Росинка и Ортия. 19. Etes vous prets?

Росинка и Ортия.

19. Etes vous prets?*

Ортия. Эпитет древнегреческой богини Артемиды. Странное слово, которое ей, Диане Рязанцевой, всегда казалось наилучшей характеристикой для нее, психолога-«исполнительницы».

В свое время, это ее прозвище, Ортия, появилось в результате полушуточного разговора с наказанной воспитанницей, за чашкой чая, естественно, уже после самого «исполнения». Тогда, в самый первый год ее работы, одна четырнадцатилетняя девочка, Жанна Земцова, впервые оказалась на кушетке и получила от молодой, прямо скажем, начинающей свою педагогическую карьеру, психолога-«исполнительницы», двадцать аккуратных, но хлестких (естественно, в меру! :-)) стежков по «нижним-мягким». Эта милая, остроумная, но весьма шаловливая и острая на язычок девочка быстро привела себя в порядок, смахнула слезки и, получив, в порядке снятия стресса, в руки чашку ароматного чаю, для чего-то поинтересовалась общим смыслом происходящего. И Ортия тогда сходу сымпровизировала подробное, по-своему логичное, и почти серьезное обоснование своей работы. Такое, что не стыдно было рассказать и кому-то другому. Она тогда даже не догадывалась, какой странный результат последует за этой ее спонтанной импровизацией на вольные исторические, философские и эзотерические темы!

- Понимаешь, - Диана говорила это с улыбкой, но очень серьезным тоном, – в моем «исполнении», в каждой его стадии, заложен глубокий смысл. Это сложный Ритуал. Даже система взаимосвязанных ритуалов! И каждый из них имеет свое особое значение.

- И какие же из Ваших ритуалов самые главные? – провинившаяся девочка улыбнулась, держа в руках чашку чаю. И уточнила:
- Ну, в части значимости этих самых заложенных смыслов?

- Все! – безапелляционно заявила Диана и начала приводить примеры, анализируя ход только что состоявшегося «исполнения». – Все они значимы, каждый по-своему, и в общей целостной взаимосвязи. Вот, например, официальный предварительный разговор со мною за столом, настраивает тебя на серьезный лад. Ты для себя принимаешь важное решение и выражаешь готовность полностью мне подчиниться.

Сероглазая шалунья Жанна при этих словах чуть усмехнулась в чашку, из которой в это время прихлебывала ароматный напиток.

- Потом, - продолжала Ортия, желая как-то «шутейно» убедить воспитанницу в значимости только что прошедшего «болевого мероприятия», - ты сама запираешь двери, тем самым доказывая свою полную готовность к справедливому наказанию. После этого ты полностью раздеваешься, в знак твоего искреннего желания освободиться от чувства вины, стать иной, стать лучше, чем ты была до этого. Обнажившись сама, без принуждения с моей стороны, ты предоставляешь мне почетное право очистить тебя и принимаешь тот факт, что «певучая лоза», подобно каплям дождя, очищает твое тело и Душу.

Жанна снова рассмеялась на столь велеречивое «поучение» воспитательницы. Впрочем, было видно, что наказанной девочке в целом скорее приятен тот факт, что она оказалась участницей некого значимого Действа, а не просто так выстегана розгами за какую-то провинность!

- А дальше, - Ортия все более вдохновенно «расписывала» предполагаемую символическую значимость происходившего, - ты сама, по своей воле, занимаешь место на этой старинной кушетке, на черной коже, цвет которой символизирует земную твердь, основу Бытия, от которой все началось. Ты не привязана, поскольку искупление твоей вины происходит сугубо добровольно. Я возвышаюсь над тобою, поскольку на время «исполнения» ты находишься в моей власти, и я отвечаю за все, что с тобою будет происходить, в том числе за то, что ты действительно очистишься. Страданием, болью, слезами...

В ответ на эту нравоучительную сентенцию, девочка почему-то вполне серьезно кивнула головою, хотя Диана, откровенно говоря, почти не причинила ей тех самых, только что обозначенных «страданий». И воспитательница решила ее чуть-чуть приободрить.

- А также, я отвечаю за то, - сказала она весьма многозначительным тоном, - чтобы твои страдания, на этом своеобразном алтаре, не были чрезмерными. Признайся, Жанна, ведь сейчас все было не так уж и больно! И твои слезы были скорее символическими!

- Конечно! – охотно согласилась девочка, хотя, несомненно, некоторую порцию неприятной боли она, наверняка, испытала.

- А дальше начинается само сечение, - Диана сказала это с мягкой улыбкой, как-бы подчеркивая тот факт, что ничего принципиально страшного в этом нет, - которое отнюдь не сводится исключительно к причинению тебе боли от прута.

- А что, в этом есть еще что-то? – похоже, что наказанная девочка, в принципе, уже была готова примириться с тем, что с нею сейчас случилось. Но чувствовалось, что ей для этого весьма желателен какой-то возвышенный и освященный Традицией образ. И Диана его, конечно же, сразу нашла.

- Естественно! – Ее голос стал слегка пафосным. Впрочем, воспитанница, собственно, и желала именно чего-то подобного, пусть даже и пафосного. – Ведь сечение ивовой лозой это древний сакральный обряд, в который заложены особые смыслы!

- Какие? – девочка желала подробностей, и воспитательница, импровизируя, охотно предоставила их юному воображению.

- Сама гибкая ивовая лоза это символ свежей юности и природной силы, - Ортия когда-то слышала от культурологов нечто подобное, хотя, конечно, вовсе не могла дать гарантий, что сия «символическая» информация не высосана из пальца. Но все это звучало красиво, а самое главное, девочка Жанна явно была готова поверить во всю эту эффектную культурологическую ахинею. – И сечение подростков, а также юношей и девушек, призвано сообщить им здоровье и крепость, силу и гибкость тех самых дерев (Диана произнесла это слово именно так!), которые дали прутья для этого обряда. Это своего рода символическая ритуальная магия, а не просто банальное причинение боли. Поэтому в моем Кабинете все происходит именно так, усложненно и ритуализировано. Пойми, Жанна, весь Ритуал в целом имеет важное воспитательное значение, и каждое действие, которое мы с тобою выполняем, влияет на твое воспитание. Вот так!

- Ритуальное сечение? – девочка оживилась и даже улыбнулась, отставив чашку с чаем в сторону. – Я где-то читала об этом!

- Конечно! – Диана сообразила «куда плыть» дальше, и сразу начала импровизацию на «древнегреческие» темы. – В Древней Спарте был очень суровый обычай. Юношей-эфебов, ну, по-нашему, ребят чуть старше подросткового возраста, подвергали ритуальному сечению на алтаре Артемиды Ортии. Их секли очень серьезно, вовсе не так мягко, как я тебя наказывала сегодня! Считалось, что те, кто исполнял обряд над этими несчастными, должен был залить кровью истязуемого сей алтарь. Плутарх уверяет, что это ритуальное сечение служило заменой человеческим жертвоприношениям. Такой «символической» кровавой жертвой спартанцы воздавали знак уважения своей богине-покровительнице, Артемиде!

- Кстати! – шаловливая девочка Жанна хитро прищурилась. – Я хорошо помню уроки Древней Истории. Так вот, богиню охоты Артемиду в Древнем Риме звали...

Девочка сделала многозначительную паузу и выжидающе взглянула на свою воспитательницу.

- Я знаю, что ее звали Диана, - Диана Рязанцева, воспитательница и Охотница, нахмурилась, чувствуя, что сейчас что-то случится.

И случилось.

- Значит Вы Ортия! – со смехом произнесла Жанна. – Вы наша местная... Ой, что я говорю, конечно же, Вы не просто местная... Вы наша местночтимая, даже местнопочитаемая богиня охоты, которая нас всех «приохочивает» к розгам!

- Не говори ерунды! – воспитательница смущенно опустила глаза. – Никого я не «приохочиваю». Это все строго добровольно!

- Строго! – девочка улыбалась, и Диана позволила себе тоже улыбнуться ей в ответ. – Но добровольно! В смысле, по-доброму! Эта Ваша кушетка символизирует тот самый алтарь! А за отсутствием эфебов...

Она искренне расхохоталась. И Диана поняла, что только что у нее появилось прозвище, ибо эта озорница, непременно, не только разнесет между воспитанницами эту забавную историю, но и прибавит вдвое-втрое всяких-всяческих и ужастей и ритуальностей. Ну, так, чтобы все, происходящее в этом Кабинете Дианы Ортии, выглядело и веселее и страшнее! :-)

Так все и случилось. И именно с тех пор за нею действительно закрепилось это «древнегреческое» прозвище.

Но странно было другое. Несмотря на то, что девочки и в самом деле получали от нее эту странную «дозированную» боль, ритуальные «уроки Ортии» для многих из них стали чуть ли не поводом продемонстрировать свою смелость и отвагу. И с того времени, не проходило и месяца, чтобы кто-нибудь из девочек не пришел к ней для этого странного «альтернативного» наказания. Что было много чаще, чем во времена ее предшественницы, Людмилы Семигиной. Возможно, для некоторых девочек этот «болевой ритуал» действительно стал чем-то психологически важным...

Диана вспомнила эту историю, когда Алина взяла в руки чашку чая. Ей даже показалось, что она держит ее именно так, как это делала та девочка, что тогда, почти пятнадцать лет назад, одарила ее столь значимым прозвищем.

Вот только сечение своей Але она устроила много строже, чем той шалунье Жанне. Не так, конечно, как секли спартанских юношей, но много, много строже, чем она наказывала обычных девочек.

И все эти удары от нее, Ортии, Аля получила безо всякой вины, и даже в нарушение всех писаных правил, строго-настрого запрещающих как-либо наказывать девочек, находящихся хотя бы даже и на амбулаторном лечении в лазарете...

Ортия устроилась на боковой скамеечке своего чайного уголка, стоящей под прямым углом к длинной части чайного столика. Она пододвинула Алине корзиночку с пряниками, а сама просто так, чисто символически, держит стоящую на столе чашку чаю за круглую ручку, и наблюдает за своей воспитанницей.

Сейчас ее Аля внешне вполне спокойна. Глаза чуть покрасневшие, но слезы уже отступили. Даже и не скажешь, что этот ребенок, по ее вине, вине психолога-«исполнительницы», сегодня как минимум дважды оказывался на грани психологического шока.

Очень сильная девочка. Да, это ее, Ортии, Аля. И, кажется, теперь именно ей, Диане, стоит взять у нее несколько уроков доброты, искренности и самообладания.

И смелости... Как? Ну, как ей, взрослой женщине, попросить у этого ребенка прощения?

Ортия отводит свой взгляд в сторону, берет, наконец, чашку чаю в руки и делает вид, будто просто молча наслаждается этим замечательным напитком в компании своей воспитанницы, которую она, как мудрая и добрая Старшая, только что «простила».

Господи, да какое право она вообще имеет здесь «прощать или не прощать» этого ребенка?! Тоже, психолог... Разделила, так сказать, чай с наказанной воспитанницей, в знак примирения, пользуясь удивительной добротой этой девочки.

Да и чай сегодня... Не тот. Или просто с нею сегодня что-то не то и не так, поскольку почувствовать вкус и аромат... Нет, этого сейчас ей, Диане Ортии, явно не дано. Равно как и не дано ей, похоже, смелости признать свою вину за все произошедшее с этой девочкой за весь этот странный день.

- Диана... – Аля как-то по-особому, лично обращается к ней. И тут же поправляет себя, понимая, что позволила себе лишнее. – Диана Афанасьевна, я Вас прошу! Не мучайтесь. Не надо так переживать. Ну, пожалуйста!

- О чем ты? – Диана чуть не поперхнулась чаем, который с первого глотка показался ей совершенно безвкусным, даже каким-то противным.

- Диана Афанасьевна, - девочка смотрит на нее с состраданием. С чего это вдруг? – Ну, я же все вижу. И чувствую. Вы ведь так и не успокоились. И все время нервничаете. Не надо так. Ну, пожалуйста, простите меня!

- За что? – Ортия несколько удивлена, и хочет понять причины такого странного отношения к ней со стороны воспитанницы. – Что еще случилось? Я ведь уже не сержусь. И я уже тебя простила.

- Я… - девочке неловко, она опускает глаза, но потом все же решается посмотреть в лицо своей воспитательнице и произнести несколько фраз, делая значительные паузы между ними, как-то по-особому обозначая свое отношение к адресату своего обращения. – Сегодня я Вас напугала своими криками. Вы не выдержали и потеряли сознание. Простите меня, я действительно не хотела Вас напугать. Я просто не привыкла к боли... Поверьте, я сама испугалась. Но я никому не скажу, что Вам от всего этого стало плохо, никому и никогда! Правда-правда!

Бедная заботливая девочка... Сколько же в тебе доброты. В отличие от Дианы Ортии.

И все же... Что-то не так. Не та интонация. Как будто Алина хотела сказать нечто иное, но запнулась, передумала и пытается свести свою мысль к чему-то нейтральному, чтобы ее, свою Старшую, не обидеть теми самыми словами, которые вертятся у этой девочки на языке. Она, вроде бы, говорит все правильно. Но не совсем честно.

Да, милая Аля, ты как всегда добра и заботлива. Этого у тебя не отнимешь. Вот только что ты на самом деле, сейчас, вот сию минуту чувствуешь? Что ты думаешь про меня на самом деле, девочка моя?

И еще. Ортия ощущает знакомый оттенок периферийного ментального контакта. С самой короткой дистанции. Такие знакомые ощущения. А это значит...

- Аля! – Ортия отставляет чашку в сторону. Потом заставляет Алину сделать то же самое, и глядит своей воспитаннице прямо в глаза. – Я хочу знать, что ты думаешь обо мне на самом деле.

- Я... – девочка смешалась и отвела свой взор в сторону. – Что Вы имеете ввиду?

- Ты ментат, - тихо произносит Ортия. – Да, я инициировала тебя буквально вчера и толком ничему еще не успела обучить. Но ты способная девочка, очень способная. Пожалуй, самая талантливая из всех, кого я видела. Ты сама сейчас осваиваешь свои таланты, и у тебя все получается. Не спорь, я все вижу. А еще я чувствую кое-что особенное. Например, что ты сейчас, вот сию минуту, меня сканировала. Считывала мои мысли и чувства. Отвечай мне, было это? Да или нет?

- Да, - тихим голосом ответила ей Росинка и снова заглянула ей в лицо своими голубыми глазами. – Это... плохо? Я нарушила Ваш покой или обидела Вас? Так нельзя? Ну, без согласия того, кого... сканируешь?

Алина с явным удовольствием произнесла это слово. Как будто нашла, вернее, наконец-то получила от своей Старшей точное словесное обозначение. Ну, того, что она, наверняка, и чувствовала, и делала уже давно. Просто раньше она не имела возможности получить ни совета, ни дружеской помощи, ни даже подтверждения правильности и допустимости этих своих действий. И Ортия подумала, что она, ментат-наставник, взявшаяся опекать юную Скользящую, вела себя как полная дура, раз не воспользовалась этим начальным периодом первых суток после инициации, для обучения талантливой девочки хотя бы минимальным основам необходимых правил и базовых техник, применимых в повседневных ситуациях. И для проверки, Диана задала вопрос:

- Аля, о чем я сейчас подумала?

- Вы недовольны собою. Ну, за то, что не стали меня ничему учить прямо со вчерашнего вечера или сегодня, с самого раннего утра, - немедленно отозвалась воспитанница. И тут же добавила, как бы извиняя свою Старшую:
- Но Вы ни в чем не виноваты! С утра ведь столько всего... случилось...

- Случилось... – мрачно вздохнула воспитательница. – Это точно. А вот если бы я занялась тобою как следует...

- Вам просто было некогда заниматься мною! – продолжила свою «оправдательную речь» Росинка. - Ваши девочки...

- Мои девочки! – с горечью в голосе передразнила ее Ортия. – Мои девочки могли и подождать каких-то пять минут. Да и не так уж я им нужна, по большому-то счету. Они и без меня бы справились. А вот ты...

- Но ведь они Вас любят! – Алина почти возмутилась мнением, высказанным ее Старшей.

- И я их всех тоже люблю, - Диана взяла ее за руку и снова выразительно заглянула в лицо своей воспитанницы, - но запомни, Аля, что здесь, в Центре, есть только одна по-настоящему моя девочка. И эта девочка ты!

- Вы... так жалеете, что не смогли меня... проконтролировать? – Алина опять запинается через слово, и Диана снова видит, что Росинка вслух произносит вовсе не то, что думает. Что она просто боится сказать лишнее и обидеть свою Старшую.

- Ты именно это прочла в моих мыслях? – Ортия резко усмехается и качает головой. – Давай-ка начистоту. Говори, выскажи вслух все, что ты успела прочесть. Не щади меня.

- Вы ненавидите себя за то, что поступили со мною... жестоко, - Алина снова опускает очи долу и видно, что произносить правдивые слова о своей Старшей ей очень нелегко. – И Вы презираете себя за трусость. За то, что до сих пор не попросили у меня прощения. Но я вовсе не в обиде на Вас. Я все понимаю.

- Ничего ты не понимаешь, милая Аля, - Ортия огорченно качает головою. – И ты снова недоговариваешь. Ты что же это, опять жалеешь меня? Но достойна ли я такого благородства с твоей стороны? Вот скажи мне, только честно, разве я тебя пожалела?

- Да, пожалела! – Росинка снова смотрит на свою Старшую глазами полными слез и внезапно взрывается, резко, даже грубо отвечает ей, глядя прямо в лицо. Голос Росинки, на грани сдавленного рыдания, почти что срывается в крик. – Вот сейчас вот пожалела! Если бы ты не жалела меня, ты бы про себя так плохо не думала! Да! Я слышала все твои мысли, все-все! Ты жалеешь меня, и хочешь, чтобы мне было хорошо! И ты вовсе не дрянь, слышишь? Не дрянь! И я не хочу, не хочу, не хочу про тебя плохо думать!!!

Девочка развернулась в сторону, к стене, и сжалась-скукожилась в эдакий обиженный и плачущий комок нервов. Ортия поднялась с боковой скамеечки и пересела на ту часть углового сиденья, где находилась ее воспитанница. Диана пристроилась рядом с Росинкой и обняла со спины эту съежившуюся обиженную девочку.

Ёжик... Маленький нахохлившийся Ёжик. Или Ёжичка...

- Ну и что?.. – Алина шмыгнула носом. – И что, что похожа?.. Ёжики... они хорошие! Вот!

- Конечно, хорошие! – Диана чуть крепче прижала ее к себе и, наконец-то решилась произнести ей, тихо-тихо. На ушко. – Прости меня, Аля!

В ответ она услышала странный всхлип, а потом ощутила на своих пальцах касание губ этой девочки. И сама мягко коснулась губами ее покрасневшего ушка. И снова тихо-тихо произнесла это слово, ставшее на сегодня главным для нее, для Дианы Ортии...
- Прости...

 ...Аля позволила развернуть себя только через несколько минут. Все это время Росинка старательно играла в Ёжика, делая вид, что обижается на свою Старшую за то, что она, Старшая, не хочет признать один простой факт. Что она же сама, Диана Ортия, на самом деле не дрянная и жестокая мучительница несчастной девочки, а напротив, добрая и хорошая. Алина молчала, тихо куксилась, но так сжимала обнявшие ее руки воспитательницы, что всякие мысли о том, чтобы выпустить этого ребенка из объятий, улетучивались прямо с порога. Впрочем, Диана и сама истосковалась по такому странному тактильному общению. Увы, с Марией она, в свое время, вела себя совсем иначе. И так вот, просто посидеть с нею рядом, в обнимку, она позволяла себе крайне редко. Возможно, что она, Диана, была тогда слишком строга... Да, наверняка, годы детства и отрочества могли стать для ее дочери куда более счастливым временем... Но что уж теперь об этом вспоминать.

- Она любит тебя, - утвердительно откликнулась на эти ее мысли чувствительная Росинка.

Девочка ослабила хватку своих пальчиков на ее, Ортии, руках, и тем обозначила для своей воспитательницы право наконец-то ослабить объятия. Кстати, весьма своевременно, поскольку руки у Дианы немножко затекли. Поэтому, Ортия развернула девочку к себе и, с каким-то удивительным облегчением, наконец-то расслабилась.

Алина, оказавшись лицом к своей Старшей, чуть-чуть отодвинулась, и посмотрела на нее серьезно, даже почти требовательно.

- Диана, - произнесла эта удивительная девочка, - она твоя дочь. И не может тебя не любить.

- Все дети любят своих родителей, - почти согласилась с нею Ортия. - Но каждый ребенок любит их по-своему, и частенько он бывает недоволен тем, что к нему относятся… Ну... иначе, чем он бы хотел, что ли...

- Ты хорошая, - безапелляционно заявила Алина, - и твоя дочь... Она достойна тебя.

- Откуда ты знаешь? – улыбнулась ее Старшая. – Ты же ее никогда не видела!

- Я... – Алина отвела свой взгляд в сторону. – Я сканировала тебя. И... как это сказать... прочувствовала твою дочь… Марию. Думаю, она гордится тобою, считает, что ее мама хорошая. Хотя и со странностями.

- Это точно, - вздохнула Ортия.

- Ты расскажешь мне? – мягко спросила девочка. И сразу уточнила:
- Ну... о своей семье. О Марии и... о твоем муже? Это не заденет тебя?

- Уже нет, - отозвалась Диана. – Но зачем тебе это? Ты что ревнуешь меня к Марии? Но ей уже двадцать. Она у меня уже студентка, и учится в Питере.

- А вдруг мне будет нужно с ними встретиться? – не сдавалась Росинка, требовательно глядя на свою воспитательницу. – Тогда я должна знать о них. Ну, все, что ты позволишь. В этом ведь нет ничего... такого?

- Ничего, - подтвердила Ортия и, вздохнув, добавила:
- Ничего, кроме того, что ты до сих пор так и не простила меня.

- А разве это нужно? – Алина попыталась улыбнуться, но Ортия молча кивнула головою, требуя, чтобы девочка, наконец, высказалась по поводу этого, столь значимого для нее, вопроса.

- Хорошо, - Росинка кивнула ей, и мгновенно стала визуально и старше и серьезнее. А потом посмотрела в глаза своей воспитательницы и произнесла следующее:
- Я, Росинкина Алина Михайловна, прощаю свою воспитательницу, Рязанцеву Диану Афанасьевну, свою Старшую. Я прощаю тебя за все, что ты сделала сегодня, и за все, что ты, как моя Старшая, совершила или могла совершить в отношении меня раньше. Я считаю, что во всем произошедшем нет никакой твоей вины, что ты не желала и не желаешь мне никакого зла, и ты всегда хотела для меня только хорошего.

- Спасибо, - Диана была вновь искренне тронута ее благородством.

- Тогда и я должна попросить у тебя прощения, - Алина вновь опустила свой взгляд и теперь сосредоточенно взирала на руки своей воспитательницы, – за то, что позволила себе говорить с тобой «на ты». Если хочешь, накажи меня за это так, как посчитаешь нужным…

- Ну, уж нет! Не говори глупостей! – Диана порывисто обняла воспитанницу. – Считай, что это я сама! Слышишь? Это я сама тебе разрешила!

- Спасибо! – Росинка ткнулась личиком ей в плечо и… то ли шмыгнула носом, то ли просто вздохнула.

Ортия отстранила девочку от себя и вынула платок, чтобы привести ее в порядок. Но не стала этого делать сама, а просто протянула сложенную вчетверо белую ткань Алине, дескать, «Давай-ка сама, а то, что же это я тебя все время, как маленькую!» Росинка развернула платок и...

- Ой, а здесь... Кровь... – она посмотрела на Диану с каким-то... Нет, не ужасом. Скорее, просто с удивлением. – Это...

- Да, - Ортия прикусила губу. Она совсем забыла, что ее платок теперь стал своеобразным доказательством деяния, которое, несмотря на искреннее прощение со стороны этой благородной жертвы, самой воспитательнице все еще казалось преступным. Диана не отвела своего взгляда и продолжила, сказав то, что обязана была высказать, даже несмотря на их примирение. – Это твоя кровь, Аля... Я тебя наказала до крови... Теперь ты понимаешь, что я преступница...

- Не говори глупостей! – запротестовала Алина ее же Ортии собственными словами. – Здесь всего лишь капелька... И потом, ты ведь не хотела!

- Не хотела бы – не сделала бы ничего подобного, - Диана еще чуть-чуть отодвинулась от своей воспитанницы и глядела на нее серьезно, без улыбки. – А так...

- Я ведь тебя простила... – Аля тоже серьезна. – Ну, зачем ты себя мучаешь?

- Потому, что я виновата, виновата во многом. В том, о чем ты предпочитаешь просто умолчать. Но я-то все помню, - Диана тяжело вздохнула и добавила:
- Просто у тебя благородное сердце. Поэтому ты и поступаешь именно так. А еще ты меня любишь. Уж не знаю, за что...

- А пускай даже и ни за что, - не сдавалась ее воспитанница. – Я просто тебя люблю, и все тут! И я не хочу, чтобы ты себя мучила! Прости себя! Ну, пожалуйста!

- Не могу, - вздохнула ее воспитательница. – Я слишком многое себе позволила...

- Ты сделала только то, о чем я тебя попросила, - тихо напомнила Алина, а потом…

Развернула платок и громко, не стесняясь, скорее даже демонстративно высморкалась, сбив этим «высокий» тон их разговора. Но Диану это вовсе не задело. Она даже как-то одобрительно улыбнулась этой находчивой девочке, оценив ее усилия по выведению ее, психолога-«исполнительницы» из ситуационной депрессии.

- Да, вот, что я обо всем этом думаю, - подтвердила ее воспитанница, снова «считав» ее, Ортии, мысли. И добавила:
- Диана, пожалуйста, подари мне этот платок!

- Дарю, - охотно откликнулась ее Старшая, - а зачем он тебе?

- Сувенир! – усмехнулась девочка, складывая этот клочок уже порядком выгрязненной ткани и засовывая его в карман синего парадного пиджака.

Диана поняла, что говорить о причинах своего поступка Алина не станет. А «сканировать» воспитанницу она не захотела. Почему-то она сходу признала за девочкой право на неприкосновенность «ментальной сферы». Даже, если Алина ведет себя с нею, с Ортией, совсем иначе.

- Прости, - Аля коснулась ее руки и в одно мгновение вновь стала серьезной. – Я позволяю себе лишнее, да?

- Тебе можно, - Диана улыбнулась. – Конечно, у ментатов не принято «сканировать» друг друга. Это как подсматривать за интимом или в иной неловкой ситуации. Но лично у меня от тебя никогда не будет никаких тайн. Обещаю.

- Ты действительно относишься ко мне как к равной? – девочка смотрит на нее очень серьезным взглядом. – И ты доверяешь мне больше чем… Марии?

- Да, - Ортия кивнула головой, - и рассчитываю на такое же доверие с твоей стороны.

- Спасибо, - Аля кивнула головою, - тогда, пожалуйста, спрашивай обо всем, что тебя интересует. Ты ведь хотела узнать обо мне побольше?

- Конечно! – улыбнулась Ортия, - но…

- Что «но»? – не поняла девочка.

- Послушай, Аля, давай я попробую поработать с тобою «напрямую», методом ментального взаимодействия, - неожиданно предложила Диана. – Словами... В общем, словами всего друг другу не перескажешь. Мы обе с тобою Скользящие. А значит, ты вполне можешь вспоминать то, что для тебя значимо, а я при этом буду «читать» эти твои воспоминания «изнутри». Ну, если, конечно же, ты не против...

- Я согласна, - Алина улыбнулась ей самой широкой улыбкой и как-то хитро подмигнула: - Но ведь ты тоже позволишь мне «прочитать» то, что ты захочешь для меня вспомнить?

- Конечно! – Диана сразу же согласилась. – Давай-ка, присядем за мой стол, там будет много удобнее.



 *Вы готовы? – фр. Стандартная фраза, которую произносит судья фехтовального поединка, обращаясь к его участникам перед самой схваткой.