В степи эха нет Конец части 1, гл. 19-21

            *19*

Венчались на Казанскую,  4 ноября 1920 года.   
      Поздно вечером в холодной полутемной церкви их ждал отец Андрей. Паникадила, конечно, не зажигали, только несколько тихо потрескивающих в тишине свечей на подсвечниках и свет лампад тускло освещали храм.
 
Молодых отец Андрей оставил у притвора, Якову Степановичу и Матрене Ильиничне  указал место чуть в сторонке, а сам скрылся в алтаре и вскоре  вышел из Царских Врат в белой ризе. Аня дрожала. Не от холода. От волнения. То и дело посматривала на Николая, он ей улыбался,  держал  за руку и тихонько сжимал и разжимал её ладонь в своей.

Священник трижды осенил их крестным знамением и вручил зажженные свечи, сладко запахло ладаном.

– Блаженни вси боящиися Господа…
Как во сне, шла Анна за отцом Андреем к аналою.
Голова чуть кружилась.

Отец Андрей ввел молодых в центр храма и поставил на длинное белое полотенце.
– Имеешь ли, Николай, произволение благое и непринужденное и крепкую мысль  взять себе в жену сию Анну, ее же  пред тобою видишь?

Ответ Николая Аня услышала. Выдохнула  свой.  Священник удовлетворенно кивнул, повернулся к алтарю, перекрестился.

–…Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа ныне и присно и во веки веков... Миром Господу помолимся…
– …О еже низпослатися им любви совершенней, мирней, и помощи, Господу помолимся…

 А когда на голову возложили венец, потекли вдруг слезы.
–…Венчается раб Божий Николай рабе Божией Анне во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь… Венчается раба Божия Анна рабу Божиему Николаю …Господи Боже наш, славою и честию венчай их...

Принимая вино из чаши, Анна наконец успокоилась, и ей стало светло и радостно на душе, как в дни  причастия, привычные с раннего детства.

          Из храма все вышли уже ночью и не узнали села: оно светилось под тонким покрывалом первого снега.

                *20*

          Свадьбу играли на другой день, после регистрации в сельсовете. Собрались у Коровиных. Гостей немного: редко в каком дворе не было похоронки.
– Ой, счастливая ты, Нюрочка! – щебетала Павлинка, повторяя одно и то же вот уже в который раз.
– Так оно и есть, - улыбаясь, отвечала подруга, теснее прижимаясь плечом к мужу и сильно смущаясь при очередном  «горько!» Маруся тоже будто смущалась, отворачивалась от молодых, а сама краешком глаза следила за целующейся сестрой и вспыхивала румянцем.
         Яшка Бунин, пуская на нижних ладах мелкой дробью, не жалел своей гармони, гости – ног. Было душно от запаха еды, пота, нафталина от слежавшихся в сундуках нарядов.  Детвора  липла со двора к запотевшим  окнам, подпрыгивая и отталкивая друг друга.
          В разгар веселья дверь распахнулась. В ней возникла укутанная в пеструю шаль фигура Лукерьи Евдониной. Яшка скривил свое по-девичьи гладкое лицо, прервал плясовую.
 – Хоть и неприглашенная я, да вот зашла на огонёк счастьица молодым пожелать. Пройтить-то можно?
–  Проходи, Луша, проходи, – чуть запоздало засуетилась Матрёна Ильинична, – раздевайся, садись  к столу –  мы всем гостям рады.
 – Ну, спасибо, коль так. Не откажусь.
Ей передали на край стола стакан с  водкой.
– От всей семьи нашей поклон вам, молодые. Совет да любовь! – опрокинула. Поморщилась:
– Горько!
– Го-о-орько-о-о!– с готовностью подхватили гости.
Николай повернулся к Анне и заметил, как она побледнела.
– Что с тобой, Анюта? Нехорошо тебе?
– Ничего-ничего. Хорошо всё. Целуй уж, – как-то вымученно улыбнувшись, потянулась она к мужу. Он поцеловал её.
– Может, во двор, Анют, выйдем на несколько минут? Душно тут.
 Она согласно кивнула. Встали из-за стола, протискиваясь в узкий проход между стеной и скамьями, направились к сеням, Николай нырнул  за занавеску у печи за Аниной шубейкой, с места подхватилась Лукерья, накинула шаль, пошла за молодыми.
 – Ох, и  красавица же ты, Нюра! Тобой не налюбоваться! –  ладонью дважды провела  по спине, будто что стряхивала. Аня испуганно отпрянула. Но Николай уже набросил ей на плечи полушубок и повлёк её за собой  на крыльцо.      
          
              Ближе к ночи молодые покинули гостей, которые по большей части и не заметили их исчезновения На санях с ворохом соломы и тулупами они отправились в новый дом, в Кенкру. За кучера – Николай Санджиров.
 
              Ехали через заснеженную, залитую  лунным светом  степь, которая тоже сегодня была  невестой в бело-голубом одеянии со звездным шлейфом. Крепко обнявшись, молодые молчали, слушали тишину, скрип полозьев, фырканье лошади.
             Вскоре вдали показались очертания нескольких домов, выстроившихся в одну улицу.
– Ну, моя дорогая хозяюшка, милости прошу, – Николай снял Анну с саней и на руках внес в отворенный другом дом. Поставил на ноги, снова прижал к себе крепко-крепко.
 – Ребят, вы про меня забыли? Давайте хоть попрощаемся, – широко улыбаясь, напомнил о себе Санджиров.
Друзья обнялись. Николай махнул Анне, вышел из хаты, закрыл за собой дверь.
–Тепло тут, – улыбаясь, Аня осматривалась вокруг.
–Так топили же. Коля позаботился. Ты проходи, снимай шубейку-то. Не в гости пришла – домой, – потянул за руку.  – Проходи в зал. Ну, в горницу. Нравится?
Аня улыбалась, не выпуская руки Николая, прошла по комнате, погладила рукой скатерть на столе у окна, остановила взгляд на добротном сундуке у стены.
– Когда ж ты все успел? Папаня неделю назад говорил, что пусто у тебя пока в доме. Только кровать справлена.
– И кровать есть! Вот там, за перегородкою. Посмотри.
Аня заглянула за перегородку, пошла за другую, что отделяла часть печки – там стоял крепкий кухонный  стол и скамья. Сладко пахло свежеструганным деревом.
– Скатерти, занавески… Как же  это ты всё?
– Санджировы здорово помогли. И друзья Колины. Ну а красоту Матрена Ильинична навела.
– Мама? – удивилась Аня. – Она мне ничего не говорила.
– Так это наш с ней секрет был. Николай подошёл сзади, обнял за плечи:
– Устала, Анна Яковлевна Воронцова?
– Немножко, – повернулась  к нему, прижалась виском к груди.
– Пойдем спать?
Она кивнула.
– Не боишься?
– С тобой, мой хороший, я ничего не боюсь.

             
                *21*
                Утром молодых разбудил стук в окно. Чуть отклонив занавеску, вскочившая с постели Аня увидела отца.
                – Кто там? – приподнявшись на локте, спросил Николай.
                – Папаня…Что это он? Не случилось ли чего? – накинув поверх рубашки большую серую шаль, пошла отворять дверь. Встал и Николай. Скоро оделся.
Тесть уже вошел в горницу. Пожали руки.
                – Разбудил?
                – Да уж пора и честь знать, – улыбнулся Николай, – печку топить надо – выстыла.     Сейчас   чайник поставим, завтрак справим. Раздевайтесь, Яков Степанович.
                – Не завтракать я к вам заехал, дети. Новости у меня шибко невесёлые. Нынче ещё до  рассвета  в село с городу люди приехали, подняли и  увезли с собою отца  Андрея, лавочника Ивана  Павловича да еще двоих: Игнатича Шахова и Петра Афанасьевича Заруднева. Лавку и церковь заколотили, опечатали. Вот такие дела. Говорят,в соседние сёла  назад ещё никто пока не возвращался, если вот так случалось.
             Все трое так и стояли посреди хаты. Теперь все молчали. Аня переводила тревожный взгляд с отца на мужа, с мужа на отца. Николай, казалось, сосредоточенно рассматривал щель в деревянном, натертом  до желтизны полу.
              – Как думаете, отец Андрей  может сказать о нашем  венчании?
              – Думаю, нет. А там, кто его знает. Смотря кто, что и как спрашивать станет.  Да это, мне кажется, и не самое страшное. Венчались и венчались. По серости вроде как своей. Лишь бы глубже копать не стали. Я про документы. Эти, что с городу, ходили по домам к тем, кто у нас в последние год-два поселились, документы спрашивали. Так-то всё, вроде, у нас крепко сделано. Тревожно-таки  стало под вой  баб.  Вы, дети, живите тихо, особо ни с кем не сходитесь. Меньше знают – ваш сон крепче. И нам с матерью спокойнее.