Нелегалка 2009-2010. 2-3 белые ночи сицилии

Первая глава: http://www.proza.ru/2015/07/19/189
Предыдущая глава: http://www.proza.ru/2011/04/03/456

В местную школу попросили сделать выставку силуэтов к Рождеству. Я засела за вырезание.
Вырезание – процесс долгий, не всегда положительный. Бывает так, что, просидев за работой несколько часов, я рву бумагу и выбрасываю в мусор.

После обеда Агата, как обычно, ела булочку, макая её в воду. Я смотрела телевизор и кромсала бумагу. Отвлёкшись от процесса, подняла глаза – Агата сидела белая, губы синие, взгляд остановившийся, изо рта торчала булка, и только руки дёргались.
Я вскочила, стала стучать её по спине, потом подхватила сзади подмышки, чтобы посадить поровнее – она была никакая, сползала в кресле, не издавая ни звука.
Внутри у меня началась странная вибрация. Прислушавшись к себе, поняла: сердце. Пульса не было, не было отдельных ударов, кровь вибрировала.

Когда-то мой младшенький сынуля чуть не умер в больнице. Ему не было и месяца, когда у него поднялась температура и держалась день за днём, неделя за неделей. Нас увезли в больницу на Фурштадтскую.
Как-то в палату пришла медсестра и закапала в нос моему малышу масляные капли. Ребёнок спал на спине, а девица влила капель слишком много. Она ушла, а я, ничего не понимая, смотрела, как малыш машет руками и крутит головой. Он не кричал и не плакал, а когда посинел и замер, я взвыла, схватила его и понеслась из палаты. Возле столика с медикаментами стояла завотделением. Она отняла у меня ребёнка, подняла его за ноги и с силой ударила по спине. Ребёнок дёрнулся и закричал.

Теперь я сказала себе: «Успокойся! Ты же знаешь, что тебе нельзя нервничать, сейчас любой кардиолог упал бы в обморок, если бы увидел твою кардиограмму или пощупал пульс. Ты – ходячая ошибка природы, но умирать от испуга за чужую старуху совершенно глупо. Успокойся немедленно!»

Я застыла, разглядывая безжизненно сникшую Агату. Что делать? Звонить Джузеппе? Человек работает, я его дёрну, а старуха оклемается…
Я понимаю, что, если Агата умрёт, меня никто обвинять не станет. Галя ещё в мае говорила, что все ждут этого в любой день. Но я не хочу, чтобы это случилось на моих глазах. Может ведь синьора покинуть этот мир, когда я уеду на выходной?

Я надела одноразовые перчатки, вынула из её рта застрявший кусок, наклонила Агату почти до пола и ударила между лопаток. Через несколько ударов посадила в кресле и попыталась дать воды. Безрезультатно. Я повторила свои действия.
Агата оживала. Медленно задрожали веки, пальцы зашарили по подлокотникам инвалидной коляски, потом старуха сжала губами соломинку и втянула в себя воду.

Я вымыла руки и ушла в садик. Чёрт побери! Алина работала в госпитале и привыкла к тяжелобольным и смертям. Я же к таким событиям не готова! Я сорвалась в Италию, не зная, куда попаду и что буду делать. Мне, можно сказать, повезло. Моя работа похожа на дом отдыха. Только в этом доме отдыха, скорее всего, именно мне придётся провожать душу Агаты в свободный полёт.
Ночью Агата общалась с призраками, так я это называю. Иногда бывают ночи, когда она начинает говорить. Так странно: днём от неё слова не дождёшься, а в какие-то ночи говорит, не умолкая. Громко! Много! Часами! И всё это во сне. Почему она не разговаривает днём? Может, не помнит, что умеет говорить?

В этот раз у Агаты было много «посетителей». Мне не спалось. Я вышла на террасу… в белую-белую ночь! Ну, с нашими питерскими белыми ночами сравнить, конечно, нельзя, но очень похоже.
Небо затянула тонкая облачная плёнка, с редкими просветами, в них сияла полная луна, и вокруг было светло, как днём. Потом я часто наблюдала это явление, но первый раз меня поразил.

В половине десятого я подняла старушку, отвезла в душ. Посадила на табурет. Вода льётся, она сидит, спит. Вытащила её из душевой кабины, одела, подкатила к столу, подала завтрак. Ноль эмоций. Я попыталась её накормить, но она даже пить не стала.
Я поела, помыла посуду, занялась вязанием. Агата отсутствовала.
В полдень уложила её в постель. Навела в доме порядок. Собрала свои вещи. Зачем? Я решила, что это – конец.
Каждые полчаса заглядывала к синьоре в спальню – она едва дышала.
В половине третьего снова усадила старушку за стол. Она так и не раскрыла глаз.

В четыре Агата очнулась. Я разогрела обед и от радости покормила её. Она тоже обрадовалась и заглотила огромную порцию за пять минут.
Я похвалила её, дала бисквит и сок и уселась довязывать шарфик.
Через минуту Агата неожиданно членораздельно произнесла: «Наташа! Я сейчас ела макароны!» Я откликнулась: «Да, ты ела макароны, с курицей, с сальсой, хорошо ела, быстро, всё съела. Ты молодец!» Агата посмотрела на плиту и заявила: «Я ещё хочу!»

Спустя месяцы я стала смотреть на Агату не как на дебильного младенца, а как на человека, живущего не в этом мире. Например, она меня часто в упор не видит. Можно было бы списать это на то, что я – служанка и для неё существую лишь в те моменты, когда требуется моя помощь. Но, нет.
Однажды, войдя на кухню с террасы, я поразилась реакции Агаты на моё появление.
Я наводила на кухне порядок после ужина: вымыла и убрала посуду, обтёрла плиту, кинула в стирку салфетки и полотенца, подмела пол и отнесла продукты в холодильник.
Горел свет, работал телевизор, Агата листала журналы.
И вот, я вошла, и старушка, оторвав взгляд от какой-то статьи, подняла голову и – изумилась!!! В течение минуты она смотрела на меня с живейшим и абсолютно осознанным интересом и уже готова была что-то сказать или спросить, как в её голове что-то перемкнуло. Глаза потеряли цвет, как дождливый вечер, лицо облепила бесстрастная маска – Агата вышла из реальности.
Бывает и так, что синьора может застыть. Когда она застывает, сидя на террасе или лёжа в постели, я даже подхожу и прикасаюсь к ней, чтобы убедиться, что она не умерла.
Но иногда Агата застывает в самых нелепых позах. Например, во время еды. Она обычно ест молча и сосредоточенно, и вдруг кто-то командует ей: «Замри!» Старушка замирает: подавшись к столу, рот приоткрыт, рука на полдороге от тарелки, глаза раскрыты. Можно разговаривать с ней, ходить вокруг, что-то делать – она не слышит и не видит.

Алинина синьора тоже видит призраков.
Когда мы только познакомились, Алина пожаловалась: «Представляешь, я варю лапастину, а моя синьора говорит: «Здравствуй, мама!» и показывает на кресло в углу столовой. Я ей говорю: «Нету здесь никакой мамы!» А она ругается: «Мама пришла!»
И папа к ней приходит. А то, вместе заявляются. Синьора с ними разговаривает, а я боюсь. Я покойников не боюсь, а призраков боюсь».
Я хотела пошутить: «А, чего нас бояться?», но передумала и сказала: «Не спорь с хозяйкой, отнесись с понимаем к её почти столетнему возрасту. Мама придёт, повернись и поздоровайся с почтением. И все будут довольны: и живые, и мёртвые». Алина вняла моему совету. Она приглашает родителей старушки к столу, обсуждает с ними фильмы и погоду, даже жалуется на капризы дочери.

В следующий выходной я расплатилась с кредитом. Получилось так, что во всех известных нам местах Western Union не работал. За рынком, напротив китайского ресторанчика, на дверях международного телефонного пункта висела чёрно-жёлтая табличка. Переводы принимались.
Заведением заправляли индусы. Я уже отдала деньги, когда оказалось, что связи нет. Сотрудник службы безопасности улыбнулся: «Надо подождать минут двадцать. Обед. Люди обедают».

Если в Италии (а, может, только на Сицилии?) люди обедают, напрягать их на трудовые подвиги бесполезно. Один раз наш обратный автобус, набитый пассажирами, 40 минут ожидал водителя, который – как объяснили в диспетчерской – пошёл перекусить.
Мы вышли на улицу. Я пересчитала деньги. Алина разозлилась: «Ты что такую сумму засвечиваешь?!» Через её плечо на банкноты пялился грязный потрёпанный мужик. Я испугалась. Выходя, хотела искать другой офис, теперь сказала, что не двинусь с места. Мы уселись на пороге (посетители и прохожие обходили нас, не возмущаясь), я достала из рюкзака сухарики и воду.
Поев, вошли внутрь. Индус развёл руками. Мы топтались перед конторкой. Охранник предложил мне стул и завёл беседу: «Откуда вы?» - «Из России» - «О! Россия! Я был в России! Россия – красивая страна. Я из Индии» - «О! Индия! Индия – красивая страна, но мы в Индии не были» - «Россия и Индия находятся рядом, мы – соседи!» - «Да, совсем рядом!» - «Я живу на Сицилии 9 лет. Женился, у меня растёт сын. У меня есть итальянский паспорт (сбегал в служебное помещение, принёс и показал паспорт). А вы давно на Сицилии?» - «Пять месяцев» - «О! Всего пять месяцев?! Совсем мало! Когда я приехал в Италию, я долго плакал. Месяц, два, три, четыре, пять, полгода… Всё плакал. Сердце плакало, душа плакала: хочу домой! Через год ещё хотел в Индию. Через два уже не хотел. Год, два, три – уже девять лет! Я не хочу в Индию, мне хорошо здесь! Синьоры плачут о России?» - «Да. Мы скучаем» - «Вы здесь работаете?» - «Работаем» - «У вас есть виза?» - «У нас есть permesso».
Я достала и развернула ксерокопию разрешения. Парень стал читать, восторженно восклицая: «О! Прекрасно! Это – важная бумага! Полиция остановит, а вы даёте документ: «Вот, господин полицейский, у меня всё в порядке!» - «Нас ни разу полиция не останавливала» - «Да, конечно, но, если остановит, то у вас есть эта важная бумага!»
За разговорами прошло ещё полчаса. Наконец, я сделала перевод. По соседству находился Интернет-клуб, но виртуальная связь стоила 2 евро в час. Индус уговаривал нас воспользоваться этой услугой здесь же, но мы откланялись.

Когда пересекали соборную площадь, заметили группу французских туристов, которых экскурсовод вёл в сторону сувенирных лавок. Я присоединилась к группе. Алина вопросительно взглянула на меня, я шепнула: «Гид говорит о каких-то достопримечательностях, если нас не прогонят, увидим что-то эксклюзивное!» Перед французами распахнули обычно запертые двери в углу площади. Слева висела вывеска: «Музей кофе». Алина спросила: «Музей кофе? Что это?» Я ответила: «Музей кофе – это ничего. Наверное, как в Питере Музеи шоколада – кафетерий и шоколадные фигурки на продажу» - «Так зачем мы туда идём?» - «Мы идём не туда. Aspetta! Trancuillo!» (Подожди! Спокойно!)
Мы поднялись за туристами по крутой лестнице. В углублении площадки для посетителей отперли тяжёлую дверь. Лестница повела вниз. Мы попали в каменный зал без окон. В зале стояло несколько статуй, висели какие-то религиозные реликвии, а центральное место занимало нечто в виде палатки из серебра, богато украшенной многочисленными фигурами (судя по одеяниям – святых). Палатка опиралась на какие-то палки. Что это? Зачем? Непонятно.
Французы по очереди фотографировались перед палаткой. Мы подождали, пока все вышли, и тоже сфотографировались. Потом нас попросили покинуть помещение.

На улице Алина похвалила меня: «Здорово ты к ним пристроилась!» Я просветила подругу: «Если видишь организованную экскурсию, смело вливайся в массы! Бывает так, что заплатить нечем, а гиды народ по головам не считают. А бывает, что примазаться к группе просто необходимо. Вот, например, я несколько раз ездила из Пскова по маршруту «Изборск-Печоры». И почему-то в программу никогда не входило посещение монастырских пещер.
Как-то повезла с собой подругу с её дочкой. Всё то же: экскурсии в пещеры нет. Мы со Стелкой смешались с толпой паломников и спустились под землю» - «А что мы сейчас с тобой видели?» - «Понятия не имею. Потом разберёмся. Дома спрошу у синьоров. Главное, что это было что-то красивое и необычное. Тебе понравилось?» - «Да. Знать бы, что…» - «Узнаем».

Из Интернет-клуба позвонила дочке, сказала, что денег выслала побольше, с учётом разницы обменного курса, возврата лично ей долга в 40 евро, и плюс сотню на подарок внуку. Велела купить приболевшему мальчишке что-нибудь клёвое и обязательно сказать, что это от бабушки.
Дома переписала часть сфотографированного текста и засела за перевод. Мой словарик помог мало. Поняла, что мы видели религиозное, серебряное, восхитительное, великолепное, празднично-ценное произведение искусства начала XIX века под названием  «fercolo».

Когда пришли молодые синьоры, я спросила, что означает слово «fercolo», показала фотографии. Синьоры порадовались нашей удаче: «О! Вы видели fercolo!» - «Видели! Да что же это, в конце концов?!»
Андреа нарисовала (взяла с меня пример) квадрат, сверху фигурку, говорит: «Меня зовут Андреа, это – святая Андреа. Агату зовут Агата, это – святая Агата». Я не поняла, почему Андреа и Агата стали святыми, и при чём здесь некий квадрат.
Джузеппе достал сотовый телефон, положил плашмя на ладонь, поставил сверху взятую с полочки безголовую фигурку какого-то святого. Я поняла: «Праздничные носилки!» Пока он изображал, как поднимает на плечо нечто тяжёлое, я нарисовала, как люди несут носилки. Вопрос прояснился.
Оказалось, что увидеть именно эти носилки можно едва ли не раз в году, на городском крестном ходе, когда в них помещают статуэтку святой Агаты и несут по улицам от Duomo.
Признаюсь, что задавать вопросы я предпочитаю Джузеппе. Объяснений Андреа не понимаю. Как-то спросила: «Что означает слово «incastrato»? По телевизору говорят часто, а в словаре нет». Андреа взяла нож, коробку с шоколадом, засунула нож внутрь и стала выдёргивать его. Нож оставался в коробке. Андреа ликовала: «Поняла? Incastrato!» Что я должна была понять? Что синьора хочет порезать шоколадину, не вынимая её из упаковки? Джузеппе взял мой разговорник, с трудом запихнул его в свой нагрудный карман, вместе с рукой, и стал дёргать руку наружу, повторяя: «Incastrato! Blocato!» Я поняла: «Никак! Нет возможности произвести действие!»
Молодые ушли. Я уложила старушку и позвонила домой. Внук возился с дорогими игрушками. Я спросила: «Китёнок, тебе понравились мои подарки?» - «Да, бабушка! Ты мне ещё пришли!» - «Обязательно, солнце моё!»

Продолжение: http://www.proza.ru/2015/07/19/381