Воспоминания В. Н. Козловой

Воспоминания В.Н.Козловой, вдовы поэта В.В.Каменского, записаны пермским краеведом В.Ф.Гладышевым в 1984 году.
Воспоминания В.Н.Козловой, вдовы поэта В.В.Каменского, записаны мною в 1984 году, когда в стране широко отмечалось 100 лет со дня его рождения. К тому времени она была уже в преклонном возрасте, почти потеряла зрение, но память её оставалась удивительно цепкой. Несколько раз мы беседовали с Валентиной Николаевной в квартире на Кутузовском проспекте, где вся обстановка – картины, книги – напоминала о поэте. Хотя сам В.В.Каменский по этому адресу не жил, последние месяцы своей жизни он провёл в однокомнатной квартире на Звёздном бульваре, д.5, недалеко от ВДНХ (получил он ту квартирку в ноябре 1960 года). По всему чувствовалось, что моей собеседнице хочется через газету (я приехал тогда в Москву по командировке областной газеты «Молодая гвардия») объясниться с земляками поэта начистоту, рассказать о событиях, которые ранее замалчивались. Это касалось прежде всего обстоятельств личной жизни, историй с жёнами и потомками и т.п.

Жизнь самой В.Н.Козловой сложилась непросто. Уроженка Урала, она стала москвичкой после гражданской войны. Училась на врача, но по специальности не работала, устроившись секретарем наркома просвещения А.В.Луначарского (который относился к Каменскому очень тепло), затем трудилась в институте литературы и языка, в секретариате газеты «Вечерняя Москва».

Воспоминания публикуются впервые. Ранее был использован лишь небольшой фрагмент в заметке «Стихи, пахнущие яблоками» («Молодая гвардия», 1 июня 1984г.). После чего я получил из Москвы ещё два письма, в которых Валентина Николаевна, помимо благодарности за публикацию, в чём-то дополняет свои рассказы, а в чём-то и уточняет, исправляет неточности, допущенные молодым журналистом при записи. Ещё и поэтому мне хочется опубликовать материал наших бесед в полном объеме.

Какие неточности? Например, В.Н.Козлову рассердило то, что известную певицу Максакову я вывел так: «одна старая хорошая актриса». Оказывается, певица в те годы, когда дружила с поэтом, «старой» не была. И я согласился: ценная поправка!

Уточняя обстоятельства другой истории, связанной с уничтожением церкви в селе Троица, Валентина Николаевна написала о том, что, если быть точным, Каменского спасли от возможной потасовки (во время «марша с вилами») даже «не пионеры с учительницей», а прежде всего учительница.

Как видите, всё это сегодня очень важно и поучительно.

В.Ф.Гладышев

«Мы встретились с Василием Каменским в 1918 году, произошло это на борту парохода «Наталья» (принадлежавшего братьям Каменским). Нас  познакомил Владимир Гольцшмидт, был такой известный артист, выступавший вместе с В.Каменским как «футурист тела», воплощая  «творческие радости тела», в то время как Василий освещал «творческие радости духа». Он подошёл к нам с сестрой и вдруг спросил:
- А вы, наверное, с Урала?
- Да… – ответили мы удивлённо. Я действительно родом из Екатеринбурга, а в те годы училась в Москве на врача и каждое лето ездила домой на каникулы.
Он начал болтать с нами всякую чепуху, сказав, между прочим, что у него есть друг, знаменитый поэт и авиатор Василий Каменский, что их «имения» расположены по соседству.
- Хотите с ним познакомиться? –  ещё раз ошарашил нас этот странный человек. Ещё бы не хотеть!  Дорога такая долгая и скучная…
Каменский дал мне тогда афишу выступления футуристов. Дядя мой, который читал во время плавания «Братьев Карамазовых», посмотрев это крикливое  объявление, изрёк:
- Глупее глупости  трудно придумать.
И снова уткнулся в Достоевского. Но нам было весело, мы были молоды и беззаботны. Каменский читал свои экспериментальные стихи. Надо сказать, я их сразу восприняла, даже самые сложные, состоявшие из неологизмов, их необычность словно завораживала меня.  У меня-то образование было классическое,  а он  словами бросался, как шариками, жонглировал слогами, созвучиями…

Да, сначала я приняла его «бракосочетанье слов» – а затем и его предложение руки и сердца, как говорится. Я целый год говорила, что замуж не собираюсь. И вдруг вышла. У нас так получилось:  познакомились на пароходе, поженились в Царицыно – всё в пути. Каменский говорил про себя: «Поэт – перелётная птица».
Наше пароходное знакомство получило свое продолжение  по прибытии в Москву. В знаменитом «Кафе поэтов», куда пригласили нас новые знакомые. Там я и с Владимиром Маяковским познакомилась, он так хорошо ко мне относился, так был внимателен. В кафе возник своеобразный литературный клуб. Тот вечер выдался не самый удачный. Хотя Гольдшмидт вовсю старался, он «был в ударе»: разбивал доски о свою голову, говорил о пользе физкультуры, сыроедения и прочее, но публика «завяла». И мы уж совсем собрались уходить, как вдруг одна знакомая шепнула: «Не уходите, сейчас появится Вася Каменский, будет весело».
И в самом деле, с его появлением  все сразу оживились. Музыка, стихи, розыгрыши – до 4-х утра сидели…
Каменский не любил слякоть, ни осеннюю, ни весеннюю. Он уговорил нас с сестрой создать творческую «труппу» и уехать на юг, на гастроли. Я училась на медика, сестра – в коммерческом училище, у нас были каникулы, и мы согласились. Неожиданно для самих себя. Василий придумал нам сценические псевдонимы: я стала Козловской, а Вера – Тумановой. И отправились мы на гастроли в Сочи, шёл 1918 год…
Каменский был очень популярным человеком, его знали в России. Помню, в Туапсе во время представления в цирке вдруг из-под купола раздаётся клич: «Привет Василию Каменскому!» По Каме в 1930е годы пароход плавал с его именем, прежнее его название было «Анри Барбюс».
В то время он мне стихи посвящал. «Плен изумрудный» – это потому, что у меня глаза зелёные… И всё же с поэтом непросто жить, так получилось, что мы расстались с Василием Васильевичем в 20е годы. Он всегда был увлекающимся человеком. Расставание наше оказалось, однако,   не «навечно», перед войной мы снова сошлись…
Старыми друзьями Каменский очень дорожил. С Бурлюками, Давидом и его женой, уехавшими в Америку, очень хотел повидаться, в 1920е мечтал съездить к ним в гости, но денег не было. Переписывался с ними.  А в 1950е годы, уже после смерти Сталина, не помню точно, в каком году, Бурлюки приехали в СССР. Впервые за тридцать с лишним лет. И Каменский… отказался от встречи с другом молодости, потому что стеснялся своей немощи, болезни, бедности. Бурлюки преуспевали, у них было своё дело, свой бизнес:  журнал, ателье. А  Каменский даже нормального жилья на тот момент не имел. Сильно он переживал тогда. Смотрел на рисунок, который когда-то, в годы бурной их юности, Давид Бурлюк набросал на салфетке, написав посвящение: «авиатору плоти и духа»…

Жизнь в  Троице (тогда это было село Перм-Сергинского района) занимает особое место в его биографии. Мне  не хотелось  сюда переезжать, честно скажу. Всё же я насквозь  городская жительница. И упрямая была… Столько хлопот в деревне, подумать только. Мне приходилось на сеновал лазить в своей единственной шубке. Дрова для печек,  угли для самовара, приготовление еды… Огурцы я сажала, помнится. 
Василия Васильевича тянуло сюда. Власть ему выделила бывший дом священника. Верный себе, Каменский всё в нем переделал. Перестроил здание, придав ему образ дома-корабля, с рубкой и палубой. Расписал и дом, и ворота,  и печку разрисовал.
Прорубил внутри несколько дверей – не интересно ему было в замкнутом пространстве. Правда, зимой от дверей этих сильно тянуло холодом  (восемь печей ставить пришлось!), но такой уж это был человек… Зачем вот он привозил с собой попугаев в клетке, экзотических птиц? Не только же рисовать их. Поэт  сам  чувствовал себя попугаем в клетке, если долго жил на одном месте.  Почти каждое лето «прилетал» он сюда, на берега Сылвы и Камы, ему здесь, на родине, хорошо работалось. И легче было переносить физический недуг, когда прогрессировало заболевание ног.
Хочу рассказать о том, как снесли в Троице церковь. О том, кто сносил. Не Каменский, как поговаривали некоторые его недоброжелатели,  тёмные люди. По поводу сноса специально приезжала комиссия из Свердловска, возглавлял её ответственный инструктор обкома партии (фамилию его забыла). У них была бумага, в которой имелось коллективное решение местных жителей о закрытии храма «за ненадобностью и отсутствием нужного числа верующих». Тогда ведь всё это делалось быстро. И взорвали церковь… Старушки просили Василия Васильевича, как авторитетного человека, депутата и орденоносца,  заступиться,  сохранить храм.  Но не в его силах  это было,  не мог он помочь (да и не очень-то хотел, наверное, во всяком случае, в те годы).
Вспоминается история, которую сам поэт называл в шутку «марш с вилами».  Стоит однажды Каменский на балконе-палубе своего дома (то, что он занял бывший дом священника, некоторых жителей раздражало) и видит: по улице к нему приближается странная процессия, в основном бабы, шумят, вилами потрясают. Домработница испугалась, убежала. И неизвестно,  что бы могло произойти,  если бы с другой стороны улицы не появились пионеры во главе со своей учительницей, Тамарой Штейнберг. Вот она, Тамара (старшая дочь местного ветеринара Афанасия Ивановича, которая не раз бывала в гостях у поэта, их семьи дружили),  и спасла, можно сказать, поэта.
Василий Васильевич любил и умел проводить праздники. Не просто отмечал какие-то даты – а превращал их в необычное запоминающееся действо. День рождения – с черёмухой: дерево расцветает как раз ко дню его рождения!
Или устроил новый год с ёлкой, это когда её снова разрешили, в конце 1930-х.  Устроить такое в «тёмном царстве» (как называл иногда свою сторонку Василь Васильевич)! Накупил игрушек, значит, и мы поехали. На станции встретил нас Егор Евграфович, на хорошей лошади, но с маленькими какими-то санками.  По дороге нам попался глубокий нырок, и нас так тряхануло,  что мы вылетели в разные стороны! Я испугалась, конечно, а Василь Васильевич смеётся: «Чего боишься, с лётчиком ведь едешь!»
Щедрая натура поэта привлекала людей. Как он деньги дарил!.. И обмануть его было легко. Когда возвращался после полуночи, всегда привратнику давал три рубля. И почтальону давал деньги, приговаривая при этом:  «Чтоб письмо быстрей дошло».
Позже, в голодные военные и послевоенные времена, когда Каменский лежал уже больной, я везла в Троицу велосипед, чтобы обменять «транспорт» на продукты. А по дороге велосипед  развалился… С полушубком, который поэту подарили военные, тоже история вышла. Решили продать его. Сын Василий-младший отправился  его сбывать – и тут облава. Так что Василь Васильевичу пришлось вызволять сына из милиции.
В гости к Каменскому приезжали многие, он любил  принимать друзей.  Посещала Троицу и известная певица Мария Максакова, народная артистка СССР. «Ваши стихи пахнут яблоками», – сказала она Каменскому. Они много лет дружили, и Василий Васильевич даже предлагал певице удочерить её Людочку. Конечно,  сразу слухи разные поползли, мол, не сам ли Каменский является отцом девочки, в богемной среде любят косточки перемывать. Но на самом деле поэт просто хотел поддержать певицу, ей очень трудно было воспитывать ребёнка в одиночку,  не раз он помогал ей и материально. 
(О том, кто является её отцом,  Людмила Максакова, народная артистка России, не знала много лет. Оказалось, родителем её был иностранный подданный, поэтому мать не рассказывала о нём даже  дочери, ведь в те годы такая деталь могла сильно повредить творческой карьере. Актриса поведала об этом в интервью журналу «Караван истории» в 2002 году – В.Г.).
В конце 1920-х у Каменского появилась новая жена, пианистка А.А.Касторская.  Я считаю, в своих воспоминаниях, опубликованных перед 100-летием Василия Васильевича, она много неправды пишет…
Каменского нельзя было забыть… К женщине он относился трепетно, по-рыцарски. В письме, присланном из санатория,   он рассказывает, как в день 8 марта его пригласили на вечер:
«…Я произнёс речь о женщине, читал из поэмы. А потом сел за рояль и исполнил ряд своих песен.  Бисировали два новых вальса «Весна цветёт» и «Моя нежная»…

Друзей-художников у него всегда много было.  Они и  Василь Васильевича, и  меня часто рисовали. Самый футуристический мой портрет, пожалуй, написал художник Иван Попков. С таким автографом (Каменского):
«Художник видит больше, чем знает, и это мешает ему, как курице видеть крыльями. В.К.»
Одна работа Субботина-Пермяка до сих пор висит у меня. Петр Иванович писал эскизы к спектаклю «Степан Разин», по поэме Каменского. Для этой цели удалось выбить материал (в годы разрухи, гражданской войны всё доставали с великим трудом), на котором художник написал ещё несколько картин (этюд «Воробьишки» хранится у меня). А часть полотна, это была бязь,  пошла на пелёнки для ребенка…
Хранилось у меня также  редкое издание  «Мой журнал – Василия Каменского», первый – и последний – номер вышел в 1922 году, адрес редакции: ул. Мясницкая, 21, кв. 5.  Звучит солидно, а на самом деле это адрес моего брата Александра Козлова, который тогда учился на художника. Из обстановки Каменский купил себе только кровать, на бытовые трудности тогда никто внимания не обращал. Весело жили, в творческой атмосфере. Обложку  журнала создали друзья Каменского Е.Бебутова и П.Кузнецов.
 ...Самая дорогая для меня фотография – вот эта, где Каменский так молод. Он в костюме из гобелена. (Была у него ещё полосатая кофта футуриста, так её стащили в Сочи). Гобеленовый портрет напечатан в книге «Его-моя биография великого футуриста» в 1918 году. Ещё всё у нас впереди, и расставания, и новая встреча, и беды, и радости. Здесь его надпись: «Хочу верить, что встретились для единственного счастья и любви и творческих дней. Вале – Вася. Пароход «Наталья».