Уход

                Любовь не признаёт никакой власти , ничего
                разъединяющего...
                Ф.Ницше


   Шли праздники, а мы вместе с родными,  знакомыми и незнакомыми нам людьми  "готовили в путь"  дедушку  Семёна.

   Мне было почти шесть. Все шесть прошли рядом с дедом.  Он первый взял меня на руки из роддома ( мама говорила ) и я была уверена,  что дед Семён со мной - навсегда!
 
   Каким "зацепился" он в моей детской памяти?
   Всегда улыбчив глазами , добродушен и не суетлив.
   Мне позволял залазить к нему на колени , а потом сползать вниз по ноге...И тогда нога деда была уже не нога , а качели ! Смеялись вдвоём, на смех прибегал рыжий кот Василий и начинал шлифовать ногу деда и свои бока,  ходя  "восьмёркой".
   Ещё помню , что дедушка употреблял в разговоре с домашними много смешных слов.  Их не говорил никто,  только он и бабушка : выдюжить , вестимо ,  загодя , сусек ,  запамятовать ,  набольший ,  камка ,  супостат, босовики...
   Ещё дед пил чай из блюдечка , вприкуску с сахарком , отлущенным  щипчиками.  Мог сколоть тончайшую скибочку... Очень любил бычки в томате - ел их каждый день прямо из стеклянной баночки.  И кот  Василий , конечно...

   Угол огромной кухни-прихожей был завешен красивыми вязано-прошвеными шторами бабушкиной работы.  А в праздник шторы раскрывались надолго и из угла сияло солнце - золотые образа икон. А когда зажигали перед ними огонь (лампаду ) , становилось так благостно , что я просила бабушку оставить угол таким сияющим насовсем.  На что получала : "Не гоже".

   Дедушка был мастеровой.  Сам выстроил дом , надворные постройки ; хорошо знал автомобиль - был водителем ;  работал фельдшером в больнице;  и ещё  был сапожником.
   В доме была угловая комнатка в два окна ( чтоб "светлее работать" ), которую он обустроил под мастерскую. Но без деда мне туда было "нельзя" .
   Но зато можно было , когда дед обувь  "ладил" (шил).
   На стенах  -  деревянные отполированные обувные колодочки, лекала , ножницы,
 стельки , подошвы в холщовых мешочках.  На полочках - гвоздики , мотки дратвы , клеи в баночках, рулоны кожи , вакса, железные лапы разных форм и размеров, ножи.  Что как зовётся и для чего - я в шесть лет уже знала, потому как помню до сих пор.
   Дедушка ловко набирал в губы меленьких гвоздей , одевал башмак на лапу и подбивал подошву.  Когда гвозди в губах заканчивались - он опять мне рассказывал...Обо всём и неспешно...А я сидела среди кожно-клейной "пахучести" на малюсеньком стульчике с перильцами (сделал дед !)  как принцесса.
   Дедушка обшивал обувью всех соседей. Летом шил тапочки и ботинки из парусины , а бабушка относила на продажу в город.

   Мама мне рассказывала , что род дедушки был большой и все были мастеровые , но по части сапожной деду равных не было.  Вся родня ходила в  "Сениных".

   Итак, шли праздники .  Пасха. Открыто в  1959 году праздник не отмечали.  Но наша семья пару месяцев как въехала в новую квартиру - куда уж праздничнее!

  Ехали к бабушке-дедушке  всей семьёй.  Но , оказалось,  не праздновать...
   По приезду обо мне все забыли. Даже  Серёжа... Калитка , двери дома - всё открыто.  Много людей. Стоят , сидят , говорят тихо. Собачья будка пуста. Я чувствовала себя невидимкой,  которую разлюбили и забыли !
   - В дом входить страшно , но нужно ! - решила я и , протискиваясь сквозь бедра и животы ,  дошла до зала.
   Зал был пуст. Только кровать, на ней - дедушка. Несколько священников...С дедом говорят. Тихо , ничего не слышно. Приехал доктор - друг дедушки. Тоже говорит  с ним, папой, мамой , священниками. Но я ничего не понимаю. Я стала не только невидимкой , но и "глухимкой"...Отчаяние сыграло свою роль.

   Разыскал меня  Серёжа в саду. Сказал , что меня зовёт дедушка.  Я обрадовалась и помчала... Но ничего не поменялось нигде , только запахло свечами.
   Меня ждали...Все...Именно меня...

   Бабушка и мама взяли меня как чужую девочку под мышки и подвели к кровати деда.  Бабушка прошептала :
   - Скажи : " Дедушка, прости меня ".
   Так , обычно,  требовала мама , когда я в чём-то была виновата. Но я была не виновата и ничего плохого не сделала. И я , привстав на цыпочки,  обняла лежащего деда и сказала :
   - Деда, я ничего плохого не сделала, честное-пречестное.               
И дедушка сказал :
   - Господь с тобой , Ируся. Прости.
И даже не улыбнулся , как всегда.
   Меня вывели из дома и опять забыли...

   А в дом пошли люди , они шли и шли...
   На ночь нас с Серёжей забрали соседи. И я уж не отошла от него ни на шаг. Серёжа сказал , что дедушка умирает.  Он умирает  ?  Да его нужно в больницу! Его нужно лечить !  Ведь месяц назад его же вылечили  друзья из больницы. Почему же сейчас его не забирают ?

   Я истязала себя и брата вопросами всю ночь. А под утро  брат таки нашёл нужные слова...И я так поняла , что все люди во дворе и доме очень хотят , чтобы дедушка  "ушёл правильно" , а священники молят за него.

   Я же вообще не хотела , чтобы он куда-то уходил !
   Дедушка умер в воскресенье. Опять пришли священники, дедушку опять  "готовили".  Потом пели певчие, пели - и все плакали.  И я...
   Потом плакала природа : садилось солнце за синие "небесные горы из облаков" и пошёл густой  тихий дождь...

   Дедушку хоронили как священника.
   Пацаны во дворе долго еще спрашивали у меня:
- А чё , твой дед - поп ?
   И я гордо отвечала :
- Вы чё , дураки? Он - священник !

   Спросить бы у кого сейчас ...Да у кого ?
   Три лошади, укрытые длинными попонами, привезли высокую золочёную карету-катафалк.
   Конечно, было много вопросов...Но знала всю правду только бабушка. А она  Сене обещала...А он всё сделал , как Господь велел.

   То , что дедушка , его отец и дед  были "белыми священниками ", сказала  мне мама гораздо позже (бабушка умела хранить тайны во благо детей). Семьи у них были большие . Кто-то ушёл служить Господу в монахи. Вера была сильна в роду.
   Да и место рождения рода было особенное - село Воробьёвка Курской области - в нескольких километрах восточнее Коренной пустыни -христианской православной святыни Русской земли.

   Революция 1917-го не только изменила строй государства, но и судьбу живущих.
   Игумен Дамаскин (Орловский) пишет:
   --Сразу после октябрьской революции власти поставили цель - арестовать как можно больше священно- и церковнослужителей . Аресты тогда исчислялись тысячами и для многих завершились мученической кончиной...В сельской местности прихожане какое-то время поддерживали престиж и авторитет преследуемого духовенства, становясь на его защиту , защиту храмов.

   В 1930 взорвали Храм Спасителя в Москве. Начались взрывы храмов по всей стране.
   В этом же 1930 после более десяти лет унижений , страданий и страхов, дедушка и бабушка с детьми : Клавдией  , моей мамой, шести лет и трёхлетним сыном Колей  бежали...
   Бежали на юг. В Украину.. Тут было "свободнее".

   Они выбрали единственно правильную форму сопротивления - жить достойно и растить детей.
   Землю дали, дом дед строил сам. Огород 12 соток  (всё до уголочка! ) - с Валей  "довели". На  Вале были и дети,  и быт, и скотина. А бабуля такой рукодельницей была : ткала , плела , шила , вязала , валяла...И благодаря её старенькой "Зингеровке" , я во втором классе уже смело строчила.
   -А как-же , - говорила она ,- делаешь и учишься.

   Всю войну дед прошёл фельдшером-водителем фронтовой медчасти.  Как ему , священнику (кто ж знал ?), удалось не выстрелить из своего оружия ни разу  - дела Господни... Но чужое оружие его не жаловало - бывало и взрывался он вместе со своим медицинским автофургоном. Это мне уже Серёжа потом рассказывал, показывая награды деда.

   Все события , мне ранее незнакомые и не открывающиеся до поры , знаковые , я собрала как-то враз , став на место моих деда, бабушки, папы, мамы, брата, достигнув , возможно, их возраста, их объёма страданий и радостей.  Всё - в свой час.
   И мне поверх всего открылся дед  Семён. И я вспомнила все его фотографии (жаль не пересмотреть сейчас !). Но я их хорошо помню.

   И помню тот день , день ухода , где не было  "прощай",  а  "прости" ,  потому что и через полвека все ушедшие близкие люди со мной.
   Спасибо , Господи, что первый в моей жизни уход человека был так благороден и силён.

   Звали моего деда  Чевычалов Семён Тимофеевич.