Необходимость автономии себя

От волнения у меня задёргался нерв над переносицей. Взрослый парень, а перед собеседованием нервничаю. Все возрасты покорны стрессу, но юным, девственным сердцам его порывы благотворны как цунами деревням.

Компания находится в здании какого-то НИИ, который половину кабинетов разбазарил на офисные помещения для разных контор - как побольше и позначительнее, так и для совсем маленьких и незаметных. Я вошёл в крохотный коридор и протянул в крохотное окошко будки охраны свой паспорт. Его взял совсем некрохотный детина в спецовке и начал медленно от руки переписывать данные в специальную книжечку. Вгляделся в него: огромный мужик, взгляд исподлобья, даже не злобный, а скорее непонимающий, но не бон саваж – такой человек может бить кулаком по банкомату или кофемашине, если та, по неизвестной ему причине, откажется работать. На руках у него перстни, ей богу, по три штуки на каждой руке, золотые такие большие печатки. Пишет он медленно-медленно, будто издеваясь, но сразу понимаешь, это – не хулиганство, просто он, судя по всему, так мало писал в школе, а также в том месте, где он обучался после, где бы оно ни было, поэтому выводить буквы на листке для него сущая мука, ему приходится прикладывать максимум усилий и внимания, чтобы не ошибиться. Через три минуты, выдавив своей обезьяньей кочергой на листке сорок два знака, буквы и цифры, так или иначе, достаточно полно характеризующие меня и место, в которое я направляюсь, охранник вернул мне паспорт.

Миновав лимб, я оказался в холле, где справа и слева - по лифту, а чуть сбоку от входа - кафе, которое, впрочем, представляет собой просто часть коридора, огороженную грязно-серыми пластиковыми столами и кислотно-оранжевыми диванами, а также ступеньками, ведущими в столовую, в которой питаются сотрудники и в которой, судя по информационной табличке, находящейся рядом со ступенями, сегодня подают шурпу и котлеты по-киевски с несколькими гарнирами. Кроме того, из столовой раздается громкая танцевальная музыка.

Указания менеджера по подбору персонала относительно вакансии были расплывчатыми, зато с географией у него всё хорошо: этаж четвертый, выходишь из лифта и направо, потом ещё раз направо, только не заверни в туалет или на пожарную лестницу, которая используется как курилка, потом держись правой стороны и в коридоре, напротив большого окна с видом на мокрый и серый московский февраль, увидишь дверь с табличкой "каб. 420", туда и входи.

Да, это он мне подробно описал, а вот про пытку с очень медленным охранником упомянуть забыл, что ж, я припомню ему потом.

Я поднялся в лифте, нашёл нужную дверь, постучал в неё и зашел. Передо мной в небольшом кабинете сидят двое мужчин и девушка, описать их у меня есть пара мгновений, поэтому кратко.

У окна расположилась девушка, ну как девушка, можно сказать, что молодая женщина, правда одета как малолетка, зима на дворе, а неё коротенькое платье и видно, как целлюлитные ляжки, обтянутые красными колготками, не помещаются под столом, сервиз выставлен напоказ в пошлом и дешёвом оранжевом платье. Взгляд у неё прямо как у охранника, как будто их всех в одном месте набирают: отсутствующий и прямо как-то светится тупостью. Администратор какой-нибудь, наверное.

Один из мужчин, тоже какой-то великан, ноги под столом не помещаются, сидит, страшно согнувшись над макбуком, взгляд уверенный, сосредоточенный, сам что-то быстро-быстро печатает, на меня вошедшего свой взор не обратил. Да не больно-то надо.

Третий сидит за столом прямо передо мною, на стук поднял глаза и я хорошенько его разглядел: обычный такой мужик, вполне даже вижу его где-нибудь не в офисе, а мастером, который чинит водонагревающий котёл или выпрямляет погнутый упоротым сыном богатого папеньки капот дорогого автомобиля в недорогой автомастерской в Подмосковье. Лицо округлое, простое и приветливое, умное, башка лысая, но ему идет. Мужик по-доброму улыбнулся. Догадавшись, я прямо так сразу и спрашиваю, глядя на него:

- Здравствуйте, Андрей? - а про себя вспомнил, мол, "Андрей - держи бодрей". А он мне:

- Да, здравствуйте, всё верно. Вы должно быть Виктор, пришли собеседоваться на вакансию копирайтера, да? – Я кивнул. Он протянул через стол руку. – Приятно познакомиться.

- Мне тоже.

Вижу, на меня второй мужик смотрит, всего может быть долю секунды, но я видел, как он среагировал, а потом снова утыкается в монитор макбука. Босс, наверное, какой-нибудь, хотя почему-то сразу стало понятно, что я его не интересую и собеседоваться, к счастью, буду не у него. Тут вскакивает Андрей и говорит, что сейчас у Ирины, которая будет проводить собеседование, заканчивается совещание с генеральными директором, и нужно немного подождать, а пока я могу снять верхнюю одежду и присесть.

Я люблю вежливых людей, которые, даже если какой-то тип им не понравится и от него им, в принципе, ничего не нужно, продолжают вести себя культурно и прилично, то есть вежливо. А вот игнорировать, как это делает второй мужик или молчать, глупо уставившись на меня, как это делает кобыла за столом у окна, не есть хорошо.

Я успешно пристулился и мы немного поболтали с Андреем. Я, исключительно для поддержания разговора, пожаловался ему на тормозную охранную систему внизу. Оказывается, он разделяет моё раздражение, даже пошутил, что тут в здании института проводятся какие-то опыты, и такие охранники, возможно, являются частью этого эксперимента, а ещё, мол, из-за попыток связаться с инопланетянами иногда плохо ловит телефон. Но он тут же предупредил меня, что если я устроюсь на работу сюда, то мне выдадут пропуск, и об унизительно медленной экзекуции можно будет забыть. Где же там внизу отделение для входа по магнитным картам, спросил я. Нет-нет, что вы, ей богу, какие магнитные карты, смеётся он, тут делают обычный пропуск, и ты его будешь показывать этой обезьяне в окошко, чтобы он тебе дверь открывал. Современная айти-компания, блджад.

Проходит минут пять и из смежного кабинета выходит какой-то низенький носатый мужик в оранжевой майке под дорогим пиджаком, и, в принципе, выглядящий как босс, генеральный директор, думаю я. Он заканчивает разговор с кем-то, кто находится внутри кабинета даже не смотря на собеседника, захлопывает дверь на полуслове и, не обернувшись на сидящих, выходит из четыреста двадцатого. Андрей поднимается, огибает стол и заглядывает в смежный кабинет, мол, тут Виктор, который на собеседование. Ах, да, пусть войдет, слышу я высокий женский голос. Вхожу, голос мой слегка дрожит:

- Здравствуйте.

- Да-да, входите, Виктор, приятно познакомиться. Ирина, - мягко журчит мне в ответ и протягивает руку.

Пока я неловко тяну свою клешню, чтобы пожать ее, в моем распоряжении есть лишь секунда-полторы, чтобы окинуть её взглядом.

Высокая, с короткой прической, она слегка полновата, скорее всего, рожала. Но лицо симпатичное, со штукатуркой не переборщила, уже хорошо, и с этим даже полнота её не сильно портит, она не выглядит тяжеловесной: такая штучка, скорее всего, горячая как ад, если заведется, то даст сто очков форы молодым щёлкам, которые строят из себя невесть что, лолиты, а как до дела доходит – бревна. Ланиторумяная, кожа ладони мягкая и нежная, глаза синие и очень глубокие, как, впрочем, и вырез на блузке, а губы полные, подвижные. Не соскучишься.

Скрывая наливающуюся эрекцию, я, не дожидаясь приглашения, сажусь на стул, она же, наоборот, поднявшаяся для рукопожатия, выходит из-за стола, обходит его и облокачивается на столешницу прямо передо мной. Кладу сумку на колени, прикрывая срамоту. Ничего не могу поделать, при всей широте взглядов, я нахожу невежливым демонстрировать окружающим признаки своих частых эрекций.

- Виктор, я полагаю, будет не лишним, если вы сперва немного расскажете о себе, хорошо?

- Конечно, без проблем, - отвечаю, и рассказываю ей о том, что мне двадцать два, закончил филфак. До этого работал в книжном магазине, но вот так вышло, что очень люблю литературу и писать люблю. Немного рассказал о том, как выполнял тестовое задание, какие читал книги и статьи по сабжу, в том числе по и-мэйл-рассылкам. Она говорит, что это как раз то, что нужно, так как сама недавно в этой компании и задумывает ввести новые маркетинговые инструменты в работе своего отдела, а для этого нужно сменить почти весь кадровый состав, сопротивляющийся реформам с ожесточённостью луддитов.

- Английским языком владеете? – вопрос всплыл и ударил неожиданно, как серпом по яйцам.

- Разве что на уровне, спросить у туземца дорогу к морю или как открыть сейф в номере, - я по-дурацки отшутился. - А разве это будет необходимо в моей работе? Просто в описании вакансии не указано было…

- Нет-нет, я просто уточняю, какими языками вы владеете, чтобы, так сказать, знать, с чем работаю, - успокоила меня Ирина.

- А-а-а, ну хорошо. Я помимо английского еще немного понимаю по-чешски, но давно не упражнялся.

- Ой, Чехия..., - она закатила глаза и чуть склонила голову вправо, как Джейди. - Я обожаю Чехию, особенно Прагу, там прошла моя юность знаешь ли, Вить, да и ещё много чего там было. Ой, ты же не против, если мы перейдём на ты?

- Нет, не против конечно, - я очарован ею, в горле ком.

- Часто езжу туда, - продолжает свою мысль Ирина, - даже какое-то время думала пойти работать в чешскую айти-компанию, но не удалось, а потом передумала. Удовольствие и работу трудно сочетать, - заканчивает она, понизив голос.

Замечательно, говорю, я тоже люблю Чехию, даже диплом написал по творчеству чешского писателя. А какого писателя, спрашивает Ирина. Милана Кундеры, ответил. И добавил:

- Де юре, он уже не чех, а эмигрант и гражданин Франции давно, даже пишет теперь только на французском, благо прекрасно владеет.

- А я читала Кундеру, помню, что мне не очень понравилось.

- Почему же? - спросил я, а у самого - брови домиком и взгляд побитого щенка. - По-моему, один из самых значительных и действительно талантливых литературных умов нашего времени. Уж на европейском литературном пространстве, так точно.

- Я в оригинале читала у него несколько книг, точно помню, "Невыносимую легкость бытия", "Вальс на прощание" и ещё одну про мальчика, который хотел стать поэтом, но ему помешала мама.

- Ну не совсем, конечно, она ему помешала. В романе "Жизнь не здесь" (да-да, именно так и называется, с улыбкой подтвердила она) создает архетип Поэта с большой буквы, компилирует его универсальную, так сказать, биографию. Мать поэта - самостоятельный и очень важный компонент, Кундера подчеркивает роль близкородственных женщин в жизни настоящего поэта. Помните, он там сравнивает главного героя Яромила с Лермонтовым и его бабушкой, Пушкиными и его няней и прочими? Это самое сильное сравнение в книге. В романе он показал, как может сложиться судьба поэта в определённом типе общества, как она зависима от хода истории, несмотря на все его попытки выломаться, сбежать из этого круговорота социально-политической ангажированности, не своей точки зрения, и заниматься искусством без примесей. – После небольшой паузы. - Скажите, а чем вам конкретно не понравился Кундера?

Смотрю, опускает глаза долу, потом поворачивает голову вправо и несколько секунд смотрит на стену, где висит картина с горным пейзажем. Вот это пауза!
- Я помню, что он нелестно отзывался о русских, в частности, о русских девушках. Писал, что они проигрывают в сравнении с чешками, и ноги у них кривые, - на последних словах она выдавила из себя смешок, невесомый и прохладный, как сквозняк, от которого у меня побежали по спине мурашки.

- Я полагаю, что Кундера мог отнестись к русским предвзято и с обидой за события, следовавшие после Пражской весны, но я ему прощаю эти слова, я их понимаю, - я говорю и смотрю на неё, до меня доходит, что мои аргументы для неё не так важны, они неубедительны, несмотря на то, что я всё же специалист в этом вопросе.
Взгляд ее был задумчивым, и несколько уставшим что ли, и то, что сперва можно было принять за легкомысленность, на самом деле могло быть легкостью понимания, которой одарены лишь немногие люди, не имеющие проблем с осознанием сложных основ устройства мироздания, которые не тратят часы над ответами на проклятые вопросы, они лишь слегка касаются своей мыслью той или иной проблемы и почти сразу, без мучительных раздумий, получают ответы.

Она сказала, что Кундера был неправ, когда пытался придать красоте национальный характер, это, подчеркнула она, вкусовщина чистой воды, которая не к лицу одному из последних осколков наследия великой европейской литературной традиции. А я смотрю на нее и умираю, я смотрю сразу на её рот, упругими, сильными движениями которого пространство между нами заполняется смыслом, смотрю на её правую руку, изящную, слишком тонкую для её тела, которая помогает ей если не доказывать свою точку зрения, то придавать ей доступную форму, смотрю в её глаза-озёра, и сказанные ею слова накатывают наменя волна за волной, как опенённые круги от тела, бросившегося с высоты в воду. Завороженный, окруженный, пораженный.
Она подвигается ближе и тихо говорит, почти шепчет мне о том, что на новой работе, если я, конечно, соглашусь, мне придется готовить пресс-релизы от компании, брать интервью у клиентов, создавать опросы, а также участвовать в приготовлении рекламных материалов. Я не могу понять, как она смогла вернуться к обсуждению работы, я слышу лишь её голос, уже не такой высокий, почти у самого моего лица, и чувствую, что сейчас извергнусь эйяфьядлайёкюдлем, не смогу удержаться, её женственность давит на меня, бедро правой ноги в синем чулке почти полностью вылезло из-под юбки и я почти теряю нить разговора перед глазами лишь её глаза и пуговицы блузки заколка на поясе синие чулки ещё чуть чуть и я может быть дай бог увижу боже я дурак дурак похотливый дурак смотрю в окно, дышу, дышу, успокаиваюсь, её голос рядом, обволакивает мое сознание, убаюкивает мою злобу, я смотрю на неё уже спокойнее, вежливо киваю, соглашаюсь, вставляю незначительные "конечно-конечно", "я понимаю", "это интересно", а она мило улыбается мне и рассказывает о перспективах работы в этой компании.

Оказалось, прошло уже пятнадцать минут, мы договариваемся, что она позвонит мне завтра и сообщит о принятом решении. Ирина улыбается мне и прощается, облокотившись обеими руками на стол так, что я просто физически не могу игнорировать её тело, спокойное, каким порой бывает море, в какое-то мгновение тихое и обузданное, оно одновременно с этим таит в себе силу и страсть, способную топить и разрушать, сметая на своем пути любые барьеры и запреты, материальные ли или воздвигнутые сознанием человека под давлением требований общественного долга или морали.

Не в силах больше терпеть, я покидаю кабинет. Прикрывая сумкой свой экскалибур, я надеваю куртку, жму руку Андрею, говорю до свидания сидящим с ним и выбегаю в коридор. Иду вдоль стены и вижу то, что почти двадцать минут назад запечатлелось на периферии моего сознания - дверь в туалет. Залетаю в единственную кабинку, достаю из штанов набухший член и застываю.

Передо мной образ женщины, молодой и полной сил, умной и привлекательной, состоятельной, наверняка замужем. Я думаю о том, что она нисколько не похожа на тех шлюх, с которыми я раньше работал, которых видел в университете и на которых фапаю по вечерам. Я уверен, что она никогда не будет со мной, и даже если бы я выпил, я ни за что бы не отважился подойти к ней и заявить о своих чисто животных чувствах. Я стою с удом в руке, а моя злобная животная сила и презрение к человекам уходят, сменяясь уэльбековской грустью, так похожей на уныние. Я слишком много кичусь своим умом, горжусь своей природой, что даровала мне волю и относительную свободу выбора. Убираю своё копье и ухожу. Человек это то, что должно превзойти.

Я вышел на улицу и наконец начал дышать по-настоящему, глубоко и медленно, чтобы дать морозному воздуху прогреться в ноздрях. Февраль щипал за нос, бездушное солнце слепило мои слабые глаза.