Тайга у дома. Шалые демократы

      Барсуков теплую половину года регулярно проводил в деревне. А это значило, что у него было много свободного времени, которое он бездарно тратил, лениво купаясь в романтичной атмосфере русской природы.   Купался он купался и докупался до того, что в его голове появиллась идея: «А не написать ли мне роман?»

     Действительно. А почему бы и не написать? Вон помещики сидели по своим деревням и писалии стихи, поэмы,  повести, романы, то есть двигали русскую литературу. А образованьице-то у них было не ахти какое, да и вообще в интелектуальном плане развиты были не очень. Многие из них недалеко ушли от Свиньина и Ноздрева.

   А здесь: моряк, инженер, офицер, кандидат наук, старший научный сотрудник, изобретатель, доцент, автор учебников и учебных пособий.  Чего бы не написать? Да раз плюнуть. Только бы начать.   

  «Что мы тупее Пришвиных, Чарушиных и прочих Боборыкиных?» -- пыжился Барсуков.

      Говорят, что самое трудное – написать первую фразу. А чего здесь трудного-то?  Барсуков вознамерился осчасливить общество описанием леса, природы. Потому превая фраза у него была уже готова. Он долго вынашивал её в своей голове.

       Звучала она так: «На земле, усыпанной хвоей, розоватые волнушки стояли так плотно, как демократы на митинге».

     Однако, чем больше он в неё вчитывался,  тем она меньше и меньше ему нравилась. Во-первых, Барсуков посчитал, что очень спорно сравнивать милые, наивные волнушки с оголтелыми демократами. А, во-вторых, только пожилые люди помнят этих демократов, а молодежи они совершенно незнакомы.

     А и верно! Куда делись, куда слились эти так называемые демократы. Ведь их было так много.  Сотни тысяч выходили на демонстрации, митинги, акции протста.
И говорили, возмущались, требовали...

       Больше всего их раздражали привилегии (в частности госдачи и сецполиклинники), которыми ползовались высокопоставленные руководители.  «Госдачи – детям!»,  «Медицина для всех!» -- такими плакатами трясли демократы на своих сборищах, требуя ликвидировать привилегии.

     Больше всего их раздражала цензура, которая не пускала на подмостки, на экраны, в печатные издания гадкую чернуху, откровенную порнуху, мат и публичное мочеиспускание.  «Свободу творчеству!» -- требовала творческая интеллигнция, обещая при свободе-то творить одни нетленки.

     Демократы в своем экспериментирование победили: свернули таки голову социализму. Однако результаты эксперимента оказались отрицательными: привилегии возрасли на порядки, до уровня дворцов и замков; «нетленки» не только не получали призов на конурсах (как прежде), но очень часто не допускались даже не второй тур.

     Ау! Демократы, все стало хуже! Что же вы не выходите на улицы и проспекты.
     «Наверное демократам стало стыдно за содеянное, поэтому они и затихарились, сошли с общественной сцены, -- подумал Барсуков. --  Но все равно упомянуть о них в будудщем романе нужно».

     Он не стал ликвидировать выношенную им первую фразу романа, а только слегка подправил её. После правки она выгдядела так:

     «На земле, усыпанной хвоей, фиолетовые поганки стояли так плотно, как демократы на митинге».

     Отдав должное демократам, Барсуков умственно утомился. Оказалось, что написание романа не совсем простое дело.

     Чтобы развеяться, он вышел на воздух. Воздух был плохой: только что проехал лесовоз.

     Когда Барсуков покупал избу в Самарах, то и сама деревня и окруажвшие её пространства представляли собой натуральное берендеево царство: нетронутые леса, чистая речка с форелью, на лугах вся аптека, тихая лесная шумность. И экология: вохдух – сплошной парфюм, вода – зашибись, пища – био.  И зверье рядом: за речкой резвятся медвежата, журавли танцуют в виду деревни, на огородах пасутся зайцы. Аркадия!!!

     Но вот наступили рыночные времена. Браконьеры повыбили живность,  карбид и электроудочки  омертвили речку, леса повырубали капитально.

     Конечно, коммунисты – недотепы, но при них такого не было. А была при них школа, радио в каждой избе, телефонная связь, автобусные маршруты (пенсионерам бесплатно), фельдшерско-акушерский пункт, совхоз, который обеспечивал работой жителей окрестных деревень.  При демократах все это рухнуло. А нового, кроме оголтелого воровства, ничего не появилось. Есть резонный повод задуматься: «Что такое хорошо и что такое плохо?»

     Когда лесоповалочная техника зарычала рядом с деревней, а через Самары пошли лесовозы, Барсуков засобирался в город: Аркадия кончилась. 
 
     Сборы были недолгими. Он засунул в рюкзак самое необходимое, повыключал электроприборы, еще раз огдядел избу. На подоконнике белел какой-то листок. Он поднес листок к глазам и прочитал: «На земле, усыпанной хвоей, фиолетовые поганки стояли так плотно, как демократы на митинге».

     «Ба! Несостоявшийся роман! По всему видно,что сочинение романов – это не для меня. Даже единственную написанную фразу нужно править»
     Он взял карандаш, зачеркнул предложение и начертал вновь: «На скудной земле  слизкие, грязно-серые поганки стояли так плотно ,как шалые демократы на митинге».