Вставай, слоны по ночам привыкли спать!

В самом конце четвёртого курса университета я поступил старшим техником на работу в Институт нефтехимических процессов АН АзССР, расположенный  в бакинском районе под названием "Чёрный город". Работал я в отделе академика М.Ф. Нагиева. Он же был директором института. Я сидел в небольшой прихожей перед его кабинетом и занимался расчётом оптимальных размеров реакторов. Выяснилось по ходу моей деятельности, что я оказался очень умным, и за полгода до окончания химического факультета университета меня произвели в должность исполняющего обязанности младшего научного сотрудника. Работа мне очень нравилась, я громко гремел сименсовской счётной машиной и решал уравнения сумасшедшей сложности. В университете я не появлялся и сам до сих пор никак не могу уразуметь, почему меня не выгнали. При том, что увольняли из университета за два дня пропуска без уважительной причины.

Ближе к окончанию университета наш отдел переехал в новое здание и меня из прямого подчинения директору перевели в лабораторию, входившую в состав директорского отдела. Здесь я должен был работать не математиком, а химиком в соответствии со своей специальностью. Около года лаборатория вообще не работала. Девушки с часов десяти утра начинали готовить обед, а в мои обязанности входило разведение спирта, настоенного на апельсиновых корках. В полдень все во главе с начальником садились за большой стол, поглощали со вкусом приготовленные обеды, чокались стаканами с разведённым мною спиртом. Мужчины изредка произносили тосты под настроение. Произносил и я, поскольку я это дело люблю. В момент наступления окончания рабочего времени все дружно вставали изо стола и отправлялись на заслуженный отдых домой.

Поскольку вынужденное безделье меня душило, то я придумывал различные способы развеяться. Идей у меня было много. Мне дали в подчинение двух задумчивых девиц с попами ниже колен, которые смотрели мне в глаза в ожидании заданий. Единственное задание, которое я в то время им задавал, было приготовить чай. Азербайджанские женщины умеют удивительно хорошо заваривать чай. К столу обычно приходило несколько человек из других лабораторий, которые тоже ничем не занимались в связи с тем, что рабочие места были ещё не полностью оформлены. За чаем в беседах мы просиживали часы. Когда чай пить надоедало, я разливал из казённого запаса спирт, настоенный на апельсиновых корках, и мы продолжали беседовать.

В порядке тренировки я начал произностить тосты на различные темы, и вдруг один из моих гостей сказал, что я произвожу впечатление реинкарнации Цицерона. Я слегка обиделся и сказал, что меня ни с кем сравнивать нельзя. В подтверждение своих слов я взобрался на стул и в течение часа с лишним с выражением без остановки произносил бессмысленный набор слов. Моя речь в наиболее удачных местах стыковки особенно бессмысленных бессмысленностей прерывалась аплодисментами, а когда я закончил свою логоррею, все встали и долго мне хлопали. С того времени стоило немного выпить, как все начинали просить меня "сделать Цицерона", и я никому не отказывал. Среди моих поклонников особо выделялся математик, работавший этажом ниже. Был он человеком весьма полным, ниже среднего роста с улыбчиво-напряжённым лицом. Видно было, что он в меня влюбился. Если бы я просил платить деньги за мои выступления, то для него это было бы большим облегчением. По нему было видно, что "ходить" на такие мои выступления бесплатно - это верх жизненной удачи и одновременно в какой-то степени верх безответственности. В процессе моих цицеронствований он неотрывно смотрел мне в рот и бурно выражал своё восхищение. У меня в жизни было очень много знакомых, абсолютное число которых относилось ко мне очень хорошо. Но когда меня сильно любят, мне всегда бывает не по себе. Я инстинктивно начинаю думать, что люди могут ошибаться и любить меня не за то, чем я обладаю. Вообще-то для меня главное, чтобы я любил, а не меня любили, а с этим математиком получалось как-то не по-человечески. Он любил меня со всем своим восхищением, казалось бы, на пустом месте.      

Однажды ночью, когда я уже собирался идти спать, зазвонил телефон и математик спросил меня: "Лёня, можно я к тебе сейчас приеду?" Я сказал, что можно, и назвал свой адрес. До сих пор не могу понять,  как он узнал мой телефон. Моих однофамильцев в Баку было невероятно большое количество. Через минут 20 приехал математик, молча нередал мне из рук в руки бутылку коньяка, вошёл в комнату, сел на стул и сказал: "Лёня, я гнию. Я оставил дома плачущую жену и пришёл к тебе. Слоны приходят умирать на слоновье кладбище." Выяснилось, что у математика произошло нагноение копчика. Я, как мог, объяснил математику, что абсцесс копчика весьма распространённое явление и, обратившись к врачу, он быстро избавится от кисты. Но математик положил две руки на бутылку коньяка, положил голову на руки и с глубокой печалью в голосе повторял, глядя в стол: "Лёня, я гнию. Я оставил дома плачущую жену и пришёл к тебе. Слоны приходят умирать на слоновье кладбище." Я пошёл за рюмками и закуской, мотивируемый инстинктивно возникшим желанием восстановить прямостояние математической головы, чтобы можно было к вербальной манере убеждения добавить и визуальную. Но теперь он медленно цедил коньяк из бокала, печально глядел мне прямо в глаза и повторял: "Лёня, я гнию. Я оставил дома плачущую жену и пришёл к тебе. Слоны приходят умирать на слоновье кладбище."

Тут только я заметил, что математик был уже сильно пьян. Чтобы выключить шарманку, я старался как-то расшевелить умирающего слона. Я мобилизовал все свои медицинские познания и сказал, что копчик - это несколько сросшихся позвонков... Он тутже прервал меня и сказал с какими-то оптимистическими нотами в голосе: "Лёня, я так и думал, что это серьёзно, что это связано с позвоночником. Лёня, я гнию. Я оставил дома..." Я заметил, моя просветительская деятельность оказывает определенное воздействие на математика, что было видно по лёгкому изменению мелодии математической шарманки. Когда я заговорил о позвонках, он выпил налитый в рюмку коньях, налил ещё, выпил и повторил манёвр. Не то, чтобы я испугался, что он выпьет весь коньяк и мне ничего не оставит. Просто я подумал о том, что если я положу его спать у себя дома, то судьба плачущей жены может принять роковые формы. Я налил в стоящий на столе чайный стакан солидную часть коньяка, отставил стакан в сторону, налил коньяк в свою рюмку и выпил. Математик равнодушно наблюдал за моими манёврами по приватизации коньяка и повторял: "Лёня, я гнию. Я оставил дома плачущую жену и пришёл к тебе. Слоны приходят умирать на слоновье кладбище."

Тогда я перешёл в наступательную позицию, пытаясь его отвлечь от мыслей о слоновьем кладбище. Я ему сказал, что у него очевидно просто глубокая складка между половинами задницы, что стимулирует возникновение кисты копчика. Именно по этой причине абсцессы носят наследственный характер. Математик посмотрел на меня слегка просветлённым взглядом. Минуту-другую он что-то усиленно обдумывал и сказал мне с какими-то новыми интонациями в голосе: "Лёня, я гнию. Я оставил дома плачущую жену и пришёл к тебе. Слоны приходят умирать на слоновье кладбище." Почувствовав лёгкое изменение тональности в выступлениях математика, я задал ему вопрос: "У тебя волосы растут на копчике? Часто волосяные фолликулы внедряются в кисту и вызывают нагноение". Математик очень внимательно посмотрел мне в глаза, положил голову и на стол и ... захрапел. Это было что-то невероятное. Он захрапел сразу же, как только положил голову на стол.

Тут я начал сорвершенно бесцеремонным образом дёргать его за уши и спрашивать номер его домашнего телефона. После десятой попытки я узнал от него номер домашнего телефона. Я позвонил, выяснил, назвав имя своего гостя, что попал туда, куда надо, и сообщил жене, в голосе которой не заметил ничего плаксивого, что уложу его дома, на что жена мне строгим голосом заявила, что я должен привезти его домой. Я узнал у неё адрес дома и сказал, чтобы она выходила встречать мужа. Я подошёл к столу и долго тряс толстого математика. Когда он поднял голову и глядя мне в глаза сказал: "Лёня, я гнию. Я оставил дома...", я самым неделикатным образом прервал его выступление и твёрдым голосом заявил: "Вставай, слоны по ночам привыкли спать!" Математик был в стельку пьян. Я, предельно напрягая свою стальную мускулатуру, выволок его на улицу, квартал тащил на своём плече, остановил таксиста, дал ему бумажку с адресом математика, заплатил тройную по моим расчётам цену, втолкнул толстого матматика в машину, пошёл домой и выпил весь оставшийся коньяк.

Самое интересное в том, что после этого случая математик стал от меня бегать. Заметив меня в конце коридора, от забегал в первую попавшуюся комнату. Однажды я зашёл в туалет и увидел писающего математика. Увидев меня, он, продолжая писать, пытался спрятатся в кабинке. Но все кабинки были заняты. Он подбежал к окну и стал внимательно изучать форму облаков, которых в тот день на небе не было...