Башмак Эмпедокла-10. Собрание сочинений

 
    
     Разобраться с сочинениями Померещенского не так-то просто. Сам автор в газете «Ночной портье» объявил, что хочет в своем избранном соединить философскую идею актуальности с математической идеей потенциальности. Каждое произведение будет актуальным, а число произведений потенциально бесконечно. При переизданиях каждое из произведений будет само по себе расти. Впервые в истории литературы собрание сочинений выйдет за пределы натурального ряда. Поэт Подстаканников обвинил Померещенского, что тот украл у него эту идею, но последний убедительно возразил, что бесконечность украсть невозможно.
     И действительно, вышло два первых тома, потом том, обозначенный  как квадратный корень из двух. Тайну этого тома разгадал школьник-вундеркинд из Калуги, он доказал, что, если в первых томах  провести  диагональ  из левого верхнего угла страницы в правый нижний,  то  перечеркнутые  слова составят содержание искомого тома.
     Затем поступили в продажу  тома  – минус первый и минус второй, это расшифровали читатели, даже давно  окончившие школу: положительные герои первых томов стали отрицательными,  и  наоборот, а персонажи нейтральные изменили свой пол на противный,  так что если в первом томе муж изменял  жене с проституткой, то в томе  минус первом жена изменяла мужу с политическим деятелем. И если в первом томе жена за это била мужа, то в минус первом томе муж всемерно способствовал тайным свиданиям свой жены с публичным человеком.
     Критика тут же  завопила, прием не нов, вспомнили набоковскую «Лолиту» и обращенный сюжет  у Марио Варгоса Льосы с любовью маленького лоботрясика к своей милой мачехе. Но отечественный читатель обнаружил для себя много нового, с  нетерпением ожидая очередных томов, обозначенных в проспектах дробными и  мнимыми, иррациональными числами. Тираж некоторых томов был объявлен исчезающе  малым, некоторые выходили в твердом  переплете  и  продавались  только  за твердую валюту, в иных были только начала, в  других  только  концы,  но зато счастливые.
     Начала сразу задавало вектор изображаемой эпохи.
     «Это случилось в разгар хрущевской оттепели, когда у многих в душе потеплело и никто еще не ожидал резкого похолодания, все ходили в легких отечественных демисезонных пальто нараспашку. Я тогда был еще простым бухгалтером и верил только в преимущество устного счета перед тщетными потугами громоздких вычислительных машин…
     «Это случилось (если не думать о том, что ничего случайного не бывает) в глухие дни брежневского застоя, когда все жили беззаботно, благодаря достойным мировым ценам на на нефть, не обращая особого внимания на недовольных отсутствием как их личных, так и общественных свобод, все ходили в модных нейлоновых плащах, не сознавая, что от всего искусственного один вред. Я тогда был простым сторублевым инженером и верил в то, что мир спасут  только модернизация оборудования и  стойкость сопротивления материалов…
     «Это случилось (теория вероятности предполагает с некоторой погрешностью  как возможность, так и необходимость этого события) в эйфорический период поспешного разграбления так называемой «этой страны», когда те, кто ухитрился наладить здесь свои дела (голь на выдумки хитра!), еще оставались здесь, а те, чьи интересы и взгляды были гораздо шире, воспользовались своим знанием исторической географии и унесли с собой благоприобретенную свободу туда, где ею мало кого удивишь. Все ходили тогда в чем попало, но особо чуткие к моде предпочитали малиновые и клюквенные пиджаки, чтобы,  как пелось некогда в популярной песне, «незаметной кровь была, красная на красном».  Я был тогда простым программистом в фирме по налаживанию крыш и верил только в большие числа….»
     Примеры концов можно не приводить, они так же неожиданны, как начала, и означают новый переход из старого состояния в многообещающее грядущее.         
     Никто не мог сказать, сколько появилось тринадцатых томов, где шел роман о революционерах – «Требуем уравнения  с  неизвестными»,  по слухам эти тома различались, прежде всего, только  названием  планет,  где совершались мировые революции; поскольку революции не удавались  на  одной, отдельно взятой планете, революционеры покидали очередную  планету, улетали на новую, неизвестную, и там все начинали сначала, не взирая  на то, что на неизвестных планетах обитали совсем другие существа,  которые в процессе эволюции еще не доросли до революционного скачка, а некоторые планеты вообще были необитаемы.
     Но именно на необитаемых  планетах  было удобнее всего производить революцию: революционеры заселяли новые Земли, размножались, входили в конфликт с новыми поколениями,  которые  в  свою очередь расслаивались, и один слой начинал угрожать другому.  Он был верен своей романтической мечте о переделке мира в лучшую сторону, не смотря на то, что критика его упрекала в том, что он мало писал о переделе собственности и практически так и не смог создать положительный образ современного ростовщика, до глубины своего кармана любящего свою родную землю и охотно от своих легальных доходов  сеющего пожертвования на нужды бедных разумом поэтов и сугубо современных художников.
     Но были у него фантастические повести и о космических челноках, которые в баулах  вывозили редкие земли на Луну, а потом, не найдя там покупателя, возвращались  на Землю, якобы с лунным камнем. Так появились каменные сады в Японии, долмены в Англии и истуканы на острове Пасхи. Именно космические челноки, а не легендарные атланты нагромоздили на Земле пирамиды в Египте и в Америке и еще великое множество прочих чудес.
     В одном из сочинений  Померещенский сделал открытие в области космогонии. Он писал,  что  все  новые планеты до заселения были плоскими, и  заселившие  их  революционеры,  в борьбе за рынок сбыта идей, оттесняли друг друга к краям планеты.  Тогда те, кто был оттеснен на край, чтобы не  высыпаться  в  кромешное  пространство, стали искать способ закруглить планету и  нашли  его:  они  уже владели огнем,  и самые смелые из них пробрались на нижнюю сторону  плоского диска, развели там огонь, отчего диск начал  выпячиваться,  подобно воздушному шару. Теперь оставалось только законопатить  дыру,  на  месте которой возникнет южный полюс. Было две возможности.
     Первая, герои,  надувшие планету, успевали выбраться наружу. Вид у них был при этом закопченный, отчего их принимали за другую расу. Этот факт усиливал противоречия и ускорял глобальную революцию, плохо было только то, что тогда  роман заканчивался скорее.
     Вторая возможность:  герои  не  успевают  вылупиться,  остаются  под  землей, организуют  оттуда  вулканическую  деятельность и способствуют возникновению  концепции  ада.  На  поверхности данной планеты вследствие такой подрывной работы порождаются суеверия, которые замедляют революционный процесс, но  зато продлевают действие романа.
     Еще  можно было продлить это действие при помощи теории относительности, ведь  верх и низ во Вселенной понятия относительные. Поэтому, когда герои ползли по брюху планеты со своими факелами, мудрецы наверху,  смекнув,  что  все относительно, разводили свой огонь на своей поверхности,  и  один  огонь уравновешивал другой. Герои долго не могли понять, что происходит, почему планета не закругляется, пока лазутчики  сверху  не  донесли  до  них весть об относительности пространства. Герои прекратили разогревать планету, а мудрецы не успели отреагировать на это, отчего планета  с  неизбежностью сомкнулась над их головами, и они, увидев тьму в ее душном величии, поняли бесконечность как бездну,  а  не  как  сияние. 
     Оказавшись внутри вздувшегося шара, они не растерялись, а приняли  решение  уйти  в глубокое подполье. Они приняли на себя ответственность не только за  извержения вулканов, но и за землетрясения, потопы, грязевые обвалы, лавины,  явления комет и тому подобное. Почему явление комет?  Потому  что  с приближением комета сильнее притягивает ближайшую к  себе  сторону  коры небесного тела, отчего оно вспучивается в этой  точке:  перпендикуляр  к ней указывает на источник возмущения, а заметить это изнутри шара значительно легче, нежели снаружи. В коре были проделаны тайные ходы,  как  в муравейнике, можно было внезапно выходить на поверхность и также внезапно исчезать. Выход был приурочен обычно к очередной  природной  причуде. Чтобы пользоваться лунными и солнечными затмениями, они выдули  из  безразличной для них Атлантиды – Луну, воспользовавшись недоразвитостью географии и истории. Так что Атлантида не  затонула,  а  взлетела  подобно мыльному пузырю, при взлете образовалось немало пены в Средиземном море, а некоторые из прекрасных атланток доплыли до берегов Кипра и  буквально вышли из пены, породив миф об Афродите-Киприде. Диаметр Луны, оптически совпадающий с солнечным, только подтверждает расчисленное  сооружение Луны.
     В то же время Атлантида накопила огромную библиотеку, и часть книг разлетелась при ее отлете, повлияв на развитие мировых религий и  храмового искусства. К северу от Мемфиса спустилась  с  небес  «Книга  планов храма», ее приписали затем перу (или палочке)  главного  жреца  Имхотепа Великого, сына бога Пта. Эта была запись на папирусе,  и  ее  сдуло еще над Средиземным морем где-то около 3000 года до нашей эры, что   дает  нам  приблизительную  дату  гибели  Атлантиды,  а   намек  Платона  на  захватнические притязания атлантов в отношении свободолюбивых праафинян  подсказывает нам, что не безразличие диктовало нашим подземным мудрецам  выбор именно этого агрессивного острова для изготовления Луны, нет, в них  заговорили еще и подпольные, революционные интересы.
     Несколько позже  упала еще одна книга – скрижали, данные Моисею после бегства из Египта.  Скрижали были каменные, они вращались на околоземной орбите, пока не вошли в плотные слои атмосферы, где, несомненно, раскалились, вот  почему  от  них исходило сияние. Это толкование мы оставляем на совести автора, тем  более что далее он утверждает, будто падали книги и много позже, притом  и его собственные сочинения где-то в районе города Магадана.  А  поскольку автор наш не мог быть в Атлантиде, то это дает нам повод считать  неподлинными и прочие его свидетельства, правда, он и  сам  соглашается,  что все это отнюдь не свидетельства, но  художества,  которые  вполне  можно счесть пророческими.