Али-заступник. О книге Резы Амир-Хани Её Я

Реза Амир-Хани. Её я / Пер. с фарси А.П. Андрюшкина. – М.: ООО «Садра», ООО «Издательство «Вече», 2013. – 464 с. – Иранский бестселлер.

«Кого любишь, воздержись от того и умри как шахид…» – эта суфийская пословица разворачивается как метафора любви Али из рода Фаттахов и Махтаб (что означает «лунный свет») на протяжении книги – и всей жизни героев – чтобы в финале расцвесть как высшее проявление любви, связывающей влюблённых в потустороннем мире. Роман Резы Амира-Хани «Её я» (1999) – созданный молодым автором (1973 г.р.), имеет множество переизданий и является одним из самых популярных произведений у молодого иранского читателя. Произведение это очень радостное, несмотря на трагические события, охватывающие жизнь семьи Фаттахов, её окружения и самых разных слоёв Ирана с середины тридцатых годов прошлого века, эпохи насильственной вестернизации страны, до трудной победы в многолетней «Священной обороне», войне с Ираком и стоявшей за ним международной коалиции.

В чём своеобразие романа, несомненно, имеющего много общего с классической русской прозой, чем он может привлечь внимание россиянина? Переводчик А. П. Андрюшкин, сравнивая постмодернистскую и реалистическую составляющие произведения, приходит к выводу: «И всё-таки, “победа” (если так можно выразиться) остаётся за реалистическим пластом повествования, а достигается она смелым введением религиозной темы». Нельзя не согласиться, что религиозно-мистический пласт придает реализму новые черты, обогащая его в том числе элементами мифологизма. Герой книги в преклонном возрасте добровольно уходит из жизни (подобное происходит с «юродивым» монахом в кинокартине Павла Лунгина «Остров»), растворяясь в вечности.

Роман иранского автора – мозаичное полотно, с отсылами к предыдущим главам, куда он направляет читателя и просит заново увидеть описанное прежде в контексте свершающихся событий, где все символы раскрываются не сразу, они ведут к главной точке развязке – добровольному захоронению Али на участке мучеников-шахидов. Героя не настигает буквальная смерть, так же, как тление не коснётся героев. В финале романа из небытия вновь появляется дервиш Мустафа, наставник Али, которому дано быть свидетелем и провидцем его судьбы, и объясняет растерянным родственникам, что таковым было предначертание свыше. В этом соединении сверхъестественного и осязаемого – квинтэссенция художественного метода писателя.

Али в конце своего пути советует биографу писать проще, вслушиваться в жизнь, а не искать литерные приёмы. Сам роман – снятие приёма, его растворение, – при всей условности орнаментального письма, своего рода узорчатой вязи старинного персидского ковра, где традиция под рукой нового мастера раскрывается в новых гранях и смыслах для человеческого сердца. И вместе с тем, роман представляет собой сложное архитектурное сооружение, присутствующее сразу в нескольких измерениях, от натуралистического до истончаемого в бесплотном макрокосме идей. Главный «приём» автора – диалог, открытость суждениям и поступкам героев. Это и страстный спор Резы Амир-Хани с самим собой, стремление обрести целостное «я» и понимание того, что сегодняшний роман множит образы самого автора, порой становящегося антитезой самому себе.

Книга полна знаков и предзнаменований, она находится в мистическом диалоге и с русской традицией, с произведениями Николая Гоголя, Льва Толстого, Фёдора Достоевского. Молитвенное восклицание «О, Али заступник!» – что звучит как «На Али надеемся и уповаем», – не просто риторический возглас дервиша Мустафы, наставника Али, он свидетельство, что герой, не часто проявляющий себя на фоне остальных, является камертоном для чувств и поступков других, играя важную роль в их судьбе. И только в самом конце характеру Али предстоит взорваться, сломать все понятия и предубеждения, – он приобщён к лику священномученников.

Если есть предопределённость судьбы Али, которая пишется чернилами в книге Мустафы (в хибаре которого нет потолка и ему открыты письмена звёздного неба, что неожиданно вызывает в памяти строку М. Лермонтова «Мой дом везде, где есть небесный свод»), то что означают его намерения? Может оказаться, что «Все женщины – это Махтаб… А может быть, поймёшь, что ни одна женщина не есть Махтаб», - рассуждает дервиш Мустафа. Если в юности любви могли мешать сословные предрассудки – Махтаб является дочерью служанки в семье старшего Хадж-Фаттаха – то испытание в десятилетия и невозможность соединения в этом мире вносит космическую многозначность.

Исследовательница из Ирана Марьян Фердоуси в работе «Мистика и Вне (Метафизика) в романа Резы Амир Хани “Её я”» отмечает: «Контекст мистики и религии следует за контекстом любви, эти два главных элемента, которые охватывают события романа и вносят сверхъестественное и метафизическое измерения, в которых развивается история в романе». Нельзя не согласиться, что любовь – главная тема романа, как любовь автора к персонажам, так и неразделённая – с земной точки зрения – любовь Али и Махтаб, продолжает развиваться, по мнению исследовательницы, в запредельном измерении послесмертия, где происходит подлинное слияние. В романе, есть ещё некий герой, это мистическая мысль, высказывая как персонажами и автором, так и внеперсональная, в близком пространстве зазеркалья, где все времена едины, иногда этот слой амальгам истончается, и читатель в силах заглянуть за край материи, так Али зовёт Мустафу на свои похороны, и тот спешит к нему. Семеро слепых видят из иного измерения, и людям невдомёк, откуда у них такая зоркость. Али является невольным пророком в детстве, отвечая на вопрос, когда вернётся его отец: «Когда рак свистнет».

Многие поступки героев, например, друга Али Карима, в ком силён стихийный народный протест против несправедливости, кажутся абсурдными, недолжными в обычном материальном мире. Сама материя в романе становится иной. Начиная от любви Али и Махтаб и заканчивая не разлагающейся плотью мученика, погибшего на войне. Это  измерение романа, где и сны и явь предельно сконцентрированы писательским сознанием. За мистическим планом «Её я» - переплетение имён, соединившихся в почти двуедином местоимении, и, тем не менее, неслиянных здесь, в этом мире. Не случайно чередующиеся под цифрами главы имеют только два названия: «Я» и «Она», чтобы слиться в заключительной – отворяющей новые измерения – главе «Её я». Два необожженных кирпича с инициалами «Али» и «МА» оказались когда-то порознь – этим дервиш Мустафа объяснил Али невозможность соединения двух судеб при жизни. Это двуединство и одновременно противостояние даёт импульс развитию отношений в драматической линии произведения. Многое строки напоминают А. Пушкина, его стихотворения «Перстень», «Стамбул гяуры нынче славят», «Подражание Корану», тему перстня – наследованного В. Жуковским: «Перстень мой есть так называемый талисман; подпись арабская, что значит не знаю. Это Пушкина перстень, им воспетый и снятый мною с мёртвой его руки».

Мы подошли к выводу: Реза Амир-Хани воссоздаёт подлинную реальность, существующую во многих измерениях, талантом художника явленную нам как целостный мир. Возникает эффект присутствия при событиях, столь ярки характеры, словно автор и сам видел всех этих людей и присутствовал при событиях, отдалённых на четыре десятилетия от его рождения. Поразительно нарисованное автором полотно после гибели Махтаб и сестры Али от иракских бомбардировок. Обе были художницами и учились в Париже. Иранский солдат плачет вместе с Али над убитыми в окружении обгоревших картин. «К одной из них приклеилась каштановая прядь из того самого водопада волос. Солдат хотел отклеить его от холста, но я не дал. Он всё понял и оставил как есть волосы, и куски мяса, и запахи, и крики – на картинах».

Божий квартал, дом Бога един для всех, в Тегеране и в Париже, любом другом городе мира, – утверждает Реза Амир-Хани на примере духовных поисков и жертвенности героев романа, ведя нас по пути «семи слепых» за обретением подлинного прозрения. Где чтение равнозначно проживанию чужих судеб, ставших близкими.