойчиво и тщательно изучить историю, менталитет, национальный характер коренных народов и установить их слабые стороны. Одни народы подвержены лени, другие алкоголизму и наркомании, третьи – к наживе и потребительству, и так далее. Там, где коренной народ ленив и в силу этого туп, как правило, его юное и молодое поколения не способны к самоотверженной, кропотливой учебе в школах и в стенах высших учебных заведений, чтобы стать высококвалифицированными специалистами.  Однако и такой народ не лишен амбициозности: самому руководить своей страной, своими заводами и фабриками, министерствами и институтами, добиться признания со стороны мирового сообщества. Он при этом знает, что для этого его дети должны иметь аттестат зрелости и  диплом об окончании высшего учебного заведения. Вы помогите им их получить. Но не за глубокие знания, а за деньги, взятки, с использованием своего тела и так далее, то есть создайте условия для лёгкого получения аттестатов зрелости и дипломов. В последующем вы не мешайте обладателям дипломов занимать руководящие посты и должности. Пусть порулят и посадят свои корабли на мели, заведут свои предприятия в тупик и пусть сами придут к мысли о том, что они  скоро окончательно развалят экономику своей страны. Вот тогда появляетесь вы и предлагаете этим тупицам свои услуги. У них не будет никакого выбора и они с удовольствием уступят вам все штурвалы и руководящие должности! И народ будет вынужден молча согласиться с этим.  А это значит, что все министерства, учреждения и предприятия перейдут в ваши руки, следовательно, и само управление государством и его населением окажется в ваших твердых руках.
Зал взорвался бурными аплодисментами. Председатель комиссии подождал, пока в зале установится тишина, и продолжил свою речь.
- Есть народы, которые не ленивы, способны трудиться в поте лица, грызть граниты науки до умопомрачения и добиваться ошеломляющих успехов, но подвержены алкоголизму или наркомании. Вы должны умело и постоянно возделывать почву для широкого распространения этих пороков, всячески поощрять их носителей. В результате эти народы также окажутся не способными управлять своими предприятиями и учреждениями, министерствами и другими государственными органами, потому что произойдет их деградация, дети у них будут рождаться со всякими физическими и психическими отклонениями, умственно отсталыми. Кроме того, они  будут умирать в массовом порядке. В конце концов, эти народы сами попросят вас взять бразды правления в городах и в государстве в целом в свои руки и спасти их от падения в пропасть, от полного схода с исторической арены.
Зал снова взорвался бурными аплодисментами. Председатель был очень доволен. На его мраморном лице блуждала улыбка. Аплодисменты постепенно стихли и жаулары снова были готовы слушать и запоминать.
- Есть также и такие народы, которые не только трудолюбивы, необычайно талантливые и пробивные, но и сами стремятся к мировому господству. Но в то же время в своей массе они сильно подвержены наживе и потребительству. В силу этого они очень любят деньги. Вы должны всячески поощрять и поддерживать эти их качества, создавать в их государствах культ денег и золота. В таких государствах довольно легко насаждать взятничество и коррупцию, и заразить этими недугами всё общество сверху донизу. Вы заражайте ими прежде всего политиков и государственных служащих, занимающих руководящие или ключевые посты в государстве, и собирайте компрометирующие материалы на них. И когда настанет час, смело и беспощадно разоблачайте этих лидеров нации и заставляйте их сдавать свои посты и передавать должности нашим кадрам. А если какое-то время вы не сможете обойтись без помощи этих лидеров, то тихо ознакомьте их с компроматами и, умело шантажируя их, заставьте работать их на себя. Они как миленькие будут исполнять все ваши требования, потому что на горизонте их жизни постоянно будут маячить тюрьма или плаха.
Он умолк. Под сводами зала долго не умолкали бурные овации. Наконец, он с улыбкой поднял правую руку  и  помахал ею,  призывая  квазиманнов  к тишине.   Когда снова  воцарилась  тишина, председатель комиссии произнес заключительную часть своей речи. Он сказал:
- Теперь я хочу ещё раз обратить ваше внимание на важное значение информации. Информация, как вы уже знаете, на Земле играет важную роль, в частности, в политике, экономике, социальной жизни общества, а также в международных отношениях. Образно говоря, кто сегодня владеет полной и достоверной информацией, тот диктует правила игры. Поэтому все информационные потоки во всех экономически развитых странах должны быть под жестким контролем нашей нации. Вы должны стремиться к тому, чтобы сосредоточить в своих руках все важнейшие каналы информации. Скупайте, не жалея на это денег, все самые известные, популярные в странах вашего рассеяния газеты, журналы, телерадиокомпании и информационные агентства  или добивайтесь,  используя любые годные для этой цели средства, того, чтобы все эти средства массовой информации были безусловно подконтрольны вам.  Вы должны создать мировую информационную паутину и посредством её контролировать весь мировой  информационный поток  на планете.  –   Он умолк, перелистал блокнот, лежавший перед ним, и  продолжил свою речь. -  Среди вас много представителей творческой интеллигенции. Мы сканировали знания и информацию из мозгов самых лучших умов, самых талантливых людей планеты Земля – ученых, писателей, поэтов, художников, конструкторов, режиссеров, журналистов, артистов, певцов, педагогов –  и  бережно вложили их в вашу память. Для чего мы с каждым годом умножаем число нашей творческой интеллигенции?   Для того, чтобы вы, наша творческая интеллигенция, обеспечили успех нашей нации на Земле. А наш успех заложен в нашей идеологии! 
Мы придаём важное значение идеологической обработке населения Земли и идеологическому обеспечению нашего дела. Именно поэтому мы бросаем всё, что имеем: всё имеющееся в нашем распоряжении золото, всю материальную мощь и ресурсы на оболванивание и одурачивание людей. Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменяем людям ценности на фальшивые и заставляем их в эти фальшивые ценности верить. Литература, театр, кино, изобразительное и  эстрадное искусство –  все должно изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Для этого вы должны находить своих единомышленников, своих помощников и союзников среди землян. Вы должны всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые способны насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства –  словом, всякой безнравственности. В управлении государством вы должны также создавать хаос и неразбериху... Честность и порядочность должны осмеиваться и стать никому не нужными, превратиться в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркоманию, животный страх людей друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов – все это вы должны насаждать ловко и незаметно, и таким образом  расшатывать  поколение за поколением... Вы должны браться за людей с детских, юношеских лет, делать всегда главную ставку  на молодёжь. Вы должны систематически и последовательно  разлагать, развращать, растлевать её,  сделать из молодёжи космополитов, наркоманов и пьяниц, гомомексуалов и лесбиянок, чтобы они подыхали, не успев стать взрослыми, чтобы они не могли рожать детей и умножать число людей.
Вы, представители творческой интеллигенции, должны  быстрее, смелее и активнее утверждать себя среди землян, заявлять о себе как о представителях незаурядной нации.  Для этого нужно захватить или поставить под свой жесткий контроль все известные на Земле, престижные международные театральные и музыкальные фестивали, а также  кинофестивали, различные международные литературные и другие премии, типа Пулитцеровской и Нобелевской премии, и награждать престижными призами и премиями только своих мастеров, не забывая, конечно, и тех художников-землян, которые работают в русле нашей идеологии; но прежде всего, повторяю, своих! При необходимости подкупайте или шантажируйте членов жюри этих фестивалей, если они противодействуют вашим решениям. Все эти международные мероприятия, проводимые под вашим неусыпным контролем, должны широко освещаться всеми нашими  средствами массовой информации и коммуникации, а наших мастеров представлять как самых гениальных художников, режиссеров, актеров, музыкантов, писателей и создавать им всемирную славу. А когда возникнет благоприятная ситуация для этого,  наших знаменитостей нужно активно выдвигать в депутаты и сенаторы, выбирать на должности мэров и бургомистров, председателей  авторитетных партий и на другие выборные должности, и тем самым, шаг за шагом, забирать власть в свои руки. А всему этому помогут деньги. Берите их сколько вам надо и используйте  во имя нашего дела. Ваш успех поможет нам завладеть  сначала отдельными странами, а затем и всем миром, всей планетой Земля!  В добрый путь, дорогие друзья!

Завоеватели планеты Земля устроили председателю комиссии бурные, восторженные рукоплескания.  А через полчаса в огромном отсеке межгалактического корабля, напоминающего крупнейший земной аэропорт, началась посадка в земные авиалайнеры жауларов и людей-марионеток.







             ЧАСТЬ  ВТОРАЯ 
 
       1

В Гамбурге наступило прекрасное солнечное утро. В такое чудесное весеннее утро никому не хочется думать о несчастье, которое может внезапно случиться с каждым. Но, как говорят знающие люди, именно в такие солнечные дни, когда активность солнечных бурь оказывает сильное влияние на события на Земле, происходит завязка будущих несчастий и трагедий. Однако от таких мыслей в это утро Вольфганг Мюллер, высокий брюнет сорока пяти лет, был так же далек, как бывает порой далека завязка от развязки.
Вольфгангу, театральному режиссеру и руководителю драматической труппы одного из театров города, собиравшемуся в этот час в дорогу, было интереснее думать не о завязке, кульминации и развязке, хотя его любимая профессия была тесным образом связана именно с этими понятиями, а о том, что пережили 257 пассажиров «Боинга» c рейсовым номером  6676, совершавшего рейс между Нью-Йорком и Франкфуртом-на-Майне, попав над Атлантикой в эпицентр жуткого урагана. Он стоял в спальне в домашнем халате и, складывая в вместительную дорожную сумку запасное белье, рубашки, галстуки и прочие необходимые вещи на время творческой командировки, прислушивался к утренним новостям, передаваемым по телевизору. А в это время Грета, его жена, принимала душ.
"Итак, я снова возвращаю вас, уважаемые дамы и господа, к событию с авиалайнером", -  сообщил бодрым голосом диктор и обратился к телерепортёру Клаусу Маурманну, находящемуся в этот момент в несколько смещенном эпицентре этих событий, а именно – в аэропорту города Франкфурта-на-Майне, где уже должен был приземлиться пропавший на два долгих ночных часа из поля зрения локаторов межконтинентальный авиалайнер. Когда на второй половине экрана телевизора появилось усталое лицо Клауса, Вольфганг как раз закончил укладывать вещи и застегнул молнию на сумке. Он с интересом уставился на экран.
"Маурманн, что нового? Вам удалось взять обещанное интервью у командира экипажа и пассажиров самолета, доставившего немало хлопот авиадиспетчерам и треволнений родственникам пассажиров?" -  спросил диктор тем же бодрым голосом.
"К сожалению, мне не удалось взять интересное для телезрителей интервью не только у командира воздушного судна и экипажа, но и у пассажиров. Но я должен заметить, что не удалось не одному мне, а всем телерепортёрам без исключения, -  сообщил Клаус Маурманн, стоя на фоне воздушных лайнеров на аэродроме Франкфурта-на-Майне. -  Экипаж авиалайнера и пассажиры были слишком уставшие от напряжения, страха и всего того, что обычно испытывают люди, находясь в течение двух часов в экстремальной ситуации - между жизнью и смертью, - чтобы обстоятельно рассказывать перед телекамерами о пережитом. Их скупые сообщения о случившемся практически ничего нового не дополняют к тому, что телезрители уже знают из предыдущего репортажа. Но, тем не менее, я думаю, телезрителям будет интересно один раз увидеть этих людей, чем тысячу раз о них услышать".
"Да, я тоже так думаю", -  проявив журналистскую солидарность с коллегой, поддержал его диктор и включил последний репортаж из аэропорта.
...Пройдя таможенный контроль без задержки, в здание аэровокзала вошли четверо рослых мужчин в лётной форме. Это был экипаж авиалайнера рейса 6676. Печать сильной усталости лежала на всех четырёх лицах. "Заставлять людей в таком состоянии рассказывать о том, что случилось с самолетом и что они пережили, было бы не только бестактным, но и кощунственным", -  подумал Вольфганг.
Подбежавшим со всех сторон телерадиорепортёрам и газетчикам командир экипажа, высокий мужчина с седеющими волосами на висках, улыбнулся и с сожалением сказал: "Простите нас, господа журналисты! Мы не в состоянии общаться с вами". На сыплющиеся со всех сторон просьбы жаждущих сенсации репортёров сказать хотя бы пару слов о том, как им удалось живыми и невредимыми вырваться из штормового ада и не упасть на дно океана, командир ответил, что экипажу помогли их профессионализм, высокая готовность к неожиданностям, отличное качество мотора самолета и прочность материала, из которого был скроен авиалайнер. Всё это он проговорил на ходу, до микроавтобуса, который поджидал экипаж напротив выхода из аэровокзала. Когда экипаж авиалайнера уехал, больше ничем "не угостив" голодных репортёров, они ринулись назад, чтобы не упустить пассажиров. Однако им не повезло и с пассажирами. Выходя из терминала таможенного контроля, большинство пассажиров сразу проходили к встречающим их родственникам, абсолютно не реагируя на вопросы репортёров, как будто их и не было вовсе. Другие сразу бежали к своим чемоданам, расталкивая руками назойливых репортёров. Только одна весёлая, улыбчивая женщина неопределенного возраста и плотного телосложения на несколько секунд остановилась перед теле- и фотокамерами и, жмурясь от ярких вспышек фотоблицев, сообщила следующее:
- Это был ужас! Вы не можете представить себе это! В кошмарном сне такое не приснится. Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! Представьте утлую лодочку без весёл и руля в бушующем океане, а в этой лодочке сидите вы. А на вас лезут кровожадные акулы с тигровыми зубами и осьминоги с многометровыми ядовитыми щупальцами! Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! -   и дамочка рванулась в объятия седовласого мужчины, который шел к ней с распростертыми объятиями и огромным букетом роз.
- Я счастлив видеть тебя, моя дорогая, невредимой,  -  сказал седовласый мужчина, заключая хохотушку в свои уже остывшие объятия.
- Я тоже очень рада видеть тебя, мой котик! -  засмеялась женщина, прижимаясь к телу мужчины.
Тот с удивлением посмотрел на нее и застенчиво улыбнулся.
- Дорогая, ты ведь всегда называла меня «моим сокровищем»! А почему теперь «мой котик»?
- Ох, мое сокровище, я пережила такой стресс, такой страх, что в голове у меня всё спуталось. Если я в чем-то снова ошибусь, то ты не обращай на это внимание или поправляй меня, -  сказала она и захохотала…
Вот и весь репортерский  «улов». Теперь репортеры за комментариями направились к начальнику аэропорта. Вольфганг дальше не стал смотреть репортаж. Он выключил телевизор, затем подошел к открытой двери ванной и заглянул внутрь.
-  Грета, сокровище моё, поторопись, -  сказал он, глядя на красивое голое тело жены под струей воды. Она стояла боком к двери. -  Через полчаса мы должны выехать, а то ты опоздаешь на свой самолёт, а я из-за тебя опоздаю на свой поезд.
-    Выхожу! Выхожу, мой милый! -  отозвалась Грета из-под воды..      
Вольфганг начал одеваться. Вскоре из ванной вышла Грета, вытирая волосы большим полотенцем. Это была красивая блондинка, ей было немногим больше сорока лет.
2

Пауль Мюллер, высокий седовласый мужчина лет шестидесяти семи, одетый в темный костюм с галстуком, положил в кожаный портфель папку с бумагами, затем взял с книжной полки, занимавшей всю  стену от пола до потолка, толстую книгу, её тоже сунул в портфель, и вышел из своего домашнего кабинета.   Он был профессором Гамбургского университета  и  преподавал там философию.
По дороге к выходу он заглянул на кухню, где его жена,  миловидная женщина лет шестидесяти, вытирала полотенцем уже помытую посуду.
-  Моника, я пошел, – сказал Пауль и, взглянув на свои ручные часы, прибавил, –  Пора уже будить Райнхарда, а то он опоздает на лекцию.
-    Да,  милый,  сейчас  разбужу,  –   ответила  Моника,  оглянувшись  на  мужа,  и  спросила, –   Пауль, когда тебя ждать на обед?
-  После лекции  я загляну  к старине Ульриху;  может быть,  сыграю с ним для аппетита партию  в шахматы и приду. Позвоню от него, когда буду выходить.
-    До встречи, милый! –  сказала жена, снова принимаясь за посуду.
В прихожей Пауль надел лёгкий демисезонный плащ, шляпу и вышел из дома. Закончив с посудой, Моника направилась в комнату внука на втором этаже.
-    Внучек, пора вставать!  –  певучим голосом произнесла Моника в дверях, не входя к комнату.
На кровати, безмятежно раскинув руки в разные стороны, спал симпатичный молодой человек лет двадцати трёх. Он сладко потянулся и громко замычал от удовольствия, только потом открыл глаза и посмотрел на бабушку.
-  Доброе  утро,  бабушка!  У  нас  сегодня  семинарские   занятия  и они  начинаются с  десяти утра, -  сказал он.
-  Ах,  вот  как!   Но  всё равно вставай;  пока  искупаешься,  побреешься,  позавтракаешь  –   и  время набежит.
-  Встаю, встаю, бабушка!
Моника затворила дверь и ушла. Райнхард встал и начал делать зарядку. Он был высокого, как его дедушка, роста и крепкого телосложения. Он учился на третьем курсе физико–математического факультета университета. К бабушке с дедушкой перебрался жить на первом курсе. Переезд не стоил ему труда; имущество его – компьютер, книги и одежда – уместились в отцовском "Мерседесе". Родителям своё решение Райнхард объяснил так:  дом дедушки недалеко от университета и от научной библиотеки, и с дедушкой можно поговорить о чём угодно, в том числе и о науке, а они, родители, вечно занятые своими делами и мыслями, навевают ему одну только тоску. Родители посмеялись и разрешили ему переехать. С тех пор и жил он в мире и согласии со своими дедушкой и бабушкой. Внизу зазвонил телефон и он услышал голос бабушки, отвечающей на звонок.



3

Перед самым выходом из дома  Вольфганг вдруг вспомнил,   что он хотел позвонить матери.
-  Мама,  это  я!  Как  вы там? –  сказал Вольфганг в трубку. Он был уже одет. В глубине комнаты
Грета торопливо одевалась.
-  Всё у нас нормально, сынок!  Отец ушёл в университет, твой сын только что встал. Всё как обычно! –  весело  ответила  мать с другого конца провода. -  Как вы поживаете?
- Мама, я звоню, чтобы предупредить вас: я сейчас уезжаю в Берлин, на международный театральный фестиваль,  Грета вылетает в Мюнхен на выставку летней одежды. Потом она приедет ко мне и мы с ней ещё пару дней побудем в столице, –  сообщил Вольфганг. –  В общем, вернёмся дней через пятнадцать. Имейте это в виду.
-    Ладно, сынок. Счастливого вам пути и успеха тебе на фестивале! –  сказала мать.
-    Спасибо! Передавай от нас привет папе и сыну! -  Вольфганг положил трубку.
-    Я готова, -  сказала Грета.
-    Поехали! -  Вольфганг взял свою сумку и чемодан Греты, и они вышли из дома. 
Он отвёз жену в аэропорт и на большой скорости поехал назад, в город, чтобы успеть на скорый поезд Гамбург – Берлин.


      4 

Все ближайшие к театральному центру улицы Берлина были красочно оформлены транспарантами со словами приветствия деятелей театрального искусства, участников Международного фестиваля. Возле театра, где завтра состоится торжественное открытие  фестиваля,  суматошное, веселое, праздничное оживление:  подъезжали и отъезжали роскошные легковые автомобили, из них выходили известные всему миру и неизвестные пока никому драматурги, писатели, режиссеры, актеры и актрисы. Они обнимались, целовались и весело болтали друг с другом. Когда одни скрывались за стеклянными дверями театра, площадку перед ним тут же заполняли другие.
В это время Вольфганг сидел за стойкой в театральном баре, лениво потягивая виски со льдом и не без интереса обозревая  публику. Через несколько человек от него за той же стойкой сидела эффектно одетая, красивая молодая женщина с иссиня-черными волосами, волнами ниспадающими на белые покатые плечи и прямую спину. Ей было лет двадцать пять. Вольфганг, заметив её, невольно задержал на ней свой взгляд.
Брюнетка, почувствовав обращенный на неё пристальный взгляд, повернула голову и встретилась глазами с взглядом Вольфганга. Он улыбнулся ей и приподнял свой стакан: "Пью за ваше здоровье". Она ответила ему очаровательной улыбкой и благосклонно кивнула головой. Вольфганг, не отрывая от неё взгляда, выпил виски до дна. Женщина наклонила голову вниз и рассмеялась, затем снова подняла голову и, кокетливо глядя на него,  изящным движением руки откинула со лба прядь волос.
Вольфганг взял свой стакан, уже заново наполненный услужливым барменом, и направился к женщине, чтобы завязать знакомство. Но тут жгучая  брюнетка слезла с высокого сиденья и, не взглянув на него даже мельком, пошла к выходу. Её прямая как у мраморной статуи древнегреческой богини спина и сексуально раскачивающиеся широкие бедра так и говорили: "Ещё не время, дорогой, налейся ещё соком вожделения". У неё была очень женственная  фигура: неширокие покатые плечи, тонкая талия и широкие бедра, которые венчали упругие и весьма сексуальные полушария. Мужчины, проходя мимо неё, невольно оглядывались.
-  Какая  шикарная  женщина!  –    пробормотал Вольфганг  себе  под  нос,  снова усаживаясь  на
своё место.  Бармен, занимаясь своим делом, посмотрел на Вольфганга.
- Брошена перчатка. Кавалер принял вызов. Не пройдёт и три дня, как он пронзит её своей отточенной шпагой. И вскрикнет она в упоении, наполненная нектарной влагой, –  театрально произнёс Вольфганг и залпом выпил виски до дна. У него было хорошее настроение.
-  Репетируете? –  добродушно улыбаясь, поинтересовался бармен.  Он, по всей видимости, был из тех, кто мечтал о сцене, о славе и всенародной любви, но что-то помешало осуществиться голубой мечте и он удовлетворился ролью бармена в театральном баре.  Вольфганга он принял, конечно, за артиста. –   Кажется,  из  "Гамлета"?  Налить ещё?
Вольфганг утвердительно кивнул головой.
-    Нет,  это  из  новой   пьесы   "Страсть"   драматурга   Мюллера,  -    ответил он  на  вопрос бармена,  глядя  на льющуюся  в стакан желтоватую жидкость.
-    Ах, так!? Ничего не скажешь, хорошее название, -  отозвался бармен, кладя в стакан ломтики льда. -   Вы - исполнитель главной роли?
Вольфганг снова кивнул головой.

5

Мюнхен принимал всех известных кутюрье Европы. Вечером в городском Дворце в торжественной обстановке началась демонстрация первых моделей летней одежды и купальных костюмов. Демонстрацию открыли своими шедеврами итальянские мастера.
Грета сидела недалеко от подиума. У неё на коленях лежали журналы и проспекты. Время от времени она фотографировала отдельные, очень понравившиеся ей, модели сезонной одежды. На подиуме продолжался бесконечный парад длинноногих топ-моделей, шелестящих под ритм музыки платьями и суставами своих конечностей. Грета была всецело поглощена фейерверком моделей, фасонов, цветов и оттенков.

6

В это время в Берлине Вольфганг в одиночестве ужинал в ресторане при гостинице.
-  Можно сесть за Ваш столик? –   неожиданно прозвучал над его ухом приятный женский голос.
Вольфганг поднял глаза и увидел женщину, стоявшую у стола  с улыбкой. Это была она. Вольфганг чрезвычайно обрадовался ей.
-  Разумеется! Сделайте одолжение, –  улыбнулся он и, вскочив со стула, отодвинул от стола другой стул. Она поблагодарила его и села. 
Вскоре к ним подошел официант и женщина заказала себе ужин. Они  познакомились и завели непринужденную беседу довольно быстро. Брюнетку с сексуальными бедрами, оказавшуюся актрисой, звали Клариссой. Она работала, по ее словам, в одном из провинциальных театров, на театральный фестиваль приехала за свой счет, потому что ей безумно интересно присутствовать на таких тусовках, где можно познакомиться с интересными людьми со всего мира. По ходу разговора также выяснилось, что она уже успела навести справку о нём и узнать всё, что можно было узнать из кулуарных бесед с театральными деятелями. Вольфганга это сообщение и её  откровенность  удивили.   Она тут же объяснила ему и причину своего глубокого интереса к его  персоне:    он  понравился  ей  с  первого  взгляда  и  ей  захотелось  узнать,  кто  он  и  что он  из себя представляет.
-  Как бы это ни звучало банально, но это так:  вы мне определённо понравились, -  прибавила она, с улыбкой глядя в глаза Вольфганга.
Услышанное польстило самолюбию Вольфганга, но он промолчал об этом. Кларисса весь вечер была весела, обольстительно шаловлива и необычайно обаятельна, что в конце концов возбудило у Вольфганга желание побыть с ней в постели.
Кларисса, кажется, почувствовала его тайное желание. Она охотно рассказала ему о своей актерской работе в театрах Бостона, Марселя и Иерусалима. Вольфганг был очень удивлён географией её актерской жизни.
-  Меня таскал с собой по свету один  известный  режиссер.  Я была  его  пассией.  Но однажды мы поругались и я убежала от него, –  пояснила она, смеясь. –   И чтобы доказать себе, что я могу состояться как актриса и без его помощи, решила всё начать с нуля.  Вот почему и оказалась в провинциальном театрике провинциального городка.
-    Ну и как, удается доказать? -   спросил Вольфганг, заинтригованный ее целеустремленностью.
- Здесь, как я поняла, трудно куда-нибудь пробиться без поддержки, без протеже, а для этого необходимо иметь хороших знакомых в определенных кругах. Но я пока не успела обзавестись такими знакомыми. -  Кларисса снова рассмеялась. -  Я буду счастлива, если известный режиссер Вольфганг Мюллер проявит ко мне благосклонность и вытащит меня из этой провинции, -  сказала она, глядя ему в глаза томным взглядом. 
- Я не такой уж известный, как вы, может быть, представляете себе, -  с улыбкой ответил Вольфганг.
- Вы участвуете на крупном Международном театральном фестивале со своим спектаклем, а это уже признание вашего таланта! -  и она неожиданно для него положила свою руку сверху на его руку и сжала её. -  Если такой режиссер хорошо поработает надо мной,  ещё не обработанным как следует алмазом, он дивно засверкает всеми гранями.
Это был больше, чем намёк. Вольфганг начал искать повод для того, чтобы пригласить её к себе в номер. Но приличного повода он как назло не находил. А пригласить женщину в столь поздний час в свой гостиничный номер просто так, "посидеть немного и поболтать" он не мог; он это находил слишком пошлым, потому что это все равно, что сказать ей: "Пойдём, займёмся любовью". Из затруднительного положения его вывела сама Кларисса, неожиданно и находчиво предложив ему подняться к ней в номер, чтобы  "поближе ознакомиться с вехами её творческой биографии".
-  Я хочу вам показать очерки и театральные  рецензии обо мне и моей работе в театрах  Бостона, Иерусалима и Марселя. Я хотела бы, чтобы вы знали,  какие роли  мне по плечу, –   прибавила она. -   Пойдёте со мной?
-    Конечно!  Мне это чрезвычайно интересно, –   сразу согласился Вольфганг.

  7
Днём  Вольфганг  предполагал,  что завоевать  такую  женщину  потребуется  как минимум три
дня. Он ошибся. Всего через три часа после знакомства они занимались любовью. Совокупление было  исступленное.   Кларисса  в  постели  была  великолепна  и  ненасытна.  Таких  страстных  и
опытных в любовных делах  женщин  Вольфганг никогда ещё не встречал.
-  Не   думала,  что  среди  талантливых  режиссеров  бывают  также  и  половые  гиганты, -    произнесла Кларисса со смехом, когда он слез с неё, намекая одновременно на то, что причина её разрыва с прежним известным режиссером заключалась не только в ссоре с ним.
-  Кларисса, какая ты великая женщина! – тяжело дыша, как загнанный конь, произнёс Вольфганг в ответ, -   с тобой, наверное,  даже  замшелый  дед  станет  сексуальным  гигантом. Какое это наслаждение быть с тобой в постели!
Утром, перед тем как уйти от неё, Вольфганг полушутливо-полусерьезно сказал ей:
- В течение  этой потрясающей ночи я окончательно утвердился во мнении, что мне следует пригласить тебя в свой театр. Несправедливо, когда такая потрясная женщина пропадает в провинциальном театре провинциального городишка. Там вероятнее всего и мужиков-то нет, способных "танцевать"  под твою сверхдинамичную музыку.
- Ты прав, милый! –  засмеялась Кларисса, ласково целуя его, затем добавила, – Ты не только талантливый режиссер, классный мужчина, но и, что особенно мне приятно -  ты настоящий джентльмен.  Я  готова следовать за тобой куда угодно, как преданная  хозяину собачка.
Вольфганг нежно поцеловал её.
-  Но  тебе,  моя  сладкая,   придется  некоторое   время   подождать,  пока  я  согласую  вопрос  о приглашении тебя в мой театр с интендантом.  Ведь тебе надо платить зарплату.
-  Хорошо, мой режиссёр и мой, всегда теперь желанный, мужчина! Актерский талант и сладкое тело твоей женщины  отныне  безраздельно принадлежит тебе и искусству, -  радостно произнесла
Кларисса и припала к его губам как к животворному источнику.





















                ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 
 
    1

На фестивальный показ Вольфганг привёз свою последнюю постановку по пьесе Вуди Аллена "Шары над Бродвеем".  В Гамбурге спектакль имел большой успех. По расписанию Вольфганг показывал его накануне закрытия фестиваля, а до этого дня ещё было далеко. По утрам до обеда он репетировал пьесу, шлифуя в основном игру актёров и актрисы, исполняющих роли Давида, гангстера-телохранителя Чиха и Оливье, после обеда отдыхал, а вечером с Клариссой шел на спектакли других  режиссеров. Ночь они также проводили вместе.
На пятый день фестиваля фаворитом конкурсных спектаклей стала работа молодого российского режиссера Петра Пантелеева "Бесы" по одноименному роману Федора Достоевского. Вольфганг, посмотрев спектакль, удивился:  тема романа, написанного более сто лет назад, оказалось, не только не устарела, но приобрела совершенно новое и актуальное звучание. На следующий день выяснилось, что этот спектакль впечатлил не только его. В кулуарах фестиваля все только о "Бесах" и говорили:  мол, бесы, то есть перманентные революционеры времён Достоевского, за прошедшее время никуда не исчезли, их стало даже больше и они стали более изощреннее в своих происках. Но никто не говорил, где эти перманентные революционеры обитают теперь и в какой стране они готовят свой очередной шабаш – кровавую революцию. Только один театральный критик из берлинского журнала осмелился предположить, что "эти революционеры, знающие, что хорошо и что плохо, убежденные, что только они знают как надо жить и поэтому требующие себе роль учителей,  судя по многим приметам, обосновались в нашей стране".  Во всяком случае, острая актуальность спектакля русского режиссера, великолепная игра русских актёров и право спектакля претендовать на главный приз фестиваля ни у кого не вызывали спора. Вторым и третьим претендентами на главный приз этим же проницательным критиком были названы спектакли китайского режиссера  Ден Эо Лина "Мы уже на полпути" и венгерского режиссера Арпада Хорвата  "Взойдёт ли завтра солнце". До просмотра этих спектаклей Вольфганг в глубине души надеялся, что "Шары над Бродвеем" окажется среди основных претендентов на главный приз. Теперь он практически потерял интерес к собственному спектаклю и был рад, что рядом в нужный момент оказалась молодая и необыкновенно сексуальная женщина. Кларисса стала для него своеобразным допингом.

2

За самолетом, прилетевшим субботним утром из Мюнхена, из зала ожидания наблюдал Вольфганг. Этим самолетом он ждал жену.
По  дороге  в  аэропорт,  сидя  в  такси,  Вольфгангу  вдруг  подумалось,  что  теперь  у  него  с Гретой отношения будут не такие, какие были прежде. Он никогда не изменял ей и никогда не было у него желания крутить «роман» на стороне. Почему теперь у него вдруг возникло такое желание и он безрассудно, чуть ли не с упоением, кинулся с головой в этот омут безнравственности? Ответа он не знал. Он лишь подумал, что к пятидесяти годам у мужчин, вероятно, кончаются какие-то ресурсы в душе,  как кончаются ресурсы у автомобилей и их отвозят
на  автомобильную  свалку.   Но  человеку,  естественно,  не  хочется  оказаться  на  свалке,   и  он
начинает искать источник подзарядки...
Грета, идя среди толпы пассажиров, искала глазами своего мужа.  Она была прекрасно одета и находилась в хорошем настроении.  Увидев мужа,  машущего  букетом цветов,  она радостно улыбнулась.
Вольфганг, как бы компенсируя причиненный ей моральный ущерб, крепко обнял её и нежно поцеловал в губы, как это он делал в первые годы совместной жизни, затем вручил ей букет алых роз. Грета удивилась и спросила:
-    Дорогой, ты действительно сильно соскучился по своей жене?
-  Очень! -  соврал Вольфганг. -  Хорошо,  что ты приехала!  Каковы впечатления от шоу? -  Он взял чемодан из её рук.
-  О-о!  Прекрасные!  У  меня  в этот  раз  была  очень  продуктивная   поездка, –   воодушевлённо произнесла Грета. –    Дорогой, а как здесь?  Как был принят твой спектакль?
Они направились к выходу из аэровокзала.
-  Здесь торжествует  так называемый "новый театр", -  усмехнувшись, ответил Вольфганг. -  А у меня старый, классический, поэтому я не получил никакой награды.
-  Ну и ладно, -  успокоила его жена. -   А что такое "новый театр"? Судя по твоему тону, это что-то неприятное...
Так,  оживлённо  беседуя,  они  вышли  из  аэровокзала,  сели  в свободное  такси  и  уехали в Берлин. 
3
 
Вечером Вольфганг и Грета пошли в театр на торжественное закрытие фестиваля.  Места они получили в бельэтаже, специально отведённом для режиссеров, участвовавших в конкурсной программе фестиваля.
Когда ведущие программы огласили решение международного жюри конкурса,  оно удивило многих, а некоторых режиссеров и актёров даже возмутило. Более радикально настроенные режиссеры и актёры начали свистеть, несколько минут не давая ведущим продолжить мероприятие. Несогласие и возмущение решением жюри вызвало то, что главный приз и поощрительную премию в приличной сумме для новой постановки жюри присудило режиссеру Михаэлю Ковальски  из Варшавы. Ведь все были уверены, что главный приз заслуженно достанется русскому режиссеру за его спектакль «Бесы» или китайскому режиссеру за искрометную комедию "Мы уже на полпути". Они, к удивлению большинства участников конкурса, вообще не оказались в списке награжденных.
- Просто смешно! – возмущенно произнёс седовласый режиссер, сидевший рядом с Вольфгангом.–  За какой такой новаторский поиск присуждается этому Ковальски  главный приз?
Вольфганг промолчал. Тогда тот наклонился в его сторону и прямо спросил:
-    Вы смотрели его спектакль?
-  Разумеется, -  ответил Вольфганг и засмеялся. -  Дикие вопли, сменяемые пустыми паузами, которые несведущим могут показаться многозначительными, полуголые актрисы и актеры, все время бегающие по сцене, почти натуральный секс и  запутанный, невразумительный сюжет. Видимо, в этом и заключается новаторство.
-    Вот именно!  И что это - театр?  Искусство?  Я бы назвал это антиискусством.
-    Ну что тут поделаешь,  жюри виднее, -   вздохнул Вольфганг.
-  Да он, видимо, просто купил этот приз, –  подал реплику кто-то из режиссеров из второго ряда. -  Или в жюри – его дяди и тёти.
Однако никто не поддержал его предположение и он замолчал. А в это время на сцене неприметный на вид мужчина среднего роста, с заметной лысиной на голове, с сияющей улыбкой, абсолютно без смущения принимал главный приз Международного театрального фестиваля и букеты цветов. Это был тот самый Ковальски.
"У него или очень толстая нечувствительная кожа, или он презирает нас и не видит в нас режиссеров, достойных награды", -  подумал Вольфганг, глядя на сияющее от счастья лицо Ковальски.
4

Потом состоялся пышный банкет. Режиссеры и актёры – народ веселый, незлопамятный, с удовольствием отдающие себя веселью. Как бы ни были возмущены многие из них решением жюри, на банкете все напрочь  забыли об этом и с радостью общались друг с другом, делились своими планами, вступали в полемику, знакомились с драматургами и с грустью говорили о том, что праздники всегда заканчиваются быстро. Банкет был устроен в одном из лучших и больших ресторанов Берлина.
Вольфганг и труппа его театра с самого начала банкета стихийно объединились со своими земляками-северянами – бременцами, поскольку давно были хорошо знакомы: часто гастролировали и гостили друг у друга. Грета, естественно, была рядом с мужем. Через некоторое время к северянам незаметно, по одному и по несколько человек, примкнули южане – баварцы. После жаркого конкурса им, видно, хотелось остыть и их потянуло на Север, а северяне всегда скучали по югу; теплым морям и жаркому солнцу, хотя, конечно, Бавария была далеко не таким югом. Вольфганг был хорошо знаком с двумя режиссерами-южанами - из Мюнхена и Аугсбурга - и, кажется, с них и началось: сначала они втроём выпили по бокалу шампанского за встречи и расставания, потом возле них оказались их друзья-артисты. В общем, сошлись лёд и пламя, море и горы, меланхолия и темперамент. Праздничный банкет обещал быть запоминающимся. 
В самый разгар банкета Грета вдруг заметила одну жгучую брюнетку, которая не сводила глаз с лица её мужа. Это была Кларисса. Грета, решив, что неспроста эта брюнетка зациклилась на её муже, стала потихоньку наблюдать и за Вольфгангом. Он, увлеченный беседой со своими коллегами, долгое время не обращал на брюнетку внимания, хотя та так и лезла ему на глаза. Когда Грета уже готова была расслабиться, подумав, что незнакомая брюнетка – из тех женщин, которые, сотворив себе кумира, сохнут по нему и движутся к своему воображаемому счастью напролом, не считаясь с общественной моралью, она увидела, как муж, наконец, заметил эту наглую женщину, улыбнулся ей лучезарной улыбкой, прикрыл на секунду оба глаза и посмотрел на неё снова с улыбкой. Эту его мимику Грета растолковала так: "Милая, мне так приятно тебя видеть. Мысленно я с тобой!"  Брюнетка также ответила ему мимикой: закрыла глаза и изобразила страдальческую мину. "Я страдаю без тебя, милый".  А может быть их мимика означает что-то другое, скажем, он: "Ты не представляешь, милая, как я хочу спать!"; она: "Бедненький мой! Как я была бы счастлива снова видеть тебя, засыпающего на моей груди". Естественно, тут же напрашивался вывод:  "Они уже переспали;  муж совершил прелюбодеяние!"
У Греты  сразу испортилось настроение и она почувствовала, что больше не может оставаться на банкете. А они, её муж и брюнетка, продолжали переглядываться и по-воровски общаться между собой понятной только им мимикой.
-    Вольфганг, у меня разболелась голова. Пойдём в гостиницу. Я хочу лечь спать, -  сказала Грета.
-    Мое сокровище,  может быть,  принести  тебе  таблетку  от  головной  боли?  -  спросил Вольфганг. Он был готов пойти за таблеткой от головной боли к персоналу ресторана. - Ты  примешь  её,   посидишь немного спокойно и, глядишь, пройдёт боль,
-  Нет, не надо искать таблетку, -  возразила Грета, -  У меня не только голова болит, я  сильно утомилась,  я хочу лечь в постель и отдохнуть.
-  Дорогая, как же так? В самом разгаре банкета уйдём в гостиницу, ляжем на казенную кровать и будем спать? -  недоумевал Вольфганг. -  Я бы ещё пообщался с друзьями. Когда ещё свидимся!
Грете стало противно от его уговоров, потому что она знала:  муж млеет от вожделенного взгляда брюнетки; ему приятно не столько от общения с баварцами, сколько от безотрывного взгляда брюнетки. "Наверное, чувствует себя гением, стоящим под сверкающими блицами", -   со злостью подумала Грета.
- Хорошо, оставайся тут, а я пойду в гостиницу, - сказала она. Видя, что муж готов принять её предложение и остаться, добавила, -  Я, может быть, рано утром уеду домой.
Через полчаса они были в гостиничном номере.
-  Лучше бы я не приезжала! -  в раздражении проговорила Грета, швырнув свою дамскую сумочку на широкую гостиничную кровать.
-  Дорогая моя, ну что же ты так близко к сердцу принимаешь безобидный флирт молодой актрисы? Она, получив от меня приглашение в театр большого города, вероятно, чувствует себя такой счастливой, что потеряла голову и контроль над собой. Она, вероятно, во мне видит чуть ли не бога, спустившегося на землю и, к её счастью заметившего её. С кем такое не бывает? А ведь она -  начинающая актриса, -  робко протестовал Вольфганг, проявив талант в лицедействе. И он сам удивился тому,  что оказался очень способным к экспромту, причём довольно приличному, не вызывающему недоверия. Однако, к его огорчению, Грета не питала к его словам  никакого  доверия.
-  Да-да, и по этой безобидной причине  такими бесстыжими глазами пялилась она  на тебя на людях, так?  -   язвительно спросила она. -   Хоть бы меня постеснялась!
-  Я этого не  замечал. Она что, действительно пялилась на меня!? –  засмеялся  Вольфганг, желая разрядить накаляющуюся обстановку и тем избежать конфронтации.
-  В её взгляде ясно читалось сексуальное желание! –  войдя в раж, вскричала Грета. –  Если бы не была рядом с тобой я,  она, наверное, предложила бы тебе вступить в половой контакт прямо в банкетном зале под столом!
-  Фу! Ну ты загнула, дорогая, –  негодующе проговорил Вольфганг.–  Я не подозревал, что ты такая ревнивая.
Он, неожиданно для жены, вдруг привлёк её к себе и хотел поцеловать, но Грета немедленно вырвалась из его объятий и грубо оттолкнула его от себя.
-  Отстань! –  нервно произнесла она. – Ты, наверное, сам дал ей повод так вести себя на людях, и главное –  в моём присутствии.
-    Да-да,  давал,  -  разозлился,  наконец,  Вольфганг,  -   я ей всячески намекал мимикой и жестами на то, чтобы заняться под столом сексом. -  Произнося это, Вольфганг вдруг почувствовал в себе сильное желание близости с Клариссой. Он даже на мгновенье представил себе, как он занимается с Клариссой любовью под столом в ресторане.
-    Слушай, ты, может быть, уже переспал с ней, пока меня не было? – прямо спросила Грета, глянув Вольфгангу в глаза.  Её лицо всё ещё пылало гневом, но в глазах уже не было испепеляющего огня.
Вольфганг немного успокоился. "Значит, она ещё не уверена, что обвиняет меня вполне справедливо".  Ему неожиданно вспомнился уморительный рассказ одного испанского режиссера о невероятной слепоте ревнивой жены и он расхохотался. Грета посмотрела на него со страхом.
-  Если признаться  честно,  то я переспал  с ней, -  сказал он, перестав смеяться. -  Она оказалась такой страстной, что поцарапала мне ногтями всю спину. Я говорю это, потому что ты всё равно увидишь эти царапины и догадаешься. -  С этими словами он расстегнул все пуговицы на рубашке,  вытащил её полы из-под брючного ремня и предложил жене посмотреть на эти царапины.
Грета не двинулась с места, продолжая смотреть на него со смешанным чувством.
-  Не хочешь посмотреть? -  Вольфганг равнодушно улыбнулся и с расстегнутой рубашкой вышел на балкон,  где стал любоваться огнями ночного Берлина.
Грета медленно подошла к нему сзади, подняла рубашку на нём,  внимательно посмотрела на
его спину, но не нашла на ней ни единой царапины. Вдруг она прижалась лицом к его голой спине и засмеялась, потом поцеловала его в спину и, прильнув к нему всем телом, прошептала на ухо:
-    Дорогой,  прости  меня.



 
















   ЧАСТЬ  ЧЕТВЕРТАЯ 

                1
                СПУСТЯ   ОДИН  ГОД
 
Спустя год произошел случай, который в буквальном смысле слова разрушил спокойную, равномерную жизнь семьи Мюллеров. Утро того дня ничего дурного не предвещало.  Стояло теплое, солнечное летнее утро. Лёгкий ветерок колыхал прозрачную гардину на окне комнаты Райнхарда. Где-то неподалёку нежно звучала арфа. Видимо, упражнялась музыкант, выпив чашку утреннего кофе. В романтичную мелодию органично вплетались негромкие, страстные девичьи стоны;  стоны юной женщины, как своеобразное признание мужчине в любви.
На кровати в любовном экстазе сплелись два молодых тела. Это были Райнхард и его подруга Кристина, которая также училась в университете, на факультете искусств.  Всё между ними шло к тому, что в скором времени они должны были  пожениться. А сейчас же  вся жизнь и её прелести сосредоточились для них в том, чем они в этот момент занимались. Ничего другого, более важного в жизни, сейчас для них не существовало.
К двери комнаты с другой стороны подошла Моника. Она, собравшаяся было постучать в дверь, услышала стоны и её рука повисла в воздухе. Улыбаясь, она укоризненно покачала головой и, ступая неслышно, отошла от двери.
-    Любимый... родной, –  отдышавшись, тихо произнесла Кристина, –  Мне так хорошо с тобой! -  И она сама была весьма хороша собой, если не сказать -  очень красива. Особенно красивы были ее синие глаза, напоминающие цвет Тихого океана солнечным утром.
-    Мне тоже, любимая, -  ответил ей Райнхард.
-    Любимый, я задыхаюсь,  слезь с меня...
-    Любимая,  я  умер  в тебе, –  Райнхард выдохнул из себя воздух и замер на ней, став ещё тяжелее.
Кристина с трудом засмеялась.
-    Райни, ты раздавишь свою любимую, слезь скорее!
-  Любимая, меня моё тело не слушается, поэтому я  не могу слезть с тебя. Теперь тебе придется лежать подо мной всю жизнь.
Кристина снова  засмеялась,  затем ловко столкнула с себя Райнхарда и тут же залезла на него сама.
-  Любимый, ты никогда не умрёшь.  А если умрёшь, то воскреснешь во мне!  –   произнесла она, глядя Райнхарду в глаза. –   Наш малыш будет во всем похож на тебя.
-    А  как  долго нам  его ещё  ждать? –   спросил Райнхард, нежным прикосновением пальцев вытирая с её лица  бисеринки пота. 
-    Он родится через семь месяцев, милый.
Райнхард  долго и с любовью смотрел в лицо Кристины,  в её бездонные синие глаза. Она тоже долго смотрела в глаза Райнхарда, затем нежно погладила его по  лицу.
-    Я очень, очень, очень люблю тебя, моя родная, –  произнёс Райнхард шепотом.
-  Я буду каждый вечер молиться Богу,  чтобы  у нас с тобой всегда было хорошо, так хорошо, как сейчас,  –   также тихо промолвила Кристина,  –   чтобы  никто и ничто  не  помешало нам быть
счастливыми...
Кристина наклонилась к его лицу и их губы снова слились в долгом поцелуе. И в это время постучали в дверь.
-  Райнхард, Кристина, вы не проспите поезд?  Уже девять часов! -  как всегда певучим голосом сказала из-за двери Моника.
-    Бабушка, спасибо! Мы уже встаём! –  ответил  Райнхард.
-  Хорошо. Потом идите в столовую. Кофе и завтрак ждут вас на столе, –  сказала  Моника и отошла от двери.
Райнхард и Кристина встали, убрали постель и приняли душ. Перед тем как выйти из комнаты, Райнхард  что-то вытащил из шкафа своего стола и попросил Кристину закрыть глаза. Когда она, улыбаясь, прикрыла глаза, Райнхард что-то быстро надел на её шею.
-    Теперь ты можешь открывать глаза, -  сказал он,  сияя счастливой улыбкой.
Кристина провела рукой по своей шее, ощущая под пальцами тоненькую цепочку, затем нащупала на груди маленький медальон и открыла глаза. Посмотрела на медальон. Он был позолоченный, сделан в форме сердечка и подвешен на тоненькой изящной золотой цепочке. Подарок ей очень понравился. В порыве радости она  кинулась на шею Райнхарда и  поцеловала его.
-  Медальон открывается и там что-то есть, -  с загадочной улыбкой произнёс Райнхард.
- Неужели!? - Кристина нетерпеливо сняла с шеи цепочку и подошла к окну, чтобы лучше рассмотреть то,  что хранится внутри медальона.
-  Вот здесь сбоку миниатюрная  кнопочка. Надави на неё ногтём, -  сказал Райнхард, подойдя к ней и указав на кнопочку.
Кристина надавила на кнопочку и медальон раскрылся. Внутри были их миниатюрные цветные фотографии:  её - на левой половинке сердечка,  его - на правой.
-  Класс!  -   вскрикнула  она,   разглядывая  фотографии,  затем изумилась, -  Как  ты  до такой
величины уменьшил наши фотографии?
-    На компьютере, -  с улыбкой ответил Райнхард.
-  Класс! -  повторила Кристина и закрыла медальон, затем принялась рассматривать цепочку. Она  надела на шею медальон и поцеловала Райнхарда. 
-  Этот  медальон  я  буду носить  до самой смерти и скажу своим детям, чтобы меня  хоронили с
ним. 
-    Пусть он  будет  талисманом  и хранит  тебя до самой глубокой старости  от всех  бед и болезней, -  сказал Райнхард и тоже поцеловал Кристину.  Потом они крепко обнялись и долго-долго целовались.

2

Должна была ехать только Кристина. Она уезжала в Париж на практику, которую собиралась проходить в Музее современных искусств.  Она специализировалась по французскому современному искусству живописи и ваяния. Райнхард оставался в Гамбурге.
На железнодорожный вокзал они прибыли за двадцать минут до отхода её поезда. На перроне в ожидании поезда толпились два десятка людей разного возраста с дорожными сумками и чемоданами. В сторонке от них стояла группа мужчин и женщин среднего и пожилого возраста, а также четверо молодых людей. Молодые держались отдельной группой от старших. Они были немного старше Райнхарда и довольно упитанные, а один из них был очень толстый. У одного в руках был большой букет цветов. Он был в щегольском костюме с бабочкой. Букеты цветов были и у женщин. Судя по этому, группа не уезжала, а встречала прибывающий вскорости  другой поезд.
Молодые люди, встав в кружок, весело болтали и время от времени громко, иногда до неприличия громко, хохотали. Сидевшие на скамейке рядом с ними две аккуратно одетые старушки встали и побрели подальше от них. Видимо, им надоел громкий хохот молодых.
Райнхард и Кристина встали недалеко от этих молодых людей. В руках у Райнхарда были большая дорожная сумка и чемодан Кристины. Когда старушки ушли, они сели на освободившуюся скамейку.
-  Милая, ты там будь осторожна, хорошо? -  попросил Райнхард Кристину. -  Не прыгай, не бегай, не делай резких движений, не нервничай -  всё это может повредить здоровью нашего малыша-первенца. Я хочу, чтобы он родился  здоровым и  крепким.
Кристина ничего не ответила, только нежно улыбнулась, глядя Райнхарду в глаза. До отхода поезда Кристины оставалось минут десять, когда молодой человек в костюме с бабочкой, гомерически хохоча, отступил назад и очень больно наступил на вытянутую вперед ногу Кристины. Нечаянно наступил. Кристина вскрикнула от боли. Молодой человек, перепугавшись,  резко обернулся назад и, потеряв равновесие, упал на Кристину. При этом он уронил цветы.
Сильно раздосадованная, Кристина резко оттолкнула его от себя обеими руками и стала потирать руками ушибленное место.
-  Э-эй!  Почему вы  так  грубо  толкаетесь!?  –    весело крикнул молодой человек  и,  взглянув на Кристину, стушевался.
Райнхард присел на корточки перед Кристиной и начал мягко тереть руками ушибленное место на её ноге.  Молодой человек поднял уроненные цветы, посмотрел на Райнхарда, затем на Кристину и, ехидно улыбаясь, гнусавым голосом произнёс:  –  Пардон, мадемуазель!  Однако свои костыли могли бы убрать поближе к себе.   
Услышав грубость, Райнхард обернулся к молодому человеку..
-    Вы почему грубите?
-  Разве я грубил? -  удивился тот, нахально глядя Райнхарду в глаза. –  Я просто сказал, чтобы не сидели под ногами.
- Я разве сижу под вашими ногами? –  обиделась Кристина.–  Интересный вы человек:  сами виноваты, а обвиняете меня.
- Да пошла ты к чёртовой матери! –  внезапно взбеленился молодой человек в бабочке, –  Подумаешь, кобылице на копыта наступили.  Не надо было вытягивать копыта вперёд.
Его спутники весело заржали:  для них эти пошлости, по всей видимости, были верхом остроумия.
Райнхард, будто подброшенный тугой пружиной, вскочил на ноги и схватил хама за лацканы его пиджака. Райнхард был гораздо моложе того, но повыше.
-    Чего   ты    грубишь    девушке,    хам?  –   спросил Райнхард. –   Она   разве  дала  тебе  повод 
оскорблять её?
Тот довольно грубо  оттолкнул  от себя  Райнхарда  и  презрительно,  словно перед ним  была
собака, громко прошипел:
-    Пош-шёл вон,  дерьмо собачье!
Его дружки снова захохотали. К Райнхарду, который был готов ударить хаму по зубам, бросилась Кристина.
-    Милый, оставь их. Ты же видишь  –  они  какие-то ненормальные.
-    Погоди, Кристина, –  Райнхард отстранил её от себя и снова подошел к хаму.
-    Может  быть,  у  тебя   кулаки   чешутся?  Так  пойдём  за  вокзал,  там  и  разберёмся,  -   негромко предложил тому Райнхард. -   Если ты, конечно, мужчина.  А на людях нечего балаган устраивать.
-  Пошел вон, я тебе сказал! -   заорал тот и неожиданно для Райнхарда пнул его ногой. Как собаку пнул.  Его спутники на этот раз  почему-то  не  рассмеялись.  Видно, почувствовали,  что дело не приведёт к добру. Зато вмешались взрослые из их же компании.
-  Правильно! Нельзя им давать право думать, что они тут хозяева! -  сказала одна из женщин с ядовитым ехидством. -  А то они тут же на голову сядут.
Райнхард не совладел собой. Он ответил хаму той же монетой, но более высокого достоинства:  он резко ударил тому левой рукой в солнечное сплетение и тут же правой рукой нанес мощный удар под подбородок. Тот, словно мешок с мусором, отлетел метра на два  и рухнул под ноги женщин. Букет цветов из его рук отлетел в другую сторону. Тут же на Райнхарда с кулаками кинулись спутники поверженного. Их было трое и они были уверены, что затопчут Райнхарда. Однако Райнхард, уже разогретый,  быстро раскидал их сильными ударами рук и ног в разные стороны. Было видно, что Райнхард отменно владеет приёмами боевого каратэ. Это поняли и молодые люди, но тем не менее они снова полезли в драку. Первым в атаку ринулся тот, в костюме с бабочкой,  успевший уже оправиться от сильного удара. Райнхард пригнулся и пропустил его кулак мимо уха, затем отскочил немного в сторонку и нанёс ему прямой удар кулаком в грудь и тут же с полуразворота левой ногой по лицу. Хам плюхнулся на перрон и лежал без движения несколько секунд. За это время Райнхард снова удачно отбился от остальных молодых людей, поскольку они  дрались довольно плохо.
Женщины с цветами, увидев, что их детишек бьют, подняли вопль на весь вокзал.
-    Полиция! Полиция! Спасите нас от бандита! Полиция! Бандит!         
Одна из них,  женщина лет пятидесяти,  передала свой букет цветов стоявшему рядом мужчине и подбежала к молодому человеку с бабочкой. Тот только что очухался и пытался подняться на ноги. Его лицо начало разукрашиваться синяками и багровыми шишками.
-  Боже мой, что это такое!? Что он сделал с моим сыном!? Бандит! Садист! Нацист!!! –  завопила женщина, неуклюже падая на колени перед сыном, будто его уже убили. -  Нацист проклятый!!!
-  Сонечка, не кричи ты так громко, будто его уже убили, -  был вынужден приструнить её пожилой мужчина, подошедший к ним. Это был Якоб Шериль, отец молодого человека с бабочкой.
Якоб занимался мелким бизнесом, имел в Гамбурге небольшой магазин антикварных предметов. Он наклонился к сыну и спросил:
-    Михаэль, у тебя всё в порядке?
Его сын, прижимая ладонью правую щеку, застонал от боли и с трудом, коверкая слова, произнёс:
-    У меня, кажется, сломана челюсть.
-  Ой! Ой- и!!! –  снова завопила на весь перрон его мать и громко заплакала. –   Нашему сыну он, изверг, сломал всё лицо! -  Она оглянулась к своим спутницам. -  Ну что же вы стоите!? Позвоните скорей в "скорую помощь"  и  в  полицию!
Одна женщина и один мужчина из ее группы побежали в здание вокзала. Трое молодых людей, потирая ушибленные места, отошли подальше. Отец избитого подошел к уже остывшему и стоявшему с виноватым видом Райнхарду и злобно прошипел:
-    Ты очень пожалеешь об этом, сосунок сопливый!  Я тебя в порошок сотру!
Райнхард промолчал. Ответила ему Кристина.
-  Да ничего вы с ним не сделаете, не трудитесь зря! –  сказала она.  -  Потому что он ни в чём не виноват!
- Шалава!  -  процедил Якоб сквозь стиснутые зубы, глядя на Кристину с ненавистью. -  С удовольствием удавил бы тебя,  дрянь.
-  Не стыдно вам, пожилому человеку, материться? -  сказал Райнхард, обняв за плечи заплакавшую Кристину. Она заплакала от обиды, так как мужчина оскорбил её  незаслуженно.
Якоб, увидев быстро идущих по перрону к месту происшествия двух полицейских, подошел к сыну и присел перед ним на корточки. Один из полицейских был офицером и постарше по возрасту, второй – сержантом и помоложе. Когда офицер спросил, обращаясь ко всем присутствующим, что тут происходит, Якоб быстро встал на ноги и,  указав рукой на Райнхарда, сказал:
-  Пожалуйста, арестуйте этого человека.  Он тут прямо-таки бандитскую разборку  устроил. Совсем распоясался. Избил моего сына ни за что, ни про что, нанёс ему увечья.
-  Вот, посмотрите! -  плаксивым голосом добавила мать Михаэля. -  Лицо ему сломал! И его друзей тоже побил. -   Софья приподнялась, посмотрела на молодых людей и махнула  им рукой. - 
Идите сюда! Покажите полицейским свои синяки.
Те с неохотой подчинились ей и стали медленно приближаться к полицейским. Они, видимо, не хотели иметь дело с полицейскими. В это время Райнхард и Кристина получили неожиданную поддержку со стороны одного из отъезжающих.
-  Господа полицейские, женщина говорит неправду. Зачинщиками драки являeтся он, -  молодая женщина с большим чемоданом на колёсиках указала рукой на Михаэля и на его дружков, -  и вон те. Они первыми оскорбили этих молодых людей и первыми употребили кулаки.
-  Как вам не стыдно врать!  -  набросилась на женщину с упрёком та, которая бегала звонить в "скорую помощь". Она с мужчиной (он, по-видимому, был её мужем) как раз успела вернуться назад, когда смелая женщина  решила заступиться за Райнхарда. -  Вы же не видели, что тут произошло.
Женщина с чемоданом не успела и рта раскрыть, как на неё наседал уже мужчина.
-  Наверное, они ваши родственники!? -  спросил он громко, чтобы слышали полицейские, и, не дав опешившей женщине что-то сказать в возражение, заговорил снова. -  Но это не дает вам право нагло врать, обвиняя пострадавших. Он, -  мужчина ткнул пальцем Райнхарда чуть ли не в грудь, -   первым  оскорбил  известного  музыканта  и  первым  ударил  его.  А знаете ли  вы, что за
ложное свидетельство в уголовном кодексе предусмотрено наказание?
Слова "родственники", "оскорбил известного музыканта" и "ложные показания" произвели впечатление на полицейских и они теперь на Райнхарда и Кристину смотрели как на явных нарушителей общественного порядка.  А  заступница  Райнхарда  совершенно  растерялась и оглянулась по сторонам в надежде  найти  поддержку,  но  никто  из  толпившихся  рядом  людей  не  спешил  прийти  ей на помощь. Кристина видела это и не смогла промолчать.
- Это вас надо привлечь к уголовной ответственности за клевету, -  сказала она напористому мужчине. -  Я здесь и пострадавшая, и свидетельница; и я подтверждаю, что эта  женщина всё видела и засвидетельствовала правильно. А вы нагло клевещете на невиновного человека.
- Вы посмотрите на неё, -  мужчина с улыбкой  оглянулся на полицейских, которые пока ограничивались выслушиванием спорщиков, и с притворным негодованием прибавил: -  Сама всю эту кашу заварила и теперь пытается прикинуться агнцем! Надо же! От молодых ногтей умеют так ловко прикидываться!
Полицейские остались равнодушными к его благородному гневу. Мужчину равнодушие стражей закона, видимо, немного расстроило, и он переключился непосредственно на Кристину. Он подошел к ней и с издёвкой произнёс:
-  Вы не пострадавшая и не свидетельница;  вы та, кто спровоцировал драку мужчин. На вашем месте порядочная женщина помалкивала бы.
-  Помалкивала бы, если бы она была порядочная! -  вклинилась в спор ещё одна женщина с букетом цветов в руках, подойдя поближе к спорщикам.
-    Да видно же по ней, что шалава!  -  вскричала Софья в "праведном"  гневе.
Лицо Кристины залила густая краска. У неё было такое чувство, как будто её уличили в чём-то непристойном. Она со слезами на глазах растерянно посмотрела на Райнхарда, который подавленно смотрел под ноги и молчал.
- Почему эти люди без конца оскорбляют меня? -   задала Кристина справедливый вопрос полицейским, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться от обиды. -  Вы разве не можете остановить их?
Только тут полицейские сочли необходимым сказать свое слово.
- Так, во-первых, все немедленно прекращайте оскорблять друг друга; во-вторых, я прошу всех участников драки и непосредственных свидетелей пройти с нами в полицейский участок, -  суровым голосом произнёс офицер полиции. Он вежливо отстранил Кристину в сторону и взял Райнхарда под локоть. Другой полицейский схватил другую руку Райнхарда. Стало ясно, что Райнхард задержан как виновный в возникновении драки и в причинении телесных повреждений другому лицу.
-  Вы тоже подойдите сюда, -  велел офицер троим молодым людям и указательным пальцем ткнул на землю возле себя. -  Встаньте вот здесь.
Тут подошел поезд из Берлина.  Через пять минут должен был отъехать другой поезд в Париж. На место происшествия на длинном перроне прибыли и медицинские работники "скорой помощи". Отъезжающие уже садились в поезд. Заступница Райнхарда с сожалением посмотрела на Кристину и тоже села в поезд. Офицер оставил Райнхарда и подошел к врачам, которые осматривали раны музыканта. Тот  сидел на освободившейся скамейке и стонал от боли. Рядом сидела его мать и плакала. Остальные,  в том числе отец музыканта, в это время встречали прибывших.  Их, прибывших, была  целая  толпа.   В руках у них были  большие дорожные сумки и 
чемоданы на колёсах.
-    Он может пойти с нами в полицейский участок? -  спросил офицер полиции врача.
-  Нет, его надо госпитализировать, -  ответил врач, посмотрев на офицера. -  Нам его придётся забрать в больницу.
-  Хорошо, -  сказал офицер и направился к сослуживцу, который всё ещё держал Райнхарда за руку. К ним подошла Кристина.
-  Пожалуйста, освободите моего друга, он ни в чём ни виноват, –  попросила она. -  Он ведь только защищал меня.
-    Вы едете этим поездом? –  спросил офицер.
-    Да.
-    Куда? -  снова спросил он, потому что поезд ехал через Брюссель.
-    В Париж. Я еду на преддипломную практику, -  объяснила Кристина.
-  Это серьёзно, -  заключил офицер полиции и спросил, кивнув на Райнхарда, -  Он тоже должен был ехать этим поездом?
-    Нет, он провожал меня, –  ответила Кристина тихим голосом.
-    А что, собственно, случилось здесь? С чего всё началось? -  спросил офицер также тихим голосом.
Кристина  рассказала  подробно, без утайки и без приукрашивания, обо всём, что и как было на самом деле.
- Понятно. Вы можете ехать, -  сказал офицер Кристине. -  А вашего друга нам придется задержать. Разумеется, на некоторое время, для снятия показаний. А там видно будет. -  Но, увидев, что последняя фраза напугала и расстроила девушку, добавил успокоительным тоном, -  Езжайте, езжайте на практику. Здесь, я думаю, нет повода для сильного беспокойства. Ему, наверное, придётся заплатить штраф и возместить пострадавшему расходы на лечение. Вот и всё.
Кристина облегченно вздохнула. Она ожидала более худшего варианта после угрозы отца хама-музыканта "стереть в порошок"  её Райнхарда. Но в то же время она боялась, как бы эти люди не подстроили Райнхарду какую-нибудь пакость. В душе у неё возник какой-то безотчетный страх; такой страх она никогда ранее не испытывала. После того как мать Михаэля выкрикнула в лицо Райнхарда слово "Нацист!", она подумала, что эти люди не немцы, хотя по внешнему виду они ничем не отличались от немцев и немецким языком владели почти в совершенстве. Хотя в Гамбурге полно иностранцев: турков, албанцев, арабов, афганцев, индийцев, китайцев и других, и у них другая вера, другой  менталитет, их она никогда не боялась, по крайней мере, не боялась  так,  как  испугалась  этих.  Ей почему-то подумалось, что эти люди способны на  коварство,  подлость  и на особую  жестокость. Почему они внушали ей такой страх –  она не могла понять.
К тому времени врачи оказали музыканту и его дружкам первую медицинскую помощь, затем первого повели к машине, оставив остальных  в распоряжении полицейских.
-  Кристина, милая, езжай. За меня не беспокойся, всё будет нормально, -  сказал Райнхард. Чтобы задобрить её, он даже улыбнулся ей.
- Отпусти его, пусть проводит ее и попрощается с ней, -  сказал офицер своему  молодому напарнику. Тот освободил руку Райнхарда.
Райнхард взял сумку и чемодан Кристины и быстрым шагом направился к двери поезда. Кристина шла рядом. Возле двери они остановились. Кристина обняла его и захныкала.
-    Райни, может быть мне остаться? Ведь кроме меня нет у тебя других свидетелей! Это же ничего, если я приеду на один день позже?
-  Милая, любимая, не переживай за меня, езжай, –  тихо, но внушительно сказал ей Райнхард. –  Ничего страшного не случилось:  люди дерутся, мирятся и всё это скоро забывается. Езжай, тебя ведь будут ждать в Париже этим поездом. Неудобно будет перед этими людьми. Езжай! Желаю тебе счастливого пути!
Кристина, как несправедливо обиженная девочка, надула губы, а на её глаза навернулись слёзы. Но она тут же смахнула пальцами слёзы, порывисто обняла Райнхарда и крепко поцеловала его в губы.
-    Райни, пожалуйста, держи себя в руках, ладно? Я тебя очень люблю, милый!
Поезд вот-вот должен был тронуться в путь.
-    Любимая,  иди,  а то  отстанешь!  -   сказал Райнхард торопливо и поставил дорожную сумку,  а за ним и чемодан во внутрь вагона.
Кристина с сожалением и печалью посмотрела ему в глаза. Райнхард торопливо поцеловал её в губы и слегка подтолкнул под локоть. Кристина впрыгнула в вагон и двери тотчас же захлопнулись. Поезд бесшумно подался вперёд. За стеклом двери Кристина помахала Райнхарду руками. Райнхард тоже помахал ей на прощанье рукой. Они, два прекрасных молодых людей, беззаветно любящих друг друга, веривших в возможность большого счастья и долгой, неугасимой  любви, в эти минуты не знали, что им не суждено больше встретиться. Скорый поезд Интер-Европа-Экспресс быстро набирал скорость,  разъединяя  их  навеки.

3

В полицейском участке офицер проводил дознание, его напарник заполнял протокол задержания. Показания  давал  толстый  молодой  человек  по  имени  Хейнрих,  один из троих дружков пострадавшего музыканта.
-  Мой приятель Михаэль Шериль, смеясь, отступил на шаг и нечаянно наступил на ногу той девицы. Она сидела на скамейке, вытянув ноги далеко вперёд. Она вскрикнула. Михаэль, подумав, что поранил ей ногу, резко обернулся к ней и, потеряв равновесие, упал на скамейку. Девица, проклиная его, резко и сильно оттолкнула его. При этом Михаэль уронил букет цветов, который он держал в руках. Цветы упали возле ног той девицы. Михаэль нагнулся, поднял цветы и со словами извинения,  как истинный джентльмен, протянул ей несколько роз из своего букета.  И вдруг этот псих, -  толстяк кивнул головой в сторону Райнхарда, стоявшего за решетчатой железной дверью комнаты для временно задержанных, -  подбежал к Михаэлю и сильно ударил его ногой  прямо в лицо.
-    А где до этого находился господин Мюллер? -  задал офицер уточняющий вопрос.
-    Кажется, смотрел расписание поездов,  висящее на стенде в нескольких шагах от той скамейки,  на которой сидела та девица, -  не моргнув глазом ответил на вопрос толстяк.
Двое его приятелей сидели за ним на скамейке и внимательно слушали ложь своего приятеля. Запоминали, чтобы не ошибиться при повторе. Звали их  Даниэль и Натаниэль. Якоб Шериль, отец Михаэля, записавшийся в свидетели, сидел поодаль от них, напротив дежурного офицера по участку.
-    Какая наглая инсинуация, –  подал реплику Райнхард из-за решетчатой двери.
Натаниэль встал со скамейки, быстро подошел к двери и, глядя Райнхарду в глаза, тихо прошипел:
-    Ублюдок, мы тебе устроим такую жизнь, что ты не будешь рад своему появлению на свет божий!
-    Смотрите, не надорвитесь, –   ответил ему Райнхард с усмешкой.
-  Ну, смотри, ублюдок! –  процедил тот сквозь зубы и попытался ударить Райнхарда в лицо через решётку, но Райнхард быстро  отвёл голову назад.
-  Эй!  Ну-ка отойди оттуда! –  прикрикнул дежурный по участку на Натаниеля,  только что заметив его у двери, –  Объясняться будете в суде.
-  Я не знаю,  что побудило его, –  продолжал толстяк Хейнрих,  снова кивнув головой в сторону Райнхарда,  –   напасть  на  абсолютно  безвинного  человека.   Может быть,  он  накачался  наркотиками?  Надо бы его обследовать.
-    Он сейчас будет обследован, –   пообещал офицер полиции.
Сержант оторвал глаза от бумаги, посмотрел на Райнхарда исподлобья и усмехнулся:
-    Может быть, он полез в драку из-за ревности. Приревновал свою девушку.
-    Но, согласитесь, человек с таким поведением в общественных местах и с таким отношением к людям очень опасен для окружающих, -  солидным голосом произнёс Якоб. -   Представьте себе, что будет твориться на улицах наших городов, если все  влюблённые будут бить по мордам и ломать кости другим лишь только за безобидное предложение цветов их девушкам.  Ведь мой сын - человек, воспитанный в лучших традициях культурного общества -  не предполагал, что этот парень так среагирует:  как самец в стаде животных.
Офицер понимающе кивнул головой.

  4

Об аресте Райнхарда первыми в семье узнали  дед и бабушка.
-  Съезжу и узнаю в чём дело, -  пробурчал Пауль, одеваясь. -  Не может быть, чтобы наш Райнхард ввязался в драку, да ещё кому-то что-то сломал. Мне кажется, это какое-то недоразумение.
-  Ты же заберёшь его оттуда? –   с надеждой в голосе спросила Моника.
-  Разумеется, -  ответил Пауль. - Если, конечно, дело обстоит не так плохо, как нам обрисовал этот полицейский.
Пауль ушёл, а Моника, прижав в тревоге руки к груди, начала ходить  взад вперёд по просторной гостиной.





                ЧАСТЬ  ПЯТАЯ
 
                1
 
Большой зрительный зал театра тонул во мраке. Была освещена лишь сцена, на которой шла репетиция пьесы "Разорванные нити души" одного молодого английского драматурга. В сцене пьесы, которую условно можно было бы назвать "Вечеринкой", была занята половина труппы театра. Актеры и актрисы сидели за длинным столом, уставленным бутафорской едой. Главные персонажи спектакля сидели на переднем плане, ближе к  зрительному залу. Это актёр Мартин, актрисы Регина и Кларисса; та, с которой Вольфганг познакомился в Берлине. Она появилась в театре два месяца назад и на зависть многим сразу получила одну из главных ролей. Принимая такое решение, Вольфганг серьёзно рассчитывал на то, что Кларисса станет "новой кровью" в организме старой труппы,  что она обогатит арсенал актерского мастерства труппы  новыми приёмами и красками. 
Репетировали один из тонких психологических эпизодов пьесы. Дороти (её роль исполняла Регина) накануне этой вечеринки узнает, что Роджерс, её муж (актер Мартин), серьезно увлечён молодой сотрудницей Бриджитой (Кларисса). Они оба врачи и собираются в составе полевого госпиталя вместе ехать в одно из африканских государств, население которого пострадало от стихийного бедствия, для оказания медицинской помощи. Вечеринка  организована по случаю отъезда Роджерса в далекую страну. Вместе с его и со своими  друзьями Дороти пригласила на неё и Бриджиту.
Роджерс из аристократической семьи и очень богат. Бриджита из простой рабочей семьи и мечтает войти в высший свет, стать богачкой. Но стареющий Роджерс для молодой женщины не является предметом пылкой любви,  для неё он – лишь трамплин. Понятно, что она хочет завладеть его богатством и титулом, как бухгалтер Ротшильд завладел несметным богатством немецкого князя и купил в Англии титул лорда, и бросить его. Дороти, узнав, что Бриджита кружит голову её мужу, решает на этой вечеринке разоблачить её и открыть мужу глаза на то, что его ожидает в недалеком будущем.  За столом начинается полушутливая – полусерьезная беседа о предстоящем расставании супругов на длительное время, поскольку Дороти не может ехать с мужем. Она решает воспользоваться подходящей темой...
Дороти (обращаясь к красивой женщине, сидящей напротив): –  Луиза, дорогая, я хочу знать твое мнение, потому что ты актриса: как ты считаешь, может ли женщина очень искусно играть в любовь? Играть так, чтобы мужчина безоглядно поверил в её искренность и бросил свою семью, чтобы соединить свою жизнь с женщиной, которая только лишь ради достижения своей корыстной цели морочит ему голову?
Луиза (смеясь): –  Дорогая, таких пройдох, умеющих легко вскружить голову мужчине,  сколько угодно. Особенно сейчас. Ведь в наше время такой проступок женщины уже не осуждается как аморальный. Но вот что я тебе скажу:  если женщина  вскружила голову мужчине ради его денег или другой материальной выгоды для себя, то в один прекрасный день женщина получит своё и скажет "прощай милый". И останется он у разбитого  корыта. Впрочем, эта тема давно разработана мировой литературой.
Дороти (обращаясь к Клариссе):  –  Бриджита, а как считаете Вы?
На Бриджиту обращает свой взор и  Роджерс.
Бриджита (улыбаясь): –  Я думаю, что многим женщинам это действительно удаётся. Но ведь и она может полюбить его искренне, если мужчина сумеет доказать ей (она, продолжая улыбаться, переводит взгляд на Роджерса), что она по-настоящему счастливой может быть только с ним… Это мое глубоко личное мнение. (За столом воцаряется тишина. Взоры всех обращены на Бриджиту. Она все ещё смотрит на Роджерса, потом переводит взгляд на лицо другого мужчины и, прерывая затянувшуюся паузу, весело предлагает)  Давайте теперь послушаем мнение мужчин!
Клариссе не удается органичная и тонкая игра, она не чувствует внутреннего напряжения, которое в этот момент испытывает её героиня,  свою реплику произносит настолько бесцветно, что не возникает то  "поле напряжения", которое заложено в пьесе автором.
-  Стоп!  –   выкрикнул Вольфганг из зрительного зала.  Он сидел за столиком  в  четырнадцатом ряду.
Рядом с ним сидела молодая женщина в очках. Это была помощник режиссера Стефания Фалке. Она включила настольную лампу  на столе  и,  взяв авторучку,  приготовилась записывать.  Она фиксировала в своём  блокноте  каждую  высказанную  вслух  мысль  режиссёра.
- Кларисса, я не вижу внутреннего напряжения Бриджиты, –   громко заговорил Вольфганг со своего места. –  Ведь, по сути дела, Дороти вознамерилась разоблачить её, и тут Бриджиту осеняет мысль, что вот сейчас, за этим столом, могут рухнуть все её жизненные планы, а аристократическое общество отторгнет её раз и навсегда. Можно сказать, на карту поставлена вся дальнейшая судьба твоей героини, понимаешь?
-    Понимаешь, –  с шумным вздохом ответила Кларисса со сцены.
-    Хорошо!  Давайте эпизод пройдём с начала!
Эпизод играли заново. У Клариссы игра не клеилась: она не чувствовала тонкие психологические нюансы во взаимоотношениях с партнёрами.
- Нет! Я абсолютно не чувствую твое внутреннее состояние, Бриджита, –  с досадой произнёс Вольфганг, подойдя к сцене. –  Понимаешь, что тут происходит? Дороти, догадывающаяся о твоей любовной интрижке с её мужем,  вдруг приглашает тебя на прощальную вечеринку. По логике вещей, из-за неприязни к тебе, она не должна была  тебя приглашать на эту вечеринку, но она взяла и пригласила. Почему? Бриджита не могла не думать над этим вопросом. Она думала! Она чувствовала, что Дороти неспроста пригласила её. И ожидала подвоха со стороны Дороти. Из-за этого она могла и не прийти на вечеринку, найдя для этого благовидную причину. Но и она поступает алогично – приходит на вечеринку! Потому что она узнала от Роджерса, что на вечеринку приглашены все известные аристократы города. Бриджита не могла упустить такой случай. Она ведь давно мечтала войти в круг аристократов! Но в то же время – страх! Ужасный страх! У неё возникает внутреннее напряжение. И зрители должны чувствовать это. Когда же Дороти начинает разговор о любви и коварстве, ты вдруг догадываешься,  о чём речь. Напряжение в твоей душе нарастает.
Кларисса слушала и кивала головой.
-  А когда Дороти с коварным вопросом обращается к тебе, напряжение достигает кульминации. На тебя смотрят все. А ответа от тебя ожидают прежде всего два человека, два суровых экзаменатора: Дороти, которая хочет разоблачить тебя, и Роджерс, который хочет  в твоём ответе разглядеть своё будущее. Пик напряжения! Пауза, подобная смерти! Ты эту паузу должна так отыграть, чтобы зрители затаили дыхание!    По своему напряжению  это  должно  быть  выше  "чеховской паузы"!  -  с  величайшим вдохновением произнёс Вольфганг и умолк, вспоминая, какое ещё замечание он хотел сделать Клариссе.  -   Да... потом, -  заговорил он снова, -  когда ты произносишь второе предложение своего текста, ты его как бы адресуешь прямо  Роджерсу, хотя на него не смотришь. В этот момент ты не должна смотреть на него! Ты как бы вдруг поверила сама тому, что у тебя может возникнуть настоящая любовь к Роджерсу, и поэтому эту часть реплики должна произнести так, как если бы ты сказала: "Роджерс, помоги мне полюбить тебя и я с радостью скину свою маску". И когда в конце своей реплики ты смотришь на Роджерса, в твоём взгляде он должен увидеть мольбу. И зрители также  должны услышать и увидеть эту мольбу! Понятно?
Кларисса  пожала  плечами,  посмотрела  на  своих  партнёров  и,  повернувшись к режиссеру,  сказала:
-    Я не знаю, как всё это сыграть и изобразить. Это же просто невозможно!
-    Нет, всё возможно! -  резко ответил Вольфганг. -   Надо только постараться.
На сцене повисла напряженная тишина. Вольфганг успокоился.
-  Тебе следует глубоко вжиться в образ своей героини, -  заговорил он в привычной ему спокойной манере, -  в образ её мыслей, чтобы тонко чувствовать и переживать её душевное состояние от эпизода к эпизоду, от сцены к сцене, вот тогда в этом эпизоде или в этом действии ты сыграешь так, как этого требует ситуация.
-  Я считаю, что играю нормально.  Вы слишком придирчивы  ко мне... И вообще, в современном театре  академизм  –  это  анахронизм,  –    неожиданно вспылила Кларисса, –    Академизм современному зрителю  не  интересен.
Все актеры, а это были старые актеры театра, не один год проработавшие вместе с Вольфгангом и вместе с ним познавшие счастье творческих удач и успеха, удивлённо переглянулись, однако промолчали.
-  Нет, вы играете не так, как того хочу я, –  снова резко ответил Вольфганг Клариссе, неожиданно перейдя на "вы" и тем самым дистанцируясь с актрисой-любовницей. –  А что касается академизма, то он в серьёзном театре никогда не станет анахронизмом. Это только  в театре-балагане ни к чему академизм.  А вам нужно искать путь к образу своей героини,  а не оправдательные мотивы для того, чтобы не утруждать себя поиском этого пути, –  он умолк, а после паузы снова заговорил ровным, спокойным голосом. –  Вы сейчас попали в очень щекотливое положение и пытаетесь выйти из него, сохранив достоинство. И тут важное значение имеют мимика, жест, тембр голоса, взгляд, Ваша поза, наконец.  Вы должны внутренне осознавать, что проходите испытание перед аристократами. А у вас ничего не работает, свою  реплику  произносите так скучно, что у меня прямо зубы ломит от злости!  - Последние слова Вольфганг произнёс снова  со злостью и громко.
-  Пожалуйста, не кричите на меня так! –   вскричала Кларисса, теряя самообладание. На её глаза навернулись слёзы. –   Я вам не крепостная актриса!
Вдруг она вскочила со стула и ушла в темный, не освещённый  угол сцены. Все посмотрели на неё. У неё вздрагивали плечи от беззвучного плача. Актёрам, видимо, стало жалко коллегу: они сидели, потупив взоры, и молчали. 
Вольфгангу стало неловко. Он смотрел в спину Клариссе и от досады чесал затылок. А когда он, собравшись с мыслями, хотел что-то сказать, зазвонил его мобильник, лежавший на столике. Он быстро подошел, взял из рук помощника мобильник, приложил к уху.
-    Здравствуйте. Мюллер слушает.
-  Вольфганг, это я, -  услышал он взволнованный голос матери. -  Ты извини меня за то, что отрываю тебя от работы,  но... у  нас  большие  неприятности.
-    А что случилось, мама? -   спросил он.
-    Райнхард арестован полицией.  Он сейчас...
-    Мама, прости, что перебиваю тебя. Подожди у телефона, я через три минуты сам  перезвоню тебе из кабинета, –  сказал Вольфганг и отключил мобильник. Он несколько секунд постоял в раздумье и решил остановить репетицию.
-  Мне придётся прервать репетицию. Всем спасибо! –  громко поблагодарил он актёров.–  Завтра продолжим репетицию с этого же эпизода. Всем до свидания! 
Актёры и актрисы быстро встали со своих мест и ушли в свои гримерные комнаты. Реквизиторы начали собирать со стола реквизит.  Кларисса в своём углу даже не шевельнулась.
-    Кларисса,  –   негромко окликнул её Вольфганг,  –    Вас  я  прошу  остаться.  Я вернусь сюда  через несколько минут. -   Он быстрыми и широкими шагами вышел из зрительного зала. За ним едва поспевала помощник режиссера Стефания.
Осветители отключили все приборы, оставив только дежурное освещение сцены. Кларисса, когда все ушли и она осталась одна, подошла к столу, села на своё место и, подперев подбородок руками, задумалась.

  2

Вольфганг в своём кабинете разговаривал с матерью по телефону.
-  Мама, ты знаешь, у меня у самого проблем  выше головы, -  сказал Вольфганг, расстроенный случившимся. -  Понятно. Но я не думаю, что всё столь серьёзно. Ну, подумаешь, заплатит штраф и возместит убытки. Деньги я ему дам. А может оказаться и так, что он и вовсе не виноват... В общем, ладно, пусть мне позвонит папа, когда вернётся. А вечером я заеду к вам. Пока, мама!  -  Вольфганг положил трубку и некоторое время задумчиво смотрел перед собой, затем откинулся на высокую спинку кресла и шумно вздохнул. У него возникла проблема с Клариссой, а тут теперь и с сыном проблема. Ему сейчас было ясно, что Кларисса не вытянет роль. В это время за дверью кабинета послышался голос Стефании, которая стояла возле двери и с кем-то разговаривала. Стефания была кстати. Вольфганг прервал свои мысли и громко позвал Стефанию в кабинет.  Дверь тотчас же отворилась и в кабинет вошла помощник режиссера.
-    Садись, Стефания.
Она села и вопросительно посмотрела на режиссера.
-    Ты понимаешь ситуацию? -   спросил Вольфганг, глядя  Стефании в глаза.
-    Конечно, –   убежденно ответила Стефания.  -  Новенькая не вытянет эту роль.
-    Стефания,  ты  походи  по  театрам,  посмотри там  всех  актрис,  кому  ещё  нет  тридцати, выбери двух-трёх наиболее подходящих на роль Бриджиты, но, естественно,  не слишком  занятых в репертуаре своего театра,  и  скажи мне.  Мы вдвоём обсудим их кандидатуры, потом я приглашу
их на беседу.  Хорошо? 
-    Всё ясно, -  ответила Стефания и напомнила ему о той же Клариссе, которая ждет ее.
- Ах, да!  Пойду немного прорепетирую  с ней  индивидуально, -  сказал Вольфганг и направился  к двери. -  Может быть, что-то ещё получится. В любом случае, мне нужно быть твёрдо уверенным, что без её замены нам никак не обойтись.
-    А я с завтрашнего дня начну потихоньку искать ей замену,  -  сказала Стефания.
В дверях Вольфганг остановился и обернулся к ней.
-    Стефания, но это пока только между нами!  Никто в театре не должен знать об этом.
-    Разумеется, -   ответила помощник режиссера, следом за ним выходя из кабинета.

  3

Когда Вольфганг вернулся в зрительный зал, Кларисса всё ещё сидела за столом, подперев подбородок руками. Вольфганг взбежал по лесенке на сцену и подошел к столу.  Кларисса тотчас же встала со стула, кокетливо вихляя широкими бёдрами,  подошла к Вольфгангу вплотную, закинула руки ему за плечи и, откинувшись корпусом назад, плотно прижалась нижней частью тела к нему, и с обиженным видом посмотрела ему в глаза.
-  Вольфганг, ну почему ты ненавидишь меня? Почему ты сживаешь со света свою кошечку, которая обожает тебя и не может без тебя,  а? –   спросила она и, не дожидаясь ответа, добавила, –  Я не хочу, чтобы ты обращался со мной так! 
-  Кларисса,  перестань, -  попросил Вольфганг с лёгким  раздражением. -  Пожалуйста,  будь посерьёзней.
-    Хочешь меня сейчас?  -  спросила вдруг Кларисса. -  Прямо здесь, на этом столе.
-  Кларисса, ты что!? Ты в своём уме? –  испугался Вольфганг и попытался освободиться от объятий женщины, но она обхватила руками его шею крепко.
-  Да,  в своём уме...  Вольфганг, потрахай меня на этом столе. Я очень хочу этого. -  И она ещё плотнее прижалась бёдрами к его телу. -  Трахни, не жалея меня, грубо, как жеребец, и тогда я снова войду в колею и стану послушной девочкой.  Сейчас я сильно расстроена и ненавижу тебя. А я должна любить тебя!
-   Кларисса,  прошу  тебя:  давай  не будем  путать  места  действий.  Этим  мы  займёмся вечером  в твоей квартире, в твоей постели, а сейчас поработаем.
-    Нет, –  сказала она твердо и ещё сильнее прижала своё бедро к его бедру. –  Я хочу, чтобы ты...
-    Кларисса, хватит паясничать, –  резко оборвал он её. –   Мы в театре. Кто-то может заглянуть сюда.
-  Пусть! Я хочу, чтобы театр был продолжением нашей с тобой интимной жизни, –   почти злобно выпалила она,  глядя ему  в глаза и продолжая  сильно  прижиматься  к его телу. –   Если я  захочу,  то мы с  тобой  будем  заниматься  любовью  и  в  церкви.  Ты  должен  меня  трахать  всегда и везде,  когда я хочу этого. Иначе я всё разрушу!

                4
 
В одном из кабинетов полицейского участка за пустым столом сидели Райнхард и его дед Пауль. Они уже разговаривали минут десять.
-  И вообще они какие-то странные люди, -  задумчиво произнёс  Райнхард и после небольшой паузы признался откровенно, –  Дед, я не знаю причину этого, но я стал испытывать страх перед этими людьми.
-    А в чём же проявилась их странность? –   спросил дед.
-  Они нагло и очень складно лгут. Немцы ведь так не могут. Такое впечатление,  что для них не существует ничего святого, что они не боятся божьей кары. Но больше всего меня удивило то, что мать этого Михаэля на весь перрон обозвала меня "нацистом". Ты когда-нибудь слышал, чтобы один немец другого немца обозвал нацистом?
Пауль несколько секунд сидел в задумчивости. Он вспомнил, как боялся после войны услышать однажды в свой адрес обвинение в пособничестве фашизму, какой страх охватывал его всякий раз, когда читал в газетах об аресте людей, имевших отношение к преступлениям нацистов, хотя он состоял только в Гитлерюгенд и успел повоевать лишь несколько дней при защите Берлина от наступавших советских войск.
-  Ну, такое случалось после войны, -   сказал он, возвращаясь с 1945 года в день сегодняшний. -  Ведь среди нашего народа были и антифашисты, которые все годы войны боролись против фашизма и нацизма. Они-то иногда могли позволить себе во время ссоры обругать другого фашистом или нацистом, если точно знали, что тот служил в войсках СС или в гестапо, -  Пауль умолк,  покачал головой и задумался.
-    Дед, ты о чём?
- Я думаю о том, почему эта женщина назвала нацистом тебя, молодого человека, не имеющего никакого отношения к прошлой истории. Она, вероятно,  из потомков погибших антифашистов или же переселенцев, этнических немцев, которые приехали из республик бывшего Советского Союза. Они там тоже настрадались из-за войны Германии с СССР. Она, вероятно, во время войны потеряла всех своих близких и у неё от злости вырвалось это слово. Только причём тут ты? -  он помолчал, затем добавил, глядя в глаза внуку, -  Райнхард, я прошу тебя, не рассказывай об этом больше никому: ни бабушке, ни отцу, ни матери. Хорошо?
-    О драке? -  удивился Райнхард.
-    Нет.  О том, что женщина обругала тебя  нацистом.  Это слово, я думаю, случайно вырвалось у той женщины.
-  Хорошо, -  пообещал Райнхард и тут же попросил его, -   Дедушка, я прошу тебя,  помоги мне быстрее выпутаться из этой истории.  Я бы не хотел, чтобы она получила широкую огласку, стала известной в университете.
- Я постараюсь помочь тебе, внук, -  дед устало вздохнул и положил руку на плечо внука. -  Ладно, не переживай. Думаю, всё скоро уладится. Хотя кто знает, как всё обернётся. Полицейские мне сказали, что сладить с этими людьми нам будет очень нелегко.
-    А почему нам надо с ними ладить? -  не понял Райнхард.
-  Видишь ли, они желают твоего публичного наказания. Они хотят, чтобы тебя судили. А ведь мы могли бы полюбовно договориться, поскольку виноваты обе стороны.
-  А что они хотят? Посадить меня в тюрьму? -  усмехнулся Райнхард,  уверенный, что он не нарушил  закон,   следовательно,   сама  постановка   вопроса  о  его   уголовной   ответственности 
неправомерна.
-  Полицейские не говорили ясно, чего те хотят конкретно, но я понял, что нам нужно надеяться на лучшее, но готовиться к худшему, -  пояснил дед.
К ним заглянул молодой полицейский и пригласил их подписать бумаги.
-    Пошли,  подпишем  и  пойдём  домой, -   сказал  Пауль,  вставая.  -  Об остальном поговорим дома.

5
 
В кабинете врача мужчина в белом халате просматривал рентгеновские снимки. Он был плотного телосложения, с седеющими волосами. Зазвонил телефон. Он не поднял трубку. Он сидел к телефонному аппарату спиной. Телефон зазвонил снова. Он вытянул руку назад и взял трубку.
-    Хирург Буксман слушает вас, –   устало проговорил он в трубку.
"Феликс, почему  ты не берёшь трубку? –  спросил дружелюбным голосом мужчина с другого конца провода. –  У тебя кто-то сидит?"
-    А-а, это ты Леонард!  Здравствуй!  Да, сидел один коллега. Теперь он ушел, -  соврал хирург.
"Ну, как у нашего музыканта дела?"  -   спросил тот, которого звали Леонардом.
-  Ничего  серьезного,  -   ответил  Буксман.  -    Сильные  ушибы  лица,  головы,  грудной  клетки,
локтя, лёгкое сотрясение головного мозга.  Полежит у нас два-три дня и выйдет целёхоньким.
"Это хорошо, что нет серьезных ран, –  сказал Леонард из трубки. –  Однако в медицинских документах, в эпикризе его травмы должны квалифицироваться как тяжелые... Ты меня понимаешь, да? У Михаэля должны быть тяжелые телесные повреждения и он должен пролежать в больнице столько, сколько требуется для лечения тяжелых травм. Тебе лучше знать, как их описать, чтобы они без сомнения были тяжелыми. Якоб говорит, что Михаэль  несколько лет назад попал в аварию и получил серьезные травмы: перелом двух рёбер и …".
-  Якоб мне уже говорил об этом, –  перебил его хирург усталым голосом,   как бы давая понять Леонарду, что их предложение не очень греет его душу. -  Но это ведь такие старые раны! Самые тупые ортопед и хирург посмотрят на рентгеновские снимки и скажут,  что эти переломы -  старые. Меня же потом могут дисквалифицировать.
"Я всё это понимаю, Феликс. Ты мне скажи, рентгенолог описал их в журнале регистрации снимков как свежие раны?"
-    Да, описал, -  ответил Буксман.
"Ортопед-травматолог подтвердил, так ведь? Тебе остаётся только оформить надлежащим образом историю болезни и поставить подпись. Вот и всё. А если дело дойдёт до разбирательства, то замнём его. В худшем случае переедешь в Дюссельдорф и станешь главным хирургом у Глазмана. С ним этот вопрос уже решён, сам это знаешь".
-  Мне Гамбург больше нравится, -  вздохнув, сказал Буксман.
"Феликс, ради успеха общего дела нам всем иногда приходится чем-то жертвовать, -  назидательным тоном проговорил Гроссман.  -   Этого мерзавца Мюллера  нам нужно наказать как
следует. В назидание другим. Чтобы они не смели нарушать нам  комфортные условия жизни".
- Я тебя понимаю, Леонард –  невесело произнёс Буксман. – Но вы не забывайте, что они могут потребовать комиссионную судебно-медицинскую экспертизу.
"За неё не беспокойся, –  голос в трубке звучал уверенно. –  Судмедэкспертизу  мы полностью берём на себя. Всё схвачено. Сейчас главное –  ты сделай нам нужные  медицинские документы".
-  О’кей, Леонард. –  Хирург положил трубку на рычаги аппарата и, скрестив руки на груди, задумался.

                6
 
За большим столом сидели шестеро мужчин:  трое молодых людей, которые участвовали в драке на перроне (Михаэля, естественно, не было), Якоб и ещё двое  пятидесятилетних мужчин респектабельного вида. Они играли в карты. Перед ними стояли бокалы с красным вином. Бутылка с вином стояла посреди стола. Мать Михаэля возилась на кухне. Она что-то готовила. Один из мужчин, закончив разговор, положил телефонную трубку на место.
-  Феликс, кажется, немного боится, -  произнёс он, беря свои перевёрнутые карты в руки. Это был судья окружного суда Леонард Гроссман
-    Что, он и тебе сказал  "попробую"? -  спросил Якоб, глядя на свои карты.
-    Нет, мне он так не сказал. Сделает. Нужные документы у нас будут, –   ответил Гроссман.
-  Леонард, твой ход, -  напомнил сидящий с ним рядом второй респектабельный мужчина. Это  был председатель местной общины Георг Изберг.
Леонард сделал свой ход и прерванная игра возобновилась.
-  Была бы моя воля, -  подала свой голос из кухни Софья и, подойдя к двери с полотенцем в руках, которым вытирала посуду, прибавила, -  я бы этого фашистского выродка сгноила в тюрьме,  посадила бы его туда до конца его жизни!  Лео, что, нельзя его посадить хотя бы на несколько лет?
- Можно, Соня, но много хлопот, -  ответил Гроссман. -  В конце концов, аборигены могут заинтересоваться нами, мол, что это за такие кровожадные люди. Ты понимаешь это?
Один из молодых людей, которого звали Натаниель, обернулся к хозяйке дома:
-  Тётя Соня, не переживайте! Всё будет о‘кей. Когда этот ублюдок сполна расплатится с Михаэлем, мы его поймаем и покалечим.
-    Правильно!  Поломайте ему, проклятому, кости, –  сказала кровожадная женщина.
-  Соня, зачем? -  с укоризной посмотрел Гроссман на хозяйку квартиры. -  Ну  зачем  обострять ситуацию и возбуждать у них национализм. Мордобойство – не наше оружие, -  он указательным пальцем сделал внушающий жест Натаниелю. -  Ты это запомни раз и навсегда. У нас есть много других способов унизить их и при этом заставить их оплачивать наши векселя.
-  Но он посмел поднять на нас руку и уже за это должен ответить. Око за око! Зуб за зуб! –  не унимался Натаниель.
Толстяк Хейнрих и третий молодой человек, которого звали Даниэлем,  приподняли правые руки со сжатым кулаком и повторили как клятву:
-    Око за око! Зуб за зуб!
-    Боевое поколение растёт, –  одобрительно улыбнулся Якоб.
- Но,  тем  не  менее  вы  не  будете  делать  то,  чего община  не одобряет, –  жестко и холодно 
произнёс Изберг, скользнув взглядом по лицам молодых людей. Он кинул одну карту на стол и холодным взглядом уставился на распетушившегося Натаниэля. -  И запомните раз и навсегда:  силой мы не сможем одолеть ни одну большую нацию, тем более немцев.  Вы ничего самостоятельно, без нашего ведома, не должны делать. А если сделаете – будете сурово наказаны. Мы их сможем поставить на колени другими способами.  Этому вы ещё научитесь.
За столом воцарилась тишина. Все стали усердно играть в карты и пить вино, словно для этого и собрались. Молчание нарушил Гроссман.
-  Меня беспокоит та девица, –  сказал он, сделав свой ход, –  из-за которой возник конфликт. Она может спутать нам все карты. Ведь она в суде будет главной свидетельницей по делу.
-    Если это так серьезно,  то не лучше ли сделать так,  чтобы эта проблема исчезла? -   спросил Якоб  и посмотрел на Изберга.    Тот промолчал,  сосредоточенно  глядя на свои карты.   Сейчас был его  ход.  Он, наконец, выбрал дамку и бросил её на стол.
-    К ней мы пристроим одну из наших девушек, -  сказал он задумчиво.
-    Надо будет и за всеми  Мюллерами присматривать, -  добавил Леонард.
-  Естественно. Всех наших "социальщиков" поставим на слежку за ними, им пока всё равно делать нечего,  -   сказал председатель общины. -   Одни  будут  собирать  сведения о них  и об их связях,  другие будут просто тенью следовать за ними везде и всюду, чтобы довести их до нервных срывов и припадков.
Леонард и молодые люди засмеялись.
- Надо бы установить и изучить всю генеалогию Мюллеров. Может быть, найдём какую-нибудь интересную зацепку, -  предложил Якоб. -  Может быть, выяснится, что кто-то у них служил в гестапо или СС, а кто-то был активистом национал-социалистической партии. Такие сведения, я думаю, нам тоже пригодятся.
-    Да,  да, -  ответил Изберг. -   Этим тоже займёмся.


















                ЧАСТЬ  ШЕСТАЯ 

                1

Старика Ульриха Клемме, своего старого друга и известного в городе в недалеком прошлом адвоката, Пауль встретил в сквере недалеко от его дома. Он выгуливал свою маленькую собачку. Старики степенно поздоровались, поговорили немного и, перейдя неширокую улицу, скрылись в подъезде дома, где жил Клемме.
Вслед за ними к дверям подъезда подошла женщина лет пятидесяти, с сумочкой, повешенной на согнутой в локте левой руке. Она тихонько толкнула дверь, но она оказалась запертой на замок. Женщина оглянулась по сторонам. Поблизости никого не было. Она вытащила из сумочки блокнот и авторучку, быстро переписала фамилии жильцов дома с табличек рядом с кнопками звонков и ушла.
Пауль рассказал адвокату о случившемся и попросил быть защитником его внука в суде. Прося об этом, Пауль рассчитывал на авторитет своего старого друга в судебных кругах и на его большой адвокатский опыт.
- Всё ясно, –  сказал Ульрих, выслушав Пауля. Друзья сидели рядышком  на диване в обставленной со вкусом гостиной. –  Я понимаю ваш страх:  их много, а Райнхард совершенно один. Плохо, конечно, что твой внук нанёс тому телесные повреждения, поскольку в данном случае это может рассматриваться судом как превышение мер необходимой обороны. Вот с этим как раз и будут связаны некоторые сложности.
Пауль промолчал.
-  Но ничего! Не унывай! –  одобряюще воскликнул старый адвокат, похлопав друга по плечу. –  В тюрьму твоего внука не посадят, так как не за что его туда сажать. Его могут оштрафовать за драку и присудить ему возмещение пострадавшему расходов на лечение. Но за размеры штрафа и возмещения расходов пострадавшего мы повоюем. Я не думаю, что им удастся опустошить ваши кошельки. Ведь конфликт произошел по их вине. Так что ты, друг мой любезный, не слишком драматизируй события.
-  Ты твердо уверен в своих силах? -  спросил Пауль шутливо. -  Не слишком старый для серьёзной борьбы?
-  Для серьезной борьбы с молоденькими женщинами в постели я действительно староват. Но ты ведь не это мне предлагаешь, -  шутливо ответил Ульрих. -  А для борьбы на поле законодательства силёнок у меня еще хватит.
-    Мне приятно это слышать, -  засмеялся Пауль.
-    Вполне  возможно,  что  "антинацисты" подадут также  иск на  возмещение  морального  вреда  -  за боль и страдания пострадавшего, -  добавил Ульрих, -   но это требование суд может отклонить, поскольку у  Райнхарда  имеются  смягчающие  его  вину  обстоятельства:   не  он  первым  начал  драку,  и   дрался он, защищая свою любимую девушку от незаслуженных обид и оскорблений. Но учти, Катарина в  суд должна приехать непременно.
-    Я же сказал:  её зовут Кристиной, -   поправил друга Пауль. -   Память у тебя стала никудышной. 
На такие колкости друга Ульрих никогда не обижался.
- Ну, пусть будет Кристиной,  хотя мне больше нравится имя Катарина, -   сказал адвокат. -  Нравится с тех пор, как прочитал повесть Генриха Бёлля  "Поруганная честь Катарины Блюм".
-   Хорошо,  Ульрих,  -   Пауль встал, взял свою шляпу  с журнального столика. -   Я,   пожалуй,  пойду.
-  Эй, как это пойдёшь!? –  весело вскричал Ульрих, – Сейчас ты получишь мат, вот тогда и убирайся к чёрту. -  Он встал и направился к своему рабочему столу, на котором лежали шахматы. -  Я же должен взять реванш!
-  Ульрих,  нет, –  остановил его Пауль, –   Я сегодня не в духе.  И ещё сердце сильно покалывает. Пойду домой, прилягу.
-  Ладно, иди быстрей к своей ненаглядной Монике; пусть она тебя обласкает, успокоит и таблетку даст.
Пауль направился к выходу.  Возле двери остановился,  обернулся к старому другу:
-  Ты знаешь, Ульрих, у меня какое-то недоброе предчувствие. Такого состояния у меня, кажется, никогда не было,  даже во время войны...
-    Ты брось это!  Не делай из  мухи  слона! -   Ульрих, подойдя к Паулю,  дружески похлопал его по спине.  -   А вот с сердцем не шути. Оно, наверное, такое же дряхлое,  как ты сам.
-    Вот ты и взял реванш, -  улыбнулся Пауль.
Ульрих весело махнул рукой, мол, проваливай. Пауль надел на голову шляпу, по-военному отдал честь и вышел из комнаты.  Его старый друг так и остался стоять возле двери, держа правую руку у виска.

  2
 
В воскресенье без пятнадцати минут десять над городом зазвенел торжественный звон церковных колоколов, призывая добропорядочных бюргеров к воскресной мессе. К кафедральному собору стекались люди.
Нарядно одетая Моника тихонько приоткрыла дверь в комнату внука и заглянула внутрь. Райнхард спал безмятежным сном. Она притворила дверь и пошла к выходу, где её дожидался Пауль.
-    Спит? -  спросил он, открыв дверь перед женой.
-    Спит. После  такого  сильного  стресса  волей - неволей  заспишься,  -   сказала Моника,  выходя на улицу.
-    А я плохо спал, -  пробурчал Пауль, закрывая дверь на ключ.
-    Потому что ты уже старый, душа изношена, реагирует более остро.
-    Не только  из-за этого, -    пробормотал Пауль.  Он спустился с лестницы и зашагал рядом с женой. Из его головы не выходило слово, брошенное матерью пострадавшего в лицо внуку. Но об этом он промолчал, только про себя подумал:  "Господи, сколько еще носить нам это клеймо? Неужто оно выжжено на нашей истории на веки вечные..."

3
За ними  следили  из темно-синего "Форда",  припаркованного  недалеко от их дома.  В салоне
машины сидели двое молодых мужчин. Тот, который сидел рядом с водителем, откуда-то из-под своего сидения вытащил пистолет, проверил наличие в магазине патронов, навинтил глушитель, вытащенный из кармана куртки, затем сунул пистолет под брючный ремень. Посмотрел на улицу. Старики Мюллеры завернули за угол и исчезли из поля  зрения. Поблизости никого не было. Он посмотрел на окна дома Мюллеров. Ничего, вызывающего тревогу, не заметил.
-    Поехали, -  сказал он.
Водитель завел мотор и машина  плавно тронулась с места. Он остановил машину напротив входной двери в дом Мюллеров. Мужчина с пистолетом посмотрел по сторонам и назад. Людей уже не было. Колокола перестали звонить.
Оба одновременно вышли из машины и прямехонько направились к двери, как будто у них была назначена встреча  и их там, в доме, ждали. Оба были рослые, одеты в приличные костюмы темного цвета с галстуками. В руке у водителя был кейс-атташе. Со стороны их можно было принять за дилеров, предлагающих какие-нибудь электротовары, или за страховых агентов. Они поднялись по ступенькам на крыльцо. Спутник водителя нажал на кнопку звонка, хотя на самом деле только создал видимость, а тот встал за ним, прикрыв его со стороны улицы. Затем вооруженный пистолетом сунул тоненькую металлическую пластинку размером с банковскую карту в щель между дверью и косяком напротив язычка замка, другой рукой сунул в замочную скважину другую, но узкую металлическую пластинку, напоминающую ключ, и провернул её. Замок легко открылся. Мужчины  быстро вошли в дом и закрыли дверь изнутри на ключ.
Без единого слова они одну за  другой открывали двери и заглядывали в каждое помещение. Никого не обнаружили. Водитель поставил на стол в гостиной свой кейс, открыл его и вытащил какую-то штуку, завёрнутую в пергаментную бумагу. Это было миниатюрное подслушивающее устройство. Он оглядел гостиную.  Его спутник вытащил пистолет и держал его наготове, чтобы в случае необходимости сразу же открыть огонь. Водитель первую "подслушку" установил под столом, вторую вмонтировал в телефонный аппарат, третью вживил в крону кустика с густыми листьями в кадке. Работу свою он делал очень профессионально и быстро, без лишних движений. Затем он включил маленький измерительный прибор со стрелкой, находившийся в кейсе, и проверил работу установленных микроустройств,  нажимая на кнопки прибора.
-  Теперь пойдём наверх, -  сказал он негромко и каждое слово раздельно, не спуская глаз со стрелки прибора.
Стрелка чутко реагировала на каждое слово.  Он закрыл кейс и, взглянув на спутника, молча кивнул головой на лестницу, ведущую на второй этаж. Тот бесшумно вступил на лестницу. Водитель посмотрел на входную дверь, на улицу через большие окна и тоже пошел наверх.
Там они быстро осмотрели все комнаты, после чего специалист вошел в спальню супругов, а вооруженный остался в коридоре, сторожа дверь в комнату Райнхарда.
Выйдя из спальни, водитель ещё одно подслушивающее устройство установил под картиной в массивной раме, висевшей на стене напротив лестницы. Наконец очередь дошла и до комнаты Райнхарда. Первым вошел вооруженный. Райнхард всё ещё спал крепким сном. Подойдя к кровати, мужчина несколько секунд смотрел в лицо спящему, затем навел пистолет, держа его двумя руками, на его лоб.
Водитель оглядел комнату, затем установил "подслушки" под письменным столом и на книжной  полке, опять  проверил  работу  устройств,  закрыл кейс  и  тоже  подошел  к кровати.  Он
посмотрел в лицо Райнхарда и молча направился к выходу. За ним последовал его спутник.
Выйдя на улицу, водитель встал на прежнее место на крыльце и, будто любуясь, оглянул улицу. Она была пустынна. Посмотрел на окна домов на другой стороне улицы. За это время второй успел закрыть дверь на замок.
-  Готово! -  сказал он вполголоса. Водитель с кейсом в руках пошел вперёд. За ним его спутник. Они сели в свою машину и уехали.

Через минут двадцать они остановились недалеко от того сквера, где адвокат Клемме всегда выгуливал свою собачку. Тут же, вынырнув из-за кустов,  к машине подошел мужчина средних лет и без приглашения сел на заднее сиденье.
-    Адвокат  с  женой  ушел  в  церковь, -   сообщил он  специалистам. -   Вернутся  к  часу  дня.  Но  их собачка осталась дома. Болонка очень громко тявкает, имейте это в виду.
-  О’кей, -   сказал спутник водителя ищейке-осведомителю, не оборачиваясь. -   Сейчас ты нам покажешь его дом и мы тебя высадим.
-   Хорошо.  Езжайте  прямо,  на первом  повороте налево и прямо, -   сказал осведомитель водителю.
Тот кивнул головой и машина двинулась дальше.
-  Вот  его  дом, -   указал  осведомитель на  дом Ульриха Клемме,  а когда поравнялись с входной дверью, добавил, -   Вход  отсюда.
Проехав метров сто и не доезжая немного до перекрёстка, машина остановилась. Осведомитель вышел из машины и засеменил дальше. На перекрёстке машина повернула налево, чтобы, сделав небольшой круг, вернуться к дому адвоката.
Спутник водителя вытащил из бардачка пластмассовую коробку, открыл её, вытащил оттуда шприц. Цилиндрик был уже заполнен усыпляющим раствором. Шприц он передал водителю, а сумочку бросил обратно в бардачок, затем вытащил оттуда целлофановый мешочек с мячиком для массажа. Мячик он положил в карман своей куртки, мешочек закинул в бардачок и закрыл крышку.
Когда они подошли к входной двери, собачка за ней залилась отчаянным лаем. Поблизости никого не было. Проехала только легковая машина, оглушив их грохотом ударников, самой музыки почти не было слышно. Входную дверь они открывали также,  как открывали её у Мюллеров.
Болонка, увидев незнакомых мужчин, залаяла так отчаянно, что при каждом лае подпрыгивала вверх как мячик. Спутник водителя ловко поймал её за ошейник и, уловив момент, сунул в её пасть массажный мячик. Собачка захлебнулась. Водитель передал своему спутнику  шприц, тот поднял собачку за ошейник и сделал ей инъекцию под правую переднюю ножку. Болонка успокоилась и повисла на руке мужчины, как мягкая игрушечная собачка. Мужчина аккуратно положил болонку на пол и вытащил из её рта мячик. Водитель прошел в рабочий кабинет Клемме. Вооруженный остался в гостиной. Через несколько минут водитель вышел из кабинета и зашел в спальню супругов Клемме.
Минут через пятнадцать-двадцать, установив "подслушки", они сели на свою машину и укатили дальше.  Болонка ещё спала.

4
  Около одиннадцати часов утра к дому стариков Мюллеров подкатил ярко-красного цвета  "Ягуар XK8". Из него вышел молодой человек лет двадцати шести в темных солнцезащитных очках. Он был высокого роста и атлетического телосложения. Это был Матиас Шмидт, двоюродный брат Райнхарда.  Он был одним из руководителей гамбургской молодежной лиги, причисляемой с некоторых пор отдельными средствами массовой информации и некоторыми политологами к экстремистскому крылу одной националистической организации. Некоторые СМИ  доходили до того, что называли ГМЛ неонацистской организацией.
      Матиас надавил на кнопку звонка.  Подождал и нажал на кнопку ещё раз. Никто не откликался и не открывал дверь. Он повторил звонок.  Из репродуктора наконец послышался заспанный голос Райнхарда:
-    Кто там?
-    Халло, Райнхард!  Открывай, это Матиас!
Щелкнул замок и дверь приоткрылась. Матиас вошел в дом. Райнхард встретил Матиаса  возле лестницы наверху. Он все ещё был в пижаме.
-    Как дела, кузен? -  весело спросил Матиас, пожимая руку Райнхарда.
-    Неважные, -    ещё полусонным и унылым голосом ответил Райнхард, протирая руками глаза.
-    Что-нибудь случилось? -  встревожился Матиас. -  С дедом и бабушкой всё в порядке?
-    Да, с ними всё нормально.  Разве их нет дома?
-    Нет.
-    Ах - да! Они, наверное, в церкви.  Который час? -   Райнхард зевнул и сладко потянулся.
Матиас посмотрел на часы.
-  Одиннадцать ноль - ноль, -   улыбнулся он,  глядя на сонного Райнхарда. -   Через час я должен уехать, чтобы не встретиться с дедом.
Райнхард  завёл Матиаса  в свою комнату  и  рассказал ему  о своих  злоключениях, а также угнетаемом его страхе оказаться в тюрьме. Рассказ кузена Матиас выслушал с вниманием. Он стоял напротив кровати, прислоняясь к шкафу для одежды. Райнхард сидел на кровати.
-  Да, брат, влип ты  немножко. Ну, ничего,  это не  смертельный случай, –  Матиас улыбнулся и, подойдя к Райнхарду, похлопал его по плечу. –  Такая встряска, может, и полезна тебе, а то ты у нас растешь слишком уж правильным.
-  Да  уж! –  сказал Райнхард и спросил, –  Почему ты перестал к нам заходить?  Неужели из-за тогдашней стычки с дедушкой?
Матиас сел на стул возле письменного стола Райнхарда.
-  Не только. Когда ты на новый год с Кристиной уехал в Венецию, я приходил поздравить наших стариков и тогда мы с дедом сильно повздорили. -  Матиас усмехнулся. -  Он верит сплетням бульварных газет о том, что наша лига является неонацистской организацией. В общем, с тех пор мне как бы заказана сюда дорога. Я не уверен, что дед Пауль будет  рад меня видеть.  Расхождения в мировоззрении – дело серьезное.  К тому же я остаюсь при своём мнении, что он и его поколение – пораженцы,  и они не могут служить для нас примером для подражания, какими бы ни были они сегодня хорошими, –  Матиас умолк, а после паузы продолжил сердитым тоном, словно продолжал дискутировать с дедом, –  И ладно бы, если молча несли они свой крест, а нет: сидят перед телекамерами и на всю страну глубокомысленно рассуждают о пользе поражения для нации, о её ответственности за содеянное, случившееся  почти шестьдесят лет назад, о мульти-культуре, придуманной провокаторами!  И хоть бы один из этих ветеранов сказал бы, что остальные цивилизованные нации Запада - тоже не святые. Можно подумать, что они не знают о том, что девяносто миллионов американских индейцев, австралийских и новозеландских аборигенов, более двадцати миллионов африканцев погубили не немцы?
-    Ну не скажи! -  возразил Райнхард, -  Немцы тоже участвовали. Ты ведь сам это знаешь.
-  Масштабы участия немцев в колониальных войнах такие ничтожные, что об этом смешно говорить, -  убежденно провозгласил Матиас и с жаром продолжил свою обличительную речь, -  Или они не читали, не слышали, что те же евреи, превратившие нашу страну в «дойную корову» за  Холокост, прямо причастны к кровавым событиям французской революции, унесшим 19 миллионов жизней, к гибели в пучине революции и гражданской войны 17 миллионов подданных российской империи и к смерти от голода в тридцатые годы двадцатого  века более семи миллионов украинцев и русских,  около четырех миллионов казахов? Об этом рассказывали нам парни из России, вступившие недавно в нашу лигу. А ведь эти парни не заканчивали институты или университеты. Они просто знают эти факты из рассказов очевидцев этих трагедий -  от своих дедов и бабушек. Между прочим, в гибели 500 тысяч российских немцев в сталинских лагерях также ответственны евреи во главе с полуевреем Иосифом Сталиным. Оказывается, начальниками сталинских лагерей, в которых были уничтожены миллионы людей, чуть ли не поголовно были евреи. Почему бы не сказать этим евреям, что если немцы виноваты перед ними, то они, евреи, виноваты  в  тяжких преступлениях  против  других  наций  и  народов.
-    Но ведь не весь еврейский народ виноват в этих преступлениях, -   сказал Райнхард.
-    А почему  весь немецкий народ несет вину за Холокауст?  Он – дело рук только полу- или четвертьевреев Гитлера, Геббельса, Геринга и некоторых других высших руководителей нацистской Германии, сводивших какие-то личные счеты с евреями или выполнявших указание своих боссов-сионистов, которые требовали всех немецких и польских евреев отправить в Палестину для создания там еврейского государства, а в случае отказа ехать – уничтожить, чтобы это послужил уроком для других, -  тут же парировал Матиас. -  Немецкий же народ, находясь в чрезвычайной ситуации абсолютной диктатуры, в какой-то мере был вынужден подчиняться воле «великого фюрера». Но ведь есть и другой факт. Более  полумиллиона немцев-антифашистов были расстреляны в Германии по приказу Гитлера. Эти жертвы разве не вопиют о справедливом отношении к немецкому народу?
-  Ты в этих вопросах -  профессор, а я только студент, -  улыбнулся Райнхард. -  Поэтому разреши мне только слушать. Тем более, что часть из того, что ты сейчас рассказываешь, я слышу впервые, и это мне чрезвычайно интересно.
-    Всё  ясно, -   засмеялся Матиас. –   Спасибо тебе за то,  что даёшь мне возможность отвести  душу.  И  с твоего разрешения я вылью всю накопившуюся во мне жёлчь здесь, в твоей комнате, чтобы не вылить её однажды на голову нашего дорогого дедушки. Он не выдержит этого и побьёт меня.
Райнхард тоже засмеялся.
-    Валяй,  вылей   всю!  -  разрешил он  кузену. -   Потому что я  хочу,  чтобы ты почаще приходил 
к  нам.
-   Так вот, -  продолжил Матиас прерванную мысль, -  наши милые старики, олицетворяющие собой теперь совесть нации и этаких носителей национальной вины, почему-то никогда не касаются  и  другой темы - недавнего  варварства американцев во Вьетнаме и в других странах , как будто не было там никакого истребления  миллионов безвинных мирных жителей. А почему бы не сказать об этом и не спросить:   "Господа умненькие, обучающие народы демократии атомными бомбами, напалмами и крылатыми ракетами,  когда же вы сами будете держать ответ за содеянные вами преступления против других наций? Почему только мы, немцы, должны отдуваться?" –   Матиас замолчал.
Райнхард, опустив голову, тоже молчал. Он молчал отчасти и потому, что, не успев как следует проснуться, был оглушен кровавыми фактами из истории человеческой цивилизации. Перед столь страшными по масштабу трагедиями нации и народов планеты его маленькая личная трагедия казалась просто ничтожной. «Что значит моё отдельное переживание по сравнению с горем миллионов?» -  подумал он. Матиас вытащил из кармана сигареты, прикурил от зажигалки и с наслаждением выпустил изо рта клубы сизого дыма. Райнхард не курил.  Он встал с кровати и открыл окно.

                5

А в это время в небольшой накуренной комнате, где стены были обклеены большими плакатами американской кинорекламы, медленно крутились большие бобины с магнитной лентой, записывая разговор двоюродных братьев. В комнате сидели двое мужчин. Один из них дымил сигаретой, развалившись в дешевом матерчатом кресле и положив ноги на журнальный столик, другой сидел с наушниками перед записывающей аппаратурой. Оба с интересом прослушали обличительную речь Матиаса и были под впечатлением услышанного.
-  Много знает. Грамотный парень, -  сказал мужчина с наушниками, воспользовавшись паузой в беседе братьев. Он взял авторучку  и что-то записал в раскрытый перед ним большой блокнот.
-  А значит – опасный человек, -  прибавил второй, попыхивая сигаретой. -  Выходит, мы вовремя подсунули им  "подслушки".               
"Я не думаю, что наш дед полностью разделяет мнение тех, кто перед телекамерами рассуждают о коллективной вине и ответственности немцев за преступления истинных нацистов и нацизма. Он просто заботится о том, чтобы мы не забывали историю своей страны и не повторили то безрассудство, которое творило его поколение. Он не хочет, чтобы ты, я или кто-то ещё из его родственников имел хоть какое-то отношение к радикальному национализму или экстремизму“,  –   говорил Райнхард там, у себя в комнате, а его голос чётко звучал здесь, из динамика подслушивающего устройства. 
Мужчина в наушниках снова что-то записал в блокнот, а другой, с сигаретой в зубах, внимательно прислушался к словам Райнхарда.

6

Райнхард, стоявший  у окна,  прошел и сел на кровать.  Матиас встал и переставил свой стул поближе к окну.  Он молча курил и о чём-то думал.
-  Честно говоря, я не понимаю  смысла существования  национализма или неонацизма на том этапе, когда развитие человеческой цивилизации движется по пути постепенного стирания государственных границ, -  снова заговорил Райнхард. -  На мой взгляд, сегодня более актуальна борьба с международным терроризмом. А лично мне по душе идеи интернационализма, космополитизма и гражданина мира. У нас в университетском студенческом обществе эти идеи очень популярны.
Матиас посмотрел на кузена с удивлением.
-  А чего же ты тогда  боишься,  что тебя могут посадить в тюрьму?! -  спросил он. -  Таких людей как  ты  у  нас  любят, власти тоже любят. Ты –  их человек, и тебе нечего бояться.
-    Но ведь те,  с которыми  я подрался, и их  родители  не являются представителями власти.  Они вообще не наши, не коренные немцы.
-    Кто же они тогда? Иностранцы, что ли? -  живо заинтересовался Матиас.
-  Они либо немцы-переселенцы из России или иностранцы, то есть не наши, с которыми можно было бы как-то мирно разойтись, -  ответил Райнхард. -  Те, с которыми я подрался, пообещали превратить мою жизнь в ад, а мать одного их них обозвала меня даже "проклятым нацистом". -   Вдруг Райнхард вспомнил, что  давал слово деду никому не рассказывать об этом, и прикусил язык, но было уже поздно:  "слово –  не воробей, вылетело – не поймаешь".
-    Да ты что! -  изумился Матиас. -  Прямо так и назвала тебя  "нацистом"!?
- Да. Но, Матиас,  я прошу тебя,  не рассказывай об этом никому,  ладно? -   попросил Райнхард. -   Может быть, это слово вырвалось у неё случайно.
-  Я не думаю,  что вырвалось случайно, -  сказал Матиас. -  Вот паскуда!  Значит, они действительно не настоящие немцы. Ты мне покажешь мужиков, которые пригрозили тебе.
- Матиас, может не надо тебе вмешиваться в это дело, а?  Если они узнают, что ты являешься членом и одним из руководителей ГМЛ, то могут поднять вопль на весь мир. Кто их знает, на что они способны. Ещё и меня впутают туда же.
-  Ты, Райни, не тревожься, –  успокоил кузена Матиас. –  Мы же не станем бить их по мордам в открытую.  Мы с ними сначала просто поговорим и посмотрим, что они из себя представляют.
-    Но если так, то ладно, -  согласился Райнхард. -  Скорее всего, ты их увидишь в суде.  До этого вряд ли получится. Честно говоря, у меня нет никакого желания видеть их.
-    Хорошо, -  сказал Матиас  и  спросил,  -   У тебя эта неделя свободная?
-    Да. А что ты хотел?
-  У меня, у моей Клаудии и моих приятелей сейчас отпуск. Завтра собираемся ехать на машинах в Италию: покупаться на море, позагорать на солнышке. Хотел тебя с Кристиной захватить с собой, если у вас есть охота поехать с нами.
-  Спасибо тебе, Матиас. Но я не могу ехать, потому что в полиции дал подписку о невыезде до суда, а Кристина уехала в Париж на преддипломную практику.
-    Ясно! А тебе уже известно, когда состоится суд?
Райнхард отрицательно покачал головой.
-    Но до суда, я думаю, мы вернёмся, -  сказал Матиас.
-  Я бы с большим удовольствием поехал с тобой на море, если бы не это дело, черт его побери, -   расстроенно произнёс Райнхард.
-    Да, угораздило тебя, -  с сожалением произнёс Матиас.
Райнхард переоделся в свою повседневную одежду -  футболку и джинсы - и предложил Матиасу выпить с ним чашку кофе. Они пошли вниз.
                ЧАСТЬ  СЕДЬМАЯ 

                1

В Музее современного искусства в Париже проходила хорошо разрекламированная выставка авангардистов. В одном из залов музея своё искусство демонстрировал Иосиф Ренуар-Вышинский, известный деятель в кругу авангардистов. Он работал в жанрах "нового искусства" -  инсталляции, перфоманса и видеоарта.
Кристина с улыбкой смотрела на манипуляции Ренуара-Вышинского, который проводил  медитацию  с "доминантой инсталляции",  неким Давидом с чаплиновскими усами, который лежал в большом оцинкованном корыте, по грудь засыпанный мелким щебнем вперемежку с деревянными стружками. На голове у Давида был чаплиновский цилиндр, а на носу - круглые чеховские очки. У изголовья  стоял торшер с двумя лампочками, и тумбочка, на которой лежали большой блокнот для записей и авторучка.
Иосиф стоял возле корыта и смотрел в лицо  "доминанты"  немигающими глазами, точно змея на лягушку, правая рука его лежала на темени Давида. Через неё он якобы проецировал свои мысли способом телепатии в мозг Давида.  Иосиф весь вспотел, покраснел, на шее вздулись вены и все его массивное тело было охвачено мелкой дрожью, а Давид лежал в корыте с закрытыми глазами как мертвец, но тело его время от времени сильно вздрагивало. В общем, было забавно смотреть, как двое взрослых мужчин занимаются ерундой, трюкачеством и выдают это за некое новое искусство.
Рядом с Кристиной стояли две девушки примерно одного с ней возраста. Одну из них, очень красивую блондинку, звали Жаклин, она была коренной парижанкой;  другую, брюнетку с замечательными верблюжьими глазами, звали Наинелли. Ни Кристина, ни Жаклин не имели понятия, коренная  она парижанка или приезжая. На их вопрос по этому поводу Наинелли ответила так: "Какая разница, кто откуда. Мы все – граждане мира!"
-  Девочки, будьте теперь внимательны! - шёпотом предупредила Наинелли своих спутниц.–  Сейчас медитация закончится и произойдёт перевоплощение Давида то в образ Чарли Чаплина, то – в образ  Антона Чехова.
Иосиф наконец завершил медитацию и в состоянии полного изнеможения тяжело опустился в кресло. Уронив голову на грудь,  он на какое-то время  замер. Со стороны казалось, что он заснул мёртвым сном.  А  Давид, в точности имитируя все  повадки и мимику Чаплина,  медленно повернул голову в сторону и посмотрел на торшер, затем  на его длинный электрический шнур. Розетка была вставлена в штепсель на стене. Зрители тоже видели, что торшер присоединён к сети. После этого Давид щелкнул включателем на проводке и обе лампочки торшера ярко вспыхнули. Давид поморщился и прищурился от яркого света, затем  наклонил торшер к себе, выкрутил одну лампочку из патрона, старательно вытер её своим носовым платком, вытянутым из грудного кармана пиджака, и аккуратно положил её на тумбочку, затем выкрутил вторую лампочку, тоже вытер её платком и положил возле первой. Посидел некоторое время без движения. Ему было хорошо без ослепляющего света. Вдруг он встрепенулся, как будто его осенила гениальная идея,  взял в руки блокнот и ручку и стал торопливо писать что-то. Но было темновато и он плохо видел то, что писал. Он повернул голову в сторону торшера и щелкнул включателем. Света, естественно, не было. Он наклонил к себе торшер и, как бы забыв о том, что патроны голые,  сунул два пальца в один из них.
-  Вы что! –  истошно закричала в этот момент одна из зрительниц, взорвав напряженную тишину и перепугав присутствующих. –   Вас убьёт током! 
И тут же, как бы в подтверждение слов сердобольной женщины, Давида подбросило вверх как от удара током. На пол посыпались щебень и стружка.
Несколько зрительниц вскрикнули в ужасе, полагая, что присутствуют при нелепой гибели человека. А  Давид, живой и невредимый, не реагируя на крики,  провёл пальцами в патроне и, убедившись, что там нет лампочки, сунул пальцы во второй патрон. Его опять подбросило вверх и на пол снова посыпались щебень и стружка. Только после этого он внимательно посмотрел на торшер, затем увидел на тумбочке лампочки и вкрутил их в патрон. Лампочки снова вспыхнули ярким светом и он, как ни в чём ни бывало, продолжил писать. Исписав страницу блокнота, он оторвал листок, скомкал и бросил в сторону, под ноги публики. Начал писать заново.
Зрители были поражены увиденным. Одна женщина быстро нагнулась и подняла листок.
-  Нельзя, наверное,  брать, –   шепнула ей другая женщина,  стоявшая рядом с ней,  при этом она скосила глаза на  "кудесника" Ренуара-Вышинского.
-  Берите, берите на память, –  вдруг заговорил  Иосиф  усталым  голосом, подняв голову. –  Это, должно быть, фрагмент одного из произведений русского писателя девятнадцатого века Антона Чехова,  хотя Давид никогда не читал этого писателя. Вы у себя дома найдите произведение Чехова, которому принадлежит этот фрагмент, и сверьте этот фрагмент с оригиналом. Я даю вам гарантию, что совпадут даже запятые.
После этого он встал и медленно, победным взглядом, оглядел зрителей. Его взгляд задержался на лице Жаклин. Она смутилась. Ренуар-Вышинский улыбнулся ей романтической улыбкой. Затем он подошел к  "доминанте инсталляции", положил руку ему на темя и произнёс:
-  Давид, сеанс окончен!  Я тебя вынимаю из виртуальной реальности и возвращаю в  материальную реальность!
-  Вы  поняли,  в чём дело? -  громким шепотом спросила Наинелли и с видом знатока  инсталляции начала объяснять Кристине и Жаклин. -  В состоянии медитации он находился в другом измерении и его организм был абсолютно невосприимчивым к удару  электрического тока. - Её информация была рассчитана для всей глазеющей на Давида наивной публики.
Давид медленно вернулся в свое естественное состояние и несколько секунд с интересом рассматривал зрителей, затем улыбнулся и послал воздушный поцелуй двум маленьким девочкам, пришедшим на выставку с матерью. Обе девочки мило улыбнулись в ответ, а одна затем тоже послала Давиду воздушный поцелуй, звонко поцеловав свою ладошку. Кристина засмеялась. Это был, пожалуй, самый запоминающийся момент этой выставки.
К Иосифу подошла молодая женщина с микрофоном в руке. За ней подошел и оператор с видеокамерой на плече. Иосиф с улыбкой поздоровался с тележурналисткой.
-  Господин Ренуар-Вышинский, –  обратилась она к Иосифу, –  ваше имя широко известно во всём мире, о вашем выдающемся таланте и ваших гениальных способностях не говорили и не писали разве только самые ленивые журналисты. Однако, возможно, что не все наши телезрители знают вас в лицо и не очень хорошо знакомы с вашим искусством. Пожалуйста, расскажите немного  о  себе  и  своём  новаторском  искусстве. –    Телерепортёрша  протянула  к  нему  руку с
микрофоном.
Иосиф изобразил скромный вид, улыбнулся в объектив телекамеры и сказал просто:
-  Моя фамилия, как правильно догадываются многие поклонники моего искусства, указывает на мою русско-французскую генеалогию. Возможно, удачное слияние двух кровей стало причиной того, что я с рождения обладаю способностью к телепатии. Но моё искусство – это не только способ разбудить в человеке дремлющие возможности..  Если будет позволительно выразиться образно, то  я –  член-корреспондент некоего актуального мирового визуально–вербального процесса, адепт того искусства, которое в своей предельной радикальности размыло все жанровые границы. Я работаю в очень сложных, порой даже непонятных для некоторых неподготовленных зрителей,–  тут он  обвёл присутствующих многозначительным взглядом, –  жанрах нового искусства –  инсталляции,  перфоманса,  видеоарта  и хэппенинга.  Для многих людей эти жанры притягательны тем, что они по своей сути – демократичны, доступны.., -   разглагольствовал Ренуар-Вышинский…

  2
 
Вечерело. Кристина, Жаклин и Наинелли шли по бульвару  Монмартр, ведя неторопливую беседу. Недалеко от летнего кафе на открытом воздухе к девушкам пристал уличный фотограф. Он, бегая вокруг девушек, делал вид, что уже снимает их на фото с разных ракурсов, и при этом без конца вдохновенно восклицал на разных языках: 
-  О-О!  Адмираблэмо! Перфэйтемо! Файн! Херрлих! О-о, грация! Прекрасно! Какие вы  чудесные, фотогеничные, красивые девушки! Голливуд ляжет у ваших ног, если там увидят ваши фотографии в модных журналах!   Вы созданы для обложки "Плейбоя"! 
Внезапно фотограф остановился и с улыбкой предложил:
- Красавицы, сфотографируйтесь!  Всего по двадцать евро с каждой за великолепные фотографии на фоне Монмартра, овеянного славой и легендами, воспетого поэтами и художниками в их бессмертных произведениях! 
Прохожие, уличные художники и торговцы картинами оглядывались на девушек. Девушки застенчиво смеялись.
-  Девчонки, действительно, давайте снимемся на память! –  предложила Кристина. –  Я заплачу за всех.
-   Давайте! –   сразу согласилась Жаклин.  Она обняла Кристину за плечи и  встала  в грациозно-соблазнительную позу.  Наинелли тут же отошла в сторону. На неё сначала никто не обратил внимания.
Фотоаппарат щелкнул несколько раз.
-  Чудесно! -  вскричал артистичный фотограф. -  Какая красота и грация! -  Он оторвал глаза от видоискателя,  посмотрел  на Наинелли,  изобразил  скорбное  лицо  и  добавил, -   А вас я,  к моему великому огорчению, потерял.  Куда вы исчезли из кадра!?
-   Наинелли, зачем ты убежала? -  также удивилась Кристина.
-   Я  не  люблю  фотографироваться  на  улице,  да ещё  экспромтом, -   ответила  она,  озадачив  не только Кристину.
Второй раз Кристина и Жаклин сфотографировались на фоне вывешенных для продажи картин французских художников с прекрасными видами Парижа. Наинелли категорически отказалась сниматься и фотограф оставил её в покое.
-   Великолепно!  Благодарю вас  за  доставленное мастеру  удовольствие!  Будет мне что вспоминать на старости лет! Какие вы красавицы! –  затараторил мастер и, взглянув на Кристину с нежностью влюблённого, прибавил, –   Мадемуазель, фотографии выслать на Ваш адрес? С почтовыми расходами с Вас всего сорок пять евро.         
Он достал из висевшей у него сбоку маленькой сумки бланки с уже проставленными печатью и подписью, авторучку и выжидательно посмотрел на Кристину. Она назвала свой парижский адрес, заплатила, взяла у фотографа квитанцию,  после этого девушки распрощались с ним и пошли дальше.
Они сели за один из свободных столиков в  кафе. Подошедшему тут же официанту  заказали кофе и пирожные.
- Девочки, делайте со мной что хотите, но я абсолютно не понимаю все эти инсталляции, перфомансы, видеоарты, хэппэнинги и не могу воспринимать их как полноценное искусство, –  сказала  Жаклин. –  Мне кажется, этими штучками занимаются те,  которые на большее не способны.
-  Какую-то чепуху  несёшь, Жаклин, –  грубовато возразила ей Наинелли. –  Эти жанры вызваны  к жизни самой современной действительностью, и они как нельзя лучше её отражают. Каждая эпоха предъявляет к искусству свои требования, и счастлив тот, кто сумел их понять и выразить в целесообразной форме в своём искусстве.
-  У-у -ух,  какой  наворот  штампов! –   засмеялась  Жаклин беззлобно. –  Ты, милая Наинелли, прямо как рецензент бульварных изданий!
Кристина  засмеялась.
-   При  чём  тут  бульварные   издания?  –   Наинелли с удивлением уставилась своими верблюжьими глазами на Жаклин.
-  А при том, что твои замечательные слова заимствованы оттуда,  из рецензий бульварных изданий, - ответила Жаклин. -  Ты же будущий искусствовед,  разве не можешь выразить свои мысли более изящно и более ясно?
У Наинелли лицо стало злое, в глазах вдруг холодной сталью кинжала сверкнули злые искорки. Однако она промолчала.
-  Между  прочим,  при  желании  под  любую  чепуху   можно  подвести  благообразную   теорию, –     прибавила Жаклин, не глядя на злое лицо Наинелли;  она смотрела в другую сторону.
-  А ты сама способна своими руками и своим талантом создавать нечто такое, что могло бы быть интересным другим? -  спросила Наинелли, глядя на бесподобно красивый профиль француженки.
Жаклин любовалась бликами заката, играющими на стеклах картин, выставленных на продажу.
-  Не  способна,  поэтому и решила  стать  искусствоведом, -   ответила Жаклин,   только потом
повернула лицо к злой Наинелли. -   А неужели ты способна?
-  Девочки, милые, не спорьте, пожалуйста, –  весело произнесла Кристина, решив разрядить отнюдь не дружественную обстановку. –  Жизнь так прекрасна! Давайте радоваться, веселиться, наслаждаться  ею. Знаете что!? У меня возникла идея: я приглашаю вас к себе. Давайте купим пару бутылок шампанского и будем болтать и веселиться до утра!
-   Давайте, –   сразу согласилась Жаклин.
-  Хорошая  идея, –  поддержала предложение  и Наинелли.  Она улыбнулась,  но  улыбка получилась вымученная. –  Но знаешь, Кристина, я должна сначала забежать домой. Мне  надо. Кстати, у меня есть бутылка "Бургундского"  многолетней выдержки. Принести?
-   Неси,  неси!  Его тоже выпьем, –   засмеялась Кристина.  Она смеялась и радовалась искренне, как ребёнок.
Наинелли допила свой кофе и ушла домой. Кристина и Жаклин остались в кафе.

3

Наинелли шла по тихой, старинной и узкой, закрытой для проезда автотранспорта,  улочке, на которой было много всяких магазинчиков с антиквариатом и уютных кафетериев. Пройдя ещё один квартал, она зашла в салон–магазин по продаже картин и рам для них.
     В магазине покупателей было мало. Несколько человек ходили вдоль стен, на которых были развешаны картины в рамах, выбирая себе покупку.  Они  подолгу останавливались то перед одной, то перед другой картиной и рассматривали её как в картинной галерее. Наинелли присоединилась к ним.  Вскоре к ней подошел сухопарый старичок, хозяин салона–магазина, весьма похожий внешне на старого Пикассо.
-   Что желает мадемуазель? –  спросил он с улыбкой.
-   Я   хотела  бы  купить  моему  папе  в  подарок   хорошую  картину,  –    ответила  Наинелли,  тоже улыбаясь.
-  Вот очень хорошие картины современных  художников, –  старичок показал рукой на картины авангардистов и модернистов. –  Модные. Люди их охотно покупают.
Наинелли с кривой улыбкой посмотрела на картины в великолепных рамах. Рамы стоили гораздо большего, чем содержимое холста. Картины представляли собой разноцветную размазню или просто яркие пятна на бледном и неясном фоне, или белые квадраты на чёрном фоне и всякая другая чепуха в этом роде.
-   Что, не нравится? –   поинтересовался старичок.
-  Мазня эта  мне не нравится, - откровенно призналась она старичку. - А моему отцу тем более не понравится такая картина . Понимаете, мне хотелось бы купить что-нибудь в стиле классической живописи, а точнее - в стиле картин русских передвижников 19 века. Мой папа обожает их. Вы представляете то, о чём я говорю?
Старичок заулыбался во весь рот, обнажив хорошо сделанные вставные зубы.
-   О-о,  разумеется!     Васильев,  Серов,   Перов,   Кустодиев,   Куинджи,  Саврасов,  Репин,  Левитан, Коровин, -  начал он по памяти перечислять имена передвижников,  изумляя Наинелли  глубоким  знанием прекрасной поры русской и мировой живописи. -  Поистине золотой век русской живописи! Но, к сожалению, таких картин сейчас нет у меня. Такие картины, моя милая, теперь мало кто пишет. Но вы зайдите ко мне через недельку.  Если подобная картина поступит, я специально отложу для вас.
Наинелли рассмеялась.
-   Мне, дедушка, картина нужна завтра. У моего папочки день рождения завтра.
Хозяин магазина с сожалением развел руками.
-   Ну  ладно,  поищу в других магазинах и лавочках.  До свидания! –  Наинелли направилась к выходу.
Внезапно старичок весь встрепенулся и, шлёпнув правой ладонью по лбу в наказание за забывчивость, воскликнул:
-  Мадемуазель! Погодите! -  он быстро подошел к остановившейся и обернувшейся к нему девушке, схватил её за руку и потащил за собой. - Пойдёмте со мной. Я покажу вам две картины, может быть, они понравятся вам.
По скрипучей деревянной лестнице они спустились в полуподвальное помещение, напоминающее запасник провинциальных музеев:  множество картин и готовых деревянных рам для картин стояли на стеллажах у стен. Старичок подвёл девушку к столу, на котором лежали, поблёскивая почти свежей краской, две картины в простеньких рамах. Картины очень напоминали работы Серова и Васильева. Наинелли очень обрадовалась и принялась внимательно рассматривать их. Обе картины были подписаны неким С.Черновым.
-   Каким образом попали эти картины к Вам!? –   удивилась она.
-  Сегодня утром какой-то человек принёс. Судя по сильному акценту, он не француз. Сказал, что зайдёт через неделю за деньгами, если я к тому времени успею продать их.  Я собирался выставить их завтра, положил сюда и благополучно забыл о них. Как говорят, старость – не радость, сплошной склероз, -  рассказал словоохотливый старик.
Наинелли выбрала одну из картин, на которой был удивительно красивый деревенский пейзаж с рекой в пасмурный день.
-  Сколько  она  стоит? -  спросила  Наинелли.  По её лицу было ясно,  что она купит эту картину  за любую цену.
Старичок вытащил из шкафа возле лестницы одну папку, надел очки, болтавшиеся на груди у него на длинном шнурке, полистал подшитые в ней бумаги и, найдя нужную, провёл указательным пальцем по строке и ответил:
-  Продавец просил за каждую картину по тысяче франков,  плюс комиссионные..., он пробормотал что-то под нос. -  1150 франков получается, милая.
-   Хорошо!  Эту  картину  я покупаю сейчас, -   сказала Наинелли. -  Но хочу приобрести  и  вторую. Правда, не сегодня. Возможно за ней приду я или придёт кто-то другой послезавтра в это же время. Поэтому я прошу Вас, не выставляйте её на продажу, о’ кей?  Если придёт другой человек, то скажет: «Я пришел за отложенной картиной русского художника Чернова».
-   Вроде как пароль? –   весело засмеялся старичок. –  Хорошо, милая, договорились. Дайте-ка сюда вашу картину, я сейчас упакую её в бумагу.
Наинелли отдала картину и последовала за старичком наверх по скрипучей лестнице.

4

Кристина снимала квартиру на мансарде, в тихом, старинном переулке, расположенном в двадцати минутах ходьбы от Лувра. Квартира находилась на третьем этаже и состояла из двух маленьких смежных комнатушек, кухни, душевой, совмещенной с туалетом, и тесной прихожей. В десять часов вечера Кристина, Жаклин и Наинелли сидели в передней комнатке за столом и пили  "Бургундское". Сидели при свечах. На столе красовалась ещё одна большая нераспечатанная бутылка  "Бургундского". Это была идея Жаклин:   купить не шампанское,  а  "Бургундское",  чтобы не  иметь наутро головную боль.
Жаклин рассматривала содержимое своего бокала на свет пламени свечи. Вино было рубинового цвета.
-   Королева Екатерина Медичи обожала  "Бургундское", -   заметила она как бы между прочим.
-  Наверное,   королева  Мария Стюарт  пила  именно  такое  "Бургундское", -    подхватила  Кристина, повернув бутылку этикеткой к свету. -   Я где-то читала,  что она специально выписывала его для своего двора.
-  И Екатерина Великая, русская царица, тоже выписывала из Франции "Бургундское", -  добавила Наинелли.
Девушки весело рассмеялись. 
-  Слушайте!  -  с воодушевлением воскликнула Кристина, –   Давайте  представим,  что мы  и есть королевы  Екатерина Медичи,  Мария Стюарт и  Екатерина Великая.   Допустим, произошла реинкарнация и вот мы оказались все вместе спустя столетия. Интересно, о чём они могли бы говорить, попивая  "Бургундское"?
-  Естественно,  о  политике,  -   предположила Наинелли, –   о  взаимоотношениях  между  тремя великими державами.
-  А я думаю, они могли бы говорить о своих драгоценностях, потом о своих мужьях, о мужчинах вообще, а также о каких-нибудь дворцовых интригах, -  высказала своё мнение Жаклин.
-   А мне кажется,  что они  могли  говорить о простом  женском  счастье. Ведь они были королевами и при жизни едва ли имели возможность поболтать о простом женском ... , –  Кристина не успела договорить, её речь прервал телефонный звонок.
Она посмотрела на настенные часы и со словами  "это мой Райнхард!" бросилась  к телефонному аппарату в прихожей. На часах было одиннадцать вечера.
-   Добрый  вечер,  мой  любимый!   Да!  Ждала!  –  сказала  Кристина  счастливым  голосом  в трубку, затем взяла аппарат в руку и, волоча за собой длинный шнур, прошла на кухню. По пути она заглянула к подругам, извинилась и попросила их не скучать без неё.
Когда Кристина закрылась на кухне, Наинелли вдруг вспомнила о поручении Иосифа.
-  Господи, чуть не забыла!  Жаклин, с тобой хочет познакомиться Иосиф Ренуар-Вышинский, -  сообщила она Жаклин. Он очень просил меня передать тебе об этом и убедить тебя встретиться с ним.
-   Ты это серьёзно? -  спросила  Жаклин.
-   Конечно, серьёзно!
-   С чего это он вдруг?
-   Он, кажется, влюбился в тебя, -  меланхолично ответила Наинелли.
-   Почему ты так решила? -  засмеялась  Жаклин. –  И как это он мог так быстро влюбиться, увидев меня только сегодня.
-   Пути любви, как и пути Господни, неисповедимы, -  улыбнулась Наинелли.
-   А когда же он успел сказать тебе об этом? Ведь мы ушли из музея вместе?
-  Я    встретила     его     вечером,      когда    ехала    домой    после     кафе.     Он   сразу    же 
набросился на меня с кучей вопросов о тебе. Я ему сказала, что ты сидишь в кафе на Монмартре. А он мне говорит, что не может приставать к красивой девушке на улице, мол, стесняется. Короче говоря, он попросил меня как-нибудь заглянуть в его мастерскую вместе с тобой.  Как ты на это смотришь? –  Наинелли вопросительным взглядом уставилась  на Жаклин.
Жаклин неопределённо пожала плечами.
-   О серьёзных  отношениях  не  может быть и речи.  У меня  есть  парень,  за  которого  я  собираюсь выходить замуж.  Разве что – просто  быть друзьями.
Наинелли вытащила из своей сумочки визитную карточку и протянула её Жаклин. 
-   Чья эта карточка? –   спросила Жаклин.
-   Иосифа. Там указаны адрес его мастерской и телефон.
Жаклин взяла визитку и, рассматривая её, спросила:
-   А ты с ним давно знакома?
-   Господи,   сколько   живу   на  этом  свете,   столько,   кажется,   я   его   знаю.   Он    ведь  с  моим старшим братом, музыкантом,  дружит с  незапамятных  времён.
В это время вернулась  Кристина.
-  Ну вы даёте, влюблённая сладкая парочка! –  засмеялась  Жаклин, глядя на раскрасневшую от волнения Кристину. –   Целый час говорили!  О чём можно говорить в течение целого часа?
-  Разве!? –   удивилась Кристина и посмотрела на часы. Они показывали без пяти минут двенадцать. -  Правда!!! А мне кажется, что мы поговорили только минут десять. Почти ничего не успела сказать!
-  Ну-да,  если  целый час  говорить друг  другу  "Я люблю тебя!",  "Любовь моя!",  "Мне так не хватает тебя, любимый!", "Любимая, возвращайся скорее, без тебя мне тошно!" "Любимый, я мысленно всё время с тобой!" и так далее в этом же духе, то, конечно,  не успеешь поговорить о другом, -  сказала Жаклин и рассмеялась. При этом она так артистично, по-французски изящно, изображала разделенных, тоскующих друг по другу влюблённых с телефонной трубкой в руке, что Кристина едва не умерла от смеха.               
-  Кристина, напиши любовный роман под названием   "Каждый вечер в одиннадцать", -  предложила Наинелли. –  И пусть каждая глава романа заканчивается в двенадцать ночи. А перед этим в течение часа влюблённые признаются друг другу в любви до гробовой доски. Может быть, он станет одним из лучших романов о любви всех времён и народов.
-  Обязательно напишу!  Ты мне подала хорошую идею, –  хохоча, пообещала Кристина. –   Только попозже,  когда выйду на пенсию.
Насмеявшись вдоволь, подруги откупорили ещё одну бутылку  "Бургундского"
-   Ну,  как там в Германии? –   как бы между прочим поинтересовалась Наинелли.
-  Там всегда хорошо! Только вот мой Райнхард в одну историю влип. Из-за меня, кстати, -  и Кристина вкратце рассказала своим новым подругам о случившемся. -  Теперь эти люди обвиняют моего парня в дерзком хулиганстве. Скоро состоится суд и мне придётся туда ехать, хотя Райнхард уверяет, что мне прерывать практику из-за суда не стоит. Он уверен, что сам докажет свою невиновность,  -  закончила она свой невесёлый рассказ.
Наинелли внимательно посмотрела в лицо Кристины.
-  Я бы на твоём месте поехала и доказала суду, что тот  негодяй получил по заслугам, -  сказала Жаклин.
-   А как же практика? -  спросила Наинелли.
-  Это уважительная причина. Она имеет полное право прервать практику на время суда, -  сказала Жаклин. -  Ведь Кристина - и главный свидетель, и участница события. Как без неё парень будет доказывать,  что он был вынужден драться, защищая её достоинство?
Посидели некоторое время молча, попивая вино без прежнего энтузиазма.
-   Так ты всё-таки поедешь в суд? -  поинтересовалась Наинелли.
- Обязательно поеду и буду защищать моего Райнхарда до конца, - с твёрдой уверенностью произнесла Кристина, вдохновленная Жаклин.
-  Ну  ладно, давайте  продолжим  заседание или беседу  трёх  королев, -   вдруг  весело предложила Наинелли, меняя  тему  разговора. –   Вы знаете,  что  Екатерина Великая была немкой по происхождению и при ней  Россия  превратилась  в  просвещенную  державу:   открывались университеты, лицеи и школы. Сама царица переписывалась со многими известными учёными Европы.
-   А  чем же  отличилась  Екатерина Медичи? –   задумчиво произнесла Жаклин,  потирая  пальцами лоб. -  Она долгие годы правила Францией вместо своего сына,  малолетнего короля Карла IX... Ах-да,  жестокостью!  Она была  вдохновителем кровавой Варфоломеевской ночи!
-   А  я  вообще  не  знаю,   каким  человеком  была  и  чем  отличилась   Мария  Стюарт,  -   чистосердечно призналась Кристина с улыбкой. -   Кажется, её казнили во время буржуазной революции?
Жаклин вдруг громко зевнула и засмеялась.
-   А мне кажется, что я хочу спать. Остаться у тебя спать или ехать домой -  вот в чем теперь вопрос, -  сказала она, глядя на Кристину.
-  Вы обе останетесь спать здесь, -  распорядилась Кристина как хозяйка. -  Нечего среди ночи шататься. Места хватит всем.
-  Уговорила. Позвоню  домашним,  чтобы  не беспокоились, -  сказала  Жаклин,  направляясь к телефону.
Наинелли  тоже  не  заставила  уговаривать  себя.  После Жаклин она также  позвонила  к себе домой и сказала своей матери, что остается спать у подруги Кристины.
Через час все трое спали. Кристина и Жаклин спали на широкой кровати в спальне, Наинелли было постелено на диване в той комнате, где они сидели. Она, казалось, спала, но на самом деле не спала, просто лежала. Вдруг она встала и, ступая осторожно и бесшумно, подошла к распахнутой настежь двери спальной и посмотрела на Кристину и Жаклин. Девушки спали безмятежным сном. Она прошла на кухню и там внимательно обследовала содержимое холодильника и кухонных шкафов, затем вернулась в комнату и легла в свою постель.








ЧАСТЬ  ВОСЬМАЯ

                1
Вольфганга не очень волновали события, в которые был вовлечён его сын. Он не придавал случившемуся большого значения, полагая, что это – глупости великовозрастных детишек, играющих в игры взрослых. Но в то же время считал, что Райнхард уже взрослый человек и должен научиться выпутываться из подобных историй сам, без отцовской помощи. Он бы не оставил, конечно, единственного сына в настоящей беде, но в этой истории он не видел её. Поэтому сыну он в первый же день сказал, что часть его расходов оплатит без никаких разговоров, а ходить с ним по судам у него нет времени. Эту не обременительную, но и не из приятных, миссию взял на себя его отец, Пауль.
В десять утра он начал репетицию с одной важной сцены, действие которой происходило в полевом госпитале в африканской глубинке. Бриджита, которую всё ещё продолжала играть Кларисса, вышла из темной глубины сцены, оформленной в виде большой палатки "Красного Креста" и, сексуально покачивая широкими бёдрами, подошла к Роджерсу, который полулежал на походной койке и просматривал новый журнал. Она некоторое время выжидающе смотрела ему в лицо, однако Роджерс не удостаивал её взглядом, потому что накануне между ними случилась размолвка и он хотел выдержать характер. Бриджита должна была добиться мира. Каким образом? В пьесе, события которой происходили в 70-е годы двадцатого века,  Бриджита была обрисована автором сентиментальной и даже немножко мнительной особой,  своего места под солнцем она добивалась чисто женскими средствами;  в этой сцене она опускалась на колени перед Роджерсом и, уткнув лицо в его грудь, хныкая как маленькая девочка, просила прощения. Но поскольку Вольфганг несколько изменил её образ, чтобы она была похожа на современных женщин, и придал характеру Бриджиты черты хищницы, способной не только отбить мужчину от его семьи, но и подчинить его всецело своей воле, в этой сцена она также должна была проявить повадки хищницы, вознамерившейся сломать характер своего избранника. Он долго думал над тем, как должна в данной сцене поступить Бриджита-хищница, но ничего интересного не придумал и отдал эту  мизансцену  на  откуп Клариссе. Об этом он сказал ей вчера  вечером,  уходя от неё домой.  Кларисса заверила его,  что придумает что-то  подходящее для образа женщины-хищницы.  И вот теперь Вольфганг с величайшим интересом ждал дальнейших действий своевольной актрисы и своей  любовницы.
Кларисса, продолжая сексуально покачивать бёдрами, встала ещё ближе к  Роджерсу и вдруг начала медленно, в такт движения бёдер, приподнимать юбку. Мартина, исполнителя роли Роджерса, Вольфганг не предупредил о том, что разработку  мизансцены этого действия он поручил Клариссе, всецело положившись на её женскую и творческую фантазию, и актер, видя, что Кларисса делает не то, что написано в пьесе, сильно удивился,  лицо его расплылось в улыбке, хотя он и продолжал изображать человека, поглощенного чтением журнала. В этот момент у него лицо должно было бы быть суровым,  но он ничего не мог поделать с собой. 
Вольфганг облокотился на стол и, прикрыв рот ладонями, тоже улыбнулся. Он уже начал догадываться, чем это закончится. Кларисса не обманула его ожиданий. Подняв юбку до самых бедёр и оголив массивный зад, обтянутый белыми трусиками, она неожиданно вырвала из рук Мартина журнал и отшвырнула в сторону, затем закинула одну ногу через его голову и села верхом прямо на его лицо. Она сделала то, что часто проделывала с Вольфгангом у себя в постели. В нём на миг даже шевельнулось чувство ревности к Мартину, потому что теперь не только он, но и Мартин знал, как пахнет тело Клариссы.
- О-о-оф! Ф-ф-фу! –  негромко вскричал Мартин из-под Клариссы, задыхаясь. А она продолжала утюжить своим мягким местом лицо партнёра. Послышался придушенный смех Мартина.  Актёр был потрясён неожиданным  действием партнерши.  Из-за кулис также доносился
приглушенный смех молодых актрис и актёров, занятых в этом эпизоде спектакля.
-  Фу!  Какая   вульгарная   мизансцена!  -      вполголоса  воскликнула  Регина,  сидевшая  позади Вольфганга. В этой и последующей сцене она не была занята, поэтому сидела в зале. Её возмущение было искреннее. -  В пьесе же нет такой пошлой сцены?  Что она там вытворяет!?
Вольфганг  обернулся к Регине, одной из лучших актрис своего театра.
-   Регина, что?  Плохо? -  шепотом спросил он.
-   Вольфганг,   согласись,   это   слишком    вульгарно,   если  только   не  пошло!   -      тоже  шепотом  ответила Регина. -   Это же стиль не нашего театра.
Кларисса тем временем продолжала развивать действие пьесы.
-  Роджерс!  Мой  старый  котик,  перестань дуться на свою любимую кошечку. Лучше поласкай меня и скажи, что ты на меня уже не сердишься, -  произнесла актриса, глядя сверху вниз на бедного, задыхающегося под ней Мартина.
Роджерс на эту  реплику должен был ответить: "Бриджита, оставь меня в покое!"  Однако Мартин был не в состоянии не только что-то сказать, но и нормально дышать. Он с трудом высвободил свою голову из-под зада Клариссы, отдышался и захохотал. Теперь его голова торчала между согнутых колен актрисы. Вместо положенной реплики Мартин,  смеясь,  хрипло произнёс:
-   Ну ты даешь, Кларисса!  Ты меня чуть не задушила!  Кто придумал такую мизансцену?
Вольфганг, с трудом погасив разбиравший его смех, подошел к рампе.
-  Кларисса, мне кажется, ты придумала всё это неплохо, -  заговорил он, заодно ответив и на вопрос Мартина. -  В принципе, такое действительно могла бы выкинуть Бриджита, ставшая  у нас в спектакле хищницей. Но..., -  Вольфганг почесал затылок, как бы с трудом подбирая более подходящее выражение, -  смотрится это несколько вульгарно.
-  Но зато это потрясёт зрителей! -  негромко сказал Мартин, глядя на режиссера и касаясь губами оголенных ляжек молодой актрисы, и снова засмеялся. Было видно, что актер не очень-то торопится избавиться от нависшего над ним тела молодой актрисы.
-  Верно! -  поддержала Кларисса своего партнёра, но не согласилась с мнением режиссера. -  И нисколько не вульгарно! Может быть, немного экстравагантно? Но может же прийти в голову Бриджиты шальная мысль сначала ошеломить Роджерса таким вот неожиданным проявлением плотской привязанности к нему, а затем только просить у него прощения. Между прочим, Бриджита, сев на голову своего избранника в буквальном смысле слова, как бы подготавливает зрителей к финальной сцене, когда Роджерс станет совершенно безвольным и покорно исполняет все её желания.
Вольфганг  покачал  головой,     сомневаясь,    что  Бриджита,     ещё   не   уверенная   в  своей
безраздельной власти над Роджерсом, могла бы вот так неожиданно и недвусмысленно водрузить своё тело над его головой.
-  В таком случае после этого должен последовать и финал, -  смеясь, сказал он. -  А ведь у нас есть ещё два акта, в продолжении которых Рождерс все ещё сомневается в том, что таким образом человек может вернуть назад свою безвозвратно ушедшую молодость и начать всё сначала, разрушив при этом свою уже сложившуюся жизнь.
Однако Кларисса не хотела отказываться от удачной, на её взгляд, мизансцены.
- Мартин,  -  она  посмотрела  вниз,  где  все  ещё  находился  её  партнёр,  -   сейчас произнёс
замечательную фразу. Мы время от времени должны потрясать зрительный зал невообразимыми мизансценами или ещё чем-нибудь, чтобы разбудить заснувших зрителей. Между прочим, если хотите знать, в Америке вообще так не ставят спектакли, как ставите их вы . Там давно поняли, что монотонность убивает современный театр.
Вольфганг, не желая снова ругаться с Клариссой, сделал вид, что думает над мизансценой, которая бы устроила всех. Но тут из-за кулис вышла Шарлотта Астор, одна из старейших  и уважаемых актрис театра , увенчанная к тому же кинолаврами.
-   Послушай,   Кларисса, -  сказала  она гневно,  -    ты  здесь  без  году  неделя,    но   уже  не  первый   раз становишься детонатором конфликта:  то твои партнеры  не умеют выдерживать твою  "чеховскую паузу", то твои идиотские фокусы должны безоговорочно приниматься как замечательные актерские находки, а теперь уже и режиссура тебя не устраивает.  Если тебя тут ничего не устраивает, то что мешает тебе уйти из нашего театра и поискать другой театр, соответствующий твоим возможностям?
-   Вы   кто?   Профсоюзный  босс  или  главный  спонсор  театра?   -     спросила  Кларисса,  глядя  на пожилую актрису  надменным взглядом.  -    Вы, кажется,  не тот и не другой,  а стало быть,  не  ваше дело это  -  совать нос туда,  куда не следует...
-  Халло! Стоп! -  повысил голос Вольфганг, прерывая гневную тираду своей любовницы и пресекая назревающую ссору между актрисами. -  Стоп! Не забывайте, что мы создаём прекрасное и вечное! Разберёмся без публичных конфликтов. 
Шарлотта послушалась режиссера и промолчала. Мартин же почувствовал, что ему надо выбираться из-под Клариссы, иначе коллеги могут воспринять его данное положение как солидарность с новенькой, а он всегда уважал и ценил Шарлотту как талантливую актрису. И сейчас он был больше солидарен с ней, нежели с той, чье мягкое место уже начинало его нехорошо возбуждать.
-  Кларисса,  может слезешь с меня, пока ещё не раздавила мою грудную клетку? -  попросил он с улыбкой.
-  Ах-да! Разумеется! -  засмеялась Кларисса и слезла с него, показав ему ещё раз то место, из-за которого Вольфганг потерял голову, а теперь Мартин из-за него готов был стать абсолютно лояльным к её экстравагантным выходкам.
Если Шарлотта Астор вняла просьбе режиссера-постановщика, то Кларисса, наоборот, воспылала ещё большим гневом, обиженная на Вольфганга за то, что он не заступился за неё.
-  Вы, вероятно, не понимаете, что тут происходит, -  сказала она с издёвкой, обращаясь к Шарлотте,  -  Я вам объясню. То, что я делаю, называется  трактовкой образа по–современному. Если театр не ищет новые формы, новый подход к старым материалам, не может интерпретировать старое по-новому, то такому театру вместе с его труппой – грош цена.  А вы уже устали и у вас нет ни сил, ни желания что-то искать и находить и радоваться  этому, -  добавила Кларисса, прозрачно намекая на её возраст. -  Но вы хоть не мешайте молодым актёрам, которые ищут...
- Кларисса, хватит! Давайте остановим паровую машину, пока она не взорвалась! - прервал Вольфганг её новую тираду и, не давая ей времени на ответ, потребовал, - Идём дальше! Повторяешь выход с начала. Маленький благопристойный стриптиз, то есть покачивание бёдрами возле  Роджерса,   сохраняем.    Это  хорошо!    Но  когда  ты  видишь,  что  Роджерс  не  реагирует
адекватно на твоё поведение, ты падаешь перед ним на колени и далее по пьесе.
-  Господи  боже  мой!  -   трагическим  голосом воскликнула Кларисса,  возведя  очи к потолку.  Она сейчас испытывала к Вольфгангу ненависть из-за того, что он оказался не способным оценить её замечательную находку; а ведь она половину ночи провела без сна, чтобы исполнить его просьбу и найти лучший вариант мизансцены. А ещё из-за того злилась, что он пошел на поводу старой актрисы, уже отжившей свой театральный век.
-   Что,  Кларисса? -   спросил Вольфганг.
-  Да ничего. Просто умереть можно от скуки, -  ответила Кларисса, уходя на исходную позицию. -  Я удивляюсь,  как этот театр до сих пор существует. Наверное, публика театра состоит из одних лишь обитателей  общежития  престарелых  и  домов  инвалидов!  Ха-ха-ха!
-  Слушай, Кларисса, не слишком ли много себе позволяешь? –  вдруг подала голос из зала Регина, исполнительница роли Дороти.  Было ясно, что слова Клариссы задели за живое и её.
Вольфганг  понял,   что  назревает  серьёзный  конфликт.   Он  знал,  что  если не погасить его немедленно, то из этого может разгореться разрушительный пожар. А он не желал разрушения созданного им самим храма.
-    Успокойтесь,  не слишком!  -  дерзко ответила Кларисса на замечание Регины.
-   Кларисса,  или  вы  прекратите  ссору  и  будете  стараться  играть лучше,   или  я буду  вынужден отстранить вас от исполнения роли в этом спектакле! -  предупредил Вольфганг, не допуская даже мысли о том, что этими словами он подаст идею Клариссе изгнания из театра его самого.
-  Не большая потеря! Переживу!  -  с саркастическим смехом произнесла Кларисса. -  А  вам  я посоветовала бы сменить профессию:  вы слишком устарели для современного театра. -  Она нарочно   не назвала имени того, кому был адресован её  совет.
Все пожилые  и  не  очень  старые  актрисы  и  актёры  поняли,  что последние слова касались не только одного режиссера-постановщика.
-    Ну  и  подарочек мы получили на свою голову, -   произнёс   кто-то  из-за  кулис.
-  О’ кей, договорились! -  сказал Вольфганг Клариссе. -  Я отстраняю вас от исполнения роли Бриджиты.  Можете быть свободной.
Кларисса с гордо поднятой головой ушла со сцены. Остальные актрисы и актёры  посмотрели на режиссёра. Те из них, кто догадывался о тайной причине приглашения в  театр этой вздорной перелётной птички, смотрели на него с сочувствием. Расстроенный Вольфганг походил некоторое время взад и вперед вдоль рампы, чтобы успокоиться, затем остановился и посмотрел на столпившихся на середине сцены актёров и актрис.
-   Дамы и господа, сегодня на этом остановимся, –  объявил он, –  Завтра и послезавтра репетиции не будет. Мне придется поискать другую актрису на роль Бриджиты. Послезавтра  Стефания скажет вам, когда продолжим репетиции. Спасибо и до свидания! –   Он энергичным шагом направился к выходу из зала.
Актрисы и актёры разбрелись по своим артистическим уборным.

2

Зайдя  в свой  кабинет,  Вольфганг  из холодильника достал  бутылку  пива,  выпил немного из
горлышка и сел в кресло.
Кто-то постучал в дверь.
-   Входи,    Стефания!   -        крикнул   Вольфганг.    Когда   она   вошла,    он   предложил   ей   пиво.  Стефания  отказалась и села за стол.
-  Выходит,  я зря тогда  приостановил поиск актрисы на роль Бриджиты, -   произнёс Вольфганг с сожалением.
-   Вообще-то,  у  меня  на  примете  уже  есть  три  актрисы. -   Стефания  вытащила  из  своей
сумочки блокнот, посмотрела в него и назвала трёх молодых актрис из разных театров.
-   Дай-ка  сюда, -   попросил Вольфганг и протянул  руку.
Стефания вырвала листок из блокнота и подала его режиссеру. На листке кроме  имён и фамилий актрис были записаны названия спектаклей, в которых они играли. Вольфганг некоторое время смотрел на листок.
-  Мне надо посмотреть эти спектакли, чтобы выбрать из трёх одну, -  сказал Вольфганг. -  Элизабет Кляйн из Альтонаер-театра я знаю, талантливая актриса... Ладно, посмотрю на них в работе, потом скажу тебе, кого я хотел бы пригласить.
-  И я потом составлю новый график репетиций нашего спектакля с учётом занятости этой актрисы у себя в театре, -   с оптимизмом произнесла Стефания, чтобы взбодрить режиссера-постановщика.
-   Хорошо, Стефания.
В это время в кабинет зашел интендант театра Отто Крамер. Стефания встала со стула, улыбнулась интенданту и вышла из кабинета. На её место сел Отто. Вольфганг отпил ещё глоток пива.
-   Отто, если хочешь холодное пиво, возьми сам в холодильнике, -  предложил он.
-   Спасибо,  но    сейчас   я   не   хочу,  -    сказал Отто и спросил, -    Ты   актёров   отпустил   раньше времени;  что-то  случилось?
-   Я   приостановил   репетиции   на  несколько  дней.   Ты  понимаешь,  старина,  я  здорово  ошибся  в выборе актрисы на одну из главных ролей.
-    На чью роль?
-  На роль Бриджиты. Теперь мне придётся искать этой актрисе замену в других театрах, поскольку у нас нет подходящей актрисы на эту роль.
-    Роль  Бриджиты  играла  новенькая?
-   Да, Кларисса, -  ответил Вольфганг. -  "Жопастая и сисястая", как ты выразился после того, как её увидел.
Крамер весело  рассмеялся.
-   Между прочим, она по своей человеческой сути очень даже неплохо  подходила на роль Бриджиты, -   произнёс Вольфганг, не обращая внимания на смех Отто. -   Такая же распутная и удивительно целенаправленная.
Интендант расхохотался.
-    Чему ты смеёшься? –   спросил Вольфганг.
-   Вольфганг, ты ведь сам привёл её в наш театр, -  смеясь сказал Отто. -  А с каким восторгом ты говорил о ней, как убеждал меня!  "Бесподобная актриса!  Новое вино в старые меха".
-  Купился дурак на ворох  газетно–журнальных статей о её  "гениальной игре",  "божественном
даре",  "удивительной органичности" и так далее и тому подобное, -   со злостью выговорил Вольфганг.
-   А на деле оказалась никудышной актрисой?
-  Самая заурядная актриса. Она мне провалит весь спектакль, если оставлю её в роли Бриджиты. Я уже искал повода отстранить её от исполнения роли, а тут сегодня она сама дала мне такой повод. –  Вольфганг отпил  глоток пива и, посмотрев в глаза интенданта, спросил. –  Отто, хочешь знать, где находятся мозги у таких красоток?
Крамер, расхохотался так, что на глазах у него выступили слёзы.
-  Мне думается, Вольфганг, -   сказал он, хохоча и вытирая слёзы, -   что  там,  где  её  мозги,  ты побывал прежде, чем тащить её сюда из далёкой провинции. Тебе надо было посмотреть туда повнимательней;  может быть, увидел бы, что мозги не на месте... –   интендант, уронив голову на руки, давился от смеха,  –   Ох, не могу! Комедия! Ты не боишься,  что она сейчас начнёт тебя  шантажировать?
Глядя на интенданта, Вольфганг начал было тоже смеяться, но услышав слово "шантаж", ему расхотелось смеяться.
-  Да, ты прав, старина, –  задумчиво проговорил он. – Мне, действительно, следовало заглянуть поглубже в её амбразуру.
-   А где ты выискал те восторженные статьи о ней? -  спросил Крамер.
-   Она мне сама дала. В Берлине.
-  Я вижу, она тебе там всё дала, -   снова залился смехом Крамер. -   Вот какая щедрая прохиндейка!
-   Ты знаешь, сколько  было у неё этих вырезок из газет и журналов? Целый чемодан!
-   Вот прохиндейка!  Вместе со своим сладким пирогом подсунула и не оплаченные векселя, чтобы их оплатил сексуально озабоченный режиссёр.
-   Да иди ты! -  махнул рукой Вольфганг. -  Я никогда не был озабоченным. Просто она потрясла меня своей шикарными бёдрами и сиськами. Ты бы видел их голыми!  Любой мужик потеряет голову, глядя на них.
-  Послушай  меня, Вольфганг, -   сказал Отто, перестав наконец смеяться. -  Ты  порекомендуй  её своим друзьям – режиссерам из других театров. Может быть, кто-то из них тоже соблазнится её потрясающими формами и избавит тебя от головных болей. Иначе она на самом деле может шантажировать тебя.
Вольфганг опустил голову вниз и задумался.
-   Или ты не хочешь расставаться с таким добром?
-   Что? -  не понял Вольфганг.
Отто засмеялся.
-  Я  говорю:  ты,  может  быть,  не  хочешь  расставаться  с  потрясающими  бюстом  и  задницей Клариссы.
-   Нет,  не  о  них  я   думаю.   Ты  меня  два-три  дня  не  ищи  в  театре,  ладно?    Я  буду  искать  по театрам другую актрису. А что касается твоего предложения, то оно - дельное. Действительно, мне надо Клариссу  каким-то образом пристроить в другой театр.


3

Первую половину следующего дня Кларисса провела в раздумьях о мести. Продумывала самые разные планы мщения, начиная от нанесения удара по авторитету Вольфганга и разрушения его творческой карьеры до разрушения его семейного очага.  Она думала, что могла бы организовать    "утечку информации" в газеты "о безнравственном образе жизни известного в городе режиссера Мюллера", заключающемся в использовании им актрис своего театра в сексуальных оргиях, или подать на него в суд за изнасилование, за использование её в качестве сексуальной рабыни. Однако это было палкой о двух концах; она могла больно ударить и её саму, вскрыв факт сознательного использования ею своего тела для достижения определённых целей и шантажа. Ведь журналисты не удовлетворятся только её версией морального падения театрального режиссера, призванного воспитывать у людей культуру чувств и высоких моральных принципов. Они непременно будут копаться и в её личной жизни, и могут докопаться бог весть до чего. В конце-концов, Кларисса решила пока ограничиться ударом по семейному благополучию Вольфганга. Она позвонила Вольфгангу домой.

В это время Вольфганга дома не было. Грета, вернувшись из своего салона мод, готовила обед. Когда зазвонил телефон, она подумала, что звонит муж или сын. Но это оказалась женщина.
Услышав в трубке женский голос, Кларисса обрадовалась.
-  Простите, это квартира Вольфганга Мюллера? -  спросила она, подражая голосу юной неопытной женщины, не ожидавшей, что трубку поднимет не Вольфганг, и из-за этого совершенно растерявшейся. У неё всё это получилось отменно.
"Да, -  весёлым голосом ответила Грета, не подозревавшая, что разговаривает с опытнейшей интриганкой. -   А кто его спрашивает?"
-  Видите ли, он  мне..., -  Кларисса запнулась точно так же,  как могла запнуться юная женщина,   которая могла быть соблазнённой Вольфгангом и теперь желала поговорить о чём-то со своим соблазнителем. -   Ой, простите, а вы кто сами будете?
"Его жена, -   ответила Грета. -   А вы кто?  Может быть, всё-таки сначала назовёте себя? "
-  Пригласите,  пожалуйста,  Вольфганга  к телефону, -   попросила Кларисса, не ответив на вопрос Греты.
"Он сейчас находится в театре", -   сообщила Грета.
-  Скажите, пожалуйста, когда  Вольфганг  вернётся?  Я бы позвонила попозже,  когда он уже будет дома.
"Слушайте, девушка, вы скажите мне хотя бы ваше имя,  -  теряя терпение, нервно заговорила Грета. -  Я ведь должна сообщить ему,  кто звонил".
-  Ну, вы скажите мне,  пожалуйста,  когда  он  вернётся, -   попросила Кларисса таким голосом, как будто вот-вот заплачет навзрыд. -   Мне нужно срочно переговорить с ним...

Грета уловила состояние девушки  и подумала, что она, вероятно, была соблазнена Вольфгангом и забеременела от него, а теперь хочет сообщить ему о своём положении. Грете вспомнилось, что иногда Вольфганг возвращался из театра поздно, хотя в те дни он не показывал свои спектакли. В её душе закипела зверская ненависть к мужу, а девушку стало жалко.
-  Скажите  мне, пожалуйста, что случилось. Может быть, я как-нибудь смогу вам помочь, -  сказала Грета мягким голосом.
"Боже мой, что мне теперь делать, -  прошептала Кларисса с отчаянием в голосе, как бы размышляя вслух,  затем громко,  начиная почти плакать,  выпалила, -   Я  не  могу сказать  вам об
этом", -  и бросила трубку.

4

Дело было сделано. Теперь нужно ждать результата. Кларисса разразилась смехом, представляя, какая будет вечером разборка в семье Вольфганга Мюллера. Однако это не было решением главного вопроса: на что дальше жить, чем оплачивать квартиру, если вдруг её вышвырнут на улицу и она останется без работы и без средств к существованию? Она  долго  размышляла и придумала, наконец, что делать.
Кларисса позвонила в общину. Трубку на другом конце провода подняла женщина. Кларисса поняла, что это секретарша председателя общины.
-  Здравствуйте! Я хотела бы переговорить с председателем нашей общины, -  сказала Кларисса в трубку.
"Здравствуйте!  А  кто  будет  говорить  с  господином  председателем?" -   спросила женщина.
-   Актриса  драматического  театра  Кларисса  Майерлих, -   ответила  она.
"Скажите  мне,  пожалуйста,  вы  с  ним  лично  знакомы?"
-   Нет, ещё не знакома,  но,  надеюсь, что познакомлюсь с ним,  если  вы окажете  мне  услугу  в этом
"А  по  какому  делу  вы  хотите  говорить  с  ним?"
-   Я  хотела  бы  договориться  с  ним  о  встрече,  -   ответила Кларисса.
"Одну минуточку, пожалуйста, -  попросила женщина. По истечении полминуты она вернулась откуда-то и спросила снова, -   Кларисса, когда вы хотели бы встретиться с господином председателем?"
-  Если можно, то сегодня вечером. Я могла бы приехать к нему в шесть часов вечера, -  ответила Кларисса. -   Я знаю адрес офиса общины.
"Минуточку, -  сказала секретарша и в микрофоне зазвучала музыка. Через минуту Кларисса снова услышала её приветливый голос. -  Хорошо, Кларисса, приезжайте.  Господин председатель будет ждать вас".

6

Когда Вольфганг пришел на обед, Грета встретила его  сообщением о загадочном телефонном звонке  какой-то  девицы.
-   Какая ещё девица? -   удивился Вольфганг.
-  Вероятно, соблазнённая и покинутая тобой, - ехидным тоном ответила Грета. -  Бедняжка, едва не разрыдалась, узнав, что тебя нет дома. У неё к тебе конфиденциальный разговор. Обещала позвонить попозже.
Вольфганг догадался, что звонила Кларисса. Только она могла сделать такой звонок.
-  Я думаю, звонила актриса Кларисса Майерлих. Вчера я отстранил её от исполнения роли Бриджиты, а теперь она мстит мне  за это.
-   Значит, я верно догадалась тогда,  в Берлине,  что ты...
-   Да-да! Ты верно догадалась, -  нервно перебил её Вольфганг и легко признался об измене.   -   Я переспал с ней и теперь она шантажирует меня!
-  А чтобы она не шантажировала тебя и оставила в покое меня, тебе нужно перейти жить к ней,  -  предложила Грета мужу  и  ушла  на  кухню.
-   Да, я, наверно, так и сделаю, -  засмеялся вдруг Вольфганг. -  Когда она позвонит, я скажу ей об этом.
Грета ничего не сказала.  А Кларисса больше не звонила.

                7

Грегор Изберг встретил её на пороге своего  большого, обставленного добротной и дорогой мебелью кабинета.
-   Я  рад   вас   видеть,   Кларисса,  -     улыбаясь,  приветствовал  актрису  председатель  общины   с истинной радостью,  как хлебосольный хозяин. -   Меня зовут Грегор.
Он провел актрису к уголку в кабинете, специально оборудованному для гостей. Здесь стояли мягкая мебель, большой низкий стол, телевизор и музыкальный центр. На столе стояли хрустальные вазы с фруктами,  дорогие вина и французское шампанское.
Когда немного поговорили и выпили по бокалу шампанского, Изберг с улыбкой, мягко высказал упрёк в адрес творческих людей.
-  Наши  артисты,  писатели,  композиторы,  певцы  приходят к нам только тогда,  когда  для них наступают тяжелые дни. Я имею в виду тех, кто без нашей помощи находит место под солнцем.
-  У каждого бывают свои причины. Я, например, до сегодняшнего дня совершенно не имела времени сделать к вам визит, -  стала оправдываться Кларисса. -  На второй день после приезда сюда я получила одну из главных ролей в премьерном спектакле.  Я даже не успела оглянуться вокруг,  обжиться на   новом месте,  походить по магазинам и прикупить нужные вещи. -   Она не обманывала, всё было так.
-   Трудная роль? -  неожиданно перевёл председатель общины разговор на другую тему.
-  Да, трудная. Она требует очень тонкую психологическую игру. Очень много текста, который надо было выучить наизусть.
-  Я вас понимаю, -  с улыбкой произнёс Изберг. -  Вы не принимайте мой упрёк лично в свой адрес. Я сказал вообще о наших творческих кадрах, а не конкретно о ком-то.
Кларисса кивнула головой.
-   Кто там режиссер-постановщик и интендант театра? -  поинтересовался Изберг.
-   Интендант Отто Каспер,  а режиссёр  –  Вольфганг Мюллер.
-  Мюллер? -  с удивлением переспросил председатель общины и, встав с кресла и пройдя к своему рабочему столу, заглянул в свой календарь-блокнот. На нём крупными буквами было написано следующее :
Мюллер Райнхард   -     Кристина Блюмм, а ниже столбиком  -               
отец  -     Вольфганг Мюллер, режиссер театра, беспартийный
мать  -    Грета Мюллер, модельер, беспартийная
дедушка -  Пауль Мюллер, профессор университета, бывший член Гитлер-югенд,  участие в войне  –   с марта 1945 года
бабушка -    Моника Мюллер, кардиолог, на пенсии
адвокат (возможный вариант) -      Ульрих Клемме
Связи семьи:    здесь был перечень фамилий.

Изберг закрыл блокнот, вернулся и сел на место, затем наполнил бокал Клариссы шампанским и, улыбаясь, сказал:
-   Вольфганг Мюллер как раз меня интересует.  Вы его хорошо знаете?
-   Достаточно,-  ответила Кларисса. -  Мы с ним познакомились в Берлине, потом он пригласил меня в свой театр.
Изберг понял, какие отношения существуют между актрисой и режиссером Мюллером.
-   Это замечательно!  Он рассказывал вам о своей семье?
-  Естественно!  Жена у него  модельер,  имеет собственный небольшой салон модной одежды.  Есть сын, учится в университете. У сына недавно случилась  какая-то неприятность, -  начала Кларисса.
Изберг оживился.
-  Понятно. Расскажите-ка мне, пожалуйста, о Вольфганге Мюллере поподробнее, то есть всё, что вы знаете о нём, что вам стало известно, в том числе о его характере, привычках, его взаимоотношениях с женой, сыном, родителями...

                8

В это время адвокат Ульрих Клемме сидел у себя дома за письменным столом и читал Уголовно-процессуальный кодекс. Зазвонил дверной звонок. Адвокат вложил между страницами закладку, закрыл книгу и пошел открывать дверь.
-  Сегодня я  встречался с судьёй,  в производстве  которого  находится  дело Райнхарда, –  сказал он, возвращаясь в комнату вместе с Паулем Мюллером. –  Усаживайся в кресло, -  предложил он Паулю и сам сел в другое кресло.  –  Шерили представили в суд заключение судебно-медицинской экспертизы. Я ознакомился с ним. Парень получил серьезные травмы:  перелом левой челюсти, незначительный перелом кости верхней части лица справа, перелом трёх ребер, закрытая черепно–мозговая травма, ушиб мозга средней степени. Травмы квалифицированы СМЭ как тяжелые телесные повреждения. Кстати, с этим заключением  я  ознакомил  также  твоего  внука. Он  говорил  тебе?
-   Говорил. Поэтому я и  пришел  к тебе.  Но  Райнхард  не  верит,  что тот  получил  такие  серьёзные телесные повреждения.  Внук утверждает, что он чувствовал свои удары, они не могли поломать тому кости; тем более, что на ногах у него были  кроссовки, а не «шпрингеровские» ботинки,  –   Пауль помолчал,  покачал головой,  затем спросил,  –   Этот Шериль, в конце–концов, не ребёнок же!?  Сколько ему лет?
-    Двадцать  восемь, -  ответил адвокат.
-   Ну-у, в этом возрасте кости человека настолько крепкие, что не мог мой внук ударив его пару раз нанести ему столько увечий. Неужели этот Шериль  такой  хрупкий?
-   А черт его знает. Он музыкант. Может быть,  музыканты действительно хрупкие  как  хрустальные вазы?  Заключение судебно-медицинской экспертизы и у меня вызывает сомнение.  Я, наверное, потребую комиссионную судмедэкспертизу. Проверим все его увечья заново. Но имей в виду, работу комиссионной экспертизы придётся оплачивать вам.
-   Это ясно, -  сказал Пауль.
-  Между  прочим,  полицейские  не  преувеличивали,  предупреждая тебя  о  том,  что твой внук столкнулся с какими-то странными субъектами, -  после небольшой паузы снова заговорил Клемме. -  Судья говорит, что родители Михаэля Шериля настроены очень агрессивно и, по всей видимости, будут настаивать на максимальной мере наказания твоего внука.
-   А что означает  "максимальная  мера"? –   с тревогой спросил Пауль.
Ульрих с досадой махнул рукой.
-  Это тот же  штраф  за драку,  возмещение  расходов  на лечение,  а также морального ущерба за боль и страдание, о чём я уже говорил тебе, и плюс  три года условных. Это при условии, что будут учтены смягчающие обстоятельства. Кроме того, поставят в известность руководство  университета о решении суда.
-  Не слишком ли большое  наказание  человеку   за самозащиту и защиту  достоинства беззащитной девушки? -   удрученно произнёс Пауль,  глядя на адвоката.
Клемме развёл руками.
-    Друг мой, тут ничего не поделаешь.
-  Ульрих, ты  предпринял  что-нибудь по поиску той женщины,  которая на  перроне  заступилась за Райнхарда  и  Кристину? -   спросил Пауль.
-   Дал объявление в одну общефедеральную  и  в  местные  газеты.
Пауль, насупив брови, задумчиво уставился на книжную полку. Ульриху показалось, что он чем-то недоволен.
-  Слушай, Пауль, может быть,  вы наймёте другого адвоката,  более молодого и  более известного, чем я, а?
Пауль с  недоумением  молча  уставился  на  своего  старого  друга.
-  Мне кажется,  твой внук не очень доволен мной.   У меня создалось впечатление, что он не очень полагается на меня.
-  Ах, чепуха это!  Не обращай  внимания! -   Пауль энергично махнул рукой в сторону воображаемого внука. -  Молодость и присущая ей глупость. Парень просто в ужасе от того, что эти люди обвиняют его, невиновного человека, в преднамеренном преступлении, а заключение судмедэкспертизы как бы подтверждает их обвинение. Он был уверен, что закон защитит его, а на деле он поставлен в такое положение, будто он - правонарушитель. Вот он и раздражен. Но ты не обижайся на него. Я сегодня поговорю с ним, объясню, что адвокат не бог и не король в судебной системе.
Ульрих невесело засмеялся.
-  Насчёт адвоката ты прав! Но, к сожалению, многие наши клиенты, когда мы проигрываем их дела, почему-то сердятся на нас,  думают,  что мы не старались как следует, чтобы выиграть безнадежное дело.
-   Ульрих,  скажи мне откровенно:   если суд удовлетворит все требования Шерилей,  по закону такое  наказание моего внука соразмерно совершенному им проступку?
-   Пауль, пока мы с тобой говорим о гипотетическом наказании. А на самом деле суд, может быть,  полностью оправдает Райнхарда. Многое зависит  от показаний Катарины, ах, Кристины. Я с Райнхардом уже говорил на эту тему. Если всё было так, как рассказывает нам Райнхард, и его невеста подтвердит на суде его показания слово в слово, то, я думаю, суд оправдает твоего внука. В этом случае мы в свою очередь можем потребовать привлечения к уголовной ответственности Шерилей и молодых людей за ложные показания и клевету на невинного человека. А при рассмотрении вопроса о степени ответственности Райнхарда за нанесение увечий, естественно будет учитываться его психическое состояние в момент конфликта.  Он был в состоянии аффекта и суд обязан учитывать это обстоятельство.
-   Значит, показания  Кристины   крайне  важны, -   задумчиво  произнёс  Пауль.
-   Да, -   сказал Ульрих. -   Поэтому  позаботьтесь,  чтобы  в  суд  она  приехала  непременно.
Весь их разговор был записан  "слухачами"  Изберга.

9

В  небольшой комнатке для отдыха, в которую можно было зайти только из служебного кабинета Изберга,  Кларисса лежала на простыне, постеленной на разложенный диван. Она была ещё голая. Изберг уже одевался.
-  Ты появилась как нельзя кстати, -  проговорил он с улыбкой, завязывая перед зеркалом галстук.   Он видел Клариссу в зеркале. -  На предстоящий уик-энд мы устраиваем вечеринку у судьи окружного суда Гроссмана. Он наш человек. На неё мы пригласили одного очень нужного для нас высокопоставленного чиновника из управления нашей Земли. Он абориген и ему пророчат большое будущее в политической сфере. Я тебя познакомлю с ним на вечеринке. Ты обласкай его, дай ему надежду,  а потом приблизь его и к своему телу. Это тебе удастся запросто.
-   Ты предлагаешь мне стать его любовницей? -   спросила Кларисса.
-  Разве плохое предложение? -  улыбнулся Изберг снова. -  С таким любовником ты будешь как у Христа  за  пазухой.  А нам он нужен для решения некоторых политических задач в скором будущем. 
-   А его жена однажды не выцарапает мне глаза? -  спросила Кларисса
Изберг засмеялся.
-   А ты не давай ей повода для этого.
-   Грегор,   у   меня    квартира   неважнецкая,    чтобы   принимать   у  себя  человека  такого  ранга, -  захныкала вдруг Кларисса, одеваясь.
-  Завтра наши ребята найдут тебе подходящую квартиру в центральном районе города и ты переедешь туда. А ты  утром приди сюда, в нашей кассе взаимопомощи получишь деньги.
Кларисса подошла к Избергу сзади и обняла его.
-   Мне было так хорошо с тобой, милый, -  она засмеялась, потом шёпотом на ухо добавила, -  Ты настоящий  жеребец!  Теперь я всегда к твоим услугам, милый.
-  Мне лестно это слышать. Ты мне тоже очень понравилась. Ты потрясающая женщина, -  сказал Изберг  и, обернувшись к ней, обнял её и тесно прижал к себе.  -   Ты постарайся вскружить
голову Дитриху.
-    Так  зовут  высокопоставленного  чиновника?
-    Да. Дитрих Каспер, -   назвал Изберг имя местного политического деятеля.
-    А  он  поможет  мне  разделаться  с  Вольфгангом  Мюллером? -   спросила Кларисса.
-   Нет,  Кларисса!  Ты ни в какие свои личные дела не впутывай Дитриха, -   Изберг сурово посмотрел Клариссе в глаза и освободил её из своих объятий. -   Девочка,  ты  поняла  меня?
-   Поняла, -   разочарованно вздохнула Кларисса.
-   А  с  Вольфгангом   Мюллером    разделаемся   мы  сами.   Он  не великая   птичка,   чтобы  прибегать для этого к помощи больших политиков.
-   Грегор,  у тебя есть машина? -   спросила  Кларисса,  когда полностью привела себя в порядок. -  Наверное, уже полночь.
-    Да.  Я тебя отвезу домой, -  сказал Грегор,  распахивая перед ней дверь.
На улице было темно. Они сели в машину и уехали.




















     ЧАСТЬ  ДЕВЯТАЯ
 
                1
Несмотря на нежелание Райнхарда впутывать в конфликт своего двоюродного брата  и его товарищей, Матиас всё-таки уговорил его показать ему людей, которые посмели оскорбить его "нацистом",  Кристину „кобылой“ и „шалавой", а теперь ещё собираются судиться. Матиас был уверен, что стоит до суда немного припугнуть тех молодых людей и дать им понять, что за спиной у Райнхарда имеется сила, которая может свернуть им шею, они подожмут хвосты и не будут слишком наглеть. С другой стороны, ему просто  любопытно было посмотреть на этих людей.
А у Райнхарда было предчувствие, что затея брата добром не кончится, хотя в глубине души ему было приятно, что он не одинок. Ему нравилось, что парни из лиги были готовы немедленно заступиться друг за друга. Но когда  они сели в машину, Райнхард сказал:
-   Матиас,  давай просто покатаемся по городу и пойдём в кнайпе. Ну их к чёрту!
-  И покатаемся, и в кнайпе посидим, а заодно ты нам покажешь и этих  мерзавцев, -   с добродушной улыбкой ответил Матиас. -   Не переживай,  всё будет нормально.
Они ехали на "Ауди" сиреневого цвета. Это была машина Маркуса, симпатичного парня лет двадцати четырёх. Райнхард с ним был знаком. Маркус был одним из активистов городской молодежной лиги. Матиас сидел рядом с ним на переднем сиденье.  Ярко-красный  "Ягуар" Матиаса сразу привлекал  к себе внимание,  поэтому  он  оставил  его  дома.    На заднем  сиденье  расположились  Райнхард  и  ещё  двое мускулистых парней лет по двадцать пять.  Это  Хельмут  и  Томас,  рядовые члены молодежной лиги.
-    Райнхард,  ещё  раз  скажи  адрес,  -   попросил Маркус.
Райнхард повторил адрес.
-   Ах - да,   я  не  туда   поехал, -   проговорил  Маркус  и  лихо  развернул  машину в обратную
сторону.
Около шести вечера они подъехали к семиэтажному дому и припарковались рядом с несколькими другими машинами. Маркус поставил машину так, чтобы хорошо обозревались входная дверь в подъезд и площадка перед домом для парковки автомобилей жильцов. Из дома выходили и уходили или уезжали на машине какие-то люди, кто-то возвращался домой, но среди них не было тех, кого знал Райнхард.  Лениво болтая о всякой всячине, парни просидели в машине  больше часа и вскоре им это надоело.
Они уже решили уехать и докоротать вечер в кнайпе, когда к дому одна за другой  подъехали и остановились напротив подъезда две машины – "БМВ" и "Фольксваген". Из первой высадились мужчина средних лет, две женщины и двое детишек разных возрастов. Из "Фольксвагена" вышли тучный мужчина и женщина, обоим было лет по пятьдесят, и толстый молодой человек. Его Райнхард узнал сразу. Это был Хейнрих. Когда водители поставили машины на стоянку и тоже вылезли, то в одном из них Райнхард  узнал ещё одного участника драки. Все приехавшие были хорошо одеты.
-  Толстый и тот, который был за баранкой “БМВ”, в синей рубашке, дрались со мной на перроне, -  сообщил Райнхард.
Спутники его оживились, всматриваясь в указанных им молодых людей.
-  Ребята, запоминаем их рожи! –  скомандовал Матиас, внимательно вглядываясь в лица обидчиков Райнхарда.
-    Запомнили, -   ответил Томас. -   Какие у всех сытые рожи.
Приехавшие не спешили идти в дом. Они встали толпой напротив подъезда и весело болтали. Казалось, они ждали ещё кого-то.
-  Слушайте, может сейчас отдубасим их и уедем, а? -  сказал снова Томас. -  У меня что-то кулак зачесался,  глядя на эти мерзкие сытые рожы.
-  Успокойся, -  улыбнулся Матиас, обернувшись к Томасу. -  Помнишь, как говорил дон Корлеоне из "Крёстного отца"?
-   Не  помню, -   ответил Томас.
-   Он  говорил:  "Месть – это блюдо, которое вкуснее всего, когда остынет".
-   Слушай, в натуре -  круто!  Классная мысль!  -   воскликнул  Хельмут. -  Надо её запомнить.
Тут подъехал, сверкая краской, черный  "Мерседес-600". Машина остановилась сразу на стоянке. Из неё вышли трое мужчин и одна женщина бальзаковского возраста. Один из мужчин, который сидел за баранкой, был молод и Райнхард узнал его. Это был Натаниель.
-  Этот молодой человек обещал  устроить мне такую  жуткую  жизнь,  что я не буду рад своему рождению на свет, –   засмеялся Райнхард.
-   Ах  ты,  гнида, –  не  удержался  Томас,  разглядывая Натаниеля. –  Это ты,  сука,  будешь теперь жалеть, что родился на божий свет.
-  Ребята, обратите внимание, –  сказал Матиас, когда двое мужчин, приехавших на "Мерседесе", повернулись лицом к ним. –   Эти мужики с холеными лицами не иначе как  главари этой шайки. Может быть, когда-нибудь будем иметь дело и с ними.
Как бы в подтверждение его слов, приехавшие раньше подошли к ним и поздоровались с почтением, пригнув спины.  Одного из этих респектабельных мужчин Райнхард тоже узнал; он был среди встречавших, но в конфликт не вмешивался, оставался всё время в стороне. Это был Грегор Изберг, председатель общины. Он в тот день действительно присутствовал на перроне. Рядом с ним сейчас был судья окружного суда Гроссман. Как много дали бы парни тому, кто  сообщил бы им, что это за "птицы"  и какую роковую роль они сыграют в их судьбах в ближайшие дни .
Прибывшие пообщались немного между собой и гурьбой вошли в дом.
-   Похоже, приехали в гости. Может быть, к  Шерилям, -   предположил Райнхард.
-   Тогда это надолго, -  добавил Маркус.
-   Ты  прав, –  согласился  с ним  Матиас. –    Ладно. Поехали.  Посидим  в кнайпе  и вернёмся. Наверняка выйдут провожать гостей те, к которым эти приехали.  Если приехали к Шерилям, увидим  этих наглецов.  Маркус,  ты  запомнил  их  машины?
-   Да, -  ответил Маркус.
-  Когда вернёмся, будет темно. Станешь на стоянке поближе к ним, чтобы хорошенько разглядеть лица этих господ.

2
 
Старшие Мюллеры собирались ужинать, когда к ним в гости неожиданно нагрянули Вольфганг
и Грета.  Старики им очень обрадовались.
-  Пришли вовремя, мы как раз садились ужинать, –  радостно произнесла Моника, хлопоча возле стола –  сервируя его дополнительными приборами.
-   А где же Райнхард? –   поинтересовалась Грета о сыне.
-   Он с Матиасом куда-то поехал.  Может быть, скоро придёт, –   ответила Моника.
-   Мама,  я бы не хотел,  чтобы он слишком  часто общался с Матиасом, –  недовольным тоном пробурчал  Вольфганг. –   А то, глядишь, тот  ещё  втянет моего сына в свою организацию. Райнхарду это ни  к чему.  Пусть он лучше со своими университетскими друзьями проводит свободное время.
-   Вольфганг,  он  же  не  с кем  попало  уехал,  -   сказала Моника, взглянув на сына с  укоризной, -  а с  сыном твоей родной сестры. 
-   Мама,  ты  разве  не смотришь  телевизор,  не читаешь  газеты?  -   удивлённо спросил Вольфганг.
-   А что я там должна была увидеть и прочитать?
-  То,  что Гамбургскую  молодёжную лигу  причисляют к  радикальным  неонацистским организациям. А Матиас там чуть ли не в лидерах ходит.
-  Боже мой, мало ли что пишут и показывают. Лига ведь, как я знаю, занимается только проблемами молодёжи: организовывает спортивные соревнования, концерты, обмены молодёжными делегациями и другие полезные мероприятия, -   сказала Моника, уходя на кухню. -  Пишут, наверное,    те,  которым  во  всех  таких  организациях  мерещится  враг.
За ней последовала на кухню и Грета. Она хотела помочь свекрови и заодно расспросить её без мужа о том, что происходит, что говорит адвокат, будет ли суд или дело ограничится штрафом, как себя чувствует в этой ситуации Райнхард. Ради этого, собственно, она и приехала к Мюллерам-старшим. Вольфганга  раздражала эта история с дракой и он не имел никакого желания быть в курсе всех перипетий дела. Он приехал с ней только за компанию.
-   Я  как-то отчитал  Матиаса  и  он после этого  долго  не показывался  у нас, -   заговорил с улыбкой молчавший до сих пор Пауль, когда они с сыном остались в гостиной наедине. -  И теперь приходит сюда тогда, когда меня нет дома. Избегает встречи со мной. Но наш Райнхард уже вполне взрослый человек и разбирается что к чему; по крайней мере,  его, как я знаю,  не прельщают  политические или националистические лозунги.  Его  интересы  пока  не  выходят  за  рамки  математики  и  науки.
-   Это  хорошо, -   успокоился Вольфганг.
Некоторое время они сидели молча.
-   Папа, как там в своей Африке Катрин? -   спросил Вольфганг. -   Вы ведь созваниваетесь? 
-  Да, позавчера она звонила.  Эрвин вроде  уже  заканчивает  работу  над  докторской  диссертацией. Наверное, в декабре состоится её защита. А Катрин решила отложить защиту своей диссертации на будущий год.
-   Они возвращаются в ноябре?
-    Да.  А  что?
-    Я хочу поговорить с Катрин.
-    По  поводу  чего? -   отец с интересом посмотрел на сына.
-   Чтобы она уговорила Матиаса жениться. Она же может сказать ему, что мечтает о внуке или внучке, допустим. Ему уже двадцать семь лет, а он всё в женихах ходит. Появится ребёнок - появятся  у него другие заботы.  Может быть,  тогда он уйдёт из лиги.
-  Ты знаешь, я ведь тоже собираюсь поговорить с ней, и с Эрвином тоже.  Матиас – хороший, толковый парень,  нечего  ему дружить  с  националистами  радикального  толка.
Вольфганг с удивлением посмотрел на отца.
-  Так ты  уже в  курсе дела?  Ты знаешь,  что Матиас  замечен  в  компании с руководителями неонацистской организации?
Услышав из уст своего сына снова слово "неонацист", Пауль едва заметно поморщился, но не стал его просить не употреблять это слово.
-  Одну  бульварную   газету с фотографией,  на  которой Матиас стоит  в обнимку  с  руководителями объединения национального возрождения, кто-то подсунул в наш почтовый ящик, -  рассказал он сыну. -  Под  этой  фотографией  от  руки  фломастером  было  написано:  "фашистский выродок".
-    Да  ты  что!?  Мать  это  видела?
-  Не видела. Я газету сразу выкинул, а полосу с фотографией сжег. Тебе тоже подкинули такой подарок?
-    Нет.  Эту   фотографию   мне   показал   один   из   моих   актёров.     Он   из  тех   людей,   которые симпатизируют  националистам  и  неонацистам.
В  это  время  из  кухни,   неся  ужин  на  подносах,   вернулись  Моника  и  Грета.
-   Вы  до сих пор  обсуждаете и ругаете моего  внука Матиаса? -   весёлым тоном заговорила Моника.   -  А зря. Он хороший парень! Между прочим, господа мои хорошие, кто-то в стране, наверное, должен за национальные интересы бороться? Космополитов у нас и так больше чем надо. Патриотов надо хвалить, а  не  ругать. –   Она посмотрела на сына и добродушно улыбнулась. 
Все  сели  за  стол.
-  Мама, речь не идёт о патриотах. Мы говорим о националистах. Ни национализм, ни тем более неонацизм, не имеют будущего. Это – дорога  в тупик, -  несколько раздраженно произнёс Вольфганг. - Государством и обществом  эти  явления  осуждаются,  и я  не  хочу,  чтобы мой единственный  сын  имел к ним какое-то отношение.
-    Дорогой мой..., –   начала было Моника, но Вольфганг поднял руку, останавливая мать.
-   Мама,  подожди!   Дай  мне  высказаться  до  конца.
Мать улыбнулась, посмотрела на невестку и, повинуясь сыну, приложила ладонь ко рту.
-   Понимаете, в чём  дело? -   снова  заговорил Вольфганг. -   Многие  молодые люди  из  молодежной лиги, в том числе и наш Матиас, – абсолютно убеждены в том, что нашей нации грозит опасность и они должны бороться с этой опасностью. И  неважно с кем бороться:  с турками, с евреями, с арабами. Такие же молодчики в своё время вдохновляли Адольфа Гитлера на мысль о мировом господстве и на войну со всем миром.  А итог этой авантюры вам известен.
-   Ты  знаешь,  сын,   я  сама  иногда  боюсь  не сомневающихся  и  тоже  не  одобряю  некоторые  взгляды нашего Матиаса, –  осторожно начала Моника. –  Но в то же время я чувствую, что он понимает политическую и экономическую ситуацию в стране не хуже нас,  а может быть...
-   Мама, –  снова нетерпеливо  перебил её  Вольфганг, –   не думаешь  ли  ты, что  национализм –  панацея от всех  национальных  бед?  Вы же, ты и твоё поколение, знаете, куда выливается национализм.
-    Ладно,  сын,  я  молчу.  Дай  только  Бог,  чтобы  ничего  не  грозило  благополучию  нашей  страны и нашего народа. А теперь оставим спор и давайте покушаем, -   предложила Моника с улыбкой.   
-   Против  благополучия  я  не  возражаю , –   уже спокойно  произнёс Вольфганг. –   Но, согласитесь, от  национализма  до  нацизма  и  расизма  –  расстояние очень короткое.  Между ними зыбкая граница.  А где уверенность и гарантия,  что наши молодые люди хорошо чувствуют эту границу?
-   Я  с тобой  полностью  солидарен, –   сказал Пауль. –   Это   должно  беспокоить  общество.
     После этих слов спор прекратился и за столом воцарилась тишина. Мюллеры приступили к  ужину.

3

А в квартире  Шерилей было шумно и тесно.  Гости наехали к ним разделить радость Якоба и Софии по случаю возвращения из больницы их сына Михаэля. У них было ещё две взрослые дочери и они тоже присутствовали.  Гости и хозяева сидели за длинным столом , галдели, ели и пили. Время от времени кто-то произносил тост за здоровье Михаэля, заканчивая его проклятиями в адрес семьи Мюллеров. Михаэль сидел во главе стола, между родителями,  как  именинник.
Когда закончилась шумная трапеза,  мужчины встали из-за стола и направились в другую комнату.
-    Кофе и чай подавать вам туда? –   спросила Софья мужа.
-    Да, Софа, пожалуйста, –   ответил Якоб.
Войдя в просторную комнату, часть которой занимали диван, несколько кресел и большой низкий стол, а часть , где было окно, -  компьютерный уголок и музыкальная  аппаратура, молодые мужчины сразу закурили. Михаэль настежь открыл окно. Во дворе стоял теплый вечер. День угасал. Молодые сгруппировались у окна, выпуская дым от сигарет на улицу.
-  Грегор, как вы решили проблему с девушкой? –  спросил Гроссман, усаживаясь в кресло. Сели и остальные мужчины.
-    На суд она не приедет.  Парижская община об этом позаботится, -   коротко и ясно ответил Изберг.
-  Спасибо, Грегор, -  сказал Якоб, севший рядом с председателем общины, и с благодарностью пожал тому руку.
-    Да,  ладно,  свои  люди,  сочтёмся! –   улыбнулся Изберг, взглянув на Якоба.
-   А что за человек этот Матиас Шмидт? –  снова спросил Гроссман. -  Он со своей шпаной не преподнесёт  нам  какой-нибудь  сюрприз?
-  Он инженер, работает в порту, –  начал докладывать тучный мужчина, отец толстяка Хейнриха, сидевший в кресле у двери. –   Его родители – биологи. В настоящее время они находятся в Африке. Дома Матиас практически не ночует,  спит у своей подруги Клаудии. Она также работает в порту, в его делах не участвует, хотя в курсе почти всех его дел. К ней мы в подружки пристроили одну из наших девушек. Они  работают вместе. Судя по рассказам Клаудии,  Матиас до сих пор был одним из  умеренных лидеров молодёжной лиги. Противник экстремизма. Турков он считает союзниками немцев и лоббирует в правлении лиги вопрос о привлечении турецких сверстников в лигу. Вроде бы несколько раз предотвращал столкновение аборигенов с турецкой молодёжью. Но его разговор с Райнхардом Мюллером показывает, что его умеренность может легко трансформироваться в жестокую агрессивность.
-   Да, он для нас более опасен, чем все Мюллеры вместе взятые, -  высказал своё мнение Изберг. -   За его спиной стоит целый полк будущих штурмовиков.
-  Кстати, -  подал свой голос мужчина средних лет, сидевший в кресле в углу, глядя на молодых людей у окна, -  он со своей шайкой собирается встретиться с вами. Они будут искать вас, имейте это в виду.
Услышав это сообщение, молодые приуныли и выжидательно посмотрели на руководителей общины. Они надеялись услышать от них какое-то решение по предотвращению нежелательной для них встречи. Нетрудно было заметить,  что они боятся такой встречи.
-  С чего ты взял, что они хотят встретиться с нашими ребятами? -  спросил Гроссман у мужчины в углу .
Тот вытащил из внутреннего кармана пиджака небольшую аудиокассету и отдал её Избергу.
-  Наши "слухачи" этот разговор Матиаса Шмидта записали сегодня. Разговор шел в штаб-квартире молодёжной  лиги.
Изберг аудиокассету спрятал в свой карман.
-  Послушаем   завтра, -   сказал он,  взглянув на Гроссмана  и, переведя  взгляд  на приунывших молодых людей, бодрым голосом произнёс, -  Если ему нравятся турки, то мы сделаем так, что турки ему  больше не будут нравится и они не будут дальше союзниками. К слову сказать, турков и других мусульман в возрасте от 14 до 30 лет в стране около миллиона. Используя их, можно заварить такую кашу, что молодым  неонацистам  мало  не  покажется.
-  Мне кажется, наши журналисты проявляют излишнюю осторожность в разработке этого вопроса, -  произнёс Гроссман, глядя на Изберга. -  Может быть, ты поставишь этот вопрос на заседании Центрального совета. Мне кажется, нужно активнее натравливать немцев и турков, христиан и мусульман друг  на  друга.  Как  считаешь?
-  Думаю, что ты прав, -  ответил Изберг. -  Нужно  поднять вопрос. У нас сейчас достаточное количество собственных средств массовой информации и телекоммуникаций и подконтрольных  нам немецких изданий и телекомпании, чтобы формировать общественное мнение относительно той или иной проблемы в нужном нам направлении.
Женщины принесли чай, кофе и посуду.  Якоб поблагодарил женщин и пригласил мужчин к столу.
-   Как долго  вы  будете тут  заседать? -   с улыбкой  спросила женщина,  которая приехала вместе с Избергом и Гроссманом. Это была жена Гроссмана  Юлия. -   Мы, женщины, хотим, чтобы Михаэль сыграл нам на пианино.
-    Юлия,  дорогая,  недолго, -   ответил ей Гроссман также с улыбкой. -   Потерпите немножко, о’ кей?
-  О’ кей,  подождём  немножко  и  заберём Михаэля к себе, -   кокетливо улыбаясь,  предупредила Юлия мужчин.
Женщины ушли, мужчины потянулись к столу. Кто налил себе кофе, кто – чай. Молодые уселись на стулья, стоявшие возле компьютерного стола. Когда наступила тишина, Грегор Изберг солидным начальственным голосом начал сообщение:
-  Нашим Международным центром  социальных исследований и планирования  разработан  план превентивных мер против деятельности неонацистских организаций Европы. Один из сильных ударов будет нанесён по беспокоящей всех нас Гамбургской молодёжной лиге.
Молодые люди оживились и обрадовались.
-    Для  нас  определен  вариант  под  кодовым  названием   "Кок", -   продолжил Изберг.
-   Что  это  за  странное  название? -   негромко удивился Михаэль,  взглянув на своих дружков.  -  Имеется  в  виду  повар  на  судне  или  молодёжная  прическа?
Его дружки негромко засмеялись.
-   Это сокращенное название, -  прервав сообщение,  пояснил Изберг Михаэлю. -  Полное -  "Кокаин". Кстати,  название  французского  варианта  ещё  интереснее:  "Клад",  а  полное  название  -  "Кладбище".
Все рассмеялись.
-    Нашим стратегам в оригинальности ума не откажешь, -  смеясь, сказал Гроссман.
-   Главную  часть  операции  в  Гамбурге,  -  продолжил   Изберг  своё  сообщение,  -   будут  проводить специалисты из другой страны. Естественно, они тоже из наших, но только живут в другой стране. А  наша с вами задача – обеспечить их всеми необходимыми материалами, техникой и информацией. Имейте в виду:  наша информация должна быть предельно точная, перепроверенная.  Для сбора первичной информации мы должны привлекать всех членов общин,  невзирая на лица,  возраст  и  пол.
Присутствующие закивали головами.
-    Дядя  Грегор, а почему приглашены зарубежные специалисты?  У нас ведь и своих спецов хватает -   спросил Михаэль как один из вожаков их молодёжи.
-   Так  решил  Центр.  Это умное решение:   в случае провала операции мы будем в стороне.  Но и наши не останутся без дела.  Дел всем хватит...
4
 
В десять часов вечера автомобиль с дружиной Матиаса припарковался недалеко от "Мерседеса", на котором приехали Изберг и Гроссман с женой.  Ребята предположили, что  они – важные лица,  поэтому именно их будут провожать хозяева дома,  принимавшего гостей. 
-   Все  машины  на  месте,  значит  ещё  гуляют, -   сказал Маркус.
К этому времени парни, видно, изрядно намаялись:  никто не отозвался на реплику Маркуса. Соседи Райнхарда уже дремали. Райнхард посмотрел на светящиеся окна семиэтажного дома,  надеясь увидеть в одном из них кого–нибудь из знакомых. Он предполагал, что гостей принимает семейство Шерилей. "Если это так, то я буду знать, думал он, на каком этаже живут Шерили. Это может мне пригодиться на будущее". Для него теперь это семейство стало опасным врагом. Но в окнах никто не появлялся.
Через некоторое время задремали и Маркус с Матиасом. Райнхард положил руку на плечо своего родственника и тихо окликнул его. Матиас полуобернулся  к нему.
-  Знаешь, Матиас, все эти дни меня не покидала одна мысль, –   заговорил Райнхард вполголоса, чтобы не мешать парням вздремнуть. –  В тот день, когда я подрался с ними, они толпой встречали другую толпу, приехавшую откуда-то издалека: с огромными чемоданами и сумками. И вот сегодня:  также толпой приехали в гости к Шерилям или к кому-то другому.  Мне кажется, что все эти люди связаны между собой не родственными узами, а являются членами какой-то тайной или полулегальной организации, может быть, какой-либо тайной секты, –  Райнхард помолчал, потом спросил, –  Ты не обратил внимание на то, как держались двое мужчин, приехавшие на "Мерседесе", по отношению к тем, которые приехали раньше?
-   Нет,  на  это  я,  кажется,  не  обратил  внимание.  Как?
-  Почтительно. Вроде бы те -  начальники, а эти - подчинённые;  просматривалась  чётко соблюдаемая  субординация,   как  между   генералами  и  солдатами.    Ведь  между  родственниками  так  не  бывает.
-  Вполне возможно, что эти люди являются членами какой-нибудь тайной организации, -  согласился Матиас. -  Но на сектантов они не похожи. Может быть,  они члены масонской ложи ПО–2 или МИ–81? –   предположил Матиас.
-  Я  слышал об этих масонах, иллюминатах,  -  сказал Райнхард, -  но не знаю, что они из себя представляют, чем занимаются.
-   Я  тоже  не  очень  много  знаю  о  них.   Вроде бы  мечтают  о  мировом  господстве.
Оба замолчали. Матиас, откинув голову на спинку сиденья, снова задремал. Райнхард стал думать о Кристине. Он уже сильно скучал по ней. Сейчас в нём возникла тревога. "Если эти люди - масоны или члены какой-нибудь секты типа сатанистов, то не могут ли они что-нибудь сделать с Кристиной?"  -   подумал он и испугался своей мысли.  Он решил позвонить ей и предупредить,  чтобы она была предельно осторожна, не доверялась случайным знакомым. Потом Райнхард вспомнил, что Кристина беременна, и предался мечтаньям о том времени, когда у них родится ребёнок и он будет им заниматься, будет учить его ходить, читать и писать...
Его мечтанья были прерваны голосами людей. Райнхард увидел толпу, выходящую из подъезда семиэтажного дома, и сообщил Матиасу.
-   Халло!  Подъём!  -   разбудил Матиас свою заснувшую дружину.
-   Чёртова дюжина, -   произнёс Маркус, глядя на толпу, стоявшую на свету перед дверью в подъезд.
-   Что? -   не понял  Матиас.
-   Тринадцать человек взрослых, –   усмехнулся Маркус. –   Как  в  "Тайной вечере".
Проснувшиеся Томас и Хельмут тоже посчитали людей и стали с интересом наблюдать за ними. Тут Райнхард увидел и узнал Михаэля,  которого он "изувечил",  и его отца.  Показал их своим спутникам.
-   Ребята, запоминаем всех молодых мужиков, особенно Михаэля Шериля, -   сказал Матиас.
-   Значит,  он  вышел  из  больницы, -   задумчиво произнёс  Райнхард,  следя  глазами за  Михаэлем. -  Скоро,  наверное,  состоится  и  суд.
-   Здоровые   ребята!  -   поделился  своим  впечатлением  Хельмут,   глядя  на  упитанных   молодых мужчин у подъезда..
-    Да!   Я  не  ожидал,   братишка,   что  ты  можешь  один  побить  таких  здоровенных  ублюдков.   Ты  молодец! -   похвалил Матиас Райнхарда, оглянувшись к нему с улыбкой.
-    Как долго ты занимаешься каратэ? -   спросил Маркус, обернувшись к Райнхарду.
-   С пятнадцати лет. Это Матиас меня  затащил в свою секцию,  а так бы я сам не пошел туда, -  засмеялся Райнхард.
В это время трое молодых людей попрощались с Михаэлем и его родителями и направились к стоянке автомашин, остальные остались на месте.
-    Ребята,  пригнулись немного!  -   попросил парней  Матиас. -   А то увидят нас и испугаются.
Молодые люди сели в свои машины.  Первым со стоянки отъехал  "Мерседес".
-  Нам надо выяснить, что это за люди,  какую  организацию они  представляют, чем или какой деятельностью  занимается  их  организация,  –    сказал Матиас,  приподнявшись и глядя на Гроссмана  и Изберга.
Натаниэль подогнал "Мерседес" прямо к подъезду. Изберг, Гроссман  и его жена попрощались со всеми, сели в автомобиль и уехали. После них расселись в свои машины и уехали остальные гости. Михаэль, Якоб и Софья пошли домой.
-  С завтрашнего дня будем  "пасти" Михаэля по очереди. Нам надо поймать его с дружками в то время, когда они будут где-нибудь сидеть, -   сказал Матиас.
-    Ну  что,  по  домам? -   спросил Маркус.
Матиас посмотрел на часы. Уже было начало двенадцатого ночи.
-    Поехали!  Пора  уже  спать!
Райнхард подумал, что пока он придёт домой, будет половина двенадцатого. Но он решил всё-таки позвонить Кристине и предупредить, чтобы она была бдительна.  В его сердце вселилась тревога за Кристину.





















     ЧАСТЬ  ДЕСЯТАЯ
 
                1
У Гроссмана был собственный двухэтажный дом, а за домом имелся  уютный двор, обсаженный фруктовыми деревьями. В тихий и теплый субботний вечер в этом саду был накрыт большой стол. Между деревьями в глубине двора дымился мангал с аппетитно пахнущим жареным мясом. Леонард готовил для своих гостей отменный шашлык. Его жена была занята сервировкой стола. Ей помогала Кларисса.
Без десяти минут шесть появился Грегор Изберг с букетом цветов для Юлии. Ровно в шесть часов вечера приехал Дитрих Каспер с женой. Это был высокого роста блондин.  Гроссман и Юлия встретили их с подчеркнутым радушием.
Дитрих, симпатичный, в меру упитанный, пышущий здоровьем жизнерадостный мужчина лет сорока восьми, Клариссе пришелся по душе. Она представляла его себе менее привлекательным. Изберг, незаметно следивший глазами за первой реакцией Клариссы, понял это и улыбнулся.

2
 
Кларисса проснулась первой. Посмотрела на будильник, стоявший на тумбочке. Он показывал девять часов утра. Рядом с ней спал мужчина лет сорока. Он был с лысиной на макушке. Она посмотрела на него, тихонько выскользнула из-под одеяла и голая пошла в ванную.
Судя по обстановке, это была холостяцкая квартира:  в комнате, кроме кровати, тумбочки и двух стульев, на которые как попало была брошена одежда, не было никакой другой мебели.
Мужчина проснулся только тогда, когда Кларисса, вернувшись из ванной, начала одеваться. Он протянул руку,  ухватил за резинку её трусов и потянул к себе. Кларисса, смеясь,  упала на кровать. Мужчина уткнул лицо между её пухлых ляжек. Кларисса погладила его по лысине и сказала, что ей надо уже идти.
Мужчина поднял голову и  посмотрел на неё.
-   Слушай, я ещё не встречал таких сексапильных женщин, как ты. Ты мне очень нравишься. Может поживём вместе, а?
Кларисса, улыбаясь, отрицательно покачала головой.
-    Хорошего  понемножку,  дорогой!
-    А  сколько  ему  лет? -   спросил мужчина.
-    Кому?
-    С которым ты собираешься трахаться.
-  Дурак ты, Герман. Мог бы по-другому выражаться, -  беззлобно огрызнулась Кларисса. -  Мне поручена  серьезная работа  и  я  должна  выполнять  её.
-   Старый  он?
-   Нет. Около пятидесяти лет.
-   Я   завидую  ему,  -   шумно  вздохнул  Герман  и стал  одеваться.  -   Ладно.  Я  сейчас  приготовлю  кофе.  Выпьем по чашке,  потом покажу тебе,  как работать с камерой.
Кофе они пили на кухне.
-    Герман, а для чего нужна эта видеозапись? -   спросила Кларисса.
-    Это  -   компромат,  -   ответил  Герман,  улыбаясь. -    Если  однажды  твой  немец   заартачится   и  не захочет помочь нашей общине, то мы дадим ему посмотреть копию этой видеозаписи, затем скажем:  "Выбирай, дорогой наш друг:  или ты помогаешь нам, или этот сюжетик мы разошлём по разным местным, в том числе - федеральным телекомпаниям". После такого предупреждения аборигены, как правило, становятся ручными и больше не выпендриваются. Подобные компрометирующие материалы мы заготовляем впрок на всех политиков и управленцев.
-    Понятно, -  сказала Кларисса. -    Ну, а теперь показывай свою технику, а то мне надо уже идти.
Герман принёс и поставил на стол изящную дамскую сумку из крокодиловой кожи. При виде этой сумки у Клариссы загорелись глаза, но она промолчала.
-  Пусть он подольше покрасуется голым перед объективом камеры, -  сказал Герман. -  Свет в комнате не выключай, иначе изображение будет плохое.
-  Ясно, -  сказала Кларисса, встав со стула. -  А теперь покажи мне, как с ней работать и на какие кнопки нажимать.
Герман  открыл сумку.
-   Стань поближе.
Кларисса встала рядом с ним и заглянула в сумку. В ней была видеокамера. Больше ничего. Видеокамера была специальная,  для тайных съёмок.
-   Вот   посмотри:     тут   сверху   две   кнопки  –    красная   и   черная.    Нажимаешь    на   красную –  включается камера, то есть она уже снимает. Когда дело будет закончено, нажмёшь на чёрную кнопку – камера выключается. -  Всё предельно просто, сделано специально для тайных видеозаписей.  А объектив  вот тут, –   он показал на едва заметный с близкого расстояния стеклянный кружочек сбоку сумочки. –  Объектив, естественно, все время должен смотреть на вас.  Продолжительность съёмки... или проще говоря  –  кассета рассчитана на четыре часа беспрерывной съёмки.   
-    Всё понятно, –  сказала Кларисса и взяла сумку со стола. -  Потом сумку принести тебе?
-  Да.  Кассета стоит в камере, аккумулятор заряжен. Сверху камеры побросай свои вещички, косметичку,  например.    Только   не  нажми   случайно,   раньше  времени,   на  красную  кнопку,  - 
предупредил Герман.
Он обнял Клариссу, прижал к себе и, несмотря на её нежелание,  долго целовал в губы.

3

Вернувшись в свою новую квартиру, арендованную для неё и оплачиваемую общиной, Кларисса скинула с себя всю одежду, приняла душ, надела короткий шелковый пеньюар зелёного цвета, который выгодно подчеркивал её сексуальную фигуру, поставила на широкую кровать (настоящий сексодром!) телефон и, набрав номер, легла на живот. Трубку на другом конце провода подняла молодая женщина. Это была секретарь Дитриха Каспера. Кларисса, омолодив голос, назвалась племянницей господина Каспера и попросила соединить её с ним.
-  Добрый вечер, господин Дитрих Каспер! -  игривым голосом запела Кларисса, услышав через несколько секунд в трубке голос самого Дитриха. -  Вас смеет беспокоить драматическая актриса Кларисса.
"Кларисса! Здравствуйте! –  услышала она радостный голос Каспера. –  А я сижу тут и гадаю, какая же племянница хочет говорить со мной, если её нет в природе вообще".  -   Дитрих весело  рассмеялся.
-   Я  не могла назваться вашей секретарше актрисой,  чтобы не вызвать у неё  нездоровый интерес, -   пропела Кларисса. -   Надеюсь,  я поступила благоразумно?
"Да, очень благоразумно. Как вы поживаете?"  -  спросил Каспер.
-    У меня всё замечательно. Но было бы ещё лучше, если бы рядом был друг и настоящий мужчина.
"Ну-у, настоящие мужчины ещё не перевелись. Только их надо поманить пальчиком", -  засмеялся Каспер на другом конце провода.
-   Я  уже это делаю,  мужчина моей мечты! -  сказала Кларисса голосом, полным эротики и интима. Она перевернулась на спину, подняла ноги вверх и положила их на спинку кровати.
"В чём же тогда проблема? -  Дитрих молодо и задорно засмеялся. -  Одну минуточку; я посмотрю, когда у меня свободный вечер. -  Он пропал на несколько секунд, потом Кларисса снова услышала его голос, -  Завтра с восьми вечера я предоставлен самому себе. Я знаю один прекрасный и тихий ресторанчик на берегу Эльбы, за городом.  Как  вы  находите  это?"
-    Вы настоящий джентльмен, Дитрих.  Я надеюсь, это будет незабываемый вечер.
"Я тоже надеюсь, -  сказал Каспер. -  Я заеду за вами завтра в половине девятого вечера. Скажите, пожалуйста, свой адрес".
Кларисса назвала свой адрес.  Каспер записал его.
"Кларисса, дорогая, до встречи!" -  негромко и проникновенно произнёс Каспер из трубки, предвкушая, видимо, незабываемую ночь с потрясающей молодой женщиной.
-    До  встречи,  милый   Дитрих!  -   таинственным   полушепотом   проговорила  Кларисса  и,   бросив трубку  на рычаги,  расслабилась и раскинула руки в разные стороны.

                4

Отто  Крамер  сидел  у  себя  в  служебном  кабинете  в  театре  и  занимался  хозяйственными
бумагами, когда ему позвонил руководитель городского ведомства по туризму и культуре Максимилиан Реймер. Отто был с ним давно знаком, но звонка от него не ждал, поэтому удивился.
Реймер,  расспросив  по  своему  обычаю  о делах  в театре,  о  Вольфганге  Мюллере,  о  репертуаре театра на новый сезон и об ожидаемых премьерах, неожиданно для Отто сообщил, что  к нему в театр с минуты на минуту должны приехать люди из земельного  министерства культуры, и попросил никуда не отлучаться.
- Господин Реймер, а с какой стати земельное начальство едет к нам в театр? - полюбопытствовал Отто. -   Какая-нибудь особая причина или непредвиденный случай?   
-   Видите ли, в Гамбург приехал  один  известный  театральный  режиссер– иностранец, стипендиат правительства Германии.  Он хочет поставить у нас, в одном из театров города, спектакль. В министерстве решили, что для этого больше всего подходит ваш театр. Я думаю, именно по этому поводу и приедут:  вводить вас в курс дела относительно решения министерства, а заодно показать этому иностранцу ваш театр.
-   А  почему  выбор пал именно  на наш театр? –  спросил  Крамер. -  Разве  мало в городе   других театров?
-   Ну... известный в Европе театр,  сильный актерский коллектив, театр хорошо оснащен технически. Видимо, всё это было принято в соображение. Так что, Отто, готовьтесь к приёму господ из министерства и  режиссёра–гастролёра!
-   Мы  бы   прекрасно   обошлись   без  этого  гастролёра,  -    расстроенно  произнёс Отто,  понимая,  что теперь у него прибавится дел, да ещё министерство будет постоянно опекать того и распекать его, Отто, если что-то будет не так, а в итоге может получиться какая-то ерунда.
-    Да  не  расстраивайтесь  вы  так  сильно, -   успокоил его Реймер. -   Гастролёр   поставит  свой спектакль, сорвёт бурные овации и уедет.  А к рутинным делам вам не привыкать.
-    Он  уедет,  а мы потом долго будем зализывать раны.  Лет десять назад в одном из театров такой же гастролёр поставил спектакль, положил в карман деньги и уехал, а спектакль сразу же после его отъезда сняли с репертуара, так как на него не шли зрители. А ведь на него были потрачены большие деньги, силы и нервы людей.
-   Но  что я могу поделать,  Отто?  Я  тоже  маленький  человек.  Когда  приедут,  скажите им сами  о ваших опасениях и нежелании принимать гастролёра.
-  Ладно, –  невесело произнёс Крамер,  зная,  что не посмеет возражать решению земельного министерства. Он как будто чувствовал, какие неожиданные и трагические последствия повлечёт за собой появление в городе и в театре этого режиссёра-гастролёра. -   Подожду господ из министерства.
5

Трое чиновников министерства культуры и режиссёр-гастролёр, упитанный, смуглый, с заметной лысиной на голове, назвавший себя при знакомстве Ковальски, прибыли в театр через десять минут после разговора с Реймером. Отто Крамер встретил их в фойе театра. Один из чиновников по фамилии Рутковски предложил Отто показать гостю театр, имея в виду прежде всего зрительный зал, сцену и сценическую технику. Ковальски остался доволен театром и его техническими возможностями. Он, на удивление Отто, неплохо говорил по-немецки, держался скромно, был вежлив. Говорили в основном чиновники и иногда – Ковальски. Крамеру была определена роль гида. Только к концу ознакомительной экскурсии гости вдруг вспомнили, что Отто Крамер является интендантом театра, и его ввели в курс того, что Ковальски в этом театре поставит один потрясающий спектакль, имевший шумный успех в Соединённых Штатах Америки  и  Польше.
Когда Отто вежливо напомнил чиновникам о театральных традициях, в частности, о том, что вопрос о постановке спектакля в театре режиссером-иностранцем  сначала обсуждается театральным коллективом, который также должен одобрить его проект, Рутковски махнул рукой, мол, всё это не для Ковальски, но, правда, тут же, как бы  спохватившись, сказал:
-   Да-да, это понятно. Назначьте на понедельник на десять часов утра общее собрание коллектива театра. На нём коллективу будут представлены  господин  Ковальски  и его проект.
Отто  успел лишь  подумать,  что таким  безапелляционным тоном  Рутковски  может говорить,
только имея неограниченные полномочия от кого-либо из высокого начальства Земли, как Рутковски уже подтвердил его догадку.
-   Не  исключено, -  сказал  он, -  что  на  представлении  будут  присутствовать  сам наш  министр  культуры и заместитель федерального министра культуры, курирующий деятельность театров страны.
После этой информации интендант театра почувствовал себя маленьким человеком, для которого самым благоразумным поступком является все свои сомнения и несогласие держать при себе. Вскоре гости поблагодарили Крамера, сели в два черных правительственных  "Мерседеса" и уехали.

6

Около пяти вечера Михаэль, Натаниель и толстый Хейнрих вышли из подъезда семиэтажного дома, сели в "БМВ"  и выехали на дорогу. За баранкой сидел Хейнрих.
-   Халло,  Матиас!  Шериль,  толстый  и  ещё  один  их  дружок  сели  в  БМВ и  выехали  куда-то, -  сообщил  по мобильнику Томас,  следя глазами за "БМВ".   Он сидел в своей машине,  припаркованной  на обочине дороги напротив семиэтажного дома.  Рядом с ним сидел ещё один парень лет двадцати трёх. Его звали Вальтер.
"Всё  ясно!  Позвонишь,  когда  они  припаркуются. Мы  немедленно выедем", –   ответил  Матиас.
-   Хорошо.  Я  выезжаю  за  ними, -   сказал Томас.  Он отдал мобильник Вальтеру и поехал за "БМВ".
"БМВ", пропетляв по городу, припарковался на автостоянке недалеко от церкви святого Михаэлиса. На автостоянке Михаэля и его дружков поджидали еще пятеро молодых людей. Они все вместе прошли пешком в сторону Эльбы и вскоре вошли в пивной бар "Polina".  Шедшие за ними Томас и Вальтер остановились. Томас попросил Вальтера подогнать машину к пивнушке, а сам позвонил Матиасу.
Матиас, Маркус, Хельмут  и  еще  пять парней  приехали на своих машинах  через  пятнадцать минут.
-    Они ещё там? –   спросил Матиас,  подойдя к Томасу.
-    Там, -   ответил Томас.  -  К ним тут присоединились ещё пятеро.
-    Сколько их всего?
-    Восемь.
-    Это хорошо.  Нас десять.  Драться не полезут.
Когда все десять парней вошли в пивной бар, Михаэль и  семеро остальных сидели за столом, пили пиво и весело болтали. Матиас и Томас медленно подошли к Михаэлю с двух сторон, остальные парни встали возле стойки. Бармен, почуяв неладное, засуетился,  потом подошел к ним и спросил заискивающим тоном, какое пиво им подавать.
-   Нам ничего не надо. Мы скоро уйдём, –   ответил ему Маркус.
За столом притихли. Они со страхом смотрели на Матиаса и Томаса. Михаэль, глянув на крепких, мускулистых парней, кажется, всё понял: он побледнел,  вжался в стул и замер.
Матиас положил свою тяжелую руку на плечо Михаэля.  Тот  весь съёжился как воздушный шар, из которого выпустили часть воздуха, и  задрожал всем телом.
-  Ну что, Михаэль Шериль, сломанные челюсти и рёбра, разбитый череп и раздолбанный мозг не мешают пищеварению? –  спросил Матиас с издёвкой,   глядя в лицо музыканту. Затем он медленно обвёл тяжелым взглядом остальных.
Михаэль, по всей видимости, ожидал зубодробильного удара и от страха еле дышал. Сильно приуныли его дружки.  Матиас убрал руку с плеча Михаэля, наклонился и пощупал его скулы.
-    Вроде ничего,  срослись кости,  да?  Жрёшь и  глотаешь без проблем?
-   Что вы хотите от меня? –  спросил Михаэль дрожащим голосом, обретя, наконец,  дар речи.  Он прикинулся дурачком. –   Ведь я вам ничего плохого не сделал. И вижу вас впервые.
-   Ты,  падла,  уже  напакостил  и  нагадил.   А  если  будешь  продолжать  гадить,  я тебя  заставлю языком своим поганым слизывать своё же дерьмо. Понял? -  произнёс Матиас суровым голосом и снова положил руку на его плечо и сдавил пальцами.
-   Понял, -  пробурчал  Михаэль  дрожащим  голосом.  Он  действительно  понял,  кто  эти  ребята и  о чём идёт речь.
Матиас, продолжая держать Михаэля за плечо, внимательно посмотрел в лицо каждому из сидящих за столом, затем спросил:
-    Кто  из  вас  в  полицейском  участке  угрожал  нашему  парню  превратить  его  жизнь  в  ад?
Все сидящие за столом, не смея поднять глаз на Матиаса, молчали. Натаниэль весь сжался и исподлобья посмотрел на парней у стойки, но не увидев среди них Райнхарда, немного успокоился. Матиас  по  очереди  посмотрел   на   Томаса,   Маркуса   и   Хельмута.   Но  они  только  пожали  плечами.
Выходило,  что  никто  не  запомнил  лица  того,  кто  угрожал  Райнхарду.
-    Ну, кто же? Смелости не хватает признаться? -   спросил Томас.
У Натаниэля не хватило смелости. Остальные продолжали хранить гробовое молчание.
-   Хорошо, а  теперь  запомните, -  Матиас  обвёл взглядом  сидящих, -  Ваши  кланы  или  общины никогда не будут здесь хозяйничать, никогда не будут диктовать свои паскудные правила. А если будете наглеть и хамить, вам всем будет очень плохо. Запомните это сами и передайте своим вожакам, которые раскатывают на "Мерсе".  Уяснили?
Те хмуро смотрели вниз и молчали.
-    Что,  не  дошло  до  вас? -   Матиас отпустил плечо Михаэля и выпрямился в полный рост.
Михаэль и его компания движение Матиаса поняли как сигнал к избиению. Михаэль машинально закрыл голову со стороны Матиаса рукой и запищал сорвавшимся голосом:
-    Мы  всё  поняли! 
-    Хорошо! -  Матиас улыбнулся, глядя на дрожащего Михаэля.
-   До  тебя  тоже  дошло? -   спросил  Томас,   положив   руку  на  голову  мускулистого  молодого человека, который сидел рядом с Михаэлем. Это был тот самый Натаниэль,  однако Томас об этом не догадывался.
-    Дошло, -  пробубнил тот под нос.
-  Ну, ладно, -  сказал Матиас дружелюбным голосом. -  Если вы такие понятливые, как сейчас демонстрируете  нам,   то  мы  оставляем  вас  в  добром  здравии.   Пейте  своё  пойло  дальше. -   
Матиас обернулся к своим друзьям и кивнул головой в сторону выхода.
Парни внимательно посмотрели в лица сидящих и пошли к выходу. Последними покинули бар Матиас, Томас и Маркус.  Когда они ушли, бармен шумно перевёл дыхание.
-    Нацисты  проклятые!  –   тихо и с ненавистью произнёс один из сидящих за столом.
Остальные стыдливо молчали. Видно было, что такого позора им ещё не приходилось испытывать. На  их  бледные  лица  постепенно  вернулась  кровь  и  они  стали  злобными.    Когда  до  них  дошел  гул автомобильных двигателей,  один из них выскочил  из–за стола,  подбежал к двери и  осторожно выглянул наружу.
-   На девяти машинах  приехали, суки, –   выругался  он. -  Небось, в машинах  ещё  сидели,  готовые ринуться на подмогу.
-   Наверно! Их много, мы силой не победим их, -  сказал Михаэль, как бы оправдываясь. Он скрипнул от злости зубами, выдавливая из себя страх.  – Ну ничего, за сегодняшнюю угрозу он, ублюдок, будет жестоко отомщён. Он, сука, захлебнётся в собственной крови!
-   Мы будем здесь хозяевами! –   злобно прорычал Натаниель и сжатым кулаком стукнул по столу. Зазвенели бокалы на столе, стукнувшись друг о друга. –  А они, засранцы, будут рыться в мусорных контейнерах в поисках пищи  и  есть нашу блевотину!
-    Мы установим в их сраной стране наш порядок! -   сказал Хейнрих с придыханием.
-   Или  создадим  хаос,  разрушим их экономику и их государство! –  запищал юношеским голоском худощавый, с прыщами по всему лицу,  парень и повторил ритуальный удар по столу. –  Когда я их вижу, сраных неонацистов, меня охватывает такая ненависть, что мог бы их убивать без разбору. Ух, как я ненавижу их!
-   И  замок   ей   построй, –    произнёс  молодой  человек  с  длинным  носом,   глядя  на  прыщавого,  затем  пояснил:  –   Своей  ненависти! –   И он неожиданно стал декламировать стихотворение:
И замок ей построй в твоей груди,
                Построй оплот из ненависти ада–
                И не давай ей пищи кроме яда
                Твоих обид и ран твоих,   и жди,               
                И возрастёт взлелеянное семя,
                И жгучий даст и полный яду плод–
                И в грозный день, когда свершится время,
Сорви его и брось его в народ !   –  стихотворец сделал небольшую паузу и прибавил: -
                И рассыпьтесь в народах,
и  всё в  проклятом  их  доме               
Отравите удушьем угара;
И каждый из нас да сеет по нивам их
                семя распада
Повсюду, где ступят наши ноги
                и  станут!

Все бурно зааплодировали  поэту.
-    Гениально!  Ты сам  сочинил? -   спросил его толстяк  Хейнрих,  когда  аплодисменты стихли.
-    К сожалению, не я, -   ответил длинноносый. -   Другой наш гений сочинил,  но его имя я запамятовал.
-    Это стихотворение должно стать нашим девизом, -   вынес свое решение Михаэль.
-   Око  за око!  Зуб  за  зуб! –   воскликнул  вдруг  Натаниэль  и  стукнул  кулаком  по середине стола. Он не убрал кулак. Все остальные один за другим положили свои руки поверх его руки  и  хором, как клятву, произнесли:
-    Око за око!  Зуб за зуб!
Бармен в знак солидарности постучал пустым бокалом по стойке.

                7

В семь часов двадцать минут, посмотрев по телевизору вечерние новости, Вольфганг стал искать по другим каналам что-нибудь лёгкое, развлекательное. На одном из местных каналов показывали передачу "Новости культуры и искусства", в которой он, к своему удивлению, увидел уже знакомого ему режиссёра Михаэля Ковальски.  Вольфгангу, естественно, стало интересно и он, увеличив звук, сел поудобнее и прислушался к словам модератора  -  молодой смазливой женщины.
"У  вас чрезвычайно богатый и потрясающий послужной список:   постановки на Бродвее в Нью–Йорке, на сценах Варшавы, Москвы  и многих других городов, несколько престижнейших театральных премий, восторженная пресса, которая возвела вас в ранг гениальных театральных режиссеров современности. Такому послужному списку, наверное, позавидуют многие именитые мэтры театральной режиссуры, –   с восторженной улыбкой щебетала модератор. –  Скажите, Михаэль,  а как вы попали к нам, каким ветром занесло вас в наш славный город Гамбург?"
-    Это уже совсем интересно, –   пробормотал Вольфганг под нос.
-    Вольфганг, о ком это?! -  спросила Грета из кухни, где она что-то готовила.
-    О том режиссёре, который на фестивале в Берлине получил премию!
-    Вот  как! –   удивилась Грета и, оставив дела на кухне,  тоже села перед телевизором.
Оператор сделал наезд на крупный план и теперь на экране было только лицо Ковальски. Он, глядя на модератора за кадром и слащаво улыбаясь, ответил:
"На Ваш вопрос я могу ответить и коротко, и длинно".
"Можете ответить так,  как вам будет угодно", –   засмеялась модератор за кадром.
"Если коротко, то так:  меня в Германию пригласило Министерство культуры. А в Гамбург –  ваше Земельное министерство культуры".
Камера отъехала на общий план и теперь в кадре снова были оба собеседника.
"Понятно, –   сказала модератор, –   А теперь, пожалуйста, поподробнее"
"У меня давно было желание поставить что-нибудь на театральной сцене Германии, –  самодовольно заявил Ковальски, –  поэтому на приглашение я, естественно, откликнулся с удовольствием. У вас в Германии, как мне кажется, очень отзывчивые на всё новое и новаторское зрители. А я, как вы уже знаете, в театре  экспериментирую:  ищу новые формы, такие формы, которые были бы созвучны новой эпохе и новому тысячелетию.  Это очень сложная и ответственная задача. Однако за несколько лет поисков и экспериментов у меня накоплен определённый опыт. Вот с этим опытом мне хотелось бы поделиться со своими коллегами в Германии. Здесь много хороших театров, прекрасных актеров, но, как мне кажется, нет активных поисков новой театральной формы. По крайней мере, я не увидел такой поиск. Это, собственно, и привлекло меня в Германию. А вести поиски на новом месте для меня всегда чрезвычайно интересно:  чувствуешь себя геологом в пустыне, а говоря образно, Шлимманном, ищущим Трою. Надеюсь, что моё пребывание на немецкой земле окажется плодотворным. Я буду счастлив, если найду здесь своих единомышленников и последователей".
Когда он заговорил о своём желании поделиться  своим опытом с немецкими коллегами, Вольфганг не выдержал и ехидно заметил:
-  Как я  понял тогда  в Берлине,  у него все эксперименты и поиски сводятся к примитивному стремлению поразить зрителей эпатажем: душераздирающими криками, голыми грудями актрис и голыми ягодицами актёров на театральной сцене. Теперь эту заразу он хочет распространить и в нашей стране.
  -   Тихо!  Дай послушать, -   попросила Грета, не отрывая взгляда от экрана. 
-  Три тысячи лет театр  обходился без обнаженных  гениталиев...  И вот приходят такие деятели, -  продолжал размышлять Вольфганг вслух, не обращая внимания на замечание жены, -  устраивают на театральной сцене непристойный балаган и ещё этим щеголяют. Мало того, желают, видите ли, своим дерьмовым опытом поделиться с нами.
-    Да  тихо  же  ты!   Дай  послушать  интересного  человека!  –   прерывая  мужа,  недовольно  взвизгнула Грета.
Вольфганг с удивлением посмотрел на жену,  но ничего не сказал.
"А что вы имеете в виду под  "новым театром? " –   спросила модератор.
"На этот вопрос сложно ответить однозначно, –  заговорил Ковальски с задумчивым видом, изображая из себя мыслителя. –  Есть определённые признаки  "нового театра" .  Это –  искрящаяся как пузырьки шампанского фантазия режиссёра, это лицедейство актеров на грани фола, это авангардизм на грани того абсурда, который мы наблюдаем в самой жизни. А если выразиться коротко, то -  к чёрту каноны классического театра, к чёрту классику!   Кстати,  изнанка той же классики может быть не менее интересной, чем лицевая сторона, как, скажем, у двусторонних спортивных курток.  Вообще, что такая классика? Вот возьмём Шекспира. Мы привыкли видеть его на пьедестале почёта –  этакий незыблемый, величавый монумент, да?  А в реальной жизни он был  завзятым бабником и мужиком с массой недостатков. Кстати, вы видели голливудский фильм  "Влюблённый Шекспир" ?"
"К сожалению, нет", -  ответила модератор.
"Нет?  Посмотрите его непременно!" -  посоветовал ей Ковальски.
"А вы когда-нибудь ставили Шекспира?" –  спросила модератор  "мэтра".
"Ещё нет. Но хочу! Если я поставлю  "Отелло", то мавра  Яго я  сделаю белокурым блондином и сексуальным маньяком, Отелло превращу в конченого психа и алкоголика, а Дездемону –  в великосветскую шлюху".
"Почему?" –   весело засмеялась модератор.
"Потому что современным зрителям больше импонирует яркая, броская, запоминающаяся театральная  форма  и  шокирующее  содержание  спектакля.      Кстати,  мало  кто  сегодня  знает
содержание  "Отелло", –   со смешком ответил  Ковальски.
Пока "мэтр современной театральной режиссуры" произносил свои сентенции, между Вольфгангом и Гретой произошла ссора, которая была началом той беды, о которой они ни сном ни духом не ведали. Они не могли знать, что где-то их семейная ссора прослушивается и записывается на магнитофон, потом кто-то будет анализировать их взаимоотношения и примет решение использовать их трения.
Ссора началась с того, что Вольфганг снова отпустил язвительную реплику в адрес залётного режиссера.
-   Вот уж  до  чего  договорился,  придурок, –   сказал Вольфганг,  когда тот по ту сторону телевизионного экрана послал к чёрту всю классику вместе с Шекспиром, –  Создавать великие произведения искусства сами не способны, значит нужно их развенчать, уничтожить, стереть из памяти людей. А потом...
-   Да  замолчи  ты, наконец!   Дай  послушать!  –   неожиданно истерично закричала Грета. –   Сам  не слушаешь и  другим не даёшь смотреть и слушать!
-    А что тут слушать? -   удивился Вольфганг. -   Идиотизмы  какой-то  залётной  птички?
-    Да ты просто завидуешь ему,  поэтому и ворчишь как пень старый!  –   вскричала Грета.
-    Чему же мне, интересно, завидовать? -   спросил Вольфганг.
-   Тому,  что нет у тебя такой же мировой известности, как у него; что ты сам не способен искать и находить что-то новое, необыкновенное! –  взбеленилась вдруг Грета. –  А я не желаю слушать твою дурацкую и примитивную критику чужих успехов!
Вольфганг серьезно обиделся на жену.
-   Ну - ну, слушай  своего  кумира.  Его сентенции как раз и рассчитаны  на таких как ты, дурочек, –  бросил он через плечо,  уходя в свой рабочий кабинет наверху.
-    Да, да!  Буду с удовольствием слушать!  А ты проваливай!
-    Дура!, –   в сердцах сказал Вольфганг, поднимаясь по лестнице.
А Ковальски тем временем продолжал излагать своё кредо и развивать свою  "философию" о "новом театре".
"Новый театр, –  произнёс он, глубокомысленно поглаживая подбородок, –  это как сгусток  крови в кровотоке, который создаёт тромбы в сосудах сердца и приводит к летальному исходу. В данном случае к умиранию старого, обветшалого классического театра. Но мы, адепты нового искусства, показывая в своём творчестве срез жизни в сгущённом, уплотнённом виде, стремимся не убивать своих зрителей, а вызвать в их душах  катарсис".
"Как интересно вы мыслите! -  воскликнула модератор с восхищением. - А насколько это удается вам?".
"Вызывать катарсис? Думаю, что всегда. По крайней мере, если ты способен потрясать зрителя, то, значит,  ты обладаешь культурной вменяемостью, становящейся сейчас доминирующим качеством как  эстетического поведения, так и высокого профессионализма. Вот, скажем, если раньше автор как бы умирал в тексте, то сегодня текст умирает в авторе. Это чрезвычайно важная перемена вектора, поскольку не художника определяют через его текст, а текст, становящийся частным случаем в сложной системе художественных жестов и поведения, определяется через его создателя".
Грета мало что поняла из этой наукообразной белиберды, но зато ей показалось, что произносивший их человек очень умный, а главное – знает, чего он хочет. Для Греты это было одним из ценных качеств человека, в частности, мужчины. Она начала испытывать симпатию к этому режиссеру.
"Всё это, разумеется, понятно, но сложновато для рядового телезрителя", –  сказала модератор, с восторженной улыбкой глядя на Ковальски.
"Вы знаете, вообще-то искусство до конца  не понимает никто, современное искусство в особенности, -  пояснил Ковальски. -  Даже утонченная западная публика до сих пор не выработала в себе оптики его восприятия. Слишком велико пока число тех, кто рождён без органа восприятия современного искусства.  А из-за неспособности к философскому осмыслению нового у многих зачастую возникает раздражение против непонятной им художественной эстетики. Вот мы, адепты нового искусства, и пытаемся с помощью  катарсиса  вместо хирургического скальпеля восстановить в людях этот орган восприятия".
"Значит, гамбуржцы могут уже считать себя счастливцами!" –  весело засмеялась модератор, считающая себя, вероятно, самой счастливой гамбуржанкой, кому посчастливилось общаться с великим режиссером с глазу на глаз.
"Вы знаете, я не могу так смело утверждать, как вы, –  улыбнулся Ковальски. –  Вы не только потрясающе красивая женщина, но и неподражаемо смелая. Мне такой смелости всегда не хватало".
"Спасибо за комплимент! –   смеясь, воскликнула модератор. –   Теперь позвольте последний вопрос. Скажите, в каком театре Гамбурга зрители увидят ваш спектакль?"
"Мне предложили Гамбургский театр драмы и комедии, –  ответил Ковальски и, обратив свой взор к телеобъективу, прибавил, –  Я хочу, пользуясь случаем, заранее пригласить всех гамбуржцев на премьеру моего спектакля".
Грета, слушавшая всю эту белиберду Ковальски с удвоенным вниманием  и интересом, но мало что понявшая,  что такое всё-таки  "новый театр",  услышав о том,  что Ковальски собирается
работать в том театре, где трудится её муж, злорадно воскликнула (имея в виду мужа) :
- Вот теперь тебе придётся пошевелить мозгами, чтобы не показаться убогим перед этим талантливым человеком!
Но этого злорадства ей, видимо, показалось мало, поскольку его не слышал муж;  она встала с кресла, подошла к лестнице и крикнула наверх:
-  Ты слышал?!  Он будет ставить спектакль в твоём театре!  Смотри, как бы  он тебя не оставил без работы!
Вольфганг сидел у себя в домашнем кабинете, все стены которого были заставлены книжными полками, и читал книгу. Дверь кабинета была  приоткрыта, поэтому он услышал злой крик жены. Удивился услышанному. Отложив книгу, он подошел к телефону и набрал номер интенданта театра.
-   Отто, здравствуй, это я, Вольфганг, –   сказал он, когда Отто поднял трубку. 
"Я как раз собирался звонить тебе и поделиться кое-какими дурными новостями", -   засмеялся Отто.
-   Я,  кажется,  уже в  курсе этих  дурных  новостей, -  сказал Вольфганг. -  Ты  мне хотел  сказать  про режиссера Ковальски, который собирается ставить спектакль у нас в театре?
"Именно!  А ты откуда узнал об этом?" -   удивился  Отто.
-   Сейчас услышал по телевизору, -   ответил Вольфганг. -  Он уже дает интервью.
"Ты гляди-ка! -  воскликнул Отто. -  Он приходил сегодня в наш театр. Причём не один, а в сопровождении свиты из чиновников министерства культуры. Мне велено в понедельник утром собрать народ. Приедут господа из нашего и федерального министерства представлять эту залётную птичку".
-   Всё понятно: залётная птичка с весьма влиятельными связями. Отто, но ты имей в виду: какие бы ни были у него могущественные покровители, я не уступлю ему тех актеров и актрис, которые заняты у меня в спектакле в главных и основных ролях. Пусть берет Клариссу, -  Вольфганг невольно рассмеялся, -  и других не занятых у меня актеров, или приглашает из других театров. Я буду репетировать свою пьесу с утра, а он пусть репетирует после обеда.
"Договорились, Вольфганг, -   смеясь сказал Отто. -   Я думаю, он от  Клариссы не откажется".
Положив трубку и позабыв о книге, Вольфганг долго сидел в раздумье.

8

Дитрих Каспер с Клариссой сидели в ресторане. Кларисса смотрела на него с тихой радостью. Она была одета в вечернее платье. Официант налил в их бокалы шампанское, поставил бутылку в ведёрко со льдом и отошел.
-  Вы,  дорогая Кларисса, в  гостях у судьи Гроссмана замучили меня, -  улыбаясь, продолжил прерванный разговор Каспер. –   Поэтому я и ушел домой раньше всех.
-    Да!?  -   изумленно подняла брови  Кларисса,  кокетливо при этом улыбаясь. -   И  каким  же  это образом?
-    Вы  меня  возбуждали,  а  потом  холодно  отталкивали от себя,  возбуждали и отталкивали,  когда я уже готов был поверить,  что мы вот-вот договоримся...
Кларисса заразительно рассмеялась и,  наклонившись к уху  Каспера,  что-то шепнула. Каспер
покраснел, засмеялся и оглянулся по сторонам.
-    Я в этом смысле не такой уж слабый, как вам, может быть, показалось.
-   Но  вы  во  время  танца  так   сильно   прижимали   меня  к  своему  телу,  что  я   чувствовала  его волнительную дрожь, -  негромко сказала Кларисса и снова засмеялась. -  Я боялась, что он выскочит наружу и как нож вонзится в меня.
-  Ох,  Кларисса! –  Каспер,  улыбаясь, с укоризной  посмотрел  Клариссе в глаза. –  Вы, взбалмошная девчонка, такими словами непременно  спровоцируете меня на противоправное действие.
-   Противоправное? –  удивилась Кларисса. Подперев подбородок рукой,  она наклонилась в сторону Каспера и посмотрела ему в глаза глазами настоящей "ночной  бабочки". –   В каком смысле?
-   Если  я повалю  вас сейчас на стол  и  овладею  вами прямо тут,  на глазах изумлённой публики,  это  и будет противоправным действием.
-    Неужели вы способны на такой безрассудный подвиг настоящих мужчин?
-    Способен! -  снова засмеялся Каспер, на глазах превращаясь в самца.
-    Дитрих! -  с неподдельным  изумлением  воскликнула  Кларисса.  -   Вы  действительно  настоящий мужчина!  А я думала, что чиновники и политики не способны даже думать о таких мужских смелостях. Но на столе здесь, в ресторане, всё-таки не нужно, а то об этом узнает общественность и подвергнет вас обструкции по полной программе, а ваша жена подвергнет вас, -  она снова наклонилась к его уху и, смеясь, шепнула, -  кастрации. Тогда вы перестанете представлять для меня интерес. Для меня главное –  знать,  что вы в принципе способны на поступок настоящих мужчин.
Кларисса положила руку перед ним на стол ладонью вверх и раздвинула пухленькие указательный и длинный средний палец. Дитрих понял смысл этого жеста и засмеялся. Кларисса другой рукой схватила его длинный палец и медленно провела им между своими раздвинутыми пальцами.
-   Ох,  Дитрих что вы  делаете, -  вдруг тихо  простонала она,  с полуприкрытыми  в истоме глазами глядя в его глаза. -   Дитрих,  развратник,  мне  больно...
-    Кларисса,  соблазнительница, пошли  скорей  в  постель, -   прошептал возбужденный Каспер. 

                9

Кларисса привела его к себе на новую квартиру.
-    У вас прекрасная квартира, -   сказал Дитрих, оглянувшись вокруг.
-    А  я  ещё  прекрасней!   -   Кларисса  обняла  его  за  шею,  плотно прижала  нижнюю  часть тела  к  нему и прильнула губами к его губам.
Дитрих, продолжая целовать её, гладил её по спине и по мягкому месту. Кларисса извивалась в его объятиях и стонала. Когда Дитрих  возбудился, она начала гладить его детородный орган. Он вдруг почувствовал во рту её горячий, скользкий язык. Её язык тоже извивался как она сама, как змея искусительница. Это ещё сильнее возбудило его. Он поднял Клариссу на руки и понёс в спальню.
В спальне  на ночном столике  в углу стояла  сумочка из крокодиловой кожи,  готовая к работе.
Кларисса приготовила постель,  затем подошла к столику, раскрыла сумку, незаметно нажала на красную кнопку, после этого взяла зеркальце и губную помаду, лежавшие сверху видеокамеры в открытой уже туалетной сумочке, и начала красить губы ярко-красной помадой. Дитрих, глядя на Клариссу с вожделением, начал раздеваться. Раздевшись до трусов, он сел на край кровати.
Кларисса положила помаду и зеркальце на место, закрыла сумку и подошла к Дитриху. Она встала перед ним и начала медленно поднимать подол платья вверх, постепенно обнажая сначала округлые колена, затем пухлые ляжки, потом широкие бёдра, затянутые в мини–трусики. Каспер с вожделением смотрел на её тело. Кларисса сняла платье, бросила его на тумбочку у изголовья кровати, затем сняла бюстгальтер и приблизила свои большие груди к его губам. Дитрих начал жадно целовать их. Она широко раздвинула ноги, взяла его руку и засунула её  себе под трусики.  Каспер, поглаживая одной рукой её промежность, другой спустил её трусики вниз. Кларисса толкнула его за плечи и повалила на спину, затем сняла с него трусы. Затем она забралась на него и села верхом на его голову. Дитрих громко сопел и пыхтел, обнюхивая и целуя "сладкое место" Клариссы.  Его руки то нежно гладили,  то грубо сжимали её большие пухлые ягодицы.
Можно было легко представить себе на экране эту картину с возбужденным пенисом Дитриха не переднем плане. А он, дойдя до предельной кондиции, начал валить Клариссу на кровать, чтобы лечь на неё сверху.
-   Дитрих,  не надо! -  вдруг приглушённо вскричала Кларисса. -  Дитрих,  я ещё  девственница!  Я  не хочу!  Не надо!  Я ведь тебе в  дочери  гожусь!  Дитрих!
Услышав слово  "девственница",  Дитрих совсем  потерял голову от страсти. Он целовал её  ляжки, живот, груди, шею.
-    Девочка, моя!  Какая ты сладкая!  -  приговаривал он между страстными поцелуями.
-  Дитрих,  папочка,  я  боюсь,  я  не  хочу, -  артистично  разыгрывала Кларисса до невероятности возбужденного  чиновника.
-   Не бойся, моя девочка. Будет только немного больно.  Потом ты испытаешь такое неземное наслаждение!  -   пыхтел Дитрих, наваливаясь на Клариссу.
-  Папочка,   представь  себе,   что  я  твоя  дочь! -   стонала и  извивалась  под  грузным  телом Дитриха Кларисса. Она по-настоящему сопротивлялась как девушка, желающая близости с мужчиной, но в то же время испытывающая  жуткий страх. -   Неужели ты станешь совокупляться со своей дочерью!?
-  Да - да!  Буду  совокупляться  с  дочерью! -  воскликнул Каспер и, преодолев её сопротивление, вошел в неё.
Кларисса пронзительно вскрикнула. Когда всё закончилось и оба остыли, Каспер посмотрел на Клариссу,  засмеялся  и  сказал:
-    Девочка моя, ты здорово меня разыграла!
-    В каком смысле? -   спросила Кларисса.
-    Сказав,  что  ты  девственница.
Кларисса тоже рассмеялась.
-   Это  для того,  чтобы  сильнее  возбудить  тебя,  мой милый, -  пояснила она и подумала:  "Эти реплики  можно  стереть  на  кассете".














                ЧАСТЬ  ОДИННАДЦАТАЯ
 
                1
В Музее современного искусства в Париже проходила очередная, но теперь уже международная  выставка неоавангардистов и неомодернистов в жанрах  хэппенинга, перфоманса и инсталляции. В залах музея было много "творцов" из разных стран, но мало посетителей. Среди немногих любителей "нового искусства" находились  Кристина, Жаклин, Наинелли, которые присутствовали "по долгу службы", поскольку были практикантками музея. В руках у них были раскрытые блокноты и авторучки. Переходя от одного вычурного и непонятного экспоната к другому, они делали в своих блокнотах  какие-то записи.
Наинелли задержалась возле одного из экспонатов. Кто-то подошел к ней сзади и заключил её в объятия. Это был Иосиф Ренуар-Вышинский. Они улыбнулись друг другу и обменялись приветственными поцелуями.
-   Как находят  искусство нашего брата  будущие искусствоведы? –   поинтересовался Иосиф.
-   Я лично нахожу их потрясающими, –   ответила Наинелли.
-   О, такая  оценка  вдохновляет  художника! –   театрально воскликнул Иосиф.    
Жаклин, стоявшая спиной к ним возле другого экспоната, обернулась.
-   Жаклин, дорогая, привет! –   Иосиф подошел к ней и поцеловал её в щеку.
-   Что за фамильярность!? –  сконфузилась Жаклин.
А тот, поцеловав уже Кристину,  рассыпался перед ней в комплиментах:
-  Кристина, дорогая, когда вы в музее, все другие произведения искусства блекнут и теряют свою значимость. Когда же вы будете позировать мне?  Я хочу написать картину "Юная Даная в ожидании Зевса",  в которой  Данаей  будете  Вы!
Кристина залилась веселым смехом.
-    Такую картину уже написал Рембрандт!
А Иосиф уже крутился вокруг  Жаклин.
-   Жаклин, ниспровергательница нового искусства, вы уже толерантны к искусству моих коллег или нет? Если ещё нет, то прошу ко мне в мастерскую:  я сделаю вам инъекцию любви к новому искусству.
-    Что!? –   Жаклин вытаращила глаза на него.
-   Научу вас понимать и любить  неомодернистов  и  новые  жанры  искусства, –    как ни в чём не бывало улыбнулся Иосиф своей забавной, уморительной улыбкой.
-    Наверное,  не  получится, -   как бы  сожалея,  вздохнула  Жаклин. -   Я  ещё  очень  сильно  люблю своего папу, а он терпеть не может современных модернистов и авангардистов, считая их разрушителями Прекрасного и внедрителями уродства  в искусство.
Иосиф поднял обе руки вверх,  дескать, он  сдаётся перед непоколебимостью Жаклин.
-  Против  мнения  уважаемого академика  Жильсона ничего не имею! –  произнёс он трагическим голосом и, засмеявшись, прибавил, –   Как говорится, против лома нет приёма.
Жаклин поняла намёк, но промолчала. Она молча отошла в сторону. Жаклин действительно была дочерью известного живописца Франсуа Жильсона, несколько лет назад избранного действительным членом Французской академии изящных искусств. Франсуа всю жизнь работал в стиле импрессионистов, но у него было и много других живописных работ, в частности, портретов, выполненных в манере письма Тициана, Веласкеса, Караваджо, Рембрандта. Кроме того, он был неутомимым исследователем творчества художников-гигантов эпохи Возрождения; написал две книги, в которых он тонко раскрывает причинно-следственную связь между мрачной эпохой Священной Инквизиции и светлой эпохой Возрождения. Он писал, что  одной из величайших заслуг художников и скульпторов эпохи Возрождения перед европейскими народами является  то, что они выявили и показали гуманистические мысли, заложенные в Библии и других религиозных книгах, наполнили светом мрачное религиозное сознание и благодаря этому постепенно угасли костры Инквизиции. Он так же, как Священную Инквизицию, люто ненавидел так называемое "новое искусство", видя в нём новое средство мракобесов для извращения человеческого сознания и ниспровержения всего прекрасного, противостоящего уродству. Естественно, представители "нового искусства" отвечали ему взаимной ненавистью. Жаклин это знала. И она, его единственный ребёнок, унаследовала от своего талантливого отца именно гены исследователя. Выбор ею профессии искусствоведа-исследователя был обусловлен ещё и тем, что её мать Эдит, профессор Сорбонны, занималась исследованием психологии творчества.
Однако Иосиф не собирался отставать от красивой француженки. Посплетничав с Наинелли в стороне, он снова подошел к ней.
-   Жаклин,  дорогая,  сейчас  во мне  квасится  новая  прекрасная  идея.  Мне хочется поделиться  ею с вами.
-    А потом что я должна делать?
-   А   вы   скажете    мне,     стоит  ли   воплощать   ее   в   реальность,  -     с  той   же   уморительной  улыбкой  ответил Иосиф.
-    Неужели вы так  цените  моё  мнение? -  с некоторой иронией в голосе поинтересовалась  Жаклин.
-   Мнение  прекрасной  дочери  большого  академика   живописи   для  меня  значит  очень много! –   с  торжественным пафосом произнёс Иосиф и этим немного развеселил Жаклин. –   Если  она  скажет,  что идея моя  дерьмовая,  я прислушаюсь  к  её мнению и не стану её рожать.
-    А  вдруг  скажу   "прекрасная!" –    улыбнулась Жаклин.
-    Тогда  она  увидит  свет!   А  вы  придёте  ко  мне  в  мастерскую?
-    Зачем?   В  качестве  повивальной  бабки,  что  ли?
-    Нет,  зачем!   В  качестве  крёстной  матери!
-   Я  не  хотела  бы  быть  и  крёстной  матерью.   Но  в  то же  время  мне  было бы  чрезвычайно интересно понаблюдать за рождением идеи  и  её воплощением в материальные,  вещественные формы.
-    Так, значит,  договорились? -   улыбнулся Иосиф. -  Придёте?
-    Ладно, так и быть. Приду, –   ответила  Жаклин, смеясь.
К ним подошла Кристина.
-    О чём вы тут судачите, как две кумушки?  –  спросила она, смеясь.
-   Да вот, Иосиф  к себе приглашает.  Просит  быть  свидетелем  рождения  нового гениального произведения  искусства, –   ответила Жаклин не без скрытой иронии.
-    Кристина,   красавица   наша,   ты   тоже   приходи!  –   сказал   Иосиф,  улыбаясь.
В  это  время  его  окликнули  коллеги:     то  ли  неоавангардисты,   то  ли  неомодернисты.   
-  Ладно, милые девушки. Я вам потом позвоню, о’ кей? Пока! -  сказал он  и поспешил к своим коллегам.

2

Вечерело. Кристина, Жаклин и Наинелли шли по улице. Беседуя,  они подошли к  перекрестку и остановились перед красным светом светофора. Наинелли посмотрела на свои часы. 
-   Ой, девочки, я поехала домой, –   сказала она, как будто вспомнив о чём-то неотложном.
-   А я думала, сегодня опять посидим у меня, –  разочарованно произнесла Кристина и тут же стала уговаривать Наинелли, –  Пойдём с нами, что тебе дома делать. Купим сейчас шампанское, сядем и обсудим новую выставку. 
-    Пойдём, Наинелли, подискутируем, –   улыбнулась Жаклин.
-   Нет,  девочки,  не могу.  У меня дома  кое-какие  проблемы  возникли.   Мои родители, наверное, уже нервничают. В другой раз, ладно, Кристина?  До завтра!  –  Наинелли помахала им рукой и пошла  к станции метро.
-    Она какая-то странная, правда? –   поделилась Кристина  своей мыслью.
-   Честно  говоря,  она мне не  нравится,  –   прямо  заявила  Жаклин. –   Особенно   некоторые  её замашки; например, её привычка навязывать окружающим мысль о том, что она одна знает истину в последней инстанции.
Зажегся зеленый сигнал светофора и они стали переходить улицу.

                3
 
Наинелли торопилась не домой, её ждали в другом месте. Подойдя к двери трёхэтажного дома, она три раза коротко надавила на кнопку звонка.  Дверь ей открыла женщина лет сорока пяти.
-    Здравствуй, дорогая.  Как  делишки? –  спросила она,  впуская Наинелли в квартиру.
-    Лучше всех!
-   Замечательно!  Ты  посиди  тут,  я сейчас  принесу  "лекарство"  для Кристины, –   сказала женщина и ушла в другую комнату.
Вскоре она вернулась, неся в руках небольшую картонную коробку. Коробку она поставила на стол и позвала к себе Наинелли. Та подошла и встала рядом с ней.  Женщина сняла крышку коробки, вытащила из неё  пластиковый пакетик, в котором лежали три штуки прозрачных капсулы с порошкообразным веществом белого цвета, и положила рядом с коробкой. Затем вытащила другой пакетик с капсулами, в которых было вещество коричневого цвета. В одной капсуле было порошкообразное, в остальных двух  –  гранулированное вещество.
-   Белый   порошок   смешаешь  с  молочными  изделиями  или  с  минеральной  водой,  кока-колой   и другими напитками и добавишь в сахар-песок, –  начала женщина инструктировать Наинелли, –  а коричневый –   в кофе.  Видишь, тут он разный, рассчитанный для разных сортов растворимого кофе.
-    Сильнодействующий  яд? -   спросила Наинелли. 
-   Да.  И очень быстро  действует.   Все эти порошки  изготовлены  из органических  веществ и 
усваиваются организмом  быстро, –   с восхищением произнесла женщина. –  Выявить содержащийся в них  яд  традиционными  методами  очень  трудно.
-   Ясно, –   сухо  сказала Наинелли.  Она взяла пакетики и,  положив  их на ладонь, несколько секунд рассматривала, потом спрятала в сумочку.
В это время позвонили в дверь.
-   Наверное,  они  пришли,  –   сказала  женщина.   Она  отнесла  коробку  в другую комнату  и пошла открывать дверь.
В гостиную вошли  худощавый молодой человек в очках и мужчина среднего возраста.. 
-  Здравствуй, Симона!  Привет, Наинелли! -  поздоровались они с женщинами и сели за стол. Хозяйка квартиры, названная Симоной, накрыла стол скатертью и принесла из кухни две вазы с  виноградом и персиками.
-    Тебе помочь? –   спросила Наинелли.
-   Не надо, -  ответила женщина. -  Я ничего не готовила. -   Она принесла большую бутылку красного вина, её тоже поставила на стол и села сама.
-    А  бокалы? –   улыбнулся один из мужчин. –   Или будем пить из горлышка?
Женщина засмеялась и попросила Наинелли сходить за ними на кухню.   Наинелли  принесла бокалы и поставила на стол  рядом с вином.  Мужчина среднего возраста откупорил бутылку и разлил вино по бокалам. Выпили.
-   Один  мужчина  из того дома,  где  живет  Кристина,  каждый  вечер  ровно в  девять часов  выводит на прогулку свою псину и выгуливает её ровно  час. В десять часов он возвращается домой, –  сказал он,  глядя на Наинелли. –  Надо сделать так, чтобы Жаклин встретилась с ним на лестнице, когда она будет уходить от Кристины.
-   Но  как  эту  Жаклин   заставить  выйти  из  квартиры  Кристины   именно  в  это  время? –    задала вопрос женщина. –   Вдруг она замешкается или вообще упрется и не поедет к Иосифу, что тогда?
Наинелли выжидающе посмотрела на мужчину.
-   Если  не  поедет,  тогда  умрут  обе, –   спокойно  произнёс  мужчина.  По  всей  видимости,  этот вопрос был уже кем-то решен заранее и это решение обсуждению не подлежало.
-    А вдруг и Кристина захочет пойти вместе с Жаклин? –   опять спросила женщина.
-    Это  маловероятно, –   сказала  Наинелли. –    Ровно в  одиннадцать  ей  будет звонить её жених.
-   Ну  что, тогда звоним Иосифу, чтобы он ехал за Жаклин к десяти часам? –   сказала женщина и принесла телефонный аппарат.

4
 
Ренуар-Вышинский, переговорив с женщиной, снабдившей Наинелли ядом, позвонил какому –то  Эдуарду   и   велел ему  приехать  со своей женой  к нему  в мастерскую.   По пути этот Эдуард 
должен был заехать в гостиницу  "Рояль" и забрать оттуда какого-то  Педро с его подругой.
-   Ты должен быть у меня  не позднее  половины десятого!  Не  забудь!  Педро сидит у себя в номере и ждёт тебя, я сейчас разговаривал с ним. Давай! –  сказал Иосиф и, нажав на рычаг, отсоединился от собеседника и набрал другой телефонный номер.
5

В одной из машин, припаркованных в переулке напротив дома, в котором жила Кристина, сидел молодой человек и следил за входной дверью. Ровно в девять часов, когда сумерки стали сгущаться, открылась  дверь  и  из  подъезда  на улицу  вышел  пожилой  мужчина  в спортивном  костюме  и  вязаной шапочке.    На  поводке   он   вёл   крупную   афганскую   овчарку.   Молодой  человек   быстро   набрал  на мобильнике  номер.
-    Иосиф, субъект вышел на прогулку, –   сказал он в трубку на слогане шпионов.

6

Ровно в половине десятого зазвонил телефон у Кристины. Она подняла трубку. Звонил Иосиф. Кристина послушала его некоторое время молча, затем сказала:
-   Мне  очень  жаль,   но  я   не   могу  приехать  к   вам  сегодня.    Каждый   вечер  в  одиннадцать   у меня свидание:  мне звонит мой будущий муж. Нет, это исключено. Хорошо, –  Кристина обернулась к  Жаклин. –   Жаклин, с тобой хочет говорить  Иосиф.
Кристина передала трубку Жаклин и ушла на кухню, где она что-то готовила. Жаклин сначала тоже отказалась ехать к Иосифу, но услышав, что к нему неожиданно пожаловали в гости известный испанский живописец - модернист Педро и санкт-петербургский авангардист Эдуард и оба будут рады познакомиться с  ней,  заколебалась.
-   Секундочку, -  сказала она и, прикрыв трубку ладонью, позвала Кристину.
-   Может  быть,  ты  всё-таки  поедешь?  -  спросила  Жаклин. -  Мне одной  что-то  не  хочется  ехать. Вдвоём было бы веселее.
-   Мне жаль, но я не могу ехать, -  сказала Кристина.
-    Позвонишь Райнхарду сама от Иосифа!
-   Нет,  Жаклин.  Райнхард  сегодня  должен  сказать мне  по  поводу  суда.  У нас  будет  долгий разговор. Я не хочу , чтобы посторонние слышали этот разговор. А ты поезжай. Наверное, будет интересная  беседа. Гости-то –  очень известные люди.  А завтра расскажешь мне, ладно?
-    Ну,  ладно, -   с  сожалением сказала Жаклин и убрала ладонь с микрофона мобильника. -   Иосиф, если я буду там одна среди мужчин, то я не поеду.
-    Почему  одна!?  Тут жена Эдуарда и французская подруга Педро. Вас будет трое и нас будет трое, -   весело ответил Иосиф.  -   Может  быть,   позже  к  нам  присоединится  ещё  и  Наинелли.    Кстати,  вы там,  пожалуйста,  не  обижайтесь  на  неё.   Я  у  неё  выпытал  ваш  телефон  и адрес.  Всё будет чинно и культурно.  Мы ведь люди искусства.  Посидим за хорошим столом и мирно подискутируем на темы современного искусства.  Жалко, что Кристина не хочет приехать с тобой.
-   Она  сказала  правду.  В одиннадцать часов ей действительно будет звонить её жених. У них  будет долгий и серьезный разговор.
-    Ладно,  ничего  не поделаешь,  -   с ноткой сожаления в голосе сказал Иосиф. -   Жаклин,  я приеду за вами ровно в десять часов.  Выходите на улицу ровно в десять ноль-ноль, ладно?
-    Хорошо, уговорили, -   сказала Жаклин со смехом.
Пожилой  мужчина  с собакой вернулся с прогулки и  вошел в подъезд дома без одной минуты десять. Ровно в десять часов к дому подкатил  "Ситроен" сиреневого цвета и остановился напротив двери.
На лестничном пролёте второго этажа мужчина с собакой встретился со спешащей  вниз  Жаклин.  Она улыбнулась, поздоровалась с мужчиной и тут же опасливо  прижалась спиной к стене. Мужчина схватил собаку за ошейник и несколько мгновений смотрел Жаклин в лицо. Было видно, что его пленила красота Жаклин.
-  Не  бойтесь, она вас не  тронет, -  сказал потом мужчина с  улыбкой. -  Проходите  спокойно.  К хорошеньким  девушкам  и  дамам  у  него  джентльменское  отношение.
-    Правда!?  -  Жаклин засмеялась и прошла мимо них.  -   Это весьма похвально!
-    До свидания и спокойной ночи, мадемуазель!  -   крикнул мужчина ей вдогонку.
-    До свидания!  -   ответила ему Жаклин уже с первого этажа.
Выйдя на улицу, она увидела "Ситроен".  Перед ней распахнулась передняя дверца.
-   Иосиф, а не слишком ли поздно вы меня зовете к себе? –   спросила Жаклин, подойдя к машине.
-  Так  ведь  я  вас,  дорогая  Жаклин,  зову  не  к себе  домой,  а в художественную мастерскую, –  ответил Иосиф, глядя на Жаклин со своей обычной уморительной улыбкой. –  А это - большая разница!  Садитесь скорей,  а то я сижу на сквозняке!
Жаклин засмеялась и села в машину.
-   Вдохновение,  дорогая   Жаклин,  -    заговорил Иосиф,  когда  они  тронулись, -   как   хорошенькая,  но капризная женщина:  появляется часто неожиданно, без предупреждения, в любое время суток;  исчезает тоже неожиданно, оставив творца у разбитого корыта, если он не успел поймать его. Сегодня, например, я жду его. Если оно появится, то вы увидите видеоарт или перфоманс с самого зарождения. Может быть и у Педро или Эдуарда также возникнет вдохновение.

7

В начале первого часа ночи Наинелли позвонила Кристине.  Звонила из той же квартиры, где получила яды.
-  Кристина, вы ещё сидите? -  спросила она грустным голосом,  когда Кристина подняла трубку.
-   Я  одна  сижу, -  ответила Кристина. -   Только  что  закончила  разговор  с  Райнхардом.  А  Жаклин  увёз к себе Иосиф ещё в десять часов.  Ты разве не с ними?
-   Я собиралась туда пойти, но вечером я с матерью поругалась, -   притворным, плаксивым голосом сообщила Наинелли, -  и теперь у меня нет настроения, чтобы идти туда. И дома не хочу оставаться. Можно, я сегодня переночую у тебя?    
-   Господи, конечно! Приходи!  -  пригласила сердобольная Кристина. -  Если ты приедешь на метро, то я могу встретить тебя на станции.
-    Не беспокойся, Кристина.  Я приеду на такси.
-    Хорошо, я тебя жду!  -   сказала Кристина.
Наинелли приехала минут через пятнадцать. Кристина встретила её с распростёртыми объятиями. Наинелли поблагодарила Кристину за сердечность и доброту. Она изображала из себя человека, сильно расстроенного из-за ссоры с матерью и погруженного в печальные раздумья. У неё это получалось отменно. Кристина сочувствовала ей искренне. Чтобы не травмировать её лишний раз, она не стала интересоваться причиной её ссоры с матерью; более того, заботясь о том, чтобы Наинелли успокоилась, она предложила ей хорошее сухое вино. Наинелли приняла предложение с благодарностью.  Они сели перед телевизором, на одном из каналов нашли  концерт джазовой музыки и откупорили бутылку вина, изготовленного фирмой Жерара Депардье. Кристина ни сном, ни духом не ведала, с какой целью заявилась Наинелли среди ночи, на какую нечеловеческую жестокость способна эта скромная на вид девушка.
Когда они выпили по бокалу вина, Наинелли как бы между прочим спросила, звонил ли Райнхард.
-  Да, -  ответила Кристина. -   Он говорит, что  суд  состоится через неделю.  Мне  обязательно  надо присутствовать в суде. На этом настаивает его адвокат,  считая мои показания в суде крайне важными. Так что, я послезавтра еду домой.
-   Потом ты вернёшься назад?
-  Конечно! -  ответила Кристина. -   Я  хочу  здесь  написать  черновой вариант своей  дипломной  работы.  Ведь здесь под рукой все необходимые материалы.
Они поговорили ещё некоторое время. Кристина снова наполнила бокалы вином и, извинившись, ушла в туалет. Наинелли, не теряя времени, вытащила из своей сумочки пакетик, достала оттуда капсулу с белым порошком, высыпала весь яд в бокал Кристины и помешала в бокале авторучкой, лежавшей на столе. Вскоре Кристина вернулась. Они чокнулись бокалами и выпили.
-    Теперь я схожу в туалет, -  засмеялась Наинелли и ушла.
Кристина  внезапно почувствовала страшную  сухость в горле.  Никогда в жизни ничего подобного она не испытывала. Она машинально сделала глотательное движение, но это у неё не получилось: как будто в горле застрял большой кусок ваты. Она испугалась и, не соображая, что с ней происходит, схватила свой бокал и выпила остаток вина до конца. Она думала, что стоит смочить горло жидкостью и эта странная сухость пройдёт. Но тут её скрутила такая жуткая боль внутри, что она безвольно уронила голову на стол. Она попыталась крикнуть, позвать Наинелли на помощь, но не смогла издать ни звука. Единственное, что ещё удалось ей сделать, -  это встать со стула и повалиться на диван.  А Наинелли всё не появлялась.
Она вернулась только тогда, когда Кристина уже умирала. Она не стонала, потому что не могла издать никакого звука, только на лице запечатлелась гримаса невыносимой боли и её тело все время конвульсивно вздрагивало. Возможно, Кристину ещё можно было спасти,  дав ей выпить большое количество молока или минеральной воды, или искусственно вызвав у неё  рвоту. Но спасение умирающей не входило в задачу Наинелли. Она получила от руководства парижской общины задание отравить Кристину, и это задание было выполнено. Остальное её не касалось. Однако, на всякий непредвиденный случай, Наинелли, глядя на Кристину, изобразила испуг и спросила:
-    Кристина, что с тобой случилось?
Кристина уже  ничего  не  слышала  и  не  видела,  её  красивые  голубые глаза  остекленели и
смотрели на потолок.
-   Я  сейчас принесу тебе воды, -  сказала Наинелли, не двигаясь с места. -  Может быть, вызвать скорую помощь?
Кристина была уже мертва. Наинелли приложила руку к её шее, потом приложила ухо к её груди. Никаких признаков жизни в теле Кристины не было. Вдруг Наинелли увидела медальон в вырезе кофточки Кристины. Она положила медальон на свою ладонь, рассмотрела получше, затем увидела кнопочку сбоку и надавила на неё.  Медальон раскрылся и она увидела фотографии.  Она нагнулась,  поднесла медальон к глазам, чтобы получше рассмотреть фотографии.
-    Вот какой этот Райнхард, -  пробормотала Наинелли. -   Красивая была бы пара.  Жаль.
Она выпила своё вино без остатка, затем вытащила из своей сумки полиэтиленовый пакет с тонкими резиновыми перчатками, надела их на руки, взяла теперь уже пустые бокалы и прошла на кухню. Там она тщательно сполоснула и насухо вытерла кухонным полотенцем оба бокала, свой бокал поставила рядом  с другими в серванте. С бокалом Кристины в руке она вернулась в гостиную. В него она накапала несколько капель вина, подошла к Кристине и из бокала накапала вино на её губы, затем вывернула её ещё влажную нижнюю губу и несколько раз приложила к ней край бокала в разных местах, чтобы криминалисты могли обнаружить на нём следы губ и слюну самой Кристины. Потом взяла правую руку Кристины и с некоторым усилием заставила её сжать бока и основание бокала. Затем бокал поставила на стол, рядом с бутылкой, в которой оставалось ещё немного вина. После этого Наинелли взяла в ванной полотенце Кристины и везде, все предметы, в том числе и медальон,  которых  касалась её рука, тщательно вытерла.
Закончив своё дело, Наинелли позвонила какому-то Сержу и сказала, чтобы он приехал и забрал её. Перед уходом она ещё раз огляделась вокруг. По её лицу было видно, что она удовлетворена своей работой. Она вышла из квартиры, тихо прикрыв за собой дверь. Никем не замеченная, она выскользнула из дома, прошла полквартала и села в ожидавший её темно-коричневый  "Фиат". Машина тотчас отъехала.
-  Ну,  как? -   спросил Серж;  тот  самый молодой человек,  который  был  у женщины,  снабдившей Наинелли ядами.
-   Всё о’ кей! –   бодро ответила Наинелли, снимая с рук перчатки. Их она  засунула  обратно в пакет и бросила на панель приборов. –   Уничтожь их, ладно?
Серж  кивнул  головой.  Наинелли  глубоко  вдохнула  воздух  и с  шумом  выдохнула.
-    Дело сделано, -   сказала она. -   Теперь наши в Германии могут спать спокойно.










                ЧАСТЬ  ДВЕНАДЦАТАЯ
 
                1
К вечеру следующего дня в Гамбурге пошел проливной дождь. Шелест дождя был слышен в богато обставленной гостиной. У жарко полыхающего камина за низким столиком в креслах сидели  Гроссман, Михаель Ковальски, Кларисса и хозяин квартиры Грегор Изберг. Они пили сухое вино, закусывая фруктами, и вели неторопливую беседу. Говорил Изберг.
-  В Центральном совете нас часто  упрекали,  что мы не контролируем деятельность многочисленных театров города, не влияем на репертуарную политику театров, что нет у нас театра, полностью подконтрольного нашей общине, куда бы могли без проблем трудоустраивать наших выпускников театральных вузов и приглашенных в страну театральных деятелей. В общем были одни упрёки. -  Грегор засмеялся и после паузы заговорил снова. -  Я им говорил: дайте нам достаточно денег, чтобы мы могли открыть свой театр, оборудовать его техникой и укомплектовать персоналом, и пришлите какого-нибудь известного, раскрученного режиссера, чтобы он возглавил этот театр. А мне они отвечали:  "Создавайте в одном из театров города коллектив из наших людей и выживайте из него аборигенов, отберите у них театр". Но советовать-то легче, чем делать дело. А уж если делать, то надо делать профессионально. Но я, к сожалению, в театральных делах абсолютно не разбираюсь.
-   В Центральном совете мне  говорили о ваших проблемах, -  с улыбкой продолжил тему Ковальски.  -  Поэтому я и согласился ехать к вам в Гамбург.
-    Теперь нас двое. Это уже коллектив, -   сказала Кларисса и засмеялась.
-   Ну уж и коллектив! Коллектив нам с тобой,  Кларисса, ещё предстоит сколачивать, -  сказал Ковальски  Клариссе. -   А вот поставить спектакль,  где ты сыграешь главную роль  –  это мы можем.
Помолчали. Изберг снова наполнил вином бокалы.
-   Выпьем за ваш  успех! -  провозгласил он тост,  взглянув на Ковальски и Клариссу. -  Вы начинайте, а мы вас поддержим.  За успех наших театральных деятелей!
Все выпили.
-  Ну  что,  вернёмся, как говорится,  к своим баранам, -   произнёс Ковальски с улыбкой и посмотрел на Гроссмана. Затем перевёл свой взгляд на Изберга. -  В Центральном совете мне сказали, что информационное обеспечение моей постановки и получение у властей разрешения на моё долгосрочное пребывание в Германии  возложены на вас и гамбургскую общину.  С этими задачами не будет проблемы?
-  Думаю, что не будет, -  ответил Изберг с уверенным тоном. -  Информационное обеспечение премьеры и хорошую прессу в отношении спектакля и режиссуры мы организуем. Методы осуществления подобных мероприятий  у нас отработаны. Мы с нашими журналистами, а также с телевизионщиками уже обсудили вопрос и наметили план. Вчера я доложил о нём руководству Центрального совета. Оно полностью одобрило этот план. В кампании будут задействованы все наши ведущие газеты, журналы и электронные средства массовой информации по всей Германии, информация о твоей работе в Германии  пройдёт также в СМИ Франции, США, России и других стран.  На днях одна из наших ведущих  телевизионных журналистов  возьмёт у тебя интервью, а остальные журналисты подготовят к публикации статьи и очерки о тебе, потом эти материалы будут опубликованы в нескольких крупных газетах и журналах.  А накануне премьеры организуем для тебя пресс–конференцию, на которую пригласим представителей всех крупнейших изданий и телерадиокомпаний Германии без исключения, и даже некоторых мировых информационных агентств, таких как Си-Эн-Эн, Би-Би-Си, Рейтер. Недоброжелательно настроенных журналистов там не будет. Все приглашаемые журналисты - это или наши кадры, или те, которые сотрудничают с нами. Мы им всем потом заплатим хорошие гонорары. Ну, кроме того, мы приглашаем к нам  в гости  пятерых крупнейших  ученых–театроведов из разных стран,  которые подготовят после премьеры похвальные аналитические статьи для крупнейших международных изданий по культуре и искусству. Много журналистов и телевизионщиков будут приглашены и на саму премьеру и на банкет после премьеры.  Разумеется, 50– 60 мест в партере, амфитеатрах и на  галерке мы зарезервируем для наших, так называемых,  "аплодирщиков"  и  "крикунов",  которые будут создавать атмосферу успеха спектакля.  Само собой разумеется, на премьеру  будут приглашены  большое число руководителей из местных и федеральных органов власти. Банкет состоится в одном из больших и шикарных ресторанов города -  при отеле "Титаник", в котором будут размещены большинство наших гостей-иногородцев и иностранцев. Это – представительский отель. Будет удобно для наших гостей. Что касается вопроса об обеспечении наглядного успеха спектакля, то мы, по нашим расчётам, только своими силами, то есть силами членов нашей общины, обеспечим аншлаг спектаклю в течение восьми-десяти дней, а там как Бог положит. Думаю, к десятому дню показа спектакля и гамбуржцы-аборигены будут сильно заинтригованы небывалым успехом спектакля.  А после всех этих событий у нас не будет больших проблем получить для тебя у властей разрешения на бессрочное пребывание в Германии, это дело уже техники. –   Изберг, глядя на Ковальски, широко улыбнулся. –   Кажется,  я ответил  на все твои вопросы?
-  О‘ кей, Грегор! Сердечное спасибо вам лично и низкий поклон всей нашей общине!  –   сказал Михаэль, жизнерадостно улыбаясь. Он приподнялся и крепко пожал руки  Избергу и Гроссману. –  С вами не пропадешь!
-   Ну,  мы  для этого  создаём  и  укрепляем  наши  общины,  не жалея сил и времени, –   с весёлым смехом произнёс Изберг, снова разливая вино по бокалам.
-   Да, ещё один вопрос, который мы сейчас прорабатываем, -  вспомнив, сказал  Изберг, - это –  устранение из твоего театра Вольфганга Мюллера. Относительно этого у нас уже есть кое-какие идеи и планы, но они пока в стадии разработки. А интенданту театра Отто Крамеру через наших людей в министерстве будет предложено продлить гостевой контракт с тобой до конца театрального сезона. А там будет видно. Возможен ещё один вариант:  предложить самому Крамеру уйти на заслуженный отдых, а на его место утвердить тебя..
-   Прекрасно! -  воскликнул  Ковальски и поднял  свой  бокал. -  Дорогие друзья мои, я хочу выпить этот  бокал  прекрасного  вина  за  ваше  здоровье  и  за  процветание  нашей  общины!
Все дружно подняли свои бокалы и выпили.

2
В девять часов вечера в аэропорту Натаниель встречал зарубежных специалистов.  Их было двое – молодые люди атлетического телосложения. Багажа у них не было. С собой они несли два вместительных кейс-атташе и две  большие спортивные сумки, которые висели на ремнях на их широких плечах. Один с лицом дебила всё время жевал резинку и был улыбчив, другой был хмурый и лицо его из-за массивного подбородка и сплющенного носа напоминало свирепого бульдога.
Когда они сели в машину,  хмурый на хорошем немецком языке спросил Натаниеля:
-    Ты будешь обслуживать нас?
-   Нет,  другой парень. Он ждёт вас в нашей  конспиративной  квартире,  в которой вы  будете  жить. Звать его Фабрициус, –   ответил Натаниель, смекнув при этом, что хмурый –  старший по званию или по должности.
-    Вы подготовили нам материалы?
-  Да, всё готово!  Адреса, фотографии, марки и госномера  их  машин, наркотики в упаковках. Фабрициус знает все их гаражи и автостоянки.
-    О‘ кей!  Поехали! –   скомандовал хмурый.
"Мерседес",  выехав на трассу,  на крейсерской скорости помчался в город.
-   Эй, в  квартире той  пиво  есть? -   через некоторое время поинтересовался любитель жвачки.  По-немецки он говорил довольно плохо, с сильным акцентом.
-   Естественно!  Целый ящик лучшего сорта  "Пльзеньского",  -   ответил Натаниель и  представился, –   Меня зовут Натаниель.
-    Меня  Гансом,  а его –  Томасом,  -   сказал любитель жвачки.
-    В самом деле вас так зовут?
-    Это  не  имеет  значения, -   недружелюбно  произнёс  хмурый. -   Как  нас  зовут  на  самом  деле  -  знают только наши мамы.
-   Понятно.  -   Натаниель  замолчал.   Ему   не  понравилось  недружелюбие   хмурого  специалиста.  "А клички у них, наверное,  "Бульдог" и  "Дебил", -  подумал он.
В трёхкомнатной, обставленной необходимой мебелью квартире, специалистов ждали Михаэль и Фабрициус, декламатор человеконенавистнических стихов, а также горячий ужин в сверкающих металлических  судках на столе.
После того, как они познакомились, хмурый открыл холодильник, посмотрел на его содержимое, затем вытащил две бутылки пива. Одну кинул своему партнёру, любителю жвачки, другую откупорил для себя и выпил несколько глотков.
-    Ужин потом, -  сказал он. -  Сейчас покажите нам всё, что приготовили.
Михаэль подал ему черную кожаную папку.
-    Здесь фотографии людей и машин,  а также подробная инструкция для действий.
Хмурый взял папку, раскрыл её, вытащил большой запечатанный конверт с инструкцией, посмотрел, вложил назад в папку, затем из кармашка вытащил стопку фотографий, сложил их веером и несколько секунд рассматривал их. К нему, посасывая пиво из горлышка бутылки, подошел его спутник и тоже уставился на фотографии
На фотографиях были запечатлены Райнхард, Матиас рядом со своим "Ягуаром" и отдельно крупным планом, Маркус и другие парни – члены молодёжной лиги, Пауль Мюллер, адвокат Клемме, автомобили разных марок с четко видимыми номерами, фасад здания, в котором находился офис Гамбургской молодежной лиги.
Хмурый вложил фотографии в папку и бросил её на стол. Михаэль раздвинул створки встроенного в стену шкафа и показал специалистам пять картонных ящиков, стоявших на полу.
-    В ящиках  –  кокаин  и  героин  в килограммовых  и  стограммовых  упаковках, -   сказал  Михаэль и,
протянув руку, из угла полки вытащил полиэтиленовые мешочки с резиновыми перчатками. -  Здесь резиновые  перчатки.
-    Нам ещё нужны будут несколько одноразовых шприцов, -   сказал хмурый.
-    Шприцы? Зачем? -   удивился Михаэль.
-    Могут нам понадобиться.
-    Хорошо,  завтра утром подкинем штук пять шприцов, -   пообещал ему Михаэль.
Хмурый удовлетворённо  кивнул головой. Михаэль подошел к книжной полке с книгами и DVD- кассетами, схватил руками за один её край и потянул к себе. Книжная полка одновременно служила в качестве потайной двери. Она открылась. За ней была ниша, в нише стоял железный сейф. Михаэль вытащил из внутреннего кармана куртки связку ключей и протянул её хмурому.
-   Ключи от сейфа и от входной двери, -  сказал он. -  Там деньги для вас и пистолеты с глушителями.
Хмурый ключом открыл сейф, заглянул внутрь сейфа и отошел в сторону. Теперь в сейф заглянул его напарник. Он вытащил две толстые пачки денег, затянутые широкой резинкой, и посмотрел. В одной пачке были стодолларовые купюры, в другой -  банкноты в сто евро. Он улыбнулся, положил их на место, закрыл сейф на ключ, связку положил к себе в карман, затем закрыл полку - дверь.
-    Всё ясно,  -   сказал между тем хмурый и спросил, -   Кто остается с нами?
-    Я, -   сказал Фабрициус,  молодой человек с длинным носом.
-    Ещё есть вопросы? -   спросил Михаэль.
-   Нет, -  ответил хмурый.  Он снял  куртку,  вошел в одну  из двух спальных комнат,  бросил куртку  на кровать.
-  Тогда мы поехали. Желаем вам успеха! -  сказал Михаэль и направился в коридор. За ним последовали Натаниэль и Фабрициус.
Возле  входной  двери  Фабрициус  попрощался  с дружками  за  руку,  выпустил  их  и  запер  дверь  изнутри  на  ключ.

3

Райнхард лежал на своей кровати и читал книгу. Неожиданно запищал электронный будильник. Было без одной минуты 23 часа. Он отложил книгу, набрал на мобильнике парижский номер Кристины и улыбнулся, ожидая услышать милый голос и привычные слова: "Добрый вечер, мой любимый!"  Но вместо этого он долго слушал лишь длинные гудки. Кристина не поднимала трубку. Райнхард отключил мобильник и через три минуты позвонил снова. Кристина и на этот раз не подняла трубку. Охваченный тревогой, Райнхард встал с кровати и начал ходить по своей комнате взад и вперёд. Десять минут двенадцатого он снова позвонил и снова долго слушал равнодушные к его тревоге гудки. После этого он звонил в Париж до полуночи через каждые десять минут, Кристина не поднимала трубку.
Он лег на кровать и долго думал. В голову лезли всякие мысли: Кристина могла заболеть и оказаться в  больнице,  стать  случайной  жертвой  теракта,  могла  быть  обманным  путём  завлечена   кем-нибудь в притон или похищена... Ведь она такая красивая. Но он даже на миг не мог допустить мысль, что его Кристина  могла  быть  кем-то  хладнокровно  убита.  Утомившись  от  печальных   мыслей,  он встал,  взял с книжной полки фотоальбом, сел на кровать и долго смотрел на фотографию Кристины на первой странице, снятой на Монмартре вместе с такой же красивой как она девушкой по имени Жаклин. На фотографии Кристина счастливо и даже немного озорно улыбалась. Он вытащил фотографию из альбома и поднёс её к губам. На обратной стороне фотографии была надпись, сделанная рукой Кристины.
Райнхард лёг на спину, положил фотографию на грудь и прикрыл глаза. Он представил, как Кристина сходит с поезда и со счастливой улыбкой кидается в его объятия, как они долго-долго целуются, как он несёт её - в фате и свадебном платье - на руках, как она рожает красивого мальчика, как они вдвоём склоняются  над  колыбелькой и смотрят на  малыша,  который лежит на спине  и играет  своими ножками, как они прогуливаются по набережной,  катя перед собой коляску  с малышом...
Потом ему приснился странный сон:  Перед ним стоит Кристина. Она смотрит на него и улыбается своей лучезарной улыбкой. Потом её лицо медленно удаляется от него и вдруг он видит, что Кристина уходит от него по зыбкому длинному мостику, проложенному над темной водой какого-то водоёма в дремучем лесу. Он боится, как бы мостик не обрушился и Кристина не упала в водоём, который ему не нравится.
"Кристина, милая, вернись! -  кричит он ей в отчаянии.
Она останавливается, сосредоточенно смотрит в его сторону и жестом рук показывает, что ничего не слышит.
В это время на другом берегу появляются какие-то мужчины и женщины с распущенными длинными волосами. Они одеты в какие –то грязные лохмотья. На лицах у них заржавевшие железные маски. Они подходят к другому концу мостика.
Райнхард, в ужасе от страха, показывает рукой на эти странные существа и кричит Кристине, чтобы она вернулась назад, потому что ей грозит опасность. Но она стоит к этим людям спиной и не видит их, не чувствует нависшую над ней опасность. Она опять сосредоточенно смотрит на него, улыбается и показывает руками, что ничего не слышит. Вдруг люди в лохмотьях начинают раскачивать мостик. Кристина едва удерживается на качающемся мостике. А те начинают раскачивать мостик все сильнее и сильнее. Кристина вот-вот упадёт в водоём. Она тянет руки к нему. Райнхард, желая спасти Кристину, пытается прорваться к мостику сквозь густые заросли кустарников, но за его одежду цепляются ветки с колючками. Он отчаянно борется с этими ветками и колючками и видит, как Кристина падает с мостика в тёмный водоём. Люди в лохмотьях и масках перестают раскачивать мостик и лезут в воду. Вскоре Кристина и эти люди скрываются под водой. Над ними смыкается черная вода.
"Кристина! Кристина! Кристина!"  -  кричит в отчаянии Райнхард, стоя над обрывом и глядя в черную бездну.
Райнхард проснулся и огляделся вокруг. У него колотилось сердце. За окном было светло. Он приподнялся на локте и посмотрел на электрический будильник, который показывал 7 часов 35 минут утра. Рядом с ним на кровати  лежала фотография Кристины с Жаклин. Фотоальбом валялся на полу. Райнхард ещё раз посмотрел долгим взглядом в лицо Кристины на фотографии, затем вставил её на место, альбом поставил на книжную полку. Он взял со стола мобильник и снова позвонил в Париж. Кристина не поднимала трубку. Он долго слушал гудки, которые ему казались печальными.

                4

Около девяти утра, за час до начала репетиции, Вольфганг сидел у себя в кабинете в театре и ждал актрису Элизабет Кляйн из Альтонаер-театр. Посмотрев в разных театрах несколько спектаклей с участием актрис – кандидаток на роль Бриджиты, Вольфганг остановил свой выбор именно на этой актрисе потому, что Элизабет умела филигранно выстраивать свою роль, обладала прекрасным чувством тонких психологических нюансов в отношениях с партнёрами по сцене и широким диапазоном характеристик своих героинь. Она была на голову выше Клариссы по всем параметрам артистического мастерства. Правда, во время беседы с Вольфгангом, она на его предложение не сказала ни "да", ни "нет", попросила только два дня на раздумье и читку пьесы. Хотя при этом обмолвилась, что  имеет малолетнего ребёнка и из-за этого параллельная работа в двух театрах представляется для неё несколько сложной. Но вчера вечером она неожиданно позвонила Вольфгангу домой и дала своё согласие, сказав, что и пьеса и роль Бриджиты ей понравились и она готова завтра начать репетиции. До репетиции они должны были обсудить все тонкости и особенности исполнения роли Бриджиты.
Элизабет пришла ровно в девять часов, однако огорчила Вольфганга сообщением, что у неё заболел ребёнок и она два-три дня должна посидеть с ним дома. Увидев его расстроенное лицо, она добавила:
-    Может быть,  пригласите другую актрису?
-    Нет,  нет!  Лучше вас никто не сыграет роль Бриджиты, -   сказал Вольфганг. -   Я подожду вас.
-    Хорошо. За эти дни я выучу свой текст.
-    Договорились, Элизабет, -  сказал Вольфганг и спросил,  -  У вас  сейчас, наверное, нет  времени?
-  Нет, у меня есть полчаса времени, -  ответила Элизабет. -  Вы  вчера хотели  мне рассказать о некоторых  особенностях исполнения роли Бриджиты.  Ради этого я и пришла.


5

На сцене все были готовы к репетиции.
-   У приглашенной  актрисы  заболел  ребёнок. Она  придет через  три дня,  а пока  продолжим репетицию  без  неё,  -   объявил Вольфганг,   войдя  в зрительный зал,   затем обратился к своему помощнику,  -  Стефания,  возьми  в  руки  пьесу  и  подыграй  нам  Бриджиту.
-    Я знаю наизусть реплики Бриджиты, -   сказала Стефания, поднимаясь на сцену.
-    Ты не помощник режиссера, а клад золотой, -   похвалил её Вольфганг.
Все актеры засмеялись. Началась репетиция.

6

Райнхард лежал на кровати в своей комнате и, глядя в потолок, о чём-то думал. За окном было темно. Как всегда, без одной минуты 23.00 запищал будильник. Он отключил будильник, взял со стола мобильник и набрал номер телефона Кристины. Она не ответила, он слышал только долгие гудки.
Через пятнадцать минут он позвонил снова. В Париже никто не поднимал трубку. Он снова лёг и прикрыл глаза. Пролежав долгое время, он посмотрел на будильник.  Часы показывали без пяти минут  двенадцать ночи. Он ещё раз позвонил в Париж и снова никто не поднял трубку. Он разделся, надел пижаму, потушил свет и с тяжелым сердцем лёг спать.
Утром его разбудила бабушка.  Когда он проснулся, она спросила:
-    Созвонился с Кристиной?
Райнхард, сидя на краю кровати, отрицательно покачал головой.
-    С ней, наверно, что-то случилось, -  произнёс он заспанным и мрачным голосом.
Моника смотрела на внука с сочувствием.
-   Внук, умывайся и быстро спускайся вниз, -  сказала она. -  Дед собирается идти к Ульриху Клемме, но ещё не ушел. Может, он что-нибудь подскажет.
-   Давай позавтракаем и вместе  зайдём  к Ульриху, -  предложил Пауль,  когда Райнхард  спустился вниз. -   Посмотрим, что он скажет.
-    Дед,  он  имеет  право,  как  наш  адвокат,  сделать запрос в парижскую полицию? -  спросил Райнхард.
-    Да, наверное, имеет право, -   ответил Пауль.
Они сели завтракать.

7

Ульрих выслушал Райнхарда и его деда и задумался. Райнхард и Пауль смотрели на адвоката и молчали.
-   Если с ней случилось несчастье, -  наконец заговорил Ульрих, -  то, вполне вероятно, что к этому приложили руку Шерили. -  Он посмотрел на Райнхарда и пожалел его, -  Но будем надеяться, что ничего с ней не произошло,  просто эти два дня её не было дома.
В каких-то своих старых справочниках он нашел телефон департамента полиции Парижа и позвонил. Ему ответили сразу. Адвокат спросил, могут ли они говорить на английском языке. Ему ответили, что могут. Клемме представился, коротко изложил суть проблемы, назвал имя и фамилию Кристины, её парижский телефон, пояснил, что она является главной свидетельницей по уголовному делу и попросил разыскать её, поскольку через несколько дней начнётся слушание по делу.
В Париже попросили Клемме ещё раз повторить фамилию пропавшей девушки по буквам.
-    К р и с т и н а    Б л ю м м, -   продиктовал  адвокат  по  буквам.  Затем  ещё раз по буквам  назвал свою фамилию, а также код Гамбурга и номер своего телефона.
Поблагодарив дежурного офицера по департаменту, Ульрих положил трубку и посмотрел на своего друга.
-    Обещали позвонить сразу же, как только что-то выяснится, -  сообщил он.
-    Ну что же, будем ждать, -   Пауль посмотрел на внука. Райнхард кивнул головой.
-    И  поиграем  в  шахматы.   Так  время  пройдёт  быстрее, -    сказал  Ульрих  с  улыбкой.  Он
принёс  шахматы и старики стали расставлять на доске фигуры.
-    Ты никак не успокоишься после двух поражений подряд? -   засмеялся Пауль.
-  Сегодня я должен взять реванш, иначе жизнь теряет для меня всякий смысл, -  серьёзно сказал Ульрих.
-    Тогда  постарайся  выиграть, -   также серьёзно посоветовал Пауль.
-    А  ты  Райнхард  возьми  на  полке  что-нибудь  и  почитай, -   предложил  Ульрих после нескольких ходов  Райнхарду,  с напряженным видом  застывшему у окна. -   Раньше чем  через час вряд ли позвонят.
Райнхард поблагодарил адвоката, подошел к книжным полкам, занимавшим две стены от пола до потолка, и стал выбирать себе  книгу.

8

В Париже возле дома, в котором Кристина снимала квартиру, было много людей и машин: полицейские, врачи, репортеры отделов происшествий и уголовной хроники столичных газет и журналов, телерепортёры, а их машинами был запружен весь неширокий старинный  переулок. Здесь уже был и сотрудник посольства Германии во Франции. Он стоял перед дверью в подъезд рядом с комиссаром полиции. Вскоре почти одновременно прибыли прокурор и начальник криминальной полиции города. Они поздоровались за руку с комиссаром. Тот тут же представил им сотрудника посольства. Все четверо мужчин вошли в подъезд.
На лестничной площадке второго этажа сотрудник криминальной полиции района разговаривал с пожилым мужчиной, который, возвращаясь вечером с собакой, встретил на лестнице спешащую вниз  Жаклин.  Мужчина стоял возле приоткрытой входной двери в свою квартиру.
-   Мне   показалось,    что  она  как  будто  убегает,   была  взволнована,  -    громко  говорил  пожилой  мужчина.
Сотрудник крипо района, увидев поднимающихся по лестнице руководящих лиц, вытянулся в струнку и отдал им честь.
-   Есть  какая-то  зацепка?  -   спросил начальник криминальной полиции города,  здороваясь с младшим сотрудником за руку.
Сотрудник посольства и прокурор остановились и прислушались. Комиссар полиции тоже остановился.
-   Мужчина говорит, что три дня назад в десять часов вечера он встретил тут на лестнице одну подозрительную девушку. По предварительным данным студентка из Германии умерла именно в ту ночь, -   доложил сотрудник крипо района.
-  Вы запомнили эту девушку? -  спросил начальник крипо города, обращаясь непосредственно к пожилому мужчине.
-   Конечно! -  ответил пожилой мужчина. -  Это  была необычайно  красивая блондинка с голубыми глазами.  Ей лет двадцать. Очень хорошо говорит на французском,  возможно, она француженка.
Начальник крипо города перевёл взгляд на своего сотрудника.
-    Составьте  с  его  помощью   фоторобот  этой  девушки  и  немедленно  объявите  её  в  уголовный розыск.
-     Есть!  -  ответил сотрудник криминальной полиции района.
Мужчины продолжили путь наверх, на третий этаж, где находилась квартира Кристины.
-   Впрочем, на теле умершей нет никаких следов насильственной смерти, -  проговорил комиссар полиции, поднимаясь по лестнице. -  Разве что, могла отравить...

9

В Гамбурге было уже три часа дня. Старики Ульрих и Пауль всё ещё играли в шахматы. Счёт был ничейный -  по два выигрыша и по два поражения. Сейчас они доигрывали пятую партию и перевес в фигурах был на стороне Ульриха. Райнхард сидел в кресле возле окна и читал газетные судебные очерки, подшитые в папку.
-    Шах!  -  торжествующе  объявил Ульрих  и  с нескрываемой  радостью посмотрел  в лицо  соперника. Ульрих  объявил шах ферзём с клетки H1 королю, находившемуся на D1. Прикрыть короля Паулю было  нечем,   поэтому   он  был  вынужден  сместить  короля   на  C2,  теряя  при  этом  свою  последнюю сильную  фигуру  –  ферзя,  стоявшего  на  A1.   Это  был   ещё   не  проигрыш,    но  выиграть   решающую партию у Пауля  шансов было мало.
-   Ах, черт! -  расстроился Пауль, глядя на доску.  В это время зазвонил  телефон.
-   Это, наверное, Париж,  -  сказал Ульрих и поднял трубку.
-   Адвокат Клемме слушает!  -  сказал он на немецком и тут же повторил на английском.
Райнхард заволновался. Он отложил папку, встал с кресла и подошел к столу. Ульрих  долго и молча слушал собеседника, затем задавал вопросы и что-то торопливо записывал на листке бумаги.
И Райнхард и его дед неплохо владели английским языком. Ульрих знал об этом и горько пожалел, что при этом разговоре присутствует  Райнхард. Когда Ульрих задал свой первый вопрос: "А когда будет вскрытие трупа и будет готово окончательное медицинское заключение?", Райнхард всё понял и беззвучно заплакал. Он быстро отвернулся, подошел к окну, схватился  руками за подоконник и уронил голову на грудь.
-  Повторите, пожалуйста, ещё раз фамилию этой девушки, -  попросил Ульрих и, записывая её, повторил вслух:   Ж ак л и н   Ж и л ь с о н.
Райнхард встрепенулся и обернулся к адвокату. На глазах у него были слёзы. Он подумал, что Кристина жива, а речь идёт о смерти другой девушки. А Ульрих продолжал уточнять:
-  Значит, по факту смерти Кристины Блюмм будет возбуждено уголовное дело? Ах, уже возбуждено!
Райнхард, услышав о смерти Кристины, снова отвернулся к окну и уронил голову на грудь. Пауль встал со стула, подошел к внуку и молча обнял его за плечи. Слова утешения были бессмысленны.
-    Я  убедительно  прошу  вас:  держите  меня  в  курсе  расследования  по  делу.  Да, да, я  сам буду звонить вам, -  говорил Ульрих в трубку. -  Простите, ещё один вопрос: Жаклин Жильсон – парижанка? -   Ульрих, послушав инспектора ещё некоторое время, поблагодарил его и напомнил, что он ежедневно один раз будет звонить ему, затем попрощался с инспектором, положил трубку и, не поднимая голову, около минуты что-то записывал на листок бумаги.
Когда он, наконец, бросил авторучку на стол и поднял голову, Пауль обернулся к нему с вопросительным взглядом.
-   Примите   моё   глубокое   соболезнование,  -   проговорил  Ульрих   печальным   голосом   и  после долгой паузы пробормотал под нос: -   Я сожалею,  что этот разговор состоялся в вашем присутствии. Я не мог предположить, что будет именно такой исход дела. -   Он замолчал.
Пауль выразительно похлопал по плечу внука и сел на стул.
-   Что же произошло в Париже, Ульрих? -   спросил он.
Адвокат подробно рассказал о том, что слышал. По версии парижских криминалистов, Кристина умерла от пищевого отравления. Косвенное отношение к  её смерти, по предположению следователя, может иметь француженка  Жаклин, которая была замечена  одним из жильцов дома, в котором Кристина снимала квартиру, поздно вечером в подъезде, в ночь смерти Кристины, но пока француженка не найдена;  она бесследно исчезла в ту же ночь.
В течение всего рассказа адвоката Райнхард простоял у окна без движения.

10

Вернувшись домой, Райнхард вытащил из фотоальбома полученную из Парижа фотографию и ножницами вырезал из неё Жаклин, порвал эту часть фотографии на мелкие кусочки и выбросил в корзинку для ненужных бумаг. Райнхард был уверен, что в смерти Кристины повинна эта француженка. Потом он лёг на кровать, уткнув лицо в подушку, и пролежал часа полтора. Около шести часов вечера он встал и позвонил Матиасу; сказал, что хочет встретиться с ним.
-   Было бы лучше, если мы встретимся где-нибудь в городе, -   добавил Райнхард.
Матиас по голосу двоюродного брата понял, что случилось нечто экстраординарное, но не стал расспрашивать о поводе встречи.
"Хорошо, ты выйди на улицу через двадцать минут,   я подъеду к тебе на машине", -   сказал он.









    ЧАСТЬ  ТРИНАДЦАТАЯ
 
                1
Матиас, Маркус, Томас, Хельмут, Райнхард и ещё с десяток парней сидели в штаб–квартире молодёжной организации. Присутствовал и председатель  лиги Франц Шульц. Райнхард был печален и сидел в глубокой задумчивости.
-   Дело ясное: это преднамеренное убийство, –  убеждённо сказал Матиас. –  Оно напрямую связано с предстоящим слушанием дела на суде. Кристину убрали, потому что боялись её. Теперь у меня нет сомнений: мы имеем дело не с обычными людьми, с которыми  Райнхард столкнулся случайно, а с хорошо организованной преступной группой или, может быть, мафиозным кланом. Вполне возможно и то, что Шерили и их группа –  члены какой-то тайной международной организации; причём, отлично законспирированной и, по всей видимости, имеющей подразделения боевиков или команды специального назначения, совершающие убийства по заданию своих главарей.  Если это так...

2

В знакомом уже кабинете шла запись речи Матиаса. Специалисты по подслушиванию напряженно вслушивались в слова Матиаса, которые звучали ясно и чётко, словно он стоял где-то рядом. "Слухачи" были не одни. Присутствовали здесь и зарубежные спецы. Они сидели в креслах и, потягивая пиво из горлышек бутылок, также внимательно слушали выступление Матиаса:
"...то у этой организации должна быть также секретная служба, занимающаяся установлением прослушивающей техники и записью телефонных и других разговоров неугодных им людей, а также слежкой за ними".
"Райнхард, ты не замечал за собой слежку каких-нибудь подозрительных типов?"  -   спросил кто-то.
"Не знаю; может быть, и следят, -  ответил Райнхард. -  Я ведь не думал об этом и не обращал внимания на окружающих людей. А подслушивающее устройство у нас они не могли поставить, потому что у нас кто-то постоянно находится дома."
Мужчина с наушниками с улыбкой оглянулся на своего партнёра.
-   Но тем не менее мы напичкали  их дом  "прослушками", -  со смехом сказал тот, обращаясь к иностранцам.
Тут снова заговорил Матиас.
"Я предлагаю такой план наших дальнейших действий. Первое, нам нужно создать специальную команду, которая должна установить слежку за всеми теми, которых мы уже знаем. Второе, надо выяснить, что это за люди, какую организацию они представляют, какая структура у этой организации, имеет ли она международную сеть. Команда попутно должна установить,  ведут ли люди этой организации аудиовизуальную слежку и за кем следят,  как это осуществляется, куда поступает собранная информация. Шерили и те, которые контактируют с этой семьёй, наверняка выведут нас на их конспиративные структуры и, возможно, также на их боевиков. Эта команда должна быть секретной. Эту команду возглавлю я, если вы доверяете мне.  Войти в неё изъявили желание Маркус, Томас, Хельмут, Дагмар, Юрген и мой братишка Райнхард. Я предлагаю нашему штабу собраться в ближайшие выходные дни  и сесть за детальную разработку этого плана...."

3
 
В штаб-квартире лиги присутствующие слушали Матиаса с вниманием.
-    Матиас,  а что ты предлагаешь делать с собранной  информацией? –   спросил Шульц.
-   Будет видно. Если она касается только Мюллеров, это одно дело. Можно будет представить материал в криминальную полицию. А вдруг она также  будет касаться нашей лиги или наших национальных и государственных интересов? Тогда мы переправим информацию в федеральную разведслужбу, –  ответил Матиас на вопрос и продолжил излагать свои мысли, –  Третье, нужно создать в нашей организации  отряд внутренней безопасности, который должен выяснить, нет ли в нашей лиге шпионов и провокаторов. Как вы думаете?
-  Если  об этих наших планах станет известно средствам массовой информации, то обязательно поднимется шумиха на всю страну. И СМИ, обвинив нас в создании структуры,  подобной отрядам штурмовиков, потребуют от правительства запретить лигу, -   высказал свои опасения Шульц.
-  Я и предлагаю создать в нашем отделении службу внутренней безопасности, чтобы выловить тех информаторов, которые тайно сотрудничают с СМИ.
-   Давайте соберём штаб в субботу в 10.00 утра и ещё раз обсудим эти планы, -  предложил Шульц. -  Лично я не против,  но окончательное решение должно быть принято коллегиально, всеми членами штаба.
-   Хорошо, пусть будет так, -  согласился Матиас с руководителем лиги и добавил, -  Друзья, я прошу вас всех:  не болтайте о нашем сегодняшнем разговоре, о наших планах и делах. Смерть Кристины – это дело рук профессионалов, я в этом уверен. Значит, и мы будем иметь дело с профессионалами, возможно даже  с такими профи, о каких мы не имеем ясного представления. Понимаете  меня? Может случиться всякое.... –   Матиас внимательно оглядел всех.
Все присутствующие молча кивнули головами.

4
 
Возле дома, в котором располагалась штаб–квартира  молодёжной лиги, было припарковано много машин. В одной из этих машин на заднем сиденьи сидели специалисты заплечных дел, за баранкой находился Фабрициус.
Вскоре из дома небольшими группками стали выходить молодые люди.
-    Вот эти – неонацисты? –   спросил любитель жвачки,  жуя свою резинку.
-    Да, –   ответил Фабрициус.
-    Ты нам покажи  Матиаса Шмидта, –   потребовал хмурый.
-  Он  ещё  не  выходил, –  успел произнести Фабрициус, когда на улицу вышли Матиас, Маркус, Райнхард и Шульц. –   А-а, вот и сам Шмидт появился! Он в чёрной куртке, с короткой стрижкой.  Выше всех.
Хмурый  вытащил  из кожаной  папки  фотографии  Матиаса,  снятого отдельно и  возле своего
"Ягуара", посмотрел на них и снова на Матиаса.
В это время Шульц попрощался с парнями за руку и сел в свою машину, стоявшую напротив входной двери. Остальные пошли дальше.  "Ягуар" Матиаса и  "Ауди" Маркуса стояли поодаль от входа.
Зарубежные специалисты взглядом сопроводили Матиаса и его спутников до их машин.
-    Здоровяк, –   заметил любитель жвачки о Матиасе.
-    Мастер каратэ, имеет черный пояс, -   проинформировал их  Фабрициус.
-    А рядом с ним кто такие? -   спросил хмурый.
-  В  светлой куртке –  тот самый Мюллер Райнхард.  Тоже каратист. И Маркус, один из активистов Гамбургской молодёжной лиги, -   ответил ему Фабрициус.
-    Матиас,   -   окликнул   Маркус,   когда  они  подошли  к  своим  машинам.   -    Мне   нужно   кое-что  сказать тебе.
Матиас присел на капот своей машины и вопросительно посмотрел на товарища.
-   Пожалуйста, не  обижайтесь на меня,  но я пока не могу принять участие в намеченных  сегодня делах, -  сказал Маркус, переводя взгляд с лица Райнхарда на лицо Матиаса. -  Дело в том, что моя Корнелия забеременела и я решил жениться, а то она уже в панику ударилась. Не хочет быть матерью-одиночкой.
Матиас тоже улыбнулся и по-дружески толкнул Маркуса по плечу.
-    Правильно  решил!  Что тут обижаться?  Значит,  скоро будем гулять на вашей свадьбе!?
-  Да, –  ответил Маркус с улыбкой. –  До конца отпуска я хочу закончить со всеми  делами, связанными с женитьбой. А перед свадьбой, сами понимаете, куча всяких дел. Завтра, например, я с ней еду в  Бремен:  знакомиться с её родителями, а заодно и посвататься.
-   Всё ясно!  А почему не сказал об этом там, на собрании? -  спросил Матиас. -  Ребята-то все свои были.
-  Понимаешь, я не хотел своим примером сразу расхолаживать настрой ребят.  При случае сам объяснишь ребятам моё отсутствие, ладно?  А после свадьбы  я, естественно, сразу же подключусь к работе.
-   Всё ясно, Маркус!  -  сказал  Матиас. -  Счастливого  пути  и  успешного  сватовства! Передавай привет Корнелии!
-    Спасибо! Пока!
-    Пока!
Маркус пошел к своей машине, Матиас и Райнхард сели в "Ягуар".
-   Поехали, –  сказал хмурый Фабрициусу, когда машины Матиаса и Маркуса, завернув за угол, исчезли из виду. –   Вези нас в ресторан. Надо подкрепиться перед работой.

5

Они действительно были профессионалами своего дела. Вскрывали гаражи, открывали дверцы машин ловко и быстро, не взламывая замки. Они пользовались при этом маленьким приборчиком со спичечную коробку с выдвигающейся узкой металлической пластинкой, напоминающей заготовку для ключа. Некоторые килограммовые пакеты с героином и кокаином они совали под какие-нибудь предметы, находившиеся в гаражах, или в глубину полок с инструментами, а некоторые вместе со стограммовыми пакетиками подкладывали в машины членов и активистов ГМЛ. Делали это не менее быстро, хотя порой им приходилось вскрывать внутренние обшивки салонов или дверей, снимать сиденья, чтобы героин спрятать подальше от глаз дорожной полиции, как это сделали бы сами хозяева этих машин, будь они наркокурьерами или продавцами наркотиков. К рассвету зарубежные спецы объехали чуть ли не весь город, успев за ночь подложить наркотики почти в два десятка автомобилей.
-  Это, кажется, последняя машина? –  спросил тип со жвачкой во рту, когда они подъехали к очередному гаражу.
-   Нет, –  ответил  ему  Фабрициус,  взглянув  на  список.  На  нём  не отмеченными  крестиком оставались только две строки с фамилиями и номерами машин. -   Это предпоследняя.   
Высадив специалистов-иностранцев напротив гаража, Фабрициус отъехал немного и встал под большим деревом. Иностранцы и в этом гараже повозились недолго, не делая ни одного лишнего движения и не произведя ни единого шума. Они не разговаривали, работали молча, словно немые. Работали в тонких резиновых перчатках. Свет в гараже не включали, им было достаточно света от аккумуляторных фонариков, укрепленных на их лбах  резиновыми ремешками, как у шахтёров. Спрятав килограммовый пакет под передним пассажирским сиденьем и несколько мелких пакетиков героина под обшивкой дверцы, они начали уже вставлять обшивку на место, когда случилось непредвиденное:  закрытая дверь гаража внезапно  начала подниматься. Однако спецы не растерялись; видно, не впервой им было попадать в такие ситуации. Любитель жвачки мгновенно убрал инструменты в кейс и спрятался  за  передком  машины,  хмурый  без  шума  прикрыл  дверцу  и  также  метнулся  за  машину.
В  тот же  миг  в  гараже  вспыхнул  яркий  свет  и  в  него  вошёл Маркус. Это был его  гараж  и  в  нём стояла его машина. Он был одет в хороший костюм с галстуком. Он хотел пораньше выехать, чтобы в Бремен приехать к обеду.
Маркус подошел к машине,  открыл дверцу  и  замер в полном изумлении,  глядя на полуразобранную обшивку  дверца.
-   Что  это  такое!? -   невольно  воскликнул  он вслух,  -  Что  за  чертовщина!  -  Это были,  к сожалению, последние слова в его недолгой жизни.      
Бесшумно подбежав к нему сзади, хмурый одной рукой плотно зажал рот Маркуса,  другой сильно стукнул его по виску и по темени. Маркус, не успев оказать сопротивления, потерял сознание и его тело безжизненно повисло на руках хмурого. Тем временем его напарник выключил свет и закрыл дверь гаража.
Хмурый аккуратно посадил Маркуса на водительское сиденье, а его напарник  вытащил из своего кейса пластмассовую коробку со шприцами и резиновый жгут. Хмурый быстро засучил рукава пиджака и рубашки Маркуса выше левого локтя, напарник ловко перетянул оголённую руку жгутом, затем вонзил иглу шприца в вену и медленно ввёл туда наркотик.
-    Ещё  один, -   шепнул хмурый.
Напарник молча взял из коробочки другой шприц и снова ввёл в вену Маркуса героин. Хмурый опустил рукава, на пустые шприцы приложил пальцы обеих рук Маркуса и бросил их под его ноги. Затем они вдвоём быстро подогнали обшивку дверцы на место,  закрутили все болты, прикрыли дверцу машины, собрали   свои   инструменты,   осмотрелись   и   покинули   гараж.   Они   сели   в   машину   и  уехали,   не  потревожив предутреннюю тишину и жильцов близлежащих домов.

                6

Около семи утра возле гаража Маркуса было столпотворение. Полицейские, врачи и санитары, зеваки, группы телерепортёров и газетчиков, папарацци  -  все были заняты своими делами, сновали возле  гаража.
Когда санитары вынесли из гаража на носилках тело мёртвого Маркуса, все репортёры кинулись снимать его, его рыдающую невесту Корнелию и тихо плачущих родителей Маркуса, шедших рядом с носилками. Засверкали фотовспышки.
-  Пожалуйста,  расскажите,  что  произошло  с  вашим сыном?  -   спрашивала  молодая  теле-
репортёрша,  протянув длинный микрофон к отцу Маркуса, другие репортёры задавали свои вопросы его невесте и матери: "Скажите, куда так рано собирался ехать ваш друг?",  "Вы знали, что ваш сын употребляет наркотики?"
-  Простите, пожалуйста, за неуместный вопрос, но телезрители хотели бы знать, - обратилась телерепортёрша к матери Маркуса, не получив ответа от его отца. - Как давно употреблял ваш сын наркотики?  Вы принимали какие-то меры,  чтобы отвадить сына  от гибельного увлечения?
-   Мой сын никогда не употреблял наркотики, -   сквозь рыдания сказала мать Маркуса. -  Кто-то убил его, а потом всё это подстроил...
Она уронила голову на плечо мужа и зарыдала пуще прежнего. Корнелия, продолжая рыдать, отталкивала рукой назойливых репортёров,  которые,  заслонив от неё мёртвого жениха,  снимали её.
Бойкая телерепортёрша, оставив родителей погибшего, бросилась со своей группой к группе респектабельных мужчин в костюмах и галстуках, вышедших из гаража.
-  Скажите, пожалуйста, несколько слов о происшедшем в этом гараже. -  громко попросила она мужчин, выставив вперёд руку с микрофоном.
-   Пока ничего не можем сказать, -  ответил комиссар полиции города. -  Когда получим заключение судебно–медицинской экспертизы, тогда и проинформируем вас.
-    Господин  Холле,  -   телерепортёрша протянула микрофон  к другому мужчине,  -   вы –  начальник криминальной полиции города, наверняка знаете всех наркоманов города. Числился среди них этот парень?
-    Я не могу помнить всех наркоманов многомиллионного города, -   ответил начальник крипо.
-  Какие  действия  предпримет  криминальная полиция,  чтобы не допустить впредь  такую бессмысленную  гибель  молодых  людей  от  передозировки  наркотиков?
-    Я сейчас ничего не могу сказать.
-  Вам не кажется, что эта смерть  –  результат внутренней разборки молодых неонацистов? Ведь этот парень состоял в молодёжной  неонацистской организации,  -   не унималась репортёрша.
-   Если вы  обо всём  так  хорошо  осведомлены,  то зачем спрашиваете меня? -  спросил начальник крипо. -  Я, например,  пока не знаю, в какой организации состоял этот человек и каковы причины его смерти.
-   Но вы поймите!   Общественность  желает  прямо сейчас  узнать  Ваше  мнение  о  случившейся трагедии и о том, какие последствия она повлечёт за собой! Общественность имеет право на немедленную и полноценную информацию, –  затараторила телерепортёрша в микрофон и тут же направила его в сторону начальника криминальной полиции.
Начальник криминальной полиции, смущенный навязчивостью репортёрши, отклонил голову  в сторону от микрофона и недовольно буркнул:
-   Можно  подумать,  что  вы уже  опросили  общественность и узнали её мнение по данному факту.  -  И, повысив голос,  добавил,  -  Дайте, пожалуйста, пройти.
Однако репортёрша и не думала уступать дорогу ответственному лицу и тот был вынужден обойти её, оттеснив  в сторону любопытствующих зевак.
-   Вот таков был ответ руководителя  криминальной полиции, высокопоставленного чиновника нашего города господина Холле, мои дамы и господа, –   проговорила женщина в микрофон, глядя прямо в объектив видеокамеры. –  Власти по возможности всегда пытаются замолчать происходящие вокруг нас негативные явления. Не потому ли распространение наркотиков среди молодёжи в последнее время приняло угрожающие масштабы,  а во многих городах активизировались неонацисты?

  7
 
Этот "горячий репортаж" с места события в дневных новостях смотрели Грегор Изберг, Леонард Гроссман  и еще трое мужчин. Они сидели в кабинете Изберга при офисе общины. Пили чай и смотрели репортаж с чрезвычайным интересом.
"Мои дамы  и  господа, –   с вдохновением говорила молодая телерепортёрша, глядя с экрана в глаза своим телезрителям, –  как нам стало известно из осведомлённых источников, погибший молодой человек, Маркус Беннини, и его друзья из гамбургской молодёжной неонацистской организации, хотя сами они предпочитают называть её  "Гамбургской  молодёжной лигой",  уже давно втихомолку употребляли наркотики и даже приторговывали ими. Вчера мы сказали бы, что это – непроверенная информация, но сегодня она, как сами видите, нашла своё подтверждение. Этот свежий факт, к сожалению, с летальным исходом,  является результатом злоупотребления наркотиками..."
-   Ну, молодчина! –  похвалил репортёршу Гроссман и с весёлым видом оглядел присутствующих. -  Это Линда Корзон, одна из наших ведущих тележурналистов.
-   Нам  бы  таких  телерепортёров,  да?  -   с  завистью сказал один из мужчин,  глянув  на своего  соседа. Эти трое мужчин были гостями общины, приехавшие из другой страны по линии обмена опытом. -  Это же  –  ценнейший  кадр!  Подбросили бы нам несколько таких журналистов, Грегор!
Изберг весело засмеялся.
-  По правде говоря,  мы пока  сами  выписываем опытных  работников  идеологического фронта
из других стран,  где наши хорошо закрепились.
-    Вы  задействовали  журналистов  в операции  "Кок"?  -   поинтересовался ещё один из приезжих.
-   Естественно! -  ответил Изберг -  Этот репортаж  -  первая "ласточка" идеологической поддержки операции. 
-    И   вы   свой    журналистский     корпус    должны    укреплять   такими   талантливыми    людьми,  -   посоветовал Гроссман приехавшим за опытом. -   И на это дело не нужно жалеть денег. Когда-то Наполеон сказал:  "Я отдал бы пять полков за пять хороших журналистов". Он очень верно понял роль журналистики  в  обществе  и  государстве.
А тем временем Линда Корзон продолжала сеять ложь с такой естественностью, что неискушенному в этой профессии человеку трудно было усомниться в её словах.
"Что может быть более зловещим, чем сочетание таких понятий, как  неонацизм и наркобизнес!?  Такое сочетание просто не укладывается в голове нормального человека. Но тем не менее мы вынуждены признать факт скрещивания наркобизнеса с неонацизмом. Но послужит ли уроком сегодняшняя трагедия молодого человека, запутавшегося в сетях зловещего "симбиоза" нарко – неонаци? -  философски–рассудительным тоном промолвила Линда, опустив глаза вниз. Она сделала многозначительную паузу, покачала головой, как бы ужасаясь от мрачного будущего страны, затем снова посмотрела с экрана телевизора в глаза телезрителей. –  Очевидно одно:  властям пора употребить власть (она улыбнулась: "простите за невольный каламбур") и навсегда положить конец  и тому и другому, пока страна  ещё не ввергнута в хаос. Государственная власть обязана избавить своих законопослушных граждан от опасных преступников..."

      8

После работы Матиас и ещё несколько парней, работающие также в порту, сидели в пивном баре, когда туда буквально влетел Томас и с ходу спросил:
-    Вы  что  сидите!?  Разве не знаете о смерти Маркуса!?
Матиас и остальные парни вскочили со стульев как ошпаренные.
-  Где это случилось!? На автобане? -  спросил Матиас, подумав, что Маркус погиб по дороге в Бремен.
-    Нет, его нашли мёртвым в его гараже, -   ответил Томас.
-    Томас, позвони  домой Шульцу и сообщи ему о гибели Маркуса.  Потом собери штаб  и  все  ждите меня в офисе, -  сказал Матиас на ходу, идя к выходу из бара. -  Я заеду к родителям Маркуса, затем к Корнелии и приеду в штаб.
За ними следовали остальные парни.
-  В телевизионных новостях сообщили, что Маркус умер от передозировки героина, -  рассказывал Томас, идя рядом с Матиасом. -  Это же наглая ложь. Маркус даже в глаза никогда не видел героина. Телерепортёрша-лгунья ещё говорила, что неонацисты Гамбурга, то есть мы, значит, члены молодёжной лиги, связаны с наркобизнесом.
-    Так и сказала!? -   удивился Матиас, взглянув на Томаса.
-   Да, так и сказала!  Я смотрел этот репортаж  и своим  ушам не верил. А по окончании репортажа сразу помчался искать тебя.
-   Это – преднамеренное убийство, с целью дискредитации нашей лиги.  По всей видимости, на нас спустили всех собак, -   мрачно произнёс Матиас и сел в свой "Ягуар".
Остальные тоже сели в свои машины и вереница автомобилей рванула по улице. Вскоре Матиас повернул в сторону района Ухленхорст, где жил Маркус, остальные поехали прямо.

9

К шести часам вечера в штаб-квартире стали собираться не только члены штаба, но и рядовые члены лиги. Парни и девушки собирались стихийно, без никакой команды руководства. Они хотели знать правду о гибели Маркуса, потому что ни он, ни другие, вообще никто из членов лиги не употреблял наркотики и не был связан с наркобизнесом. Это было строго запрещено уставом молодёжной лиги.
Шульц, побывавший у родителей Маркуса раньше,  где он от имени лиги выразил им соболезнование, тоже был здесь.  Все ждали Матиаса.


10

В половине седьмого в полицейском управлении города раздался телефонный звонок. Дежурный офицер поднял трубку и представился..
"Вас беспокоит родственник погибшего сегодня ночью от наркотиков молодого человека по имени Маркус Беннини. У меня есть для полиции секретная информация, –  прозвучал в трубке негромкий, но явно взволнованный голос мужчины. –  Но я хотел бы сообщить эту информацию  непосредственно комиссару полиции".
-    Хорошо!  Приезжайте.  Комиссар на месте, –   предложил неизвестному  дежурный офицер.
"Нет, нет! Я хотел бы сообщить ему по телефону. Это сообщение не терпит отлагательства", –  сказал неизвестный.
-  В таком случае скажите мне.  Я тотчас же доложу комиссару и он сам прослушает магнитофонную запись с вашей информацией.
"Хорошо", –   согласился информатор.
Хотя разговор записывался на магнитную плёнку, офицер пододвинул к себе журнал регистрации сообщений,   взял   в   руку   авторучку  и  приготовился   записать  вкратце   содержание    сообщения неизвестного.
-    Говорите, –   сказал он.
"Господин комиссар полиции! Вам вероятно уже известно, что многие члены Гамбургской молодёжной лиги и их руководители приторговывают героином и кокаином, чтобы пополнить кассу своей организации для проведения  различных акций и мероприятий. Один из руководителей лиги  в это дело вовлёк и моего родственника Маркуса. Сегодня, в связи с его внезапной смертью от передозировки героина, руководители лиги и те, которым была доверена работа с наркотиками, переполошились и решили в срочном порядке избавиться от имеющихся у них в наличии наркотиков.  Руководство лиги сейчас срочно собрало в штаб-квартире всех, у кого на данный момент имеются в наличии героин и кокаин. Сейчас там проходит совещание. Наркотики скорее всего припрятаны у них в машинах или в гаражах.  Я думаю, что они сегодня же вечером  по бросовой цене скинут весь товар потребителям или же утопят в море. Если хотите накрыть этот товар, то вы должны поторопиться. У меня всё", –  сообщил неизвестный.
-   Спасибо за информацию! -  тут же поблагодарил дежурный офицер информатора. -  Я могу узнать, с кем разговариваю?
"Вы знаете, я не могу назвать себя. Вы уж извините, но я боюсь этих ребят из лиги. У меня семья, маленький ребёнок. Понимаете меня? Ведь для вас важна не моя фамилия, а информация, которую вы получили. Поторопитесь, пока все они в сборе, в том числе и их машины. До свидания!" –  и информатор-провокатор тут же положил трубку.
Дежурный офицер постоял несколько секунд в раздумье, глядя на свои записи, потом по внутренней связи связался с комиссаром полиции.
-  Господин  комиссар, в дежурную часть поступила  секретная  оперативная  информация  от неизвестного человека, назвавшегося только родственником погибшего сегодня ночью от наркотиков парня. Информация предназначена непосредственно  Вам. Она записана на магнитную плёнку, –  доложил офицер.
"Хорошо. Я  сейчас  спущусь  к  вам",  –   сказал комиссар полиции.
                11
 
Из дома родителей Маркуса  Матиас вышел только  около семи часов  вечера. С Корнелией он повидался там же, поэтому не было надобности ехать к ней на квартиру, чтобы выразить соболезнование. Он подробно расспросил её о том, в котором часу Маркус вышел из дома, где она находилась в момент его гибели,  не было ли у него личных врагов или соперника, которые могли бы "заказать" его наемным убийцам, или не был ли он каким-то образом связан с наркоманами.  По её словам, Маркус пошел за машиной сразу, как только встал с постели. Он хотел пригнать её к дому, затем только сесть за завтрак. Она приготовила завтрак и ждала его минут двадцать. Так и не дождавшись его, она сама пошла к гаражам, которые находились в пяти минутах ходьбы от их дома.  Дверь его гаража была закрыта, но не на замок.  Маркус сидел в машине и был  мёртв.  На остальные вопросы Матиаса Корнелия отвечала коротко: "нет". Она была убеждена, что Маркуса убили. А кто убил, зачем убил и почему именно таким образом его убили -  на эти вопросы у неё не было ответов. Для неё это было совершенно непонятное, необъяснимое убийство. 
Матиас сел в свой "Ягуар" и с места взял большую скорость. Он спешил в штаб-квартиру лиги.
За ним наблюдали двое молодых людей из машины, припаркованной недалеко от дома родителей Маркуса.
-  Внимание! –  предупредил кого-то по мобильному телефону тот, который сидел рядом с водителем. –  Объект выехал!  Едет на большой скорости. Примерно через двадцать минут будет на месте.
В машине, где его никто не видел, Матиас дал, наконец, себе волю: он заплакал. Ему было так жалко Маркуса! Он был славным парнем и очень хорошим другом. На него всегда можно было положиться. Потеря  такого друга и соратника была для Матиаса страшной трагедией.

По обе стороны вдоль всего участка улицы , где находилась штаб–квартира молодёжной лиги, стояли легковые автомобили. Где-нибудь поблизости от штаб-квартиры припарковаться было невозможно.  Среди этих автомобилей стоял и "Феррари 550 Маранелло" темно-синего цвета. В нём сидели зарубежные спецы. Только вдвоём.  За баранкой сидел любитель жвачки.
Мастера заплечных дел не торопясь наклеили себе пышные "турецкие"  усы и густые брови, надели затемнённые очки. Затем хмурый вытащил из-под мышки пистолет, передернул затвор, послав патрон в ствол и, держа оружие наготове, притих. Его напарник жевал свою резинку и не сводил глаз с той стороны, откуда должен был появиться ярко-красный "Ягуар". Он подъехал минут через семь. Медленно проехал мимо них. Спецы проследили глазами за "Ягуаром" и стали выводить свой автомобиль на проезжую часть.
Матиас нашел свободное место  шагов за двести от штаб-квартиры, причём на противоположной стороне улицы. Поставив автомобиль, он на этом же месте стал переходить улицу. Он дошел до разделительной черты на середине улицы и увидел "Феррари", ехавший в его сторону. Матиас не забеспокоился, не побежал, чтобы быстрее пересечь улицу, а остановился,  отступил на шаг  и встал прямо на разделительной черте –  в зоне безопасности. Он, занятый мыслями о погибшем друге, даже не подумал, что этот автомобиль  может представлять для него какую-то опасность.
Не доезжая до Матиаса метров двадцать, "Феррари" внезапно резко увеличил скорость и поехал прямо по разделительной черте. Спустя несколько секунд страшный удар бампера отбросил Матиаса далеко вперёд. Внезапно притормозивший автомобиль, через мгновенье снова взревел мотором и рванул вперёд. По пути он ещё раз ударил пытающегося в предсмертном порыве подняться на ноги Матиаса по голове левой частью бампера и отбросил его в сторону. И уехал с места происшествия на большой скорости. Матиас остался лежать на асфальте без признаков жизни. Из его головы на асфальт сочилась кровь.
Несколько прохожих  в момент наезда на него автомобиля вскрикнули от ужаса. Все они смотрели на сбитого человека и не обратили внимания на то, как со стороны штаб–квартиры лиги, из зоны парковки, отъехало  несколько  машин.  Эти  машины, видимо, специально  занимали  свободные  места  со стороны штаб-квартиры,  чтобы  вынудить Матиаса  поставить свой  "Ягуар" на  противоположной стороне  улицы и подставить его  под автомобиль  зарубежных спецов.

В это время в полицейском управлении и в лагере дислокации подразделения специального назначения была объявлена тревога. Полицейские и спецназовцы в полной боевой экипировке выбегали из своих зданий и спешно грузились в микроавтобусы. Через минуту–другую колонна полицейских автомобилей и спецназовских микроавтобусов с включенной сиреной мчалась по улицам города.
12

Из штаб-квартиры молодёжной лиги вышел Томас. Он, решив подождать Матиаса на улице, остановился на крыльце и закурил. Тут его внимание привлекла толпа, стоявшая посреди улицы. Потом он увидел человека, лежащего на асфальте. Его внезапно охватила неизъяснимая тревога. Он бросил сигарету в сторону и побежал к толпе. Еще не добежав несколько шагов, он узнал в лежащем на асфальте человеке Матиаса. 
-    Что  здесь  произошло!?   Кто  его  убил!?  -   закричал он  не  своим  голосом  от  горя.  Подбежав  к Матиасу, он опустился на колени и, не соображая от страха и волнения, обхватил руками голову друга и прижал  к груди. Тут он увидел лужицу крови на асфальте.
-     Машина  его  сбила,  -  хором  ответили  ему  мужчина и женщина  средних  лет,  стоявшие вместе среди толпы.
Томас поднял голову и взглянул на них. В его глазах были слёзы.
-   За  рулём  этой  машины  сидел  турок.  Я его успел разглядеть.  Он был усатый и в тёмных очках, -   торопливо добавил мужчина.
-    А рядом с ним  сидел тоже турок, –   сказала женщина. –    Они оба были в тёмных очках и усатые.
- Да, действительно, водитель был усатый и в очках. Это я тоже успел заметить, –   подтвердил другой мужчина. –   Машина на большой скорости  уехала в ту сторону, –   он указал рукой направление.
-    Я очень прошу вас всех: не уходите,  подождите меня здесь. Я сейчас позвоню в  "скорую помощь" и в полицию и тут же вернусь, –   сказал Томас и, тихонько опустив голову Матиаса на асфальт, помчался со всех ног в штаб. Правый рукав его куртки был измазан кровью.
Он стремительно взбежал по лестнице, широко распахнул дверь зала и крикнул:
-     Ребята!  Матиаса сбила машина!   
Актовый зал в штаб-квартире к этому часу был битком набит молодыми людьми, поскольку приехали практически все члены лиги, чтобы услышать об истинной причине смерти Маркуса и распоряжения штаба лиги в связи с этим событием. Все в шоке вскочили на ноги.
-    Как!?  Где!?   Кто  сбил!?   Он   ещё   жив!?  –   взревел зал.  Многие  парни,  не дожидаясь ответа, ринулись к выходу.
-   Тут,  недалеко от штаба, когда он переходил улицу! –  сообщил Томас, увлекаемый толпой на улицу. –  Очевидцы говорят, что за рулём и в машине  были турки! Эй!  Кто-нибудь позвоните в полицию и  в  "скорую помощь"!
-    Я  позвоню! –   крикнул Шульц, стоявший возле стола в глубине зала.
Толпой выскочив на улицу, некоторые парни побежали к всё ещё лежавшему на асфальте Матиасу.  Но большинство парней и девушек ошеломленно остановились и с недоумением смотрели на полицейские автомобили и булики, которые, оглушительно воя сиренами, с двух сторон улицы подъезжали к зданию. Из остановившихся на середине улицы микроавтобусов выскакивали с автоматами наперевес спецназовцы. Они и полицейские бежали прямо на них.
-   Внимание!  –  крикнул кто-то из членов лиги зычным голосом. –  Кто без  машин, немедленно уходите  домой  через  задний  двор!  Живо!  Это  облава  на  нас!
Часть толпы сразу хлынула назад в подъезд,  другая часть – очевидно, те, которые приехали в штаб на собственных машинах – загородила спецназовцам путь в здание.  И мгновенно началась драка и свалка. Спецназовцы и полицейские сразу пустили в ход дубинки. Парни из молодёжной лиги отчаянно защищались; многие из них, занимающиеся в школах каратэ, дрались со спецназовцами на равных.  Первые раненые со стоном  падали под ноги на асфальт.
В этот драматический момент к штабу с той стороны, где на асфальте истекал кровью Матиас, подъехало ещё несколько машин. Из них выскочили телерепортёры с микрофонами в руках, операторы с видеокамерами, фотокорреспонденты. Они тут же стали снимать происходящее. Защелкали затворы фотоаппаратов. Среди них была и Линда Корзон со своей съемочной группой.
-   Это  Матиас  Шмидт!  Снимай  как  следует!  Крупные планы его лица,  голову,  кровь! -   шептала Корзон на ходу на ухо телеоператора.
В это время на улицу выскочил  Андреас Шульц. С несколькими парнями–тяжеловесами он пробил спецназовский заслон и бросился к Матиасу. Толпы зевак, недавно окружавшей Матиаса, уже не было. Она разбежалась тотчас, как только появились полицейские машины. А  "очевидцы" наезда – мужчина и женщина –  заприметившие в машине "турок", выполнив  специальное задание, покинули место происшествия раньше всех.
Возле Матиаса на коленях сидели Томас и Хельмут. Томас придерживал на ладонях голову Матиаса и плакал, не стесняясь слёз. Хельмут прикладывал на рану на голове бумажные носовые платки, пытаясь остановить обильное кровотечение.  Возле головы Матиаса уже образовалась лужа крови.
Подбежавший Андреас тоже опустился на колени перед Матиасом и приложил ухо к его сердцу. Оно едва слышно билось.
-   Матиас,  дорогой,  потерпи...   повремени  немного,  сейчас  приедут   врачи,   они   уже  едут,  -  пробормотал Шульц сдавленным голосом. На глаза его навернулись слёзы.
К Шульцу и его окружению подбежала группа спецназовцев. Одни приставили к их спинам дула автоматов, другие начали надевать на их руки наручники. Когда очередь дошла и до Андреаса, он встал с колен и спросил одного из спецназовцев:
-    Браток,  ты не мог бы объяснить мне,  что тут происходит?
-   Скоро сами всё поймёте, –  ответил спецназовец грозным голосом из-под маски. Он ткнул дулом автомата в спину Андреаса. -   Без глупостей. Стоять без движения!
Двое других спецназовцев скрутили ему руки назад и замкнули наручники на его запястьях
-    Где ваша машина? -   спросил тот, который разговаривал с Андреасом.
Шульц кивком головы указал в ту сторону, где стояла его машина.
-    Вон, темно-зеленый  "БМВ".
-    Ведите его к машине!  -   скомандовал тот же спецназовец своим товарищам.
-    Пошли! -  один из спецназовцев  грубо подтолкнул Андреаса в спину.
В этот момент с включенной сиреной  подъехала машина "скорой помощи". Врачи выскочили из машины и занялись Матиасом.  Все это отсняла репортёрская группа Линды Корзон и побежала к зданию, где развёртывались главные события.
    
Всех, кто был с машиной, спецназовцы и полицейские поставили лицом к машине - "руки на капот, ноги – шире плеч" - и начали прощупывать их тела в поисках оружия или наркотиков и проверять содержимое их карманов. Тех же, кто был без машины и не успел убежать, поставили лицом к стене здания. Их тоже шмонали.
Пять специально обученных для поиска наркотиков собак обнюхивали машину за машиной и довольно быстро обнаруживали припрятанные наркотики; тут же к делу приступали специалисты по борьбе с наркобизнесом. Они вскрывали обшивки дверец, снимали сиденья и извлекали припрятанные за ними или под ними пакетики и  килограммовые пакеты героина и кокаина. "Улов" обещал быть богатым, доселе невиданным в Гамбурге. Репортёры бегали от одной машины к другой, спеша запечатлеть результаты  "успешной полицейской облавы на наркодельцов".  Среди них была со своей группой и Линда Корзон.
У хозяина одной из машин, высокого худощавого парня, от изумления отвисла челюсть в прямом смысле слова, когда из-под его сиденья вытащили килограммовый пакет героина. Он несколько мгновений стоял с открытым ртом,  молча  глядя  на  "товар"
-  Фантастика! –  воскликнул он, наконец, обретя дар речи, и растерянно улыбнулся. –  Как он, интересно, попал в мою машину? 
-  Этот вопрос зададим тебе мы. Чуть позже, –  сказал один из полицейских, угрюмо, исподлобья посмотрев на обалдевшего парня.
Многие парни, в машинах которых находили наркотики, возмущались и говорили, что это провокация, что наркотики подложили либо сами полицейские, либо сотрудники спецслужб, что они не только не употребляли наркотики, но и не видели их никогда, так как все они спортсмены  и к тому же уставом молодёжной лиги строго запрещалось употребление каких бы то ни было наркотиков.
Приехавшие чуть позже комиссар полиции, прокурор города и начальник криминальной полиции молча ходили от машины к машине, смотрели на выставленные на асфальте возле машин пакеты наркотиков и изумлялись. В их присутствии одна из собак–ищеек в сопровождении молодого полицейского  обнюхала "БМВ" Шульца снаружи, потом запрыгнула в салон, нервно обнюхала его и вдруг громко залаяла, царапая когтями обшивку левой задней дверцы. Специалисты, повозившись недолго, вскрыли обшивку и вытащили из "тайника"  целых десять стограммовых пакетиков героина. Затем собака обнаружила наркотики под водительским сиденьем. Оттуда извлекли ещё пять пакетиков героина.
Комиссар полиции, знакомый с Андреасом уже давно, выразительно посмотрел на него и покачал головой, но ничего не сказал. Шульц тоже промолчал, понимая бессмысленность слов в свое оправдание в такой ситуации.
В общей сложности из машин членов молодёжной лиги было извлечено больше двадцати килограммов тяжелых наркотиков. А впереди был поиск наркотиков в их гаражах, где были припрятаны в основном килограммовые пакеты...  Вскоре к зданию подъехали конвойные автофургоны. Полицейские и спецназовцы каждого из арестованных подводили под руки к этим автобусам и заталкивали их туда без особых церемоний.
Всё, что происходило возле штаб–квартиры Гамбургской молодёжной лиги, Линда Корзон комментировала, исходя из поставленных перед ней задач. Её репортёрская группа особенно старательно снимала Андреаса Шульца, поскольку он был лидером лиги.

Так называемый "прямой репортаж с места события"  смотрели потом весь город и вся страна в вечерних теленовостях. Корзон была в ударе: носилась между машинами и наркотиками как угорелая и с вдохновением вела репортаж. Она в самом начале передачи заявила, что телезрители смотрят прямой репортаж. Это означало, что люди смотрят несмонтированный материал. Но она лгала. Репортаж был оперативно смонтирован в передвижной телестанции, стоявшей  недалеко от штаб–квартиры молодёжной лиги.
Из "горячего", сенсационного репортажа, мгновенно взбудоражившего весь многомиллионный город, во время монтажа было вырезано всё, что не работало на конечный результат; например, не было ни одного кадра с искренними  удивлением и возмущением парней, выпала также сцена удивления высокого худощавого  парня,  у которого в машине обнаружили  килограммовый  пакет  героина,  хотя группа Корзон снимала все эти сцены.  А люди верят тому,  что видят своими глазами и слышат ушами;   в таких случаях, как правило, никто не задаётся вопросом, а не подстроено ли всё это. Тем более, что вдохновлённая "материалом экстра-класса" Корзон не давала телезрителям никакой возможности для критического размышления по поводу происходящего на экране телевизора: она строчила свои комментарии и собственные оценки происходящего  как из пулемёта, не оставляя людям времени для осмысления факта.
Но главное –  она попридержала сообщение о Матиасе, чтобы кадры, на которых  было запечатлено его окровавленное безжизненное тело,  выдать в самом конце репортажа в качестве кульминационного момента сенсационного материала, заключительного аккорда и убийственного аргумента, хотя снимала его первым.

13

     Райнхард напряженно следил за каждым кадром репортажа, будто чувствовал, какова будет развязка событий. Когда после сцены погрузки арестованных в автобусы и их отъезда вдруг показали Матиаса, лежащего без признаков жизни в луже крови на асфальте, Райнхард вскочил со стула как ужаленный.
-   Матиас!  -  вскричал он в шоке. -   Матиаса  убили!
Повыскакивали  с  дивана  и  Пауль с Моникой.  Райнхард в жутком потрясении  заметался по гостиной.  А по телевизору за кадром снова  зазвучал  комментарий  Корзон:
"А сейчас вы видите кровавый результат криминальных разборок между мафиозными структурами, вернее, между представителями наркобизнеса и молодёжного крыла неонацистов. Погиб молодой человек...  Что они  не поделили? Сферу влияния?  Сферу бизнеса? Я пока не знаю точного ответа на этот вопрос. Его должны дать компетентные органы. Подождём".
Увидев Матиаса и вдобавок услышав о его гибели, Моника схватилась за сердце и упала на диван без чувств.
-    Райнхард,  принеси  воды!  -  попросил Пауль.
Райнхард сбегал на кухню за водой. Пауль налил немного воды себе на ладонь и побрызгал её на лицо жены, затем приподнял её голову и влил ей в рот немного воды. Моника медленно пришла в себя и горько заплакала. Райнхард посмотрел на телевизор и увидел, как к Матиасу подошли врачи "скорой помощи", осмотрели его и, положив на носилки, быстро понесли к машине. Судя по всему, он был ещё жив и врачи нашли возможным спасти его.
-    Матиас,  кажется,  жив!  -  негромко, с радостью в голосе воскликнул Райнхард.
Пауль тоже увидел этот кадр. Моника, как будто заранее зная о последствиях  покушения на внука, продолжала горько плакать. А тем временем  Корзон,  находясь  теперь  сама  в  кадре,  продолжала  развивать тему:
"Этот молодой человек является одним из лидеров Гамбургской молодёжной лиги, которую некоторые политические эксперты не без основания причисляют к неонацистским организациям. Зовут его Матиас Шмидт. Как нам стало известно со слов очевидцев трагедии,  его сбил автомобиль,  управляемый предположительно  турком. По их словам, в машине были пассажиры и они также были турками. Очевидцы также  утверждают, что это было  похоже  на преднамеренный наезд. Если допустить, что эти турки - наркодельцы, то вывод напрашивается сам собой:  связь между огромным количеством арестованного в ходе операции героина и смертью одного из лидеров молодых неонацистов более чем очевидна... Видно, наркомафия таким вот образом отомстила или только предупреждает молодых неонацистов  за  посягательство  в сферу их  интересов,  точнее –  преступного  бизнеса.  Теперь, видимо, нам следует ожидать кровавых разборок между многочисленными неонацистами и многоопытными в таких делах наркодельцами. И вполне возможно, что в этой бойне пострадают совершенно неповинные люди. Если, конечно, власти не возьмутся, наконец, за решение проблемы... ".
Завершила  свой   репортаж  Корзон   гнусными   умозаключениями,  направленными  на   разжигание взаимной  ненависти  между  людьми  разных  вероисповеданий:
"Однако остаётся открытым ещё один вопрос. Почему турки? Ведь турки, самая большая диаспора иностранцев в нашей стране, вроде бы не числились в списке самых активных наркодельцов. Может быть, они отомстили Шмидту за то, что он, как утверждают знающие люди, ведёт активную работу по привлечению в свою лигу молодых турков? А исламским фундаменталистам, в свою очередь активно рекрутирующим в международный терроризм молодых мусульман Европы, естественно, не может нравиться такая активность одного из лидеров неонацистов, простите, молодёжной лиги. В этом случае мы можем ожидать в ближайшем будущем столкновения в городе двух религиозных конфессии – мусульман и христиан. И это столкновение может оказаться не менее кровавым, чем криминальные разборки между мафиозными группами. Но что бы там ни было, главное - существует серьёзная проблема, которая непосредственно касается молодёжи; если за решение этой проблемы власти не возьмутся незамедлительно и решительно сегодня, то завтра уже может быть поздно...".

14

Этот репортаж Грегор Изберг смотрел как всегда в своём кабинете в офисе общины. Вместе с ним смотрели и гости общины, перенимающие полезный опыт у более удачливых соплеменников. Они смотрели телевизор, попивая хороший французский коньяк.
-    Ай - да,   Линда!   Ну,  мастерица!  –    радостно  закричал  Грегор  и  от  удовольствия  потёр  руки, когда телерепортёрша завершила свой провокативно - нравоучительный монолог. –  Вот это профессионализм:    всем  сестрам  по серьгам!
Его гости, соглашаясь с ним, дружно кивали головами и улыбались.
-   Грегор,  скажи  нам,  пожалуйста, -   спросил  потом один из гостей  председателя общины, -   Линда согласовывает с вами заранее свои тексты, произносимые ею с экрана, или она говорит  экспромтом?
-   Разумеется,  согласовывает, -  ответил Изберг. -  Зачастую наши специалисты из области политологии, экономики и социологии специально готовят для наших журналистов тексты - болванки, когда дело касается серьезных тем. Репортёры их заучивают заранее. Ведь сами знаете, журналисты - народ эмоциональный и самовлюблённый, могут погнать отсебятину, бесполезную для нас. Работу с журналистами мы рассматриваем как  приоритетную работу. Все темы, все происшествия мы преломляем через призму наших интересов, вокруг всякого вопроса мы формируем общественное мнение с учетом наших интересов. Ни один общественный процесс нельзя пускать на самотёк. -  Изберг приосанился и замолчал.
Задававший вопрос выразительно посмотрел на своих коллег, мол, запоминайте, чтобы потом  внедрять этот  бесценный опыт у себя в стране.
-   Но  у  нас, к сожалению,  проблема  с  деньгами, -   неожиданно пожаловался один из гостей, по всей видимости, отвечающий в своей стране за идеологический сектор. -  Из-за этого возникают трудности по привлечению дипломированных специалистов – политологов, экономистов, социологов, экспертов по различным проблемам.
-  А сколько вы получили в этом году от правительства своей страны на нужды общины? -  поинтересовался Изберг.
-     Тридцать  миллионов.
-     Ну-у, это  разве  деньги!?   Требуйте триста миллионов! Вам  надо  смелее  и  наглее  выбивать  деньги  из  бюджета!

15

В больницу, в которую был доставлен Матиас, его родственники -  Райнхард, Пауль и Моника -
приехали   к  десяти  часам   вечера.    В  длинном   больничном   коридоре  Пауль  остановил  идущую  им навстречу  медсестру.
-     Простите, вы не могли бы нам помочь? –   попросил он.
-     В чём проблема? -   спросила медсестра.
-    Сюда   приблизительно   два   часа   назад   был   доставлен    молодой   человек,      попавший  под  машину, -  ответил Пауль. -  Зовут его Шмидт Матиас. Мы - его дед и бабушка.  Хотели бы встретиться с врачом и узнать о его состоянии.
-     Пойдёмте  со  мной, -   сказала медсестра,  выслушав просьбу.
Она привела их в кабинет к старшему врачу ночной смены. Тот попросил посетителей сесть на стулья, поставленные вдоль стены.
-     Состояние  у  него  очень тяжелое,  критическое, –  сказал врач правду. –  Он находится  в  коме  и вывести его из этого состояния не представляется  мне возможным.
Моника тихо заплакала. Пауль посмотрел на неё с глубоким сочувствием и приобнял за плечи.
-   Что мы можем для него сделать? –  спросил он врача. –  Если требуется кровь, то мы можем сейчас же ...
-    Нет,  нет,  не  требуется,  спасибо, –    перебил  его  врач. –   У  него  вторая  группа  крови.  Мы располагаем такой кровью. Сейчас как раз идёт её переливание.
Райнхарду  на глаза  навернулись слёзы   и  он,  чтобы  никто  этого  не видел,  облокотился  о колени и низко опустил голову. Моника пожелала увидеть внука и врач повёл их в отделение реанимации.
Матиас лежал на больничной койке, опутанный тонкими шлангами. Переливание крови всё ещё продолжалось. Все трое подошли к койке и встали, глядя на Матиаса с состраданием. Он находился между жизнью и смертью, но они были бессильны помочь ему выкарабкаться из этого состояния.







                ЧАСТЬ  ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
 
                1
В понедельник состоялось представление коллективу театра драмы и комедии Михаэля Ковальски. Как и говорил Рутковский, на нём действительно присутствовали  высокопоставленные чиновники. Правда, вместо министра культуры Земли приехал его заместитель. Заместителя  федерального министра кроме него сопровождали бургомистр города и ещё несколько чиновников. Такая представительная группа, естественно, не могла прийти в театр только ради представления иностранного режиссера. Перед началом представления чиновники обстоятельно осмотрели театр, побывали в цехе реквизита и костюмерной, мастерской художника-декоратора, заглянули в артистическую гримёрную, с неподдельным интересом ознакомились с репертуаром театра. Когда они вернулись в зрительный зал и сели за стол на сцене, заместитель министра культуры Гамбурга проинформировал собравшихся, что заместитель федерального министра культуры и сопровождающие его лица намерены посетить все театры и другие культурные учреждения города и встретиться со всеми творческими коллективами. Свою короткую речь он закончил предложением к театральному коллективу  воспользоваться случаем и рассказать о тех своих проблемах, решение которых в компетенции министерства культуры или бургомистрата.
Предложением воспользовались в основном люди пожилого возраста, которых волновали прежде всего проблемы пенсионного обеспечения. По их мнению, за артистами, как, впрочем, и за учителями и рядом  других категорий служащих необходимо сохранить государственное пенсионное обеспечение. Частные пенсионные фонды, говорили они, не для них. По поднятым вопросам состоялась небольшая дискуссия, но она ничего не решила, потому что решение проблемы пенсии было вне  компетенции присутствующих чиновников. Но обе стороны остались довольны. Чиновники защитили себя от опасности быть уличенными в любви к иностранцам, в частности, к иностранным режиссерам, а актёры лишний раз продемонстрировали свою способность перевоплощаться и играть роль рядовых  и обеспокоенных граждан страны так же превосходно, как и роли королей, министров и генералов.
После этих формальностей, наконец, Ковальски был представлен коллективу театра. Вольфганг не стал слушать дифирамбы по творчеству  "выдающегося новатора театрального искусства"; он вернулся в свой кабинет и, листая блокнот, где он записывал свои мысли и задумки по постановке пьесы, начал готовиться к репетиции. Через некоторое время пришла Стефания и с юмором объявила, что перед "мэтром", наконец, расшаркались и труппа готова к репетициям. Вольфганг встал с кресла. И в это время кто-то осторожно постучался в дверь.
-     Входите,  пожалуйста! -   громко произнёс Вольфганг.
В кабинет с полуулыбкой на губах вошел Михаэль Ковальски. Он поздоровался, затем объяснил цель своего визита.
-    Мне хотелось поближе познакомиться  с вами, -   сказал он с улыбкой,  глядя Вольфгангу в глаза. -  Я много слышал о вас у себя на родине, а теперь вот представилась счастливая возможность поработать рядом с маэстро. Я чрезвычайно рад этой возможности. -  Всё –  как он произносил эти слова, с какой учтивостью смотрел на Вольфганга и взглядывал на Штефанию, и улыбался – выглядело так естественно, получалось так искренне, что невозможно было заподозрить в нём лицемера.
Вольфгангу, человеку толерантному и открытому, ничего не оставалось, как  пригласить гостя сесть, представить ему свою помощницу и её же попросить заварить для них крепкий кофе.

2

За день до суда хоронили Кристину. Из Парижа её тело привезли родители. Шел моросящий дождь, поэтому все пришедшие на кладбище стояли под зонтами. Среди них стоял Райнхард. По его щекам текли слёзы.
Когда священник завершил заупокойную молитву, служащие кладбища опустили гроб в могилу, присутствующие побросали горстки земли и цветы на гроб и в скорбном молчании направились к своим машинам. Родители Кристины, симпатичные и ещё не старые люди, убитые страшным горем, обессилевшие,  бережно  поддерживая  друг  друга,  отошли  от  могилы  одними  из  последних.   Остался стоять у кромки могилы только Райнхард.  Мать Кристины обернулась к нему и заплакала. 
-    Подонки,   гады    проклятые,  –    произнёс  Райнхард   сквозь   слёзы. –    Я   найду   вас   всех    и   жестоко  отомщу  за  мою  Кристину.  Отомщу  и  за  моего  брата  Матиаса!  Я  утоплю  всех  вас  в  вашей же  крови!  Я  клянусь  тебе,  моя  любимая,  моя  Кристина,  я  отомщу  за  тебя!

3
 
В это же время в квартире Шекелей был праздник; вернее, нечто, похожее на праздник. Их квартира была полна гостей. Присутствовали Грегор Изберг, его секретарша, гости общины, еще несколько мужчин и женщин, а также те, которые были свидетелями драки на перроне в тот злосчастный день. Все дружки Михаэля также были в сборе. И неожиданно  -  Кларисса и Линда. Не было только Гроссмана. Возможно, он, хитрый  лис, не приехал из соображений осторожности:  если  за  ними  следят  парни  из  молодёжной  лиги,    то  когда-нибудь  этот  факт  –   визит  судьи
окружного суда накануне судебного процесса к Шерилям –  может стать достоянием общественности и вызвать  разного рода пересуды, а у Мюллеров и их адвоката могут возникнуть законные основания подозревать суд в пристрастности с самого начала судебного разбирательства.
Перед застольем Михаэль сыграл для гостей на пианино несколько произведений Гайдна, Стравинского, Чайковского и Моцарта. Играл он хорошо. Завершение каждого произведения присутствующие отмечали бурными аплодисментами. Когда под конец импровизированного концерта классической   музыки   Михаэль   исполнил   Шопена,   одна  женщина,  впав в экзальтацию,  подбежала к нему, смачно поцеловала его в обе щёки и сказала:
-    Ради тебя,  дорогой  наш Михаэль,  не  жалко  самого  праведного  человека  отправить  в  тюрьму, на электрический стул, на эшафот и на распятие!  Спасибо тебе, милый,  за доставленное нам величайшее  удовольствие!  Ты  музыкальный  гений!
Публика, естественно,  поддержала её горячими аплодисментами.
-    Михаэль, сыграй, пожалуйста,  теперь  для  нас  с  Клариссой   "Полонез"  Огинского.  Я так люблю это великое произведение! -  попросила Линда, подойдя к пианино и глядя на музыканта томным взглядом.
-  Для вас, Линда и Кларисса, я сыграю с большим удовольствием, -  сказал Михаэль и галантно поклонился им как великосветским дамам. 
Сыграл прекрасно, лучше чем первые произведения; возможно, его вдохновляло то, что теперь его игру с особым вниманием слушали две красивые молодые женщины.
Как только стихли бурные аплодисменты,  Софья пригласила всех к столу. Когда все расселись за длинным столом и угомонились, Изберг обвёл всех  многозначительным взглядом и убежденно произнёс:
-   Помогать  друг  другу – наша   святая  обязанность.  "Сегодня ты помог мне, завтра я помогу тебе" –  это наш девиз. И мы никогда не отступимся от этого девиза ни при какой ситуаций. Друзья, выпьем этот первый бокал за нашу сплоченность, за наш несокрушимый  коллективизм. - Он встал со стула и с торжественным видом поднял свой бокал. Все остальные тоже встали и стоя выпили вино до конца. После первого тоста все оживлённо заговорили,  загалдели и шум за столом стоял до конца трапезы.
Когда поели, выпили и убрали  со стола всю грязную посуду, оставив только вазы с фруктами, слово снова взял Изберг.
-    А сейчас адвокат Николаус Штайн проинструктирует вас,  как  вести себя завтра на суде, -   Грегор посмотрел на усатого и бородатого мужчину лет сорока пяти.  -   Пожалуйста, Николаус.
Молодые люди, сгруппировавшиеся вокруг Михаэля, продолжали тихо шушукаться и посмеиваться.
-    Молодые  люди!  -  постучав по столу костяшками пальцев,  обратился  к ним Якоб,  отец Михаэля. -    Послушайте  адвоката  внимательно.  Его  советы  завтра  вам  пригодятся  в  суде.
-    Извините, -  сказал  за  всех толстый и добродушный Хейнрих.  За столом воцарилась тишина.
-    Я  не  буду  отнимать у  вас много времени, –   заговорил Штайн. –   Скажу только о том,  как  вести себя на суде во время выступления молодого Мюллера и его адвоката, старика Клемме. Когда Мюллер Райнхард начнёт рассказывать о том, что случилось и как происходила драка на перроне, вы громко удивляйтесь каждому его слову, возмущайтесь каждым его выводом, называйте его хамом, негодяем, наглецом, естественно, негромко, но так, чтобы он слышал; создавайте в это время также больше шумовых эффектов:   шаркайте ногами,  вставайте и садитесь,   скрипите скамейкой,   шуршите  бумагой, смейтесь, разговаривайте, мурлычьте что-нибудь под нос, кашляйте, сморкайтесь, перебивайте его встречными выступлениями, репликами с мест, в общем, создавайте ему массу мелких раздражающих неудобств; он будет сбиваться, терять нить своей мысли и способность логического мышления. А если он будет говорить долго, то уж возмущайтесь вслух и громко, дескать, сколько можно болтать, врать, вводить суд в заблуждение словоблудием, переливать из пустого в порожнее и так далее в этом же духе.  Интеллигентные люди особо чувствительны к таким вещам, и он в итоге не сможет ясно и достаточно убедительно рассказать суду о том , что произошло на перроне. Те же самые действия производите и во время выступления его адвоката Клемме. Своими репликами, замечаниями и возмущением вы должны подавлять у него волю к победе на процессе, взвинчивать ему нервы, не давать ему возможности чётко выстраивать свои доводы и аргументы. Он долго этого не выдержит и замолчит, или будет говорить не то, что заготовил. Нам это как раз и нужно.
-  Вежливая  наглость  и  интеллигентная  жестокость,  как говорится, -   вставил свою  реплику  Якоб  и  улыбнулся..
-   Да, именно! -  сказал Штайн,  ткнув  указательным пальцем  в сторону Якоба. -   И вот что ещё. И адвокат  Ульрих Клемме, и  дед Райнхарда Пауль Мюллер во время войны были сопливыми мальчишками, но они из тех, кто считает себя совестливыми христианами и носителями коллективной вины и ответственности за преступления нацизма во время второй мировой войны. Вы можете посыпать соль на эту их рану. Во время перерыва вы можете пройти мимо Клемме и Пауля и негромко сказать: "Фашисты недобитые! Фашист защищает  неонациста", обозвать их старыми козлами; в общем, нужно унижать их всячески, взвинтить им нервы. Пусть потом стоят и нервничают,  переживают в течение всего перерыва. Не давайте им возможности использовать  перерыв для обдумывания аргументации в защиту обвиняемого.
Все присутствующие дружно закивали головами.
-  Может  возникнуть  непредвиденная  ситуация ;  на суде вдруг может появиться  та женщина, которая на перроне заступилась за Мюллера.
-  Это исключено, -  сказал Изберг, перебивая адвоката. -  Мы с первого дня держали всю семью Мюллеров и их адвоката под наблюдением. Они не нашли ту женщину, а других свидетелей не искали.
-    Ну тем не менее надо быть готовыми  ко всяким неожиданностям.
-    Да-да, ты прав Николаус. Извини меня, -   проговорил Изберг.
-   Так  вот,   если   вдруг   появится   какой-нибудь  неучтенный   нами   свидетель,   желающий   дать показания в защиту Мюллера,  то до начала суда или во время перерыва подходите к ней или к нему толпой и спрашивайте  у неё фамилию,  имя, адрес,  место работы, должность, о вере в бога и так далее. Вопросы задавайте в агрессивной форме. Эти вопросы, как правило, шокируют  и запугивают людей. Они теряются и начинают бояться. Может  статься и так, они даже откажутся от своего первоначального намерения давать суду показания и убегут домой, а это нам на руку.
-   Вряд ли у них будут свидетели, –  сказала Софья со смешком. ;  Был у них один,  вернее,  была одна свидетельница,  да и та сплыла ... на тот свет.   -  Она засмеялась.
Молодые за столом прыснули.
-  Ну а ты, Михаэль, можешь задавать  всякие вопросы и Мюллеру и его адвокату во время их выступлений, а получив ответы, тверди, не анализируя их по существу:  "это неправда",  "это было не так, совсем не так",  "это чушь какая-то", "вы несёте всякий вздор, как вам не стыдно?" и так далее в этом же духе.  Молодой Мюллер и его адвокат будут смущены, будут думать:  "А  что же я сказал неверно?". И пусть они ломают голову над такими глупыми вопросами, чем будут думать над своей аргументацией и доказательствами. А когда слово дадут тебе, ты говори уверенно, напористо, амбициозно, обескураживающе. Держись самоуверенно. Твоя самоуверенность судом – судьёй и прокурором ; будет воспринята как убежденность, твоя амбиция – как возвышенность ума,  а манера поучать и поправлять – как превосходство.
-    О’ кей!  -  весело ответил Михаэль. -   Я  заставлю  их  смущаться  и  заикаться.
Все весело засмеялись.

4
 
Утром следующего дня в городской дворец правосудия Райнхард, его мать, дедушка, бабушка и адвокат Клемме пришли вместе за пятнадцать минут до указанного в извещении времени. Когда они вошли в зал судебного заседания, то удивились. Зал был полон.
Это были участники вчерашнего сборища в доме Шерилей. Среди них сидела и Линда Корзон. Отсутствовали только Изберг и Кларисса.   
Ульрих Клемме и Райнхард сели за стол ответчиков.  Стулья за ними были свободны и их заняли Грета, Пауль и Моника. Со стороны Мюллеров больше никого не было. На объявления в газетах не откликнулась та женщина, которая заступилась на перроне за Райнхарда.
Адвокат Михаэля Николаус Штайн и все сидящие в зале пялились на Мюллеров до тех пор, пока они не уселись. Штайн присутствовал на суде в качестве обвинителя.  Он и Михаэль сидели за другим столом,
а  за ними расположились родители Михаэля.  Софья  с каменным  от злости лицом  неотрывно  смотрела
на Райнхарда.  В зале начали шептаться и хихикать.
-    А что за мымра появилась? -  громким шепотом спросила одна из женщин.
Несколько человек громко хихикнули.
-    Какая?
-    Та, которая села рядом с выжившей из ума рухлядью.
-    Ах, это, видимо, мамаша психопата? -  ответил мужчина тоже громким шепотом.
В зале опять захихикали.
Мюллеры всё это слышали, но промолчали. Они были слишком интеллигентными людьми, чтобы затевать свару с разнузданной толпой, поэтому сделали вид, что шушуканья их не касаются. Правда, Моника, знавшая взрывной характер снохи, незаметно положила ладонь на сложенные на коленях руки Греты и сжала их, мол, стисни зубы и молчи. Теперь они поняли, что за публика сидит в зале. Клемме, старый волк, понял сразу, как только вошел в зал, что за публика и зачем она здесь. Теперь он, вытащив из своей папки какие-то бумаги, начал изучать их. Публика, как на сатанинском шабаше, продолжала тихо неиствовать.
-    А кто этот старый козёл?
-    Их двое! Кого из них имеешь в виду?
В зале опять захихикали.
-    Который сидит с уголовником!
-    А-а, это, наверное, его адвокат.  Разве не видишь, копается в своих слюнявых писульках?
У Клемме тоже хватило выдержки, чтобы не реагировать на персональное оскорбление. Более того, он шепнул Райнхарду, чтобы  набрался выдержки и терпения до конца, то есть до оглашения решения или приговора суда, и не реагировал на гнусные выпады оголтелых  "болельщиков" Шериль Михаэля. Однако нервы Греты были близки к шкале кипения. Её особенно сильно задело  за живое то, что эти беснующиеся люди назвали её сына "уголовником", а уважаемых в городе людей, докторов наук  Пауля и Ульриха, "старыми козлами". Она посмотрела на свои часы. Оставалось три минуты до начала судебного заседания. Чтобы не удостаивать хулиганствующую толпу достойным ответом раньше времени и не слышать её ответных грубостей, она закрыла глаза и начала про себя считать. Насчитав до ста пятидесяти, Грета открыла глаза и медленно, презрительным взглядом обвела шушукающий и хихикающий зал. Все "болельщики" Шерилей обратили на неё внимание.
-   Господин  доктор Клемме,  вы не знаете, что за  дикий  сброд здесь расположился? -  негромким, но ясно слышным всем сидящим в зале голосом поинтересовалась Грета, наклонившись к Ульриху. -  Похоже, собрали всякую безработную шваль из городских свалок.
Ульрих ничего не ответил, только полуобернулся в сторону Греты и улыбнулся. Грета рассчитала верно. За оставшиеся считанные секунды до прихода судьи "болельщики" не могли успеть нанести ей  ответный удар, а она отвела душу.
В зал судебного заседания вошли судья, прокурор и секретарь суда. Они заняли свои места и начался судебный процесс.
Райнхард, бледный и печальный, сидел в задумчивости. Он думал о Кристине, которая сегодня сидела бы рядом с ним или сзади. У Пауля и Моники был виновато-грустный вид. Они сидели, потупив взоры. Грета  испытующим взглядом смотрела на судью, как будто пыталась понять по его лицу, насколько он объективен.
Михаэль, его родители и  друзья представляли полную противоположность.  Михаэль был весел и с высокомерием поглядывал на Райнхарда, а его родители напустили на себя важный вид, словно сделали одолжение суду,  явившись на него собственной персоной.   Друзья Михаэля  находились в очень веселом расположении  духа,  словно предвкушали  увидеть  забавное представление вроде  цирка  с искрометной клоунадой.
Cудья, мужчина лет сорока пяти, с приятными чертами лица, начал рассмотрение судебного дела с выяснения того, явились ли на суд ответчик, его адвокат и пострадавший. Получив удовлетворительный ответ, он спросил, пришли ли заявленные ими свидетели по делу.
     Штайн ответил, что заявленные потерпевшим свидетели пришли. Адвокат Клемме сказал, что главная свидетельница, она же пострадавшая от хулиганских выходок Михаэля Шериля, Кристина Блюмм на суд не явилась по причине её внезапной смерти при невыясненных обстоятельствах в Париже, где она проходила преддипломную практику.
Председатель выразил соболезнование Райнхарду и его близким и, следуя требованиям процессуального закона, попросил адвоката Клемме представить суду документ, подтверждающий смерть заявленной свидетельницы.
Клемме отнёс судье нотариально заверенную копию свидетельства о смерти, которую он получил по факсу из Парижа, и его заверенный перевод на немецкий язык.  Судья быстро пробежал глазами документы и, отложив их в сторону, спросил:
-  Почему вы сказали  "при невыясненных обстоятельствах", если в свидетельстве  о смерти однозначно  сказано,  что смерть Кристины Блюмм наступила  в результате пищевого отравления?
-  Пищевое отравление – это всего лишь версия, -  ответил Клемме, -  поскольку, по словам следователя, имеются только признаки такого отравления, но состав ядовитого или иного вещества, способного вызвать смерть, в организме девушки не выявлен.
Затем Клемме пояснил, что после смерти Кристины Блюмм он был в постоянном контакте со следователем криминальной полиции Парижа, который вёл следствие по данному делу. По утверждению этого следователя, во всех продуктовых магазинах, в которых по сохранившимся в сумке Блюмм и в квартире кассовым чекам она покупала продукты питания, криминалистами были выборочно изъяты для биохимического анализа те же  продукты питания, которые имелись в наличии на момент вскрытия квартиры, а также  имелись упаковки или тара из-под употребленных ею продуктов питания. Ни в одном из проверенных продуктов питания анализ не выявил никаких ядовитых веществ. Из этого следует, что смерть девушки наступила не в результате простого пищевого отравления. Вполне вероятно, что яд попал в её организм с каким-то пищевым продуктом, который был отравлен кем-то непосредственно перед его употреблением.
-    Кто-либо подозревается следствием  в преступлении?  -  спросил судья.
-  Под подозрение попала подружка Кристины, парижанка Жаклин Жильсон, -  ответил Клемме, -  которая, как выяснила полиция, была у Кристины Блюмм в гостях накануне её смерти. Однако в ту же ночь Жильсон бесследно исчезла. Её тело обнаружили в реке Сене вчера вечером. По предположениям криминалистов, она могла быть утопленной насильственно, поскольку на её теле и одежде обнаружили кое-какие признаки насильственных действий. Следствие по данному уголовному делу начато только вчера, поэтому пока не известно, к какому результату оно приведёт. Об этом следователь сообщил мне по телефону сегодня утром, когда я собирался уже идти в суд. Следователь предполагает, что  Жаклин могла быть кем-то подставлена под подозрение в убийстве Кристины, а затем утоплена, то есть, в буквальном смысле,  концы спущены в воду. Именно исходя из такой версии, криминальной полицией Парижа сегодня, наконец, возбуждено уголовное дело по факту смерти Кристины Блюмм. Из этих печальных событий напрашивается вывод, что Кристина отравилась не сама и не от пищевых продуктов, а её кто-то отравил. Отравить же могли те люди, которым она каким-то образом мешала. Я не могу сказать, кто стоит за её убийством. Но я догадываюсь. Думаю, что раскрытие этого гнусного убийства – дело времени.
Судья,  выслушав  адвоката  Клемме,  несколько  секунд  сидел  в раздумьи,  после  чего  заявил,  что следствие по уголовному делу в Париже может затянуться на месяцы, а  причина отсутствия свидетельницы Кристины Блюмм на суде является неустранимой, вследствие чего он не может откладывать рассмотрение дела.  Адвокат не возражал.
Когда Райнхард услышал о трагической гибели Жаклин, ему стало  стыдно за то, что он считал её убийцей Кристины и порвал её изображение на фото с Кристиной. Он мысленно попросил прощения у Жаклин за свои заблуждения и поступок. А тем временем судебное заседание продолжалось. Судья спросил стороны, есть ли у них ходатайства перед судом. Первым откликнулся Штайн.
-  Господин судья, мы имеем ходатайство, -  заявил он. –  Мы просим суд, учитывая несложность данного судебного дела, рассмотреть его в течение одного судебного заседания. Ходатайство связано с тем, что Михаэль Шериль имеет приглашение на участие в большом  международном концерте в Нью-Йорке в качестве пианиста. Для него это важное приглашение. Он завтра хотел  отправиться в США. -  Штайн подошел к судье, подал ему ходатайство, затем показал оригинал приглашения с  заверенной копией. Судья ознакомился с текстом приглашения и, оставив его копию для дела, оригинал вернул Штайну. Когда тот сел на место, со стула поднялся адвокат Клемме.
-   Господин судья, мы имеем два ходатайства, -  заявил он. -  Первое, отклонить ходатайство Шериля; второе,  направить потерпевшего Шериля Михаэля на комиссионную судебно-медицинскую экспертизу с целью проверки объективности заключения СМЭ о его телесных повреждениях, полученных якобы во время драки. Мой подзащитный сомневается в объективности заключения судебно-медицинской экспертизы, в частности, по пунктам, в которых констатируются тяжелые телесные повреждения у Шериля Он считает, что не мог он нанести потерпевшему те увечья, которые указаны в заключении СМЭ.
В зале заседаний тут же поднялся невообразимый шум и гвалт. Клемме был вынужден замолчать. Сторонники Шериля протестовали против ходатайства адвоката Райнхарда, считая его уловкой, так как Михаэль Шериль получил увечья в результате побоев и этот факт невозможно отрицать, потому что избиение происходило на их глазах и т.д. Судья потребовал тишины. Но друзья и болельщики Михаэля продолжали протестовать. Тогда судья предупредил их, что он будет вынужден попросить их покинуть зал. Только после этого те утихомирились и Клемме продолжил свою речь.
-    Ко  второму  ходатайству  имеется   дополнение,   а  также  приложение.   Мы  просим  суд   направить Шериля на комиссионную СМЭ не в то учреждение, откуда поступило заключение в суд, а в другое учреждение СМЭ.
-  Ваши  сомнения и подозрения  основываются  лишь на предположениях  или у вас имеются подтверждающие их факты? -   спросил судья.
-  Юридических фактов нет.  Но наши подозрения  основаны на  результате  неофициального следственного эксперимента, -  ответил Клемме и рассказал о том, что на днях по его просьбе следователь данного уголовного дела провёл неофициальный следственный эксперимент с помощью специального испытательного муляжа и с участием сотрудника полиции, который занимается в той же школе каратэ, в которой занимается Райнхард Мюллер. Они имеют одинаковое мастерство и одинаковый вес. Мюллер Райнхард сначала сам наносил удары по муляжу точно так и с той же силой, как он наносил, согласно его показаниям на предварительном следствии, удары по телу Шериля, затем эти удары повторил полицейский, увеличив силу удара на порядок выше. Специалисты провели анализ данных датчиков на муляже и пришли к выводу, что "избиваемый" не получил серьезных увечий, не было никаких переломов костей. Испытательный муляж  показал только сильные ушибы грудной клетки, левой стороны лица и головы за ухом справа. Надо ещё учесть, сказал адвокат, что во время драки на ногах у Райнхарда Мюллера были те же мягкие "адидасовские" кроссовки,  которые и сегодня у него на ногах.
-  Покажите, пожалуйста, ваши кроссовки, -   попросил судья Райнхарда.
Райнхард вышел из-за стола и продемонстрировал судье свои кроссовки.  Судья, перегнувшись  через  стол,   посмотрел  на  кроссовки  и  поблагодарил  Райнхарда.     После этого Клемме отнёс судье два листа бумаги: ходатайство и техническое заключение специалистов полиции по анализу данных датчиков специальных испытательных муляжей. Судья молча изучил заключение, снабженное компьютерными рисунками и схемами, затем пробежал глазами по ходатайству и оба листа положил сверху свидетельства о смерти. Эти бумаги потом подшивались к делу.
После минутного размышления, в течение которого в зале стояла напряженная тишина, судья объявил решение суда:   ходатайство Шериля Михаэля отклонить; ходатайство  Мюллера Райнхарда удовлетворить;   Шериля направить на комиссионную судебно-медицинскую экспертизу; рассмотрение дела слушанием отложить до поступления в суд  заключения комиссионной СМЭ. Потом он добавил, что о месте и времени комиссионной СМЭ Шериль будет извещён письменно. На этом судебное заседание закончилось. Судья, прокурор и секретарь суда покинули зал.
Решение суда родители и сторонники Михаэля Шериля встретили бурным негодованием, обвиняя суд в предвзятости и пристрастности. Некоторые, выходя из зала, даже советовали адвокату Штайну заявить отвод судье на основании недоверия. Но всё это, конечно, был спектакль, рассчитанный на Мюллеров и разыгрываемый для телевидения. Репортёрская группа Корзон в полной боевой готовности стояла за дверями зала. Вышедшая из зала раньше всех, Линда уже была с микрофоном. Видеокамера была включена оператором тотчас же, как только отворилась дверь, и  лживая репортёрша приступила к записи передачи "из зала суда".  С пристрастием записывала группа "искреннее возмущение народа", ловя более выразительные лица и более возмущенные голоса.
-  Скажите, пожалуйста,  вы согласны  с решением  суда? -  спрашивала  Корзон у матери "пострадавшего",  а та с искренней обидой в голосе отвечала:
-    Ну как ещё можно оценить такое решение? Конечно, как несправедливое. Как я вижу, суд скорее готов защищать человека, совершившего преступление против порядочного человека, чем того, кто безвинно  пострадал  от  преступления.
Телерепортёрша, поблагодарив Софью, тут же протягивала микрофон к одному из "болельщиков".
-     Скажите, пожалуйста, как вы оцениваете решение суда?
-     Как   несправедливое!   Я  вам   скажу  так:   если  так  судят  преступников,  то  недалёк  тот  день,  когда преступление перестанет быть аморальным явлением, осуждаемым обществом, страну захлестнёт волна преступности, –  отвечал пожилой мужчина,  изобразив на своём лице благородное возмущение. –  Разве это правосудие? Демократия демократией, а суд должен быть объективным и беспристрастным, иначе ему грош цена.
Затем к телерепортёрше "с некоторой нерешительностью" подходили дружки Михаэля. Натаниэль, якобы как более раскованный среди них, просительным тоном произносил:
-     Извините, можно я скажу своё мнение?
-     Разумеется! –   и репортёрша услужливо протягивала к нему микрофон.
-   Вы знаете, мой приятель пострадал от посягательства преступника на его жизнь и здоровье. Идя на суд, мы полагали, что  преступник получит по заслугам и будет уведён из зала суда в наручниках. А он вот, спокойно идёт домой отдыхать, -  и он указал рукой на Райнхарда, который вместе с матерью, дедом и бабушкой выходил из зала суда. -   Что это за суд, с самого начала опекающий преступника?
Телеоператор тут же повернул камеру в указанную сторону. Маргарет и Пауль шли впереди и, разговаривая между собой, не обратили внимания на "телевизионщиков". Райнхард и Моника посмотрели на телекамеру и на дружков Михаэля, столпившихся за телеоператором. И в это время один из молодых людей показал Райнхарду неприличный жест пальцем.
Потом Корзон, глядя в объектив телекамеры, сказала:
-     Итак, уважаемые дамы и господа,  вы сейчас слышали  мнение  простых людей,  а говоря образно –  вы слышали голос народа. Он, народ, недоволен нашим правосудием!  Возникает закономерный вопрос:  не станет ли этот голос народа гласом вопиющего в пустыне?
Начало передачи и комментарий к ней Корзон, видимо, оставляла на потом,  чтобы сделать их
в спокойной обстановке телестудии перед монтажом.

5

Выйдя из здания суда, Моника вполголоса обронила:
-   Боже мой, как эти люди неприлично ведут себя в судебном учреждении. Как будто находятся в каком-то увеселительном заведении.
Она шла с мужем. Райнхард и его мать шли впереди, опережая их на несколько шагов. Адвокат Клемме остался в здании суда
-     Что поделаешь, -   вздохнул Пауль. -   Для них это, возможно, самое естественное поведение.
-   Знаешь, Пауль, я никогда в жизни не думала, что нам придётся побывать на суде, пообщаться с такой публикой и услышать в свой адрес столько оскорблений, –   прошептала она, наклонив голову в сторону мужа.
-     Что ж,  придётся пережить и такое, -   сказал Пауль.

6

Тишину служебного кабинета Леонарда Гроссмана в окружном суде нарушил телефонный звонок. Гроссман в это время сидел за столом и изучал какие-то документы, подшитые в папку. Он  поднял трубку и назвался.
"Алло, Леонард!  Это я, Якоб.  Судья отклонил наше ходатайство и удовлетворил ходатайство адвоката  Мюллеров  о  проведении   комиссионной  судмедэкспертизы!   Причём  она  будет  проводиться  в другом учреждении СМЭ!, -  сообщил отец Михаэля. В его голосе слышалась тревога. –  Леонард, ты должен вмешаться в это дело, а то нам будет хана. Нельзя допускать комиссионную СМЭ, ты сам это понимаешь".
Гроссман зло чертыхнулся и спросил:
-     Судебное заседание уже закончилось?
"Да. Отложено до окончания комиссионной СМЭ" -   ответил Якоб с другого конца провода.
-     А на каком основании судья удовлетворил ходатайство Мюллера?
"На основании его сомнения в объективности заключения СМЭ и представленного адвокатом Мюллера заключения следственного эксперимента".
-    Какой ещё следственный эксперимент!? -   взревел Гроссман. -   Почему  мы не знали  о  нём?
"Видишь ли, этот эксперимент, оказывается, проводили по просьбе Клемме в полиции. А туда ведь нет доступа людям Грегора", -   пояснил Якоб.
Гроссман расстроенно вздохнул и несколько секунд просидел в раздумье.
-  Хорошо, Якоб, я переговорю  с нашими людьми в городской судмедэкспертизе.. А Штайн пусть подумает об отводе этого судьи. Да, вот ещё что. Мне сегодня, видимо, не удастся встретиться с Грегором, много дел. Скажи ему сам с глазу на глаз, пусть его люди проверят биографию и связи этого судьи на предмет его бесспорного отвода. Может быть, у него сын или дочь связаны  с молодёжной лигой  или  учатся вместе с Мюллером  в университете.  Такие факты
тоже годятся для недоверия судье.
"Хорошо, Лео! До свидания!"
-    Пока!  -   Гроссман бросил трубку на аппарат и задумался.
А задуматься ему было  от чего. В городском суде на данный момент как назло не было у него своих людей-судей, которые могли бы взять такие судебные дела в своё производство. Было двое судей, но один год назад открыл собственную юридическую контору  и ушел, другой пожелал переехать в федеральную столицу. А пытаться подкупить немецких судей было чревато серьёзными последствиями.  И он, Гроссман, отвечающий в общине за юридические дела и вопросы, как-то упустил эту проблему из своего внимания. Но это ещё полбеды. Будет беда, если адвокат Клемме и Мюллеры докопаются до подлога и свои эксперты и врачи, чьи подписи стоят под историей болезни Михаэля Шериля и заключением СМЭ, "залетят под фанфары", то есть будут дисквалифицированы или наказаны лишением свободы. Тогда в Центральном совете старейшин зачтут этот провал за серьёзный прокол в его работе и могут поставить на нём крест. А ведь там его готовили, как одного из перспективных юристов, на должность заместителя федерального министра юстиции.
-     Проклятье!  -   заорал Гроссман приглушенно.  -   Ублюдки!  Дерьмо  собачье!
Выпуская  пар из себя, он обоими кулаками ударил по столу, от чего все предметы, находившиеся на нём, подскочили вверх, а небольшая бронзовая статуйка –  распятый на кресте Христос и маленькие люди внизу, тянущие к нему свои руки, –  стоявшая на краю стола, упала на пол.  Эту статуйку ему  когда-то подарил Якоб. Гроссман специально поставил её на свой стол, как бы намекая этим на свою богобоязненность и приверженность  христианским ценностям. И большинство посетителей его кабинета, видя эту статуэтку, действительно проникались к нему уважением.  Он встал с кресла, поднял статуйку, посмотрел на неё и вдруг в ярости швырнул её в дальний угол кабинета.
Сейчас это был уже не тот самодовольный, официально вежливый и в некоторой степени интеллигентный человек, а озверевший от бессильной ярости монстр в человеческом обличье: глаза его готовы были выскочить из орбит, щёки конвульсивно дёргались, дышал тяжело, как загнанный зверь. Он походил по кабинету взад и вперёд, немного успокоился, подошел к углу, поднял статуйку, осмотрел её со всех сторон и, не обнаружив на ней повреждений, снова поставил на стол.
7
 
Возле койки Матиаса, все ещё находившемся в коме, в скорбном молчании сидели его родители  – Катрин и Эрвин, прилетевшие утром из Найроби. Катрин была миловидна и немного похожа на своего отца. В своих руках она держала руку Матиаса. Если бы не пластиковые шланги, опутавшие лицо, грудь и руки Матиаса, он казался бы спящим безмятежным сном. Катрин нежно погладила бесчувственную руку сына и, уронив на неё голову, снова заплакала. Эрвин, не обращая внимания на жену, продолжал неотрывно смотреть в лицо своего единственного сына. У него был очень усталый вид. Они уже разговаривали с врачом. Он сказал им, что не знает, как долго их сын будет находиться в коме.
Рядом с Эрвином сидел Райнхард. Опустив голову вниз, он сидел в плену своих печальных мыслей.
-   Эрвин, Райнхард, идите домой, –   тихо произнесла Катрин, подняв голову и взглянув заплаканными глазами на мужа. -   Иди, отоспись.
-     Поехали вместе, -   предложил ей Эрвин. -   Ты ведь тоже ночь не спала и устала.
Катрин покачала головой.
-    Я   не   хочу   спать.   Я   посижу   с  Матиасом.   Райнхард,  -   она повернула лицо к племяннику,  - 
скажи маме, что я приеду завтра. Я ей говорила, что заеду к ним после больницы, но теперь я отсюда сразу поеду домой.
-     Может, тебя подождать в машине? -   спросил Эрвин.
-     Нет, не надо меня ждать.  Езжай домой и ложись спать.  Я сама доберусь.
Эрвин молча кивнул головой и встал со стула.
-     Поехали, -   сказал он Райнхарду и направился к выходу из палаты.
Райнхард на прощание молча коснулся рукой руки Катрин и тоже ушел. Когда дверь за ними закрылась, Катрин пересела на край койки и, нежно поглаживая ладонью щеку сына, негромко произнесла:
-    Матиас, мой  дорогой  сын,  это я, твоя  мама.  Ты слышишь  меня?  Ты  не  беспокойся, лежи. Я  не  ухожу.  Я еще посижу с тобой. -  Она замолчала и через некоторое время заговорила снова. -   Матиас, сынок,  хочешь,  я  расскажу  тебе,  каким  ты  был  маленьким?  Ты, наверное, уже забыл многое,  а  я  всё помню.  Ты  был  таким  милым  озорником...
В душе у Катрин теплилась надежда на то,  что  её постоянные прикосновения к телу сына и её голос, голос родной матери, может быть, каким-то образом приведут его в чувство, может произойдёт чудо и он придёт в себя. Она не могла не надеяться.

8

Суд направил Михаэля Шериля на судебно-медицинскую экспертизу Гамбургского университета. В этом учреждении у всесильных господ Гроссмана и Изберга никаких связей пока не было и они предложили Якобу и Михаэлю самим попробовать найти возможность выхода из тупиковой ситуации. Разговор происходил в офисе общины.
-   Мы  тоже  будем  думать  и  искать  выход, -  успокоил Якоба Гроссман. -   Но сам понимаешь, времени у вас в обрез, поэтому ты не должен останавливаться перед самыми радикальными мерами, если они могут помочь развязать узел.
-   Возьмёшь в кассе взаимопомощи денег столько, сколько потребуется, -  без околичностей прямо сказал Якобу Изберг. -   Я по этому поводу уже распорядился.
Деньги были для них универсальным средством решения сложных проблем. Но не только. Иногда с помощью денег они делали те же деньги. В бедных странах, например, на деньги они покупали для своих кадров министерские посты, посты генеральных прокуроров и председателей верховных судов, губернаторов и других региональных начальников, подкупали президентов и премьер министров или председателей советов министров, руководителей парламентов и фракций со всеми их семьями; одним словом, они опутывали паутиной коррупции всё государство. Затраты всегда окупались с лихвой, ибо вложив сто тысяч, обратно получали сотни миллионов, купив за один миллион пост министра финансов получали доступ ко всей казне государства, к миллиардам. И часть этих, доставшихся на халяву, миллиардов распределялись между общинами по всему свету; общины часть этих денег сразу складывали в кассу взаимопомощи. Из этой самой кассы взаимопомощи рано утром, на следующий день после разговора, Якоб получил наличными тридцать тысяч евро. Кассир, выдавая ему эти деньги, сказал, что для него зарезервировано ещё двадцать тысяч на случай крайней необходимости.
Щедрость правления гамбургской общины во главе с Грегором Избергом объяснялась просто:  подкупленная судебная-медицинская экспертиза в дальнейшем становилась залогом лёгких побед в схватке с законом и успешных решений многих других проблем. Кроме того, коррумпированный чиновник из аборигенов, став рабом лёгких денег, затем, как правило, помогал подкупать и других знакомых ему чиновников из тех же аборигенов. В итоге затраты оборачивались такими выгодами, что эти тридцать или пятьдесят тысяч переставали иметь значение. Однако в этой операции была одна трудность: найти удобный подступ к подкупаемому чиновнику, сделать его благосклонным к делу продажи  своей  совести  дьяволу.  Эту трудность Якоб и его семья должны были преодолеть
собственными силами.
Как только Якоб вернулся из общины с деньгами, Софья села за телефон и, не переставая до самого вечера, обзванивала всех своих знакомых, задавая им один и тот же вопрос: нет ли у них родственников, друзей, знакомых в медицинском отделении и в судебно-медицинской экспертизе Гамбургского университета. Временами её сменял Якоб. К вечеру стало ясно, что никто не сможет им помочь. Вечером на семейном совете было решено рискнуть.

9

Утром Якоб созвонился с председателем комиссии и главным экспертом СМЭ  университета, доктором медицины, профессором Ниггеманном и договорился о встрече в 11 часов 30 минут. Он надел свой дорогой, представительский костюм, галстук и туфли от известных французской и итальянской фирм и отправился с сыном, также разодевшимся, на встречу. В медицинском центре университета они разделились:  Михаэль остался в коридоре,  Якоб вошел в кабинет доктора Ниггеманна.
Профессор оказался приветливым и улыбчивым человеком, вполне соответствующим своему статусу. После знакомства он усадил Якоба в кресло, сам сел напротив и с улыбкой выразил готовность выслушать его. Якоб также с улыбкой напомнил профессору об обеденном перерыве и предложил пообедать вместе в ресторане где-нибудь поблизости и там переговорить. К огорчению Якоба профессор категорический отказался от совместного обеда. Якобу ничего не оставалось, как начать трудные переговоры в профессорском кабинете. Он сначала коротко сообщил профессору о драке сына с "хулиганом", полученных им травмах, ходатайстве ответчика, затем изложил суть своей просьбы.  Заключалась она в том, что его сыну нужно получить заключение комиссионной СМЭ, идентичное с имеющимся в уголовном деле заключением СМЭ. Он вынул из кармана сложенный вдвое листок бумаги и протянул профессору. Это была копия того заключения СМЭ. Профессор прочитал его и спросил Якоба, в чём же заключается проблема?
-   Видите ли, после драки мой сын  прошел двухнедельное стационарное лечение у хороших врачей, -  объяснил Якоб. -  Вполне возможно, что теперь его травмы могут представлять совершенно другую картину. Но для нас не желательно, чтобы между двумя заключениями судебно-медицинской экспертизы были какие-то расхождения.
Профессор теперь понял, что хочет Шериль от него, но не подал виду. Он ещё раз взглянул на заключение СМЭ.
-  После двухнедельного лечения  действительно  сложно   выявить  закрытую черепно-мозговую травму, однако она не будет вызывать у суда сомнений. Она в этом заключении указана и этого достаточно, -  сказал он. -   Что касается  переломов  челюсти, кости лица  и  трёх ребер, то за них можете не беспокоиться. Следы переломов в костях остаются надолго.
-     А если они хорошо срослись и теперь следы не будут заметны? -  спросил Якоб.
-   Так не бывает. На рентгенограмме  переломы будут четко видны и через три года, -  ответил профессор Ниггеманн.
-     А нельзя ли обойтись без рентгеновских снимков?
Профессор отрицательно помотал головой.
-     Мы бы  не остались  в долгу, -   осторожно начал Якоб. -   Я, собственно,  сам для того и пришел к вам,  чтобы попросить вас об одолжении.  Я надеюсь,  мы с вами сможем договориться.
Профессор внимательно посмотрел Якобу  в глаза.
-     Вряд ли договоримся.  Ведь вы предлагаете мне взятку?  А это уголовно наказуемое деяние.
-     Ну  почему   взятку?   Это  можно  назвать  вознаграждением  за   услугу.   Деловая  сделка.   А  за суммой  вознаграждения  дело  не стоит.  Торговаться не будем.
-     Я  тоже  не  намерен  торговаться.   Торговаться  с  совестью,  -    с улыбкой  ответил профессор и поднял трубку телефона. -  Одну минутку, пожалуйста. Я только спрошу у судьи, сколько дают за попытку всучить взятку должностному лицу.
-     Ах,  не  надо!  Зачем  такие  крайности,  профессор?  -   Якоб со страху  торопливо нажал на рычаг телефонного аппарата. -  Мы же с вами не мальчики. Не договорились – ну и ладно. Я прошу вас простить меня.  Я ведь только ради моего сына пошел на эту глупость. Если ваш сын или дочь попадут в такую ситуацию, вы разве не переживали бы, не попытались бы как-то помочь им?
-   Но не так, как пытаетесь помочь своему сыну вы, -  уже жестко ответил профессор и встал с кресла. -   Всё, у меня больше нет времени, я должен идти на лекцию. Извините и до свидания.
Якоб вежливо попрощался с доктором Ниггеманном и покинул кабинет.

10

Вечером в больницу к Матиасу пришли Вольфганг и Грета. Катрин они застали одну. Она как всегда сидела возле кровати сына.  За прошедшие дни Катрин осунулась, под глазами появились темные круги.
-    Что говорят врачи? -   спросила Грета.
-   Пока  ничего  утешительного, -  ответила Катрин. -  Надежда только  на его  молодой  и крепкий организм.
-    Катрин, а где Эрвин? -   спросил Вольфганг.
-   Он  только  недавно  ушел, -   ответила  Катрин. -   Он  заедет  в  управление  криминальной
полиции, потом пойдёт в аэроагентство покупать билет в Найроби. Послезавтра он улетает назад. Его там ждёт работа. Он был вынужден прервать очень важный эксперимент.
-    А ты остаешься? –   спросила Грета.
-    Да. Теперь  уж   буду  рядом  с  сыном  до  конца...  пока  он  не  поправится  и  не  встанет  на ноги или ..., –   Катрин  нагнулась, облокотилась о колени и, закрыв лицо руками, заплакала.
Вольфганг нежно приобнял сестру:
-   Катрин, родная, не  изводи  себя, ведь слезами горю не поможешь. Надо надеяться на лучшее и взбодриться. Положительная эмоция и непоколебимая вера в его выздоровление, которые будут исходить от тебя, будут заряжать его организм жизненной энергией. Только так ты можешь помочь сыну выкарабкаться  из  этой  беды.
-   Я  знаю  это, -  тихо  промолвила Катрин,  подняв  голову  и   вытирая  платочком глаза. -  Я всё время разговариваю с ним. Слышала, что это тоже может помочь ему.
-   А что говорят в полиции? Что-нибудь выяснилось за прошедшие дни? -  после некоторой паузы спросил Вольфганг.
-    Полиция  нашла машину. Она была брошена на окраине города. Установили её хозяина. Им, как и предполагали, оказался один молодой турок. Задержали его и троих его друзей, –  начала рассказывать Катрин. -   Но потом выяснилось, что в тот момент, когда был совершен наезд, все трое турок находились на другом конце города, на дне рождении их сослуживца или друга. Машина турка была угнана с автостоянки. Алиби турков подтвердили все гости именинника. Среди них было и много немцев. И турок выпустили из-под стражи.
-     А почему подозревали,  что наезд совершили турки? -  спросил Вольфганг.
-   О том, что наезд совершили турки и скрылись с места происшествия, полиции  якобы  сообщили какие-то прохожие,  которые были очевидцами наезда.
-     Выходит, тот, кто совершил наезд,  ушел от ответственности.
-   Да,  получается  так, –  горько  вздохнула  Катрин. –   Но Эрвин  не  хочет, чтобы  преступление осталось не раскрытым и теребит полицейских, поскольку по свидетельству очевидцев происшествия наезд был явно преднамеренный.
Через некоторое время, так и не дождавшись Эрвина в больнице, Вольфганг и Грета уехали домой. Они ещё должны были посетить родителей Кристины и выразить им соболезнование.

11

На следующий день Михаэль прошел комиссионную СМЭ и получил на руки копию заключения, которое в стане Шерилей вызвало страшную панику. В заключении университетской СМЭ значилось, что на рентгенограмме верхнего отдела левой половины грудной клетки наблюдаются старые поперечные переломы IV и V ребер  по паравертебральной линии без смещения костных фрагментов, однако эти переломы  многолетней давности и не имеют никакого отношения к исследуемому периоду, других переломов и иных тяжелых телесных повреждений не выявлено. Это означало, что Михаэль Шериль получил телесные повреждения лёгкой степени.
В воскресенье вечером по поводу сложившейся ситуации в кабинете Изберга состоялось тайное совещание.   Присутствовали  на  нём  Гроссман,  Штайн  и  Якоб.  После долгих обсуждений   они   приняли   решение    отказаться   от   всех    судебных   притязаний    и    свести 
ожидаемые  неприятности  до  минимума.
Якобу было строго наказано быть на суде предельно корректными, не дразнить Мюллеров и их адвоката. Чтобы не допустить судебного расследования факта служебного подлога и спасти репутацию своих врачей, Изберг и Гроссман решили подключить к переговорам с председателем горсуда Дитриха Каспера. А семью Мюллеров решено было наказать по-другому, по их испытанному методу –  разрушить эту семью.

12

Вечером, накануне второго судебного заседания к Паулю и Монике неожиданно пожаловал в гости Ульрих Клемме. Райнхард тоже был дома. Адвокат рассказал им о том, что в суд поступило заключение комиссионной судебно-медицинской экспертизы, с ним он ознакомился и может с уверенностью сказать, что оно позволяет полностью снять все обвинения с Райнхарда. Он также добавил, что теперь суд, по всей видимости, ограничится только штрафом за недостойное поведение в общественном месте. Услышав это, Райнхард так обрадовался, что чуть не задушил старого адвоката в своих сильных юношеских объятиях.  Естественно, Пауль и Моника также были рады такому исходу дела, больше месяца тревожившего их и отнявшего у них спокойный сон. После этого Клемме проинформировал их о том, что они вправе потребовать  судебного расследования факта служебного подлога, связанного с выдачей городской СМЭ заведомо ложного документа, или обратиться в прокуратуру с заявлением о возбуждении уголовного дела в отношении судебно-медицинских экспертов. Моника в ответ сразу замахала руками, дескать, хватить волокиты.  Пауль также не стал настаивать на наказании нечестных врачей, хотя в душе был за то, чтобы подвергнуть их, продажных медиков,  уголовному наказанию и предать этот факт широкой гласности. Тут Райнхард вдруг вспомнил о Кристине и опечалился.
-    Стоило  бы  их  наказать, -  произнёс он грустным голосом. -   Может быть, Шерили дали им взятку. И если в ходе следствия это подтвердится,  то  должны же Шерили понести наказание за дачу взятки?
-    Конечно, -   ответил Клемме.
-   Ну  зачем  тебе это, Райнхард? -  с укором промолвила Моника. -  У тебя скоро  занятия  начнутся, а ты будешь по судам ходить.
-    Я уверен, что смерть Кристины –  дело рук Шерилей, -   сказал Райнхард.
-    Вполне  возможно,  но  у нас пока нет  никаких  зацепок, -   сказал Клемме. -   Если  они  замешаны  в убийстве, то рано или поздно  будут разоблачены и понесут заслуженное наказание.  Будем надеяться, что криминальная полиция Парижа доведёт расследование до конца.
-    Внук,  успокойся, -   произнесла Моника участливо, обняв Райнхарда за плечи. -   Смерть Кристины не останется без наказания. Если не судебная, то Божья кара постигнет тех, кто убил Кристину. Но кто знает, может быть, она действительно отравилась от пищевых продуктов...
Райнхард не стал спорить. Моника начала сервировать стол к ужину.

13

В суд  Шерили  явились  без  "табора",  с ними пришли только  те,  которые  присутствовали на
перроне и были свидетелями драки. Все они в своих показаниях были корректны и не протестовали против показаний Райнхарда Мюллера. Только Михаэль Шериль попытался опровергнуть их, настаивая на правдивости собственных показаний. Судья не стал оглашать содержание комиссионной СМЭ, ограничился только информацией о том, что адвокат Клемме ознакомлен с его содержанием. Прокурор своё обвинение свёл только к превышению Райнхардом Мюллером мер необходимой обороны, однако, к удивлению, наказания не потребовал, высказался лишь за указание ответчику о недостойном поведении в общественном месте. 
После короткого перерыва судья огласил решение суда. Согласно этому решению, Райнхард подвергался   незначительному   штрафу  за  учинение   драки  в  общественном  месте;    Шерилям  было предложено  по возмещению  убытков  за лечение  и  за боль и страдание  обратиться  в гражданский суд.  На этом суд закончил свою работу.
Шерили были рады теперь и за такое решение суда. Они понимали, что дело могло принять совершенно неожиданный оборот и на скамье подсудимых оказаться не только врачи, но и они сами. Знали, что уладили конфликт с законом Гроссман и Изберг, поэтому на радостях решили пригласить их за свой счёт в один из лучших ресторанов города.
Изберг, принимая приглашение с благодарностью, заметил, что было бы неплохо отблагодарить за посредническую помощь и Дитриха Каспера. Якоб немедленно выразил готовность пригласить и этого человека.
-   Но ты же  не можешь приглашать его, будучи не знакомым с ним, -  сказал Изберг. -  А  не  лучше ли  ваше  приглашение  объявить  как  вечеринку  друзей?  Тогда  на эту  вечеринку Каспера с супругой пригласит  Леонард.
-    Прекрасная мысль, Грегор!  -   воскликнул Якоб. -   Согласен:  просто вечеринка друзей.
Так и было решено.

14

Спустя несколько дней, вечером, они встретились перед рестораном на берегу реки. Гроссман пришел с женой. Изберг был один. Дитрих с женой опаздывал. Ожидая их, мужчины немного отошли в сторону от оживлённо тараторивших женщин и завязали неторопливую беседу.
-   Да-а,  что-то не  вяжется  у нас  дело с  судом, -   заметил Изберг  недовольным тоном, глядя на носки своих туфель. -   Надо срочно выправлять ситуацию.
-  Боюсь, ситуацию не сможем переломить до тех пор, пока  не  изменим  соотношение сил, –  заговорил Гроссман, подходя к Избергу вплотную. –  Выпускники юридических факультетов из наших людей в основном идут в адвокаты, чтобы открывать собственное юридическое бюро. А в суды идут единицы.
-   Я  понимаю,  иметь  собственное  дело  –  неплохо, -   сказал Изберг. -   Но ведь  надо  думать и  о наших национальных интересах. Мне кажется, нам пора начать работу по переориентации наших юридических кадров, чтобы большее число наших дипломированных юристов шли работать в судебную систему и в прокуратуру. Чем больше будет в судебном корпусе наших людей, тем легче будет нам добиваться в судебных разбирательствах своих целей, да и выдвигать свои кадры на руководящие должности станет проще.
-    Ты  абсолютно  прав, -   заметил  Гроссман. -   Когда  ключевые  посты  в  юстиции  будут  в  наших
руках, вот тогда и изменится ситуация в нашу пользу.  Тогда мы сможем направлять деятельность судов в нужном нам русле и диктовать судам необходимое  нам решение. Действительно, работу по ориентации наших  выпускников  мы  как-то  пустили  на  самотёк.  Этим  делом  надо  заняться  вплотную.
-    Хорошо, в  ближайшее  время  мы  соберём  у  нас в офисе  всех  наших  студентов,  обучающихся 
на юристов, -  сказал Изберг, -  а ты выступишь перед ними с разъяснением ситуации и поставишь перед ними задачу.
Они поговорили еще минут пять. Якоб, не находя возможным принимать участие в сугубо деловом разговоре, всё это время любовался лебедями на воде и закатом.
-   Вот он, наконец, пришёл, -  сказал с улыбкой Гроссман, увидев направляющихся в их сторону Дитриха Каспера и его жену.
-    Если заставили вас ждать нас долго, то покорно прошу прощения! -  с веселой улыбкой обратился Каспер к женщинам. -  Дела порой, как колючки на поле, -  цепляются со всех сторон и не вырвешься вовремя.
-    Ах,  не   беспокойтесь,   пожалуйста,    мы  сами   только   что   пришли,  –     ответила  за  всех  Софья.
Гроссман представил Касперу и его жене своих друзей –  Якоба и Софью,  с остальными те уже были знакомы. Затем  все вместе пошли в ресторан.

















   
      ЧАСТЬ  ПЯТНАДЦАТАЯ
 
                1
Вольфганг хотел устроить премьеру своего спектакля раньше премьеры Ковальски, но не получилось. Спектакль обещал быть потрясающим и Вольфганг решил не гнать лошадей только ради того, чтобы опередить залётного режиссера. Ему необходимо было ещё несколько репетиций, чтобы отшлифовать игру исполнителей главных ролей. Сами актёры и актрисы тоже просили его не спешить. 
Ковальски, пригласив на роли в своём спектакле Клариссу, а также нескольких своих знакомых актёров из Берлина, удивительно быстро закончил репетиции и объявил Отто Крамеру о готовности его спектакля к  показу зрителям. Его спектакль задолго до премьеры начали расхваливать многие средства массовой информации, по телеканалам были показаны передачи, посвященные творчеству Ковальски, и интервью с ним и Клариссой; интервью с ними и другими актёрами, исполнителями главных ролей, опубликовали и многие газеты и журналы. Одним словом, горожане были подготовлены к премьере спектакля Ковальски как к значительному событию в культурной жизни города. На премьеру, как и предусматривалось планом общины, были приглашены все руководители города и Земельного правительства, а также парламента и крупных предприятий. В общем, всё делалось с размахом.
В пятницу, накануне премьеры спектакля, около шести часов вечера зазвенел дверной звонок в доме Мюллеров-младших. Вольфганг в это время сидел у себя в кабинете на втором этаже, Грета была внизу. Она на кухне готовила ужин, поэтому она и открыла дверь. За дверью стоял юноша с приятной наружностью. В руках он держал  конверт.
-    Добрый   вечер!   Простите   за  беспокойство.   Я   хотел  бы   встретиться   с  господином   Вольфгангом Мюллером или с фрау Гретой Мюллер, –    с улыбкой проговорил юноша,  глядя в глаза Грете.
-    Я Грета Мюллер, -   ответила Грета.
-   Мне  поручено вручить вам этот конверт. В  нём  персональные  пригласительные  билеты  на премьеру спектакля режиссёра,  господина Михаэля Ковальски и на банкет после премьеры. Начало спектакля  завтра в девятнадцать тридцать. -   С этими словами юноша протянул конверт Грете.
-    Очень   приятно,   молодой   человек,  -     приветливо   улыбнулась   Грета,   принимая   конверт.  -  Благодарю вас!
-     Не стоит благодарности,  госпожа Мюллер.
-   Простите,  а   кем   вы   будете?     Вы   работаете   с   господином    Ковальски?  –    спросила  его Грета.
-     Да,  я работаю у него ассистентом режиссёра.
-     Хорошо,  мы  придём  обязательно, -   пообещала  Грета  ассистенту. -   Передайте  от нас  привет господину Ковальски!   До  свидания!
-   До свидания, госпожа Мюллер!  Я передам режиссеру ваш привет, -   сказал юноша и ушел.
Вольфганг стоял на лестнице и  слышал разговор жены с юношей.  Закрыв дверь и увидев мужа, Грета помахала конвертом.
-   Ассистент  Михаэля  Ковальски   принёс   для  нас   персональные   пригласительные   билеты  на премьеру и на банкет. Они состоятся завтра вечером,  -   сообщила она и спросила.  -   Пойдём?
Не дожидаясь ответа, она вскрыла конверт и вытащила из него четыре билета. Они были красиво оформлены: с фотографией фасада театра и виньетками на внешней стороне.
-    Нет, не  пойдём, -  ответил Вольфганг с  раздражением.  Он был  зол  на Грету  за то, что она,  не посоветовавшись с ним, ответила юноше, что они пойдут на премьеру, и передала ещё и привет Ковальски, как будто была знакома с ним. -  Лучше почитать хорошую книгу или посмотреть по телевизору хороший фильм, чем смотреть эту шумную и маразматическую клубничку, –   раздраженно произнёс Вольфганг.
-    Ты  уже  видел  его  спектакль? -   удивилась Грета.
-  Посмотрел немного его прогонную  репетицию, -  ответил Вольфганг. -  Если ты не посмотришь этот балаган,  то ничего ровным счетом не потеряешь.
-    А  я  видела  сегодня  телепередачу о нём и его спектакле и,  кроме того,  прочитала статью о нём в газете. Судя по ним, он осуществил потрясающую постановку.  Его называют гениальным режиссером!
-     Мало ли  что  пишут и показывают.   Хорошо  заплатил,  наверное,  журналистам,  вот они и стараются ему угодить.  А на самом деле он самый примитивный режиссер.
-   Ты  как хочешь, а  я  пойду, -   вдруг заявила Грета. -   Хочу  иметь  собственное  представление  о его спектакле.  Имею же я на это право!?
-     Пойдёшь одна? -   удивился Вольфганг.
-     Зачем одна!  Пойдём с Райнхардом, -   нашлась Грета.
-   Только  не с  ним! -   возмутился Вольфганг. -  В этой пародии  на спектакль много  откровенных сексуальных сцен и голых тел. Не будете же вы, мать с сыном, сидеть рядом и смотреть эту мерзость.
-     Ну, тогда предложу Сюзанне.  Она с удовольствием пойдёт.
-    Я бы тебе не советовал, Грета. Если не иду я, то и тебе там делать нечего. Тем более на банкете.
-    Знаешь  что,   перестань  навязывать  мне   свои   желания!  -   разозлилась  Грета  и  разразилась гневной тирадой. -  Перестань навязывать мне свои симпатии и антипатии! Я ещё сама способна разобраться, что к чему!  Я знаю,  ты возненавидел этого режиссёра ещё в Берлине, и только из-за того, что он получил Главный приз международного фестиваля и денежную премию, а ты ничего не получил. А теперь здесь, в твоём родном городе, о нём пишут в газетах, рассказывают по телевидению. А когда о тебе делали передачу по телевидению? Ты сам уже не помнишь когда! Ты просто стал мелким и завистливым человеком! Тебя просто заела зависть!
Вольфганг  посмотрел на жену с презрением и ехидно засмеялся. Это ещё больше   разозлило Грету.
-    Нечего  на  меня  так  смотреть!  Или  ты  сравниваешь  меня  со своими  шлюшками?  Конечно, они никогда так не раздражаются, не ругаются, а только воркуют да просят потрахать их, верно?
-  Чем старее  ты  становишься,  тем  больше превращаешься  в обычную  сварливую  женщину.   Это просто невыносимо!  –   сказал Вольфганг в сердцах и ушел к себе в кабинет.
-    Я пойду не только  на спектакль,  но  и на  банкет! -  крикнула ему вдогонку Грета,  словно дала пощечину. -   Я лучше культурно отдохну,  чем буду сидеть дома и слышать твои брюзгливые ворчания.

2
 
На следующий день, в субботу, в 19 часов, Грета и её давняя подруга Сюзанна, довольно миловидная женщина лет сорока, высадились из такси у входа в театр. Обе были прекрасно одеты. На Грете было темно-синее вечернее платье и сверху – пелерина из натурального меха светло-голубого цвета. Выглядела она эффектно. Сюзанна была одета в темно-коричневое вечернее платье и светло-коричневый  жакет с горжеткой.
У центрального входа и в фойе театра было настоящее столпотворение. Многие женщины держали в руках огромные букеты цветов. Это были те самые "хлопальщицы в ладоши" со своими мужьями "крикунами", обязанные создавать видимость потрясающего успеха спектакля у зрителей.   Среди  них  мелькали  Михаэль  со своими дружками  и  его  родители.  У Софьи в руке
тоже был  огромный букет из гладиолусов.
Зрителей и приглашенных гостей у входа в театр встречали нарядно одетые девушки с очаровательной улыбкой, вручая каждому входящему хорошо оформленный проспект с короткой аннотацией спектакля и именами актёров, исполняющих в нём главные и вторые роли. Чуть поодаль от них, ближе к середине фойе, стояли Михаель  Ковальски, его ассистент, приносивший Мюллерам пригласительные, Грегор Изберг, Гроссман и ещё двое респектабельных мужчин. Они ждали высоких гостей -  руководителей города, парламента и предприятий, а главное -  земельное начальство. Грета сразу узнала Ковальски и шепнула об этом Сюзанне.
Разглядев среди множества людей Грету, ассистент режиссера улыбнулся ей и  приветливо помахал рукой, и тут же вполголоса сообщил Ковальски, что это жена режиссера Вольфганга Мюллера. Грета улыбнулась ему и тоже помахала рукой. В этот момент, как бы подтверждая сказанное ассистентом режиссера, возле Греты появился Отто Крамер. Он галантно поздоровался с Гретой и её подругой. Они стояли и минуты три разговаривали.
-  Кто эти женщины? -  спросил Изберг, увидев Отто и женщин. Он, видимо, не расслышал информацию ассистента режиссера.
-     Жена режиссера Мюллера, -   ответил Ковальски.
-     Та,  которая в темно-синем платье и меховой пелерине, -   услужливо прибавил ассистент.
Изберг взглянул на ассистента мельком и поблагодарил его кивком головы. Недалеко от них стояла ещё одна  группа  мужчин:   четверо молодых  и  двое -  средних лет. Один из них был с усами и бородкой. Он не сводил глаз с Изберга. Грегор посмотрел в его сторону и кивком головы подозвал к себе. Тот быстро подошел и встал рядом с ним.
-    Видишь  двух   женщин,  разговаривающих  с  интендантом  театра? –   спросил его Изберг,  глядя на женщин.
-     Вижу,  -  ответил усатый.
-     Мюллер  Грета  в  темно-синем  платье  и  голубой  пелерине.  Запомни!
-     О‘ кей,  господин  Изберг.   Всё  будет  сделано  на  высшем  уровне. -   Усатый,  не  глядя на свою группу, едва заметно кивнул головой и, как разгуливающий по фойе праздный зритель, направился в сторону женщин и Отто. К нему присоединился один из молодых мужчин. Они, прогуливаясь, прошли мимо Греты и запомнили её лицо.
 
Спектакль, поставленный в стиле "нового театра" Ковальски, был замечателен только в одном качестве:  как средство испытания надежности барабанных перепонок и центральной нервной системы. В спектакле актрисы и актёры часто издавали надрывные, истошные крики, особенно разнузданно орала исполнительница одной из главных ролей Кларисса.  С ней были связаны сцены сексуального мазохизма: партнёр Клариссы в момент душевного кризиса жестоко избивает её, затем просит прощения и покрывает множеством поцелуев её полуголое тело, а в завершение сцены занимается с ней "анальным сексом";   Кларисса  истошно орёт "на всю планету" то ли от невыносимой боли, то ли от затяжного оргазма. Исполнители при нехитрых коллизиях часто крыли друг - друга крепким матом, визжали как закалываемый поросёнок или заходились в гомерическом хохоте, а временами держали десятиминутные, по их мнению, настоящие  "чеховские  паузы",  не заполненные ни мыслями, ни чувствами.  Незатейливый сюжет, безнадежно тонущий в часто бессвязных и малопонятных репликах, был таков:  две сестры любили одного мужчину и  никак не могли поделить его между собой...
Когда спектакль закончился и зрители выходили из зала, одна дама, шедшая со своим мужем впереди Греты и Сюзанны, негромко промолвила:
-   Дорогой,  чтобы скорее забыть этот кошмар, нам нужно не послезавтра, а завтра же отправляться в путешествие по Китаю!
-     Не  знаю,   буду  ли  я  завтра   в  состоянии   перенести   многочасовой  перелёт,   у  меня  сейчас голова сильно разболелась от криков и перенапряжения, -  ответил ей муж. -  И напрасно напрягался, потому  что толком ничего не понял,  в  чём  квинтэссенция  пьесы  и  увиденного нами  спектакля.
-     Слушай, точно  такое  же  ощущение  и  состояние и  у  меня!  -   шепнула Сюзанна на ухо Греты, -  Чтобы  быстрее  забыть  этот  кошмар,  нам надо сейчас хорошенько напиться, быстренько поехать домой  и  крепко  заснуть.
И подруги  весело засмеялись.

3
 
Около одиннадцати часов вечера Вольфганг в теплом халате сидел в кресле, попивал пиво и смотрел телевизор. В рамках вечерних новостей показывали прямой репортаж из его театра. После того как показали отдельные фрагменты премьерного спектакля с воплями актрис и актёров, а затем и выход на авансцену режиссера–постановщика Ковальски с актёрами на публику, которых тут же в буквальном смысле слова забросали цветами "благодарные зрители", телерепортёр, перекрикивая восторженные крики  "крикунов" - "Браво!, Браво! Гениально!", начал взахлеб рассказывать о том, что спектакль  смотрится на одном дыхании, игра актёров, особенно исполнительницы главной роли Клариссы Майерлих, потрясает и западает в душу; а оценил он спектакль в целом так:  "Это безусловно неординарное событие в культурной жизни Гамбурга и даже, не побоюсь этого выражения, всей Германии", добавив, что  "грандиозный успех спектакля стал возможным благодаря уникальному таланту и гению выдающегося театрального деятеля, великого  режиссёра  современности Михаэля  Ковальски".
Вольфганг смотрел на экран,  слушал дифирамбы в адрес Ковальски и в тихом ужасе качал головой.
4

Банкет в огромном ресторане был в самом разгаре. Избранные гости сидели в отделённом от большого зала малом зале и там было относительно тихо. В большом, где сидели актёры и технический персонал театра, а также гости, среди которых были семейка Шерилей и члены правления общины со своими жёнами, было шумно. В углу зала играл оркестр. Здесь же, за столиком недалеко от входной двери, сидели Грета и Сюзанна.

5

Мужчина с усами и бородкой в какой-то комнатушке, куда едва доносился шум большого зала, вытащил из кожаного портфеля бутылку марочного французского шампанского, поставил её на стол, потом вытащил пластмассовую коробку, раскрыл её, достал оттуда специальный шприц,  наполненный желтоватой жидкостью, с чрезвычайной осторожностью вонзил крепкую стальную иглу в пробку бутылки и выдавил из шприца всю жидкость в шампанское. После этого он выглянул в коридор и тихо позвал: 
-     Петер, иди сюда!
В комнатушку вошел молодой человек, одетый в  униформу официанта ресторана. Это был тот, который прогуливался в фойе рядом с усатым. В руках он держал серебристый поднос с ведёрком для шампанского. Усатый поставил бутылку шампанского в ведёрко.
-     Отнеси эту бутылку Грете Мюллер и её подруге.
Молодой человек молча кивнул головой.
-     Помнишь что надо говорить?
Официант снова кивнул головой.
-     Хорошо. Потом сразу переодевайся и исчезай из ресторана.
-     Понял,  шеф!
-     Ну, иди!  -   мужчина легонько хлопнул молодого человека по спине.
Когда официант  ушел, он вытащил из портфеля вторую бутылку той же марки шампанского и вторую коробочку со шприцем...
 
"Официант" принёс к столику, за которым сидели Грета и Сюзанна, "презентованное"  шампанское и с улыбкой произнёс:
-     Добрый вечер, уважаемые дамы!  Кто из вас Грета Мюллер?
-     Я!  -  тоже с улыбкой ответила Грета.
-     Это шампанское специально  для вас и вашей подруги от дирекции театра.
Сюзанна посмотрела на этикетку бутылки и в восторге тихо вскрикнула:
-     Боже  мой,  королевское шампанское!
-    Благодарю вас,  молодой человек.  Будьте любезны,  откройте нам его, –   попросила Грета.
"Официант" ловко откупорил бутылку, и не пролив ни единой капли, разлил шампанское по фужерам.
-     Спасибо!  –   поблагодарила его Сюзанна.    
-     Желаю вам приятного времяпровождения!  -  пожелал официант и ушел.
Грета тоже с интересом рассмотрела этикетку на бутылке.
-    Да-а, это  прекрасное  шампанское, –   сказала  она  весело. –   Говорят,   его  подают президентам и королевам во время встреч на высшем уровне.
-    Представим, что мы с тобой  королевы или хотя бы –  жёны президентов, -  засмеялась Сюзанна,  предвкушая восторг от презентованного шампанского.
Грета поискала глазами  "дирекцию", под которой, как она понимала, подразумевались прежде всего Ковальски и Отто Крамер. Ковальски в зале не было; видимо, он в это время находился в малом зале с избранными людьми, а интендант театра сидел в дальнем углу, ближе к двери малого зала за одним столом с пожилой актёрской парой.
Подруги чокнулись бокалами и выпили. Сюзанна тихо взвизгнула от восторга:
-     Прелесть  какая!
Женщины закусили немного, затем снова, на этот раз сами, наполнили свои бокалы шампанским и снова выпили. Шампанского осталось только на донышке бутылки.  Вскоре  в зале появился Михаэль Ковальски. Он не стал садиться за стол, а сразу взял в руку наполненный шампанским фужер и вознамерился произнести тост. Кто-то  постучал вилкой по звонкому хрустальному фужеру и крикнул:
-     Дамы и господа!  Просим тишину!   Режиссёр–постановщик  Михаель Ковальски   хочет  произнести  тост!
В зале медленно установилась тишина.
-    Мои дамы и господа!  Дорогие друзья и сотворцы! -   заговорил Ковальски  патетическим  тоном. -  Мне доставляет огромное удовольствие видеть вас всех в этом зале! Мне с вами так хорошо, что не могу подобрать нужные, подходящие  слова...  Я от всего сердца благодарю вас, замечательных, талантливых актёров и актрис,  за ваш труд, за вашу неизменную любовь к высокому искусству, и вас, дорогие гости -  замечательные, неповторимые зрители! О такой изумительной публике, благодарных театралах мечтает каждый режиссёр-постановщик. Дорогие друзья, я желаю вам всем приятного отдыха!
Большой зал устроил ему бурную овацию. Не жалея ладоней рукоплескали Шерили и члены правления общины.
В это время Грете и Сюзанне преподнесли ещё одну бутылку марочного шампанского. Принёс его теперь другой молодой человек. Он откупорил бутылку и разлил шампанское по бокалам.  Женщины, разговаривая между собой и выпивая понемногу, вскоре осушили свои бокалы, а вместе с этим  перестали контролировать своё поведение. Они громко разговаривали и неприлично хихикали. Со стороны казалось, что они просто "перегрузились" и опьянели. Публика, поглядывая на красивых и несколько взбалмошных женщин,  снисходительно  улыбалась,   не сердилась. На самом же деле у Греты и Сюзанны "поехала крыша" под воздействием смешанного с шампанским препарата.  Они болтали о том, что такое шампанское они будут пить на Канарских островах или на Майями с голливудскими актёрами и с этой целью намеревались уже завтра утром паковать чемоданы. Вскоре их речь стала бессвязной и малопонятной.
Оркестр в углу заиграл танго. На танцевальную площадку возле оркестровых подмостков потянулись  любители потанцевать. Выпив ещё по одному фужеру шампанского, Грета и Сюзанна тоже решили потанцевать. Однако у них на это уже не было сил. Сюзанна сделала три–четыре шага и рухнула на пол. Споткнувшись об неё, упала и Грета. У неё платье было с высоким разрезом сзади и он открыл её хорошенькие, стройные ноги до самых бедёр.
К  растянувшимся на полу в неловких позах женщинам, которые тщетно пытались подняться на ноги, подошел один из актёров, который, видно, был знаком с Гретой. Он помог Грете встать на ноги, затем отвёл её к столику, за которым они с Сюзанной сидели.
-     Грета, вам лучше сейчас ехать домой, -   сказал актёр.  -   Хотите, я отвезу вас?
-     Нет!  -    помотав головой,  сказала Грета.  У неё сильно заплетался язык. -    Я  домой  не  хочу!  -  Она пьяным взглядом огляделась вокруг, ища кого-то, и вдруг тяжело уронила голову на стол.
Между тем к Сюзанне подошли двое плечистых молодых людей, подняли её с пола, привели к столику и аккуратно усадили на стул. Однако Сюзанна тут же упала грудью на стол, ударившись головой о голову Греты. К столику подошел  ещё один здоровенный  молодой человек, якобы  друг Сюзанны и, смеясь, сказал:
-    Сюзанна,   дорогая,   нам  пора  домой.   И  Грете  тоже.   Давайте  поехали  домой,   а  то  вы  уже маленько  перебрали.
Актёр, видя, что есть кому позаботиться о подругах, больше не стал задерживаться. Он отошел от столика.   "Друг"  Сюзанны  попросил  всё  ещё  стоявших  у  стола  молодых  людей  помочь  ему  вывести женщин на улицу. Он сам встал между Сюзанной и Гретой, те встали по бокам и все вместе, взяв женщин под мышки, поволокли  к выходу из зала.
Как только они вышли на улицу, к крыльцу ресторана  один за другим подкатили два автомобиля: темно-зеленый "Мерседес" и черный "Ауди". Грету свалили, как тяжелый  мешок,  на заднее  сиденье  "Мерседеса",  Сюзанну  –  в  "Ауди".   К молодым  людям, возившимся с Сюзанной,  подошел усатый.
-    Отвезите  её  домой,  до  самой  кровати,  -   приказал он водителю и молодому человеку,  который сел на заднее сиденье рядом с Сюзанной. -  И смотрите, чтобы всё было чин по чину! Потом приедете в гостиницу и поразвлекаетесь с той бабёнкой до утра, -  он кивнул головой в сторону первого автомобиля, где была Грета.  -   Понятно?
-     Понятно,  шеф, -   хором ответили молодые люди и  "Ауди" с Сюзанной тут же отъехал.
Сам шеф сел на заднее сиденье за водителем "Мерседеса". Он приподнял растянувшуюся на сиденье Грету и свалил её на свои колени. С другой стороны сел молодой человек. Ещё один сел на переднее сиденье возле водителя. Автомобиль отъехал от ресторана.
"Мерседес"  некоторое время ехал по центральным улицам ночного города. Усатый запустил одну руку под трусы Греты, а другой стал мять её полные груди. Он ласкал и мял бесчувственную Грету, готовя к совокуплению не столько её, сколько себя. Вскоре автомобиль выехал на улицу Бергедорфер и помчался в сторону жилого массива Райнбек. Доехав до массива, автомобиль свернул с дороги и, замедлив скорость, въехал в небольшой парк и вскоре остановился. Из него вышли все трое молодых людей. Они молча отошли шагов на двадцать, встали в круг и закурили.
Грета не сопротивлялась, потому что не сознавала, что происходит и что собирается делать с ней усатый мужчина. Когда он раздевал её, затем грубо раздвинул её ноги и положил их на свои плечи, она только хныкала и бормотала что-то бессвязное, а когда мужчина навалился на неё и грубо вошел в неё, она пронзительно вскрикнула и начала громко стонать.
Молодые люди услышали крик и стоны.
-     Во  дает,  шеф!  –   засмеялся один из них.
Из  "Мерседеса"  долго доносился  ритмичный  стон  женщины.  В такт  стону  раскачивался на  своих мягких  рессорах автомобиль.
-     Смотри,  есть ещё  порох  в  пороховницах  у  шефа, -   удивился водитель «Мерседеса". -   Как бы рессоры  моей  машины  не  полопались.
Остальные негромко засмеялись. Спустя еще минут пять, сполна удовлетворив свою  похоть, вышел из автомобиля  "шеф". Отойдя немного от автомобиля, он помочился на траву и крикнул:
-     Мальчики, поехали!  -  Он теперь сел на переднее пассажирское сиденье.
На одной из тихих улиц массива  Райнбек  "Мерседес" остановился.
-    Вы только там  сдуру  не  перетрахайте  её  до смерти.  Завтра она  должна своим  ходом  дойти  до дома, -  сказал усатый. -   Но хорошенько наследите. Оставьте заметные засосы на её шее, на груди, на ляжках,  чтобы мужу стало сразу понятно, откуда вернулась его жёнушка. Понятно?
-     Всё ясно, шеф!  -  ответил здоровый молодой человек с заднего сидения.
Усатый  вышел из автомобиля и махнул водителю рукой. «Мерседес" поехал дальше.

                6
 
Около двух часов ночи заснувший на диване в гостиной Вольфганг проснулся  и  посмотрел на
часы. Зевнув, он встал с дивана, и направился в спальню. В ней Греты не было. Вольфганг обошел все комнаты, заглянул в ванную комнату, в туалет и на кухню. Греты дома не было. Он удивился и, взяв телефонную книгу, нашел номер телефона ресторана и позвонил. Никто не поднял трубку. Потом он позвонил домой Сюзанне. Она тоже не поднимала трубку. Тогда он позвонил Отто Крамеру.
"Я ушел с банкета раньше всех, потому что моя жена почувствовала себя плохо, –  ответил сонным голосом интендант театра. -   Когда мы уходили, Грета и её подруга  сидели за столом. В ресторан ты не звонил?"
-     Звонил. Никто не поднимает трубку, -   мрачно ответил Вольфганг.
"Значит, банкет уже закончился и все ушли.  А подруге её?  Я запамятовал её имя..."
-     Сюзанне? Звонил. Она тоже не поднимает трубку.
"Ты не думаешь, что они могли вместе пойти в какой-нибудь ночной бар или  клуб?" -  голос Отто теперь звучал бодро и озабоченно.
-    Отто, прости меня, пожалуйста. Зря я разбудил тебя среди ночи. Они, наверное, на самом деле сидят в каком-нибудь клубе. Мне в голову не пришла такая мысль. Спокойной ночи! -  Вольфганг, дождавшись ответа Отто, положил трубку и, откинувшись на спинку дивана, задумался.
"Она обижена на меня, поэтому не позвонила, не предупредила, что пойдёт с Сюзанной в ночной клуб, -  подумал он. -  Если бы мы не ругались, то она не пошла бы, потому что такие заведения она никогда не посещала и не собиралась посещать; она не пошла бы и на этот дешевый спектакль. Она это сделала назло мне". Он вдруг вспомнил, как она обозвала его мелким и завистливым человеком, а Ковальски восхищалась, и ему стало обидно. Обидно за унизительное для него сравнение. Он знал цену не только себе, но и Ковальски и его творчеству. Он не первый раз про себя удивлялся тому, как этому человеку удается внушить жюри театральных  фестивалей или журналистам мысль, что он обладает талантом  и  создает нечто великое.  Ведь на самом деле он -  ничтожество,   а создаваемые им спектакли
не стоят  и ломаного гроша, о которых – о нём и его режиссуре - через три года после того, как он отойдёт от дел, никто и не вспомнит. Размышляя над этими загадками, он снова прилёг на диван и незаметно для себя уснул.

7

В дешевой двухэтажной гостинице в дальнем, окраинном массиве Ведель около двенадцати часов ночи вспыхнули два окна на втором этаже и с тех пор в них свет не гас. В номере, где горел свет, насиловали Грету по очереди здоровые молодые люди. Их было пятеро. В мозгах у них извилин было, вероятно, не больше. Они не уставали, сексуальная активность у них возобновлялась тотчас, как только подходила их очередь. Животное сексуальное насилие над беззащитной женщиной их возбуждало так же, как возбуждает красная тряпка кастильского быка. Грета лежала на кровати под одним из этих самцов  и жалобно постанывала. Она была совершенно голая. На её шее в нескольких местах ясно виднелись багровые засосы. Остальные насильники сидели в креслах, курили и молча смотрели на кровать.

8

Вольфганг проснулся в шесть утра и сразу же поднялся в спальню. Греты там не было. Он снова обошел все комнаты и не нашел её. Его охватила тревога. Он снова позвонил Сюзанне. Она не поднимала трубку. Он тоже не клал трубку. Минуты через  две вдруг он услышал в трубке сонный и хриплый голос Сюзанны.
"Да, я слушаю", -  сказала она.
-     Сюзанна, это  я, Вольфганг Мюллер. Грета у тебя?
"Нет",  -   ответила Сюзанна.
-     А где же она? -   удивился Вольфганг.
"Не знаю. Понятия не имею".
-     Ты разве не ходила с ней в театр, на спектакль?
Сюзанна долго молчала.
"Да, ходила, -   сказала она наконец. -   Потом мы были вместе на банкете,  а потом ничего  не помню. Я, кажется, опьянела там".
-     После банкета вы не пошли в ночной клуб?
"Вольфганг, я говорю тебе, -  раздраженно сказала Сюзанна, -  я опьянела и поэтому ничего не помню. Я даже не помню, как домой добралась, понимаешь? -  Она замолчала и через несколько секунд страдальческим тоном добавила, - Ты прости меня, пожалуйста, но я сейчас не в состоянии так долго говорить по телефону.  Я плохо себя чувствую. Не обижайся,  ладно?" -   и она положила трубку.
Вольфганг разозлился и швырнул трубку на аппарат.  Внезапно  ему  пришла  в  голову  мысль,  что  жена  спьяну  загуляла с кем-нибудь и сейчас  валяется в чужой постели.

                8

Грета пришла в себя только в одиннадцать часов дня. Теперь в номере никого не было. Проснувшись окончательно, она приподняла голову и огляделась вокруг.  Её  опухшее лицо  выражало немое изумление. У неё также очень скверно опухли губы от грубых поцелуев. Но это были цветочки...  Вся  шея, плечи, груди, внутренние стороны бёдер  пестрели багровыми следами  засосов. Опираясь на руки, Грета с трудом приподнялась и села на кровати, спустила ноги на пол. Теперь  она  поняла,   что  с ней  произошло  и,  зажав рот обеими руками,  чтобы  не  закричать от
ужаса, тихо зарыдала.
Поплакав, она покрутила головой в поисках своей одежды. Платье, бюстгальтер,  трусики и туфли валялись на полу возле кровати. Пелерина и сумочка лежали на кресле. Она нагнулась и подобрала с пола одежду.  У бюстгальтера была сломана одна из застёжек,  а  трусики  были  разорваны и надевать их не было смысла.
-     Проклятье,  -   простонала она и бросила их на кровать.
Она оделась, обулась и, с трудом передвигая ноги из-за боли внизу живота, добралась до стены и дальше, держась за стену, направилась в ванную комнату. Там она посмотрела на себя в зеркало и в ужасе присела на край ванной. Крепко зажав рот ладонями, она завыла как одинокая, больная волчица, брошенная стаей. Плакала она долго.
Наплакавшись вволю,  Грета наклонила голову и посмотрела в ванну. Она представляла собой весьма неприглядное зрелище:  желтые подтеки по стенкам, засохшая грязь  человеческого тела вперемежку с пучками волос на дне.  Жалобно всхлипывая, Грета встала на ноги и открыла кран. С журчанием потекла вода из крана. Грета скинула с себя одежду,  залезла в ванну и встала под душ.

В  небольшом  холле  гостиницы,  возле конторки стоял  пожилой мужчина в очках  и  на калькуляторе старательно производил какие-то расчёты, всё время поглядывая на лежащие рядом бумаги. Это был администратор. Услышав тихие, скребущие шаги по лестнице, он с неохотой оторвал глаза от калькулятора и посмотрел в сторону лестницы.

По лестнице, крепко держась за перила и осторожно переставляя ноги по ступенькам, как немощная старушка, медленно спускалась Грета. Было видно, что она более-менее привела в порядок свой внешний вид. Но её бледное и всё ещё опухшее лицо с потрескавшимися губами, плохо уложенные волосы делали её похожей на женщину с панели. Администратор, застыв в неподвижности, смотрел на Грету поверх своих очков. На его лице было то ли недоумение, то ли озабоченность; выражение его не было однозначным.
-     Здравствуйте,  фрау!  -    обретя,  наконец,  дар   речи,  поздоровался   он  с  Гретой  и  спросил,  -  Вам помочь?
Грета поздоровалась с ним и отрицательно помотала головой.
-    У  вас   всё   в  порядке?  -   снова спросил мужчина,  на этот раз более  участливо. -   Может быть, вызвать сюда машину  "скорой помощи"?
-    Нет, не надо.  У меня всё в порядке, -   ответила Грета. Она спустилась с лестницы, остановилась и оглянулась вокруг. -   Скажите, пожалуйста, в каком районе города находится эта гостиница?
-    В  районе Ведель. Знаете? -  спросил администратор и, помедлив, добавил, -  Если вы чувствуете себя плохо, то почему бы вам не вернуться в номер и полежать?  Номер оплачен за двое суток.
-    Нет, мне надо возвращаться домой, -  ответила Грета и, внезапно почувствовав  сильный приступ боли внизу живота, машинально прижала руки к животу, прислонилась к стене и невольно застонала.
-    Что  с  вами? -  испугался администратор и,  выйдя из конторки,  подошел к Грете и внимательно посмотрел ей в лицо. -   Хотите, я вызову  "скорую помощь"?
-     Нет, не надо, -  повторила Грета. -   Помогите мне сесть.
Администратор, поддерживая её под руки, помог Грете добраться до кресла, стоявшего возле низкого столика в центре холла.
-     Пожалуйста,  закажите  такси, -   попросила она.
Администратор по телефону заказал такси,  а Грете сказал:
-     Такси приедет через пять-семь минут.
-     Спасибо!  -  поблагодарила его Грета и попросила, -   Запишите  мне, пожалуйста, все координаты  и личностные данные того человека,  который заказывал и оплачивал номер.  Мне это 
нужно.
Администратор посмотрел на Грету в крайнем изумлении,  затем вежливым тоном спросил:
-     Разве он не в номере?
-     Там уже нет никого,  -   ответила Грета.
-     Видите  ли,  фрау,  это  –   маленькая  частная  гостиница,  мы обычно  не требуем  у своих клиентов их паспорта. Нам достаточно предъявить водительское удостоверение. Мы регистрируем только их фамилии и место постоянного жительства. -  После этих слов он раскрыл журнал регистрации и, ведя пальцем по странице, нашел нужную строку. - Номер заказывал мужчина. Его фамилия Айзенек Мануэль. Он из города Зеенде,  но я понятия не имею,  где он находится.
-     А какой он, этот Айзенек,  из себя?
-    Извините   меня,  я  не  могу  вам  ничего  сказать,  так  как  я  его  не  видел.  Я  заступил  на дежурство  только сегодня  утром.  Ночью  был  другой  администратор.
В это время к крыльцу гостиницы подъехало такси. Грета встала с кресла, попрощалась с администратором и медленными шагами покинула холл гостиницы.


                9
Вольфганг сидел у себя в гостиной на диване и дремал; а, может быть, просто сидел с закрытыми глазами. У него был непрезентабельный вид: волосы взъерошены, лицо не бритое и помятое, что красноречиво свидетельствовало о его душевном состоянии.  До его слуха донёсся звук проворачиваемого ключа в замочной скважине. Он открыл глаза и прислушался. Кто-то вошел и захлопнул дверь. Он встал и направился в полутёмную прихожую. Там стояла Грета.
-   Где ты была? Что с тобой произошло? -  с неприязнью в голосе спросил Вольфганг, с большим трудом подавляя в себе гнев.
-     Прошу тебя:  не спрашивай  меня  ни о чём, -   тихим  голосом  попросила  Грета.      
Бросив сумочку на шкаф для обуви, она направилась было в ванную комнату, но подошедший Вольфганг перегородил ей дорогу. Он включил свет, увидел всё и понял, где она была и чем занималась всю ночь. Грета смотрела в сторону и  молчала.
-     Всё   понятно,  -   мрачно произнёс Вольфганг.  Его  лицо  побагровело  от  гнева.  -   С  кем  же  ты провела  ночь  и  до  сих  пор?
-    Отстань!  -   снова  тихо сказала Грета  и,  негрубо оттолкнув мужа  со своего пути,  открыла дверь в ванную комнату.
Вольфганг  грубо и  крепко схватил её левой рукой за волосы на затылке, повернул  лицом к себе  и, глядя  ей  в глаза, спросил:
-     С кем спала, шлюха?
-     Какое твое дело, -   равнодушно ответила Грета. -   Отпусти меня.
-     Ты вчера так восторгалась этим придурком Ковальски, не с ним ли ?
-    Да, да! С ним я трахалась! –  вдруг взбеленилась Грета. –  С кем бы ещё я могла трахаться всю ночь!? Видишь какой он сильный мужчина, совсем затрахал меня! А теперь убери руки и пошёл к чёрту! –  В яростном гневе, несмотря на боль, Грета с силой вырвала из рук мужа свои волосы и грубо оттолкнула его от себя.
Вольфганг  от  неожиданно  сильного  толчка  едва  не  упал.  Устояв на ногах,  он помотал головой,  с шумом вдохнул и выдохнул воздух, как бы желая взять себя в руки, но  вдруг сделал быстрый шаг к жене,  отвёл правую руку назад и с размаху сильно ударил Грету в лицо. Удар пришелся в правую скулу. Грета, находившаяся уже в дверях, отлетела  во внутрь ванной. При падении она ударилась затылком о край унитаза. Голова её соскользнула по краю унитаза и упала на пол. Внезапно Грета как-то странно и нехорошо захрипела, затем судорожно схватилась рукой за край унитаза и попыталась приподняться. Но это ей не удалось. Она безвольно упала на пол.
-   Вольфганг!  -   неожиданно ясно и громко сказала она мужу. -  Меня  кто-то  на... -  Она  не договорила. Всё её тело в течение нескольких секунд судорожно вздрагивало, затем оно как-то странно вытянулось и замерло.
Вольфганг, стоявший напротив двери и смотревший на неё, сильно испугался. Он бросился к ней, обхватил руками её отяжелевшее тело, прижал к своей груди и дрожащим от страха и волнения голосом произнёс:
-     Грета, родная, прости. Грета, я сейчас вызову  "скорую помощь"...
Тут он почувствовал рукой, которой обнимал голову жены, тёплую жидкость; она струилась сквозь его пальцы. Он выдернул руку и посмотрел на неё. Вся его кисть была в крови. Подле унитаза уже образовалась лужа крови.
Вольфганг вдруг ясно понял, что произошло с женой:  её насильно увезли куда-то и жестоко надругались над ней. А он в дополнение ко всему убил её. Он прижал жену к своей груди и, припав лицом  к её лицу, горько зарыдал.
                10
 
В тот же день, около четырёх часов дня к Матиасу неожиданно начала возвращаться жизнь. Как будто природа решила компенсировать трагическую потерю Мюллеров, возвращая назад молодого человека. Робкое, едва заметное шевеление жизни в теле Матиаса зафиксировала чуткая электронная медицинская аппаратура, подключенная ко всем его важным жизнеобеспечивающим органам.
-  Слава Богу, кризис, кажется, начинает миновать, - вполголоса произнёс лечащий врач, то ли обращаясь к сидящему рядом с ним коллеге, который молча вносил показания аппаратуры в журнал наблюдений, то ли просто размышляя вслух. Он внимательно следил за показаниями томографа или какого-то другого современного  медицинского аппарата, каких в палате было много.
Катарина, сидевшая как всегда в печальной позе возле койки сына, погрузившись в горькие мысли, краем уха услышала слова врача, встрепенулась и оглянулась к нему.  В её потухших глазах вспыхнул огонёк надежды. Но врач больше ничего не сказал.
-   Господин доктор, вы сейчас про моего сына говорили? -  спросила она тихим голосом, словно боялась вспугнуть возвращающуюся к сыну пугливую жизнь, и, глядя на врача умоляющим взглядом, затаила дыхание.
Врач, не отрывая взгляда от аппарата, не очень уверенно кивнул головой.
-   Начинают  медленно  восстанавливаться  функции  некоторых  органов,  –   сказал  он,  но  тут  же поспешил предупредить преждевременную радость матери, –  Но, к сожалению,  говорить о необратимости процесса восстановления функций этих  и других органов в полном объёме я не могу. Ведь мозг получил слишком большое повреждение.
Слова врача "кризис начинает миновать" и "функции начинают восстанавливаться" звучали в ушах Катарины как неслыханная ею ранее чарующая музыка, которую ей хотелось слушать снова и снова. Она вся засветилась от огромной радости, которая наполнила её исстрадавшиеся за эти дни сердце и душу. Катарина прижала руки к своему сердцу и про себя помолилась Богу, прося его не отвернуться от её сына,  затем пристально посмотрела в лицо сына. Однако на нём, к её огорчению, никаких признаков изменения к лучшему не обнаружила. И она в первый раз в жизни пожалела, что не стала врачом и из-за этого теперь не понимает показания медицинских аппаратов. Боясь сглазить или вспугнуть своей болтовней возвращающуюся к сыну жизнь, она больше не стала задавать врачу вопросы.
Около пяти часов вечера пришел Райнхард. Он приходил к Матиасу утром и вечером каждый день. Он негромко поздоровался со всеми и, ступая тихо, подошел к Катарине, привычно приобнял тётю за плечи и,  глядя на Матиаса,  тихим голосом спросил:
-     Как он?
Катарина скосила глаза в сторону врача и шепотом, сдерживая свою робкую радость, сообщила приятную новость:
-   Врач говорит,  что функции некоторых органов  начинают восстанавливаться, но пока ещё рано утверждать, что это  –  необратимый процесс. 
Сообщение страшно обрадовало Райнхарда. Он обнял тётю и поцеловал  в щёку. Его лицо озарилось радостью.
-     Ты из дома? -   шепотом спросила Катарина.
-     Нет,  я   встречался  с  университетскими  друзьями,   потом  был  на  могиле  Кристины,  -    также шепотом ответил Райнхард и спросил. -   Эрвин  не  звонил?
-     Звонил   ночью   из  Найроби.   Но  теперь  он   уже,  наверное,  в  Марзабите,  -    ответила  она  и, помедлив,  сообщила,  -    Сегодня обещали придти сюда твои родители, но почему-то не пришли.
-     Когда   вернусь   домой,   позвоню   им   и   узнаю,   в  чём   дело,  -   пообещал Райнхард  и, сев на край кровати, положил свою руку на руку Матиаса. -   Скорей  бы  Матиас  пришел  в  сознание. Тогда,  как  мне кажется, и выздоровление пойдёт быстрее.
Катарина молча кивнула головой.

11

В десять минут шестого Райнхард по лифту спустился вниз. Он уже возвращался домой. В большом холле больницы на мягких скамейках сидели пациенты и пришедшие проведать их родственники. Некоторые пациенты смотрели по телевизору новости. Райнхард подошел к телефонам-автоматам, установленным в холле, и позвонил родителям. Никто не поднимал трубку. Тогда он, подумав, что родители, возможно, у бабушки и дедушки, позвонил  к  ним. Но и там никто не поднимал трубку.
-     Странно, куда они все подевались?  -   вслух удивился он, вешая трубку.
Когда он проходил к выходу на улицу, до его слуха вдруг донеслись слова диктора телевидения: "Сегодня во время семейного скандала известный режиссер театра Вольфганг Мюллер убил свою жену, модельера Грету Мюллер".  Как электрическим током ударило Райнхарда услышанное: он сильно вздрогнул всем телом и замер на месте. В первое мгновение ему показалось, что страшная весть, произнесённая ровным, бесстрастным голосом, прозвучала у него в мозгу. Почувствовав, что у него подкашиваются ноги и его вот-вот вырвет, он присел на край ближайшей скамейки, оперся руками о сиденье, и только потом посмотрел на экран телевизора. На нём он увидел отца. Он сидел у себя в гостиной и, обхватив руками низко опущенную голову, в отчаянии раскачивался из стороны в сторону.
"Эта ужасная трагедия произошла в полдень. Как признался Мюллер приехавшим по его же телефонному звонку в его дом сотрудникам криминальной полиции, во время ссоры он сильно разозлился и ударил жену кулаком в лицо; она, падая, ударилась затылком о край унитаза и в результате сильного повреждения мозжечка скончалась до прибытия  "скорой помощи", –  сообщала модератор за кадром, а в кадре все ещё был Вольфганг.
-     Нет!  Нет!  Нет!  -   прошептал Райнхард в ужасе  и,  закрыв лицо руками,  низко пригнулся.
Люди, сидевшие поблизости, оглянулись на него. Кто-то понял, в чём дело, и смотрел на него с сочувствием и жалостью, а кто-то смотрел испуганно, приняв его за душевнобольного.
На экране телевизора к Вольфгангу подошли двое полицейских и заставили его встать, затем надели на его руки наручники и под руки повели на улицу. Там они посадили его в полицейскую машину и увезли.
Райнхард вдруг вскочил на ноги и побежал к выходу.

12

Через минут двадцать, прибежав к дому своих родителей, он с силой толкнул входную дверь. Она была заперта. Потом только он увидел приклеенные бумаги с печатями. Дверь была опечатана полицией. С трудом переводя дыхание, он снова побежал по улице. Теперь он бежал к своим дедушке и бабушке.
Прибежав к себе домой, он дрожащими руками едва открыл замок. Войдя в дом, он закричал:
-      Бабушка!  Дедушка!
Никто ему не ответил. Он обежал все комнаты и, никого не обнаружив, в растерянности остановился посреди гостиной и тут увидел на столе записку, написанную торопливой рукой бабушки на машинописной бумаге. Она написала:
"Райнхард, на нас обрушились разом все несчастья. У дедушки сердечный приступ. Я еду с ним на "скорой помощи". Мы будем в центральной кардиологической больнице. Ты уже взрослый мужчина, не теряй голову, внук. Как прочтёшь эту записку, приезжай в кардиологическую, мне нужно что-то сказать тебе.  Твоя бабушка Моника".
Райнхард, продолжая смотреть на записку, устало опустился на диван и сидел, не шелохнувшись, несколько минут. Внезапно с криками:  "Проклятие!  Почему!?  За что!?",   он  сильным ударом ноги опрокинул стол. Стоявшая на нём хрустальная ваза  с цветами разбилась, вода разлилась по полу. А он свалился на диван и безутешно зарыдал. Поплакав недолго, он сел и бессмысленным взглядом уставился на перевёрнутый стол. Вдруг его взгляд наткнулся на какой-то предмет размером чуть больше спичечной головки, тускло блеснувший под рамой стола. Райнхард подошел к столу, опустился на одно колено и внимательно осмотрел привлекший его внимание предмет. Это был передающий элемент прослушивающего устройства с микроскопическим микрофоном. Он понял это и в порыве гнева хотел вытащить его и растоптать ногами, но в самую последнюю секунду, поднося уже руку к "подслушке",  остановился. "И сейчас наверняка подслушивают и записывают. Пусть пока не знают, что я обнаружил его. В моей комнате тоже должен быть" -  подумал он. Он встал с колен, поднял и поставил стол на место и вышел из дома. Ему нужно было застать любимого деда в живых.

13
 
В коридоре кардиологической больницы встретившаяся Райнхарду  медсестра показала дверь палаты, в которой находился его дед. Он осторожно открыл дверь и заглянул в палату. Дед, облепленный проводами, лежал на койке, бабушка сидела рядом. Врач–кардиолог внимательно изучал кардиограмму. Райнхард тихо вошел в палату и подошел к бабушке. Она обернулась к нему, встала и, обняв его, тихо заплакала.
Врач посмотрел на Райнхарда, но ничего не сказал.
-    Ты ещё  не  знаешь,  что  случилось с  твоей  матерью? -  всхлипывая и вытирая платком слёзы, шепотом спросила Моника.
-    Знаю, -   также шепотом ответил Райнхард. -   Показывали в новостях по телевизору.  Я был у них, но дверь опечатана полицией.
-     А  нам позвонил сам Вольфганг.  Я была на кухне, трубку  поднял  дед  и  Вольфганг  ему  первым всё и рассказал. После этого у Пауля случился сердечный приступ, -  сообщила Моника и коротко рассказала внуку о том, что узнали они с Паулем от сына: о вечернем посещении Гретой театра,  её ночном исчезновении и возвращении домой в полдень следующего дня, о следах надругательства над ней и  непреднамеренном, случайном убийстве её Вольфгангом в состоянии гнева.
Услышав о надругательстве над матерью, Райнхард заплакал и, забыв о деде, сказал:
-    Я знаю, кто надругался над мамой и  кто разрушил нашу семью.  Я  уничтожу  их. -  Он замолк. На его скулах заходили желваки.
Врач вскочил со стула, посмотрел на Райнхарда, но не проронив ни единого слова,  подошел к койке и посмотрел на Пауля. Дед шевельнулся на койке. Райнхард подумал, что дед уже умирает. Он схватил его руку и сквозь слёзы сказал:
-      Дедушка,  не умирай!
Неожиданно Пауль открыл глаза,  посмотрел на жену,  на внука и медленно,  едва слышно  произнёс:
-      Райнхард, подойди ко мне ближе.
Райнхард и Моника подошли к изголовью койки. Райнхард наклонился над дедом, чтобы лучше его расслышать.
-      Я прошу вас покинуть палату. Ему нельзя разговаривать, -   сказал врач Райнхарду.
Пауль просительным взглядом посмотрел на врача и очень тихо промолвил:
-      Дорогой доктор, позвольте мне сказать внуку несколько слов.
Врач сердито посмотрел на Райнхарда, но ничего не сказал. Возможно, он понимал, что эти несколько слов могут оказаться гораздо важнее для остающегося жить дальше молодого человека, чем лишние два часа или две минуты жизни, оставшиеся в распоряжении умирающего старика.
-     Ты    должен   простить   отца, -   заговорил Пауль, с трудом  произнося  каждое слово. -   Он   не виноват в случившемся.  Но ты не должен бороться один с теми, кто разрушил нашу семью. Их очень много и они жестокие. Ты не одолеешь их. Но они могут и тебя..., –  Пауль осёкся и от боли прикусил нижнюю губу.  Врач бросился к аппарату.
-      Дед,  больше  не  говори, -   сказал Райнхард. -    Я  понял  тебя.
В палату  прибежали  еще  один  кардиолог  и  медсестра. Врачи спешно  начали готовить аппаратуру электрического стимулятора сердца, а медсестра схватила Монику и Райнхарда за локти и грубовато повела их к выходу.  Ей и на самом деле некогда было церемониться с ними.
-     Быстро!  Быстро! -   торопила медсестра и так спешивших к выходу бабушку с внуком.  А когда они оказались за дверью, медсестра, быстро проговорив:  "Простите, пожалуйста!",  плотно прикрыла дверь.
Моника и Райнхард молча сели на стулья, расставленные вдоль стены в коридоре неподалеку от двери в палату Пауля. Моника приложила к носу платок и беззвучно заплакала. Райнхард, почувствовав содрогание плеч бабушки, посмотрел на неё с состраданием и обнял её за плечи. Из его глаз потекли слёзы.
Немного успокоившись, Моника сказала:
-     Дедушка   незадолго   до   твоего   прихода   побывал   в  клинической  смерти.   Врачи  вытащили его оттуда.
Райнхард промолчал.
-   Райнхард,   я  прошу  тебя,  -   спустя несколько секунд снова заговорила Моника,  -    пожалуйста, съезди к отцу. Его ты наверняка найдёшь в управлении криминальной полиции. Выслушай его молча, дай ему выговориться...Сейчас это важно для него. Потом успокой его, если сможешь. Я очень боюсь, как бы он в отчаянии не наложил на себя руки... –   Она  опять заплакала. –  Боже мой, почему на нас свалилось сразу столько горя?   
Когда Моника заговорила о возможности самоубийства отца,  Райнхард вздрогнул и посмотрел на бабушку.
-   Хорошо,  бабушка,  я съезжу  к  отцу. Ты только  не дай  дедушке  умереть. Я потом вернусь сюда, –    сказал он и встал со стула.
-     Райнхард,  только  не  говори  ему  о  состоянии  деда.  Если  спросит о нас, скажи, что мы в таком шоке,  что ещё не готовы к встрече с ним.  Хорошо?
Райнхард кивнул головой и быстрым шагом пошел к выходу.

14
 
Отца Райнхард нашел без труда. Полицейские без проволочек дали ему возможность встретиться с отцом; правда, Вольфганг в течение всего времени встречи оставался за решетчатой металлической дверью комнаты для временно задержанных.  Дверь была заперта на замок.
Вольфганг подробно рассказал сыну обо всём, начиная со ссоры из-за пригласительных билетов. Потом он, держась обеими руками за решётку, низко опустил голову и заплакал. Райнхард со слезами на глазах положил свои руки на руки отца.
-     У тебя был твой адвокат? –    спросил Райнхард, когда Вольфганг перестал плакать.
-    Да. Он  говорит, что по предположению экспертов  над ней надругались несколько человек. Но ещё нет окончательного заключения экспертизы.
К  Райнхарду подошел полицейский.
-      Всё. Свидание  окончено.  Пойдёмте, –    сказал он и взял Райнхарда под руку.
-      Папа, не  ты  убил  маму.  Её убили  раньше, -   тихо произнёс Райнхард на прощание. -   Я  найду её убийц.
У Вольфганга на глаза снова  навернулись слёзы.
-      Сын,  ты  учись, -   сказал он. -   Оставь  их  мне.
Райнхард пошел к выходу. В дверях он остановился и оглянулся на отца. Вольфганг провожал сына печальным взглядом.



15
    
Когда Райнхард вернулся в больницу, Моника одиноко сидела в коридоре  и, уронив седую голову на грудь, тихо плакала. Он сразу понял, что дед умер. Ни о чём не спрашивая, он сел возле бабушки.
–   Врачи  ничего  не  смогли  сделать..., -  сказала она  тихо.


  Эпилог
 
  1
Однажды осенним вечером в ресторане сидели семья Шерилей, Гроссман с женой, Изберг, Ковальски, Кларисса,  Линда и еще одна немолодая пара. Все  презентабельные и важные. Когда официанты обслужили их и отошли, слово взял Изберг.
-    Ну,  что,  дорогие  друзья,  дело  можно  закрыть,  -   сказал он, обведя всех  весёлым взглядом.  -  Это была маленькая война и мы одержали в ней победу. Но мы довольствуемся и маленькой победой, потому что мы исповедуем тактику малых побед, хотя и не против больших. Малая победа – тоже победа! Эту победу мы одержали благодаря нашему единству и сплоченности. Поэтому и в дальнейшем мы должны укреплять наше единство и сплоченность во имя больших побед. Как говорят наши учителя и наши вожди, единство –  наша цель, но оно же и средство к достижению цели. Вот сегодня Михаэль, -  Изберг с улыбкой посмотрел на Ковальски, -  стал руководителем драматической труппы театра вместо Мюллера, который теперь в течение нескольких лет будет мять тюремный матрац. Кларисса теперь будет первой леди этого театра и никто из актёров-аборигенов не посмеет стать ей поперёк дороги. -  С лица сияющей Клариссы свой взгляд Изберг перевёл на лицо Корзон, и нежно улыбнулся, -  Линдочка наша  удостоена престижной журналистской премии "Золотой микрофон" и звания лучшего репортёра нашей Земли, -  Грегор перевёл взгляд на лицо судьи Гроссмана. -  А наш глубокоуважаемый, наш дорогой Леонард пересаживается в высокое кресло заместителя федерального министра! Мне очень жаль, что скоро нам придётся расстаться с ним. Нам будет очень не хватать тебя, дорогой Леонард, -  он положил руку поверх руки Гроссмана и  растроганным голосом продолжил, -  Но в то же время мы рады, счастливы, потому что ты теперь стал очень близок к большой власти в стране. А вместе с тобой стали близкими к власти в стране и мы, члены нашей дружной общины. Всё это, мои дорогие друзья, – результат нашей маленькой победы. -  Изберг сделал небольшую паузу и жестким голосом продолжил, -   Мы и в дальнейшем  будем  непримиримы  к  нашим  врагам  и  расправляться  с  ними  будем  жестко  и  быстро;  потому что если мы сегодня простим им  малую обиду, то завтра они нанесут нам большую. Мы не должны привыкать к обидам. Пусть аборигены уговаривают друг друга быть осторожными, деликатными, толерантными, а мы должны действовать решительно и быстро, ставя аборигенов всегда перед свершившимся фактом. Малыми победами мы должны в этой стране завоевать большую власть. А кто у власти  –  тот  и  прав!  -    Изберг  умолк.
Все тихо, чтобы не обращать на себя внимание других посетителей ресторана,  захлопали в ладоши.
-   Прекрасная речь! -  улыбаясь, сказал Гроссман и приподнял свой бокал, наполненный шампанским.  -    Выпьем за эту незабываемую речь моего друга Грегора!
Изберг снова  коснулся  рукой  руку  Гроссмана,  лежащей  на  столе.
-      Леонард,    дорогой,    извини   меня,  -    сказал он.  -     Давайте   мы   лучше   выпьем    за   нашу  маленькую  победу.
Гроссман засмеялся и благосклонно кивнул головой. Все тихо чокнулись бокалами,  выпили и начали молча есть. Они ели с такой жадностью, как будто  целую неделю не видели никакой еды.
-      Конец  пьесы.  Занавес, –    сказал Михаэль Ковальски в полной тишине.
Все  весело  засмеялись  с  набитыми  едой  ртами.

  2

На улице было темно.  Из ресторана вышла стройная,  длинноногая девушка.  Она неторопливым шагом подошла к одному из припаркованных возле ресторана автомобилей, открыла  переднюю дверцу и села на сиденье рядом с водителем. В салоне автомобиля было темно.  Девушка мягким голосом негромко  сообщила:
-      Они  уже  "тепленькие".  Сейчас  будут  выходить.
-      Спасибо, Мария! –   ответил ей кто-то с заднего сиденья машины.
Вскоре из ресторана вышли Софья, Якоб и Михаэль. За ними неторопливым шагом появились и остальные. Тут же со стоянки выехали "Мерседес" и "Ауди" и остановились перед входом в ресторан. Попрощавшись со всеми, Изберг и Гроссман с женой сели в "Мерседес" и уехали. Вслед за ними на "Ауди" уехали Ковальски, Кларисса и Линда. Медленно выехав со стоянки, за этими автомобилями последовала еще одна машина.
Якоб, Софья и Михаэль, проводив всех, кому они были обязаны победой над семьёй Мюллеров, и, негромко разговаривая, медленным шагом направились к стоянке автомобилей,  где стояла их машина.
Первым сел в машину Михаэль – на водительское место – и открыл двери.  Якоб и Софья сели на заднее сиденье. Как только они сели, но ещё не успели закрыть дверцы, к машине быстро подошел высокий молодой человек и хладнокровно, в упор расстрелял всех троих из пистолета. В каждого он всадил по две пули. Убедившись, что все трое Шерилей мертвы, он подбежал к своему автомобилю и быстро сел на заднее сиденье. Автомобиль тотчас же выехал со стоянки и слился с потоком машин на автомагистрали. 
«Мерседес» и «Ауди» разъехались в разные стороны в центральной части города. Третья машина последовала за «Мерседесом». На первом перекрестке «Мерседес» свернул налево, а третья машина поехала прямо.  Через несколько секунд  раздался мощный взрыв. «Мерседес» с победителями взлетел в воздух, где его разорвал в куски еще один взрыв.

      * * *
В актовом зале Гамбургской молодёжной лиги было много народа. Шло собрание лиги. Изберг, Гроссман и их подручные так и не смогли разгромить молодёжную лигу. Раненого Матиаса Шмидта, убитого Маркуса Беннини, оказавшихся в тюрьме «за хранение наркотиков» Андреаса Шульца и других руководителей и активистов лиги  заменили другие юноши и девушки. Сидевшие за столом президиума  молодые  люди  были  полны  решимости  бороться  за  освобождение  своих  друзей  из  тюрьмы.
В первом ряду среди своих сверстников сидел Райнхард. В его глазах ясно читалась  уверенность, что он принял правильное решение.
 

Детмолд,  1999 г.               
             
 
 
 Рецензия.

Здравствуй, Карл! Посылаю тебе свой отзыв, свои записки-мысли на твой роман "Опасные пришельцы". Мне очень понравился роман. Это серьёзное литературное произведение, которое даёт "пищу" для ума и души. После прочтения такого романа находишься под впечатлением от прочитанного, неоднократно возвращаешься к нему мысленно, анализируешь и о многом задумываешься. Читался он увлечённо и с интересом. В романе идёт повествование о захвате планеты Земля людьми из другой Галактики, которые хотят подчинить себе и её, и людей-землян, живущих на ней, хотят установить свои правила и порядки, не имеющие ничего общего с человечностью и добродетелью. Главными героями романа являются вот эти галактические персонажи, несущие страшное зло людям планеты Земля, сея вокруг себя горе и смерть. Для достижения своих целей эти галактические "люди" готовы идти на любую грязь, подлость, низость, превращая жизнь землян в бесконечные проблемы, делая её просто невыносимой.
Ещё один герой романа - это семья Мюллеров, которая вызывает сострадание.  Это мирные и порядочные люди, с которыми эти галактические подонки жестоко расправлялись, исходя из принципа "кто не с нами, тот против нас". И такая участь была уготована многим из землян. Меня потрясла сцена насилия над Гретой Мюллер, потрясла своей жестокостью и цинизмом, после её прочтения остался тяжёлый "осадок" в душе.
Роман очень актуален, потому что полностью проецируется на жизненные реалии сегодняшнего дня. То, что описывается в романе (он был написан в 1999 году, т.е. без малого двадцать лет назад), мы наблюдаем в реальной жизни. Только "пришельцы" свои, земные, а не из далёких галактик. В этом плане роман поднимает множество проблем. В первую очередь, это политические проблемы, проблемы гегемонии в лице США, которые несут людям войны, превращая их жизнь в ад. Проблема внешней угрозы. Это тенденция развития национализма, благодаря недальновидной политике европейских государств; та же Украина, которая сегодня напоминает Германию 30-х годов прошлого века. Говорит автор и о низком морально-нравственном уровне современного человека, о его без- духовности: на ложь, лицемерие, взятничество, коррупцию, разрушение семейных традиций и устоев, на супружескую измену идут легко, не задумываясь, это стало нормой жизни, наличие любовника или любовницы - это просто обязательный атрибут. Да и вообще, в любви стало сводиться всё к упрощённой модели отношений ( в романе это озабоченный театральный режиссёр Вольфганг и актриса Кларисса).
И всё-таки главной мыслью или темой( уж не знаю как) в романе для меня является тема добра и зла, борьба между ними. Эта борьба в романе не окончена и продолжаться она будет всегда и в жизни. К сожалению, некоторые люди проживают жизнь без особых рассуждений на эту тему, совершенно не задумываясь об этих серьёзных понятиях нашего сознания, напоминая тех самых "пришельцев", о которых пишет автор.
На этот раз мне хватило всего: и событий, и содержательности, и глубины, "правды жизни" тоже хватило, даже очень. У меня другая точка зрения по вопросу национализма. Я считаю, что он опасен в любом проявлении, здоровый или нет. И где та грань? Совершенно незаметно здоровый национализм может перерасти в нацизм, фашизм, расизм....А для того, чтобы одержать победу над врагом, я думаю, национализм не нужен, а нужен патриотизм и сплочённость народа.

Я попыталась также проанализировать женские образы романа с точки зрения женской логики, как ты просил меня. Попыталась выразить какие-то свои мысли и рассуждения. Сегодня мои рассуждения коснутся Клариссы и Греты. Кларисса - представитель пришельцев - театральная актриса, привыкшая добиваться всего в жизни " определённым образом", т. е. через постельные отношения. Так она строит свою театральную карьеру, попадая из провинциального театра в более престижный и получает новые роли. Такая типичная "ночная бабочка", такой вот красивый "инструмент", при помощи которого её галактическое начальство решает свои цели и задачи, подкладывая её под "нужных" людей. В силу своего циничного мировоззрения на жизнь она легко, без колебаний, идёт на это. Таких вот " лёгких" женщин можно встретить и в жизни, которые легко переступают через себя в вопросе женской чести и достоинства ради достижения определённых целей и интересов. Я считаю, что такое поведение продиктовано внутренней распущенностью; видимо, некоторые женщины, как Кларисса, к ней расположены. И тут не имеет значение ни воспитание, ни уровень образования. Мне кажется, что с этим рождаются. Это такой психологический штамп или типаж. Это вопрос психологии, а может и генетики. Я, считаю, что образ Клариссы тебе удался хорошо, она получилась очень выразительна в плане своей сущности, начиная от внешности и кончая своей внутренней составляющей. Получилась такая типичная представительница определённого " женского сословия". Постельные сцены с ней - это полное кривлянье, просто гадость, читать их было очень смешно. Тебе хорошо удалось высмеять такую вот "любовь".
Трагичен и печален образ Греты, которая стала жертвой плана инопланетных отморозков. Её образ вызывает жалость и сострадание. Она обычная женщина: порядочная, добрая, хорошая жена и мать. Но мне не понравилась её позиция в конфликтной ситуации с мужем, причиной которой явилась измена Вольфганга. Здесь ей не хватило какой-то принципиальности, какого-то "внутреннего стержня" поступить должным образом в данной ситуации. Она решила идти по пути выяснения отношений, взаимных оскорблений, ссор, не исключая возможность и симметричных мер, поэтому и пошла в театр и на банкет без мужа. Она не понимает главного - если отношений нет и тебя не любят, то просто надо сделать шаг в сторону. Это единственно правильный и достойный выход из подобной ситуации. Грете не хватило силы характера и цельности натуры поступить именно так. Мне её образ показался таким.

Интересен образ Кристины, возлюбленной Райнхарда, сына Греты и Вольфганга. Её образ ассоциируется с молодостью, непосредственностью и чистотой. Она нежна и красива, особенно хороши её синие глаза "цвета Тихого океана солнечным утром". По характеру она спокойная, открытая и благородная. Она по-доброму и искренне относится к окружающим её людям. Трудно найти хоть что-то отрицательное в этой прекрасной девушке. Она любима и счастлива взаимной любовью, и по-настоящему любит своего Райнхарда. В трудной ситуации, в которую они попадают вместе, она готова поддержать и защищать его с полной решительностью, переживая за него всей душой. Она верная и любящая подруга своему Райнхарду. Она мечтала о женском счастье, о совместной жизни со своим любимым, о детях, но ничему этому не суждено было сбыться. Участь Кристины оказалась печальной и трагичной, она стала жертвой чьих-то злых помыслов очень злых людей.
Что можно сказать о Наинелли, "пристроившейся" подругой к Кристине с целью её убийства? Это жестокий и хладнокровный убийца, палач, только в женском обличии, даже страшно, что женщина может быть такой. Она ещё совсем молода, но с лёгкостью и не задумываясь она убивает человека. И мать Михаэля-музыканта, и лживый репортёр Линда, не только женские, но и мужские персонажи из стана пришельцев - это сплошной негатив, лицемерие и цинизм. Среди них не было ни одного сомневающегося или колеблющегося в своих рассуждениях и действиях. Все они одинаковые, все на одно лицо. Всем им задан один и тот же вектор, одна направленность: сеять зло вокруг себя.
Все они похожи на членов организованного преступного сообщества, каждый из них является винтиком одной большой системы, каждый выполняет свою функцию, а все вместе они подчинены одной общей цели - уничтожению кого-то. Если это всё переносить на жизнь, то это в самом деле страшно...

Лариса Молчанова

Томск, октябрь 2016