Башмак Эмпедокла-2. Вступительное слово

               
 
     Не знаю, что бы было, если бы меня не было. Так уж ведется, что без вступительного слова значительного лица не выйти в свет неизвестному сочинителю. С тех пор как я себя помню в литературе,  я  постоянно  пишу таковые слова. Благодаря этому у нас возникла самая богатая в мире  современная литература. Но у нас пока читателей все еще больше, чем писателей, поэтому мне даже пришлось покинуть мою родную необъятную  Сибирь. Наши сибирские морозы сделали невыносимыми мои  каждодневные  встречи  с восторженными читателями. Мои земляки имели обыкновение при  встрече  со  мной снимать свои шапки, при этом еще и разговор предлагали, как  правило, неторопливый. Я привез с Аляски меховые наушники, они подключались к плееру, где была кассета с музыкой, на которую  я  должен  был  написать слова, чтобы они затем стали популярными. Земляки  снимали  передо  мною свои собачьи и прочие шапки, я в ответ тоже, но у меня от этого не мерзли уши, так как я оставался в наушниках, а у них мерзли. От жалости к их ушам я и уехал  в  более  теплые страны, но и там хожу в шапке, чтобы меня не сразу узнавали. Кстати, жалею об этом: излишнее тепло даже мою мысль притупляет.
     В  поисках моей прародины Атлантиды я однажды отправился с острова Крит, куда я был приглашен посетить пещеру Зевса, к семейной жизни  которого  отношусь  с особым уважением, так вот, я отправился оттуда на «Аполлоне» на островок Санторин. В  древности  это  вулканическое образование называлось Стронгили, что значит «круг», а древние  славянские поселения в немецкой ныне северной Европе назывались «рундлинги», то есть «кружники», и я полагал, что и здесь в глуши Средиземноморья  ранее обитали славяне, которые и создали древнюю греческую цивилизацию. А сами славяне пришли сюда из Атлантиды после потопа. Позже остров именовался Каллисти – «красивый», на  старославянском «красный», я хотел  проверить одну из моих гипотез,  взглянув  на  вулканический ландшафт, не стоит ли на вулканах и наша Москва, и не от этого ли уголка южной природы получила свое название Красная площадь в нашей столице? Во всяком случае, в себе я всегда чувствовал гены  атлантов. 
     Я  взошел  на борт многопалубного теплохода «Аполлон», я старался осторожно ступать по его трапам, чувствуя под ногами моего личного Бога. Все  пассажирки  мне уже казались музами. Отвлекло меня только величественное зрелище исчезающей венецианской крепости в порту Ретимнон. Возможно, именно по этому образцу был построен московский Кремль, а то и наоборот! Затем я размечтался,  глядя на море, о причудах природы, истории и географии, хотел себе представить, что там лежит на дне, какие затонувшие города и сокровища, какие морские чудовища их  охраняют. Я хотел отдохнуть от собственных слов, но слова, слово волны, катились в моей голове, увеличивая число извилин моего мозга,  роились, гомонили, как пчелы, отыскивая пути к цветам  и запахам жизни, и вдруг, словно не находя цели в открытом океане, теряли свой цвет и силу, остывали, становились комьями белого снега, катились куда-то вверх, к облакам, гонимые незримым Сизифом моей поэтической мысли, а затем снова скатывались вниз, обрастая ослепительной белизной, так что катить их вверх было все тяжелее. Я очнулся, и вот перехожу к делу.
     Когда мы приближались к архипелагу и  проплыли малые острова, похожие на Сциллу и Харибду своими драконоподобными силуэтами, меня узнали две девушки-стюардессы, и подошли ко мне.
     – Добрый день! – сказали они по-голландски. – Добрый день! –  по-голландски ответствовал я. – Мы, кажется, не ошиблись, – продолжали  девушки: – Вы как-то по-русски произносите «Добрый день!» – Вы не ошиблись, – подтвердил я, не меняя акцента. – Так Вы – Померещенский! –  воскликнули обе на своем безукоризненном языке. – А как Вы меня узнали? – из  вежливости поинтересовался я. Они переглянулись, и одна из них смущенно призналась: – Сейчас, хоть и середина октября, но все пассажиры в шортах,  а Вы один в меховой шапке и в смокинге... Я рассмеялся и снял шапку: – Извините, я так загляделся на волны, в глазах моих рябит, я забыл, что беседую с дамами... И тут милые дамы поведали мне, что  давно  меня  ищут, что на «Аполлоне» плыл недавно тоже, кажется, русский, ничем не примечательный и не говорящий по-голландски, да и по-гречески тоже, он сошел на берег в порту Тера, сел на осла и с тех пор его не видели, на  «Аполлон» он не вернулся. Однако после него на борту была обнаружена  рукопись,  в которой по-русски из всех слов поняли только одно – мою фамилию, из чего и заключили, что написано по-русски. Рукопись решили  торжественно  вручить мне.
     В порту Тера я тоже сел на осла, чтобы подняться по  зигзагообразному пути в город, который издали с моря казался белесой порослью грибов.
     Я по дороге задумался, строились ли тамошние белые церковки по образцу русских печей, или печи в наших деревеньках  воздвигались  по подобию этих милых греческих святилищ? На осле я и  вернулся  на  «Аполлон», который, как мне потом рассказали, построен был в Японии. Я задумался о  Японии, горе Фудзи и компьютерах, и так и не ознакомился с рукописью в полном ее объеме. Но я считаю себя не вправе скрывать от общества любые обо мне свидетельства, пусть даже самые вздорные. Естественно, я не несу никакой ответственности за уровень художественности этого очевидного вымысла и надеюсь, что никто не отважится принять свидетельства автора за  достоверные, я, во всяком случае, не припомню встреч с таким  человеком,  возможно также, что он не показался мне настолько  значительным,  чтобы  запечатлеться в моей избирательной памяти.
     Сопровождая это сообщение в  печать, я оставляю все высказывания заблудившегося на осле автора на его совести, и полагаю, что, если у него есть совесть (не у осла, а у автора), то  он обязательно отыщется и больше не будет терять свои рукописи.
 
     Проф. др. Померещенский
   Кижи – Ретимнон – Гераклион – Амстердам – Франкфурт-на-Майне  – Лас-Палмас  – Кунцево – Эдинбург – Кострома – Переделкино.