2. Леонид Новожилов. Миша

3-е место по результатам читательского голосования



Автор - Петр Павлович Камчатский

МИША

34 880 зн.


Они с сестрой, толкаясь, карабкались наперегонки вверх по склону. Очень важно было забраться первым, потому что снизу смотрела мать. Когда  до вершины снежника оставалось совсем немного, сестра вырвалась вперед и сразу же, раскинув лапы, бросилась брюхом на снег и заскользила вниз. Он устремился следом за ней. Мокрый снег приятно холодил брюхо, от скорости захватывало дух.  На середине спуска он догнал сестру, так как был тяжелее, и, изловчившись, поддал ее лапой.  От удара сестра перевернулась набок и тут же ухватила его зубами за шерсть на холке. Он поднялся на лапы, споткнулся и  кувыркнулся через голову, увлекая сестру за собой. Так, крутящимся мохнатым клубком, они и подъехали к матери. Ниже снежника был чавкающий, пропитанный талой водой дерн, и здесь они опять устроили кутерьму, с притворной яростью бросаясь друг на друга, падая и поднимаясь.  Весеннее солнце сияло на чистом небе, склоны вокруг покрывала молодая глянцевая трава, и только  в крутой вершине узкого оврага искрился снег.

Сестра ловко выскользнула из-под него и снова помчалась в гору. Он бросился вдогонку, напрягая все силы…

Дергающейся лапой, преуменьшено имитирующей  движения, видимые во сне, медведь  задел свою морду и очнулся. Не выходя из дремы окончательно и не открывая глаз, он напряг слух и потянул носом воздух. Все было спокойно: привычная  тишина окружала  берлогу,  никаких опасных запахов не поступало через небольшое отверстие в низком своде его укрытия. Медведь полизал пересохшие, потрескавшиеся за зиму подошвы передних лап и снова забылся.

Это был матерый десятилетний самец, но во сне он чаще всего видел себя медвежонком. Ему снились игры с сестрой, брусничные поляны, заросли сладкой малины, сцены рыбалки. В этих снах всегда,  явно или незримо, присутствовала мать - мудрая и всемогущая защитница, и от этого они были наполнены бесконечным ощущением покоя и безопасности.

Мягкий мамин живот, дающий тепло и сладкое молоко – первое, что узнал медведь в своей жизни. Спустя месяц после рождения у него прорезались глаза, и он смог увидеть в сумраке берлоги не только материнский живот, но и ее большие лапы, ее огромную морду с добрыми глазами и ласковым языком. Рядом крутилась беспокойная сестренка. Вверху, над головой матери, светилась дыра, через которую снаружи проникал свежий воздух, неся  разнообразные запахи. 

День ото дня в берлоге становилось светлее: куржак, обрамляющий дыру, испарялся от теплоты наружного воздуха и отверстие все более  и более расширялось. Наступил день, когда сверху потекла вода и в берлоге стало сыро и неуютно. Тогда медведица раздвинула ветки и коряги, закрывающие вход в логово, и выбралась наверх. Медвежата поспешили следом. Внешний мир встретил их ярким светом, больно ударившим по глазам, густым настоем запахов весеннего леса, тугой и пестрой волной  звуков.  Галдели и свистели птицы, бурая прошлогодняя трава шелестела на прогалинах, шумел ветер, запутавшийся в вершинах темно-зеленых елей.

Медведица  сразу повела  медвежат в редколесье предгорий, туда, где снег сошел почти полностью и где можно было найти остатки прошлогоднего урожая кедрового ореха, а главное –  при ходьбе не оставались следы.  Она знала, что в это время из селений, расположенных по берегам большой реки,  приходят на медвежьи территории опасные люди, выслеживающие проснувшихся медведей по следам на снегу и несущие им смерть. 

Первое время после выхода из берлоги – самое голодное. Прошлогодних орехов и ягод оставалось не так уж много. Чтобы прокормить себя и медвежат, медведице приходилось выкапывать из едва оттаявшей земли съедобные корни растений, разрывать когтями норы грызунов в поисках их самих и их запасов. Порой, чтобы найти очередной достаточно прогретый солнцем кормовой склон, она покрывала за день не один десяток километров. С наступлением сумерек медведица выбирала укромное место и устраивалась на ночь.  Уставшие медвежата приваливались к ее животу, ища сосцы, и засыпали во время кормления.

В мае стало легче: на альпийских лугах появилась свежая сочная трава, кустарники покрылись молодой листвой, которая тоже годилась в пищу.  Позже,  когда лес в долине и предгорьях полностью освободился от снега, а листва берез, осин и тополей уже могла укрывать от людей, медведица вернулась в окрестности берлоги, чтобы лакомиться черемшой и первыми ягодами.

В середине лета медведица повела медвежат к большой реке. Здесь медвежата впервые увидели своих сородичей. Некоторые медведи были гораздо крупнее матери, просто великаны. Каждый занимал у реки свой участок и грозным рычанием давал понять медведице, что ей и ее детишкам здесь делать нечего и лучше уйти по добру, по здорову.

Наконец медведице удалось найти свободное место.  Медвежата боялись реки и держались подальше от кромки воды. Река представлялась им огромным чудовищем, разлегшимся в лесу. В том месте, где остановилась медведица, был перекат, и шум его медвежата принимали за злобный предостерегающий рев этого грозного исполина. Однако мать бесстрашно забралась на косматую холку чудовища и погрузила голову в воду.

Когда, спустя несколько секунд, медведица вынула голову из воды, в ее пасти бился странный серебряный зверь без лап. Медведица вернулась к медвежатам и бросила бьющегося зверя к их ногам. Из прокушенного тела зверя текла кровь. Более сообразительная сестра бросилась на зверя и прижала его лапами к береговой гальке. Зверь неожиданно взмахнул мощным хвостом и ударил сестру по морде. Сестра  испуганно взвизгнула и кинулась под защиту матери. Воспользовавшись этим, серебряный зверь поскакал к воде. И тут маленький медведь совершил первый в своей жизни мужественный поступок: он бросился на зверя, схватил его зубами за голову и одновременно всем телом навалился на опасный хвост. Вкусная кровь заполнила  пасть медвежонка. Медвежонок сильнее сжал челюсти, голова зверя хрустнула, и он перестал биться. Подошла мать, одобрительно урча. Гордый медвежонок торжествующе хрипел, не отпуская голову зверя. Сестра проскользнула меж ног матери, вцепилась зубами в поверженного зверя, деловито стала выедать его спину…

Весь остаток лета медведица и медвежата провели около реки, питаясь рыбой. С наступлением осени в долине начала поспевать голубица, за ней - клюква, и медвежья диета стала более разнообразной. Прошло еще немного времени, и медведица покинула долину. Большая рыба ушла из реки, зато в предгорьях, на каменистых склонах, заалели брусничные россыпи, а ветви кедрового стланика поникли под тяжестью щедрого урожая орехов.

К заморозкам и медведица, и медвежата накопили достаточно жира, чтобы спокойно встретить зиму. Они опять спустились в лес, в ельник, знакомый медведице с детства. Там она нашла оставленную весной берлогу, устроенную под вздыбленными корнями большой, наполовину поваленной ели. Логово, в том виде, в каком его обнаружили медведи после полугодичного отсутствия,  не годилось к зимовке.

Первым делом медведица освободила его от влажной  листвы и разного прелого лесного мусора. Затем она несколько углубила и расширила берлогу, ведь медвежата так выросли, что  теперь для троих берлога стала тесна. Стараясь не уходить далеко от берлоги, медведица надрала корья с поваленного сухостоя и застелила им дно логова. Сухой мох с ближайшего болотца послужил  дополнительной мягкой подстилкой. Медвежата помогали матери, принимая это за новую игру. Завершив внутреннее убранство, медведица приступила к наружным работам. Корягами и еловым лапником она плотно завалила логово, оставив только узкое отверстие для входа.

Несколько дней после этого медведи провели около берлоги, залезая в нее только на ночь, обживая. Однажды вечером медведица, забравшись в жилище следом за детьми, заложила ветками вход изнутри. А ночью выпал снег и накрыл берлогу и все вокруг белым одеялом. Больше медведи до самой весны не выходили из берлоги. Медвежата угомонились и заснули на второй день после снегопада, а медведица бодрствовала еще с неделю, беспокойно прислушиваясь и  принюхиваясь. За эту неделю снег выпадал еще два раза. Он придавил ветки, маскирующие берлогу, и теперь злой человек, находясь даже совсем близко от этого места, не смог бы догадаться, что рядом с ним под снегом спит медвежья семья.

Люди убили мать и сестру следующим летом во время рыбалки. Лодка с заглушенным мотором сплавлялась по реке с подветренной стороны, и медведица заметила ее слишком поздно. Она рявкнула предостерегающе и бросилась к медвежатам, выгоняя их из воды. Они устремились к тропе, пробитой в густом прибрежном кустарнике. Медведица задержалась, давая медвежатам возможность скрыться первыми, закрывая их собой. С лодки грянул залп, и медведица упала, издав мучительный рев. Снова громыхнуло,  сестренка споткнулась на бегу и поползла, перебирая  передними лапами. Новый залп –  она уткнулась мордой в траву и затихла…

 Испуганный насмерть медвежонок мчался прочь от страшного места. Он не выбирал дорогу, ноги сами привели его к родной берлоге. Забившись в угол, он провел в ней безвылазно три дня, ожидая прихода матери и сестры. Наконец голод выгнал  медвежонка наружу. Пересилив страх, поминутно останавливаясь и прислушиваясь, он вернулся к реке. На том месте, где он оставил мать и сестру, галдела стая черных птиц, растаскивая клочки протухшего мяса.

Для молодого медведя наступили трудные времена. С места, где он рыбачил с матерью и сестрой,  его прогнал старый самец, бродивший до этого неприкаянно около реки. Медвежонку приходилось днем прятаться в прибрежных кустах.  Ночью он выходил к реке и подбирал на берегу объедки старика.

Ему повезло, что никто из  медведей не занял осенью территорию его матери, и он смог и эту зиму провести в родной берлоге. А еще через год он вырос уже настолько, что взрослые медведи, живущие по соседству,  и молодые медведи, ищущие для себя свободные угодья, заметив на стволах пограничных деревьев  сделанные им высокие метки, предпочитали ретироваться.

Прошло несколько лет, и во всей округе не стало ему равных по силе и величине.  Когда в сезон рыбалки медведь выходил к реке, то мог занимать теперь любое приглянувшееся место.  Другие медведи спешили удалиться, признавая его превосходство.  В брачные периоды ни один самец не осмеливался приблизиться к нему и к избранной им самке.

В последнее лето с медведем произошел необыкновенный случай. Молодая самка, пришедшая на его страстный призывный рев, завела с ним странную игру. Она не позволяла ему сблизиться с ней, но в то же время не уходила далеко. Она, казалось, приглашала его следовать за ней. И медведь пошел. Самка увела его за реку, к синеющему на краю мира хребту, в места, где медведь  никогда раньше не был. Они пришли на поляну, расположенную среди глухого леса.  Смерч  невиданной силы когда-то славно здесь порезвился:  громадные деревья были повалены и поломаны, словно прутики. Теперь место бурелома густо заросло малинником. 

Медведь, причмокивая от удовольствия, начал есть сочную ягоду, но, оказывается, самка привела его не за этим – она звала его дальше. В центре поляны стояло сухое, расщепленное  на несколько плах дерево, обломанное на такой высоте, что медведица, поднявшаяся на задние лапы, стала с ним вровень. Посмотрев на подошедшего медведя, самка оттянула лапой одну из плах и отпустила ее. И плаха завибрировала, запела низким гудом, переливчато меняющим свою окраску. Медведь замер, словно зачарованный. Самка оттянула и отпустила вторую, более тонкую, плаху.  Эта плаха тоже запела, и ее высокий голос соединился с низким голосом первой, образуя  совершенно новый звук, который странным образом наполнил медведя чувством сладкой муки…

Эта осень случилась неурожайной на орехи и ягоды. В предгорьях уже лежал снег, а медведь все бродил по склонам, поросшим стлаником, выискивая редкие в этом году шишки. В конце концов, он залег на полмесяца позже обычного и не в своем родном ельнике, а здесь же, среди зарослей стланика, устроив наскоро берлогу в сухом логе глухого оврага.

                ***

Хороший гость – три дня гость. А эти охотнички гостили уже пятые сутки!  И всё из-за капризной камчатской погоды: без конца шел снег, поселок и окрестности то и дело заволакивало туманом. Пятый день  муж и его гости пьянствовали, почти не выходя из дома. Только в субботу они выбрались в баню. Банный день завершился новой попойкой. В воскресенье с утра стали опохмеляться. И опохмелились на другой бок. Хорошо, что она догадалась перед приездом гостей отвести детей к родителям.

И как он только нашел Ивана, этот Палыч?! Пятнадцать лет прошло с тех пор, как они служили вместе в армии, и ни разу Иван этого Палыча не вспомнил. Палыч был у Ивана старшиной, а сейчас, оказывается, стал большим человеком: директор крупного завода, личного шофера имеет... С ним и прилетел поохотиться...

  Сегодня понедельник, рабочий день. Таисия поднялась чуть свет, наварила рыбного супа, нажарила котлет и побежала на рыбозавод. После работы зашла к родителям, выяснила, не нужно ли им чего, как там дети - и скорей сюда. А здесь опять дым коромыслом! Cтол в гостиной уставлен бутылками, вся квартира прокурена.  Иван дома  никогда прежде не курил. Гости в первый день тоже деликатничали, выходили на улицу, а потом… Теперь и они, и Иван смолят прямо за столом…

Вообще мужики приезжие оказались какими-то неприятными: то в раковину высморкаются и не смоют, то мимо унитаза нальют… и матерятся, нисколько ее не смущаясь!..  Ну, ладно этот Жора – шофер, у него восемь классов! А Палыч?..  Два высших образования, районный депутат...

Вот уже первый час ночи, завтра ей опять рано вставать, а они всё никак не угомонятся… На кухне снова гора грязной посуды...

Таисия закончила нарезать рыбу, аккуратно разложила  ее на тарелке,  мельком глянула в зеркало, отразившее красивое усталое лицо, поправила прическу и понесла тарелку в гостиную.

- А вот и наша хозяюшка! –  расхристанный Палыч с красным лоснящимся лицом поднялся со стула – Наша Таисюшка ненаглядная!.. И как тебе, Иван, удалось такую красавицу отхватить? – Он потянулся к Таисии, пытаясь ее обнять, но Таисия увернулась, обошла стол и стала освобождать  место для нового блюда.

- Тася, ты, это, к старикам заходила? Как там дети? – строгим пьяным голосом спросил Иван. Обычно он тише воды, ниже травы, но когда выпьет, любит перед посторонними показать, какой он в доме хозяин.

- Да, Ваня, заходила, - не поднимая глаз, ответила Таисия.

- Таисюшка, ну что ты все суетишься, все хлопочешь? – Палыч пододвинул  Таисии стул. – Садись!.. Где твоя рюмка? У-у, да ты не допиваешь до конца! Сейчас поженим!.. – он долил рюмку Таисии до краев. – Предлагаю выпить за прекрасную хозяйку этого дома… Только стоя, мужики, стоя!

Жора и Иван встали. Иван был уже изрядно пьян и, чтобы удержаться на ногах, ухватился за край стола. Не очень он силен по части выпивки…

- Пьем до дна! – закричал Палыч. – Таисюшка, обязательно до дна!

Таисия, морщась, осторожными глотками выпила водку, задохнулась.

- Вот молодец! Теперь огурчик, сразу огурчик! – Палыч протянул Таисии наколотый на вилку маринованный огурец. – Самая лучшая закусь!

- Не со-гла-сен! – возразил Иван. – Лу… лучшая закусь.. ик!.. ик-ра!

- Я вот что подумал, - возвысил голос Палыч, - бросайте-ка вы, бляха-муха,  эту свою Камчатку и перебирайтесь ко мне  в Краснодар… С работой у Ивана проблемы не будет, мне как раз на заводе плотник нужен. А бухгалтера, Тася, у нас всегда в дефиците... Получите от завода беспроцентную ссуду на покупку нормального жилья...   Не вечно же вам жить в этом бараке, на краю света!.. Ну, что скажите?..

- Ну, Палыч! Ну, дает! – Жора восхищенно потряс головой.

- Красно-дар, Палыч, это хорошо… это о-чень хо-ро-шо, но,  - Иван, округлив глаза, покачал поднятым вверх указательным пальцем, - но есть  ли у вас там такая… ры-балка?

- Ваня, - всплеснула руками Таисия, - о чем ты говоришь?.. Спасибо, Егор Павлович! Конечно, мы с удовольствием…

- А я что, - опомнился Иван, - я ничего! Палыч, дай я тебя рас-целую! – он сделал попытку подняться, но у него не получилось.

- Ну, всё, бляха-муха, вернусь в Краснодар, сразу займусь вашим переездом! – Палыч взялся за бутылку. - Давайте выпьем за скорую встречу на кубанской земле.

- Палыч, я тебя… люблю! – Иван потянулся через стол с рюмкой, проливая водку.

Чокнулись, выпили.

- Мужчины, вы сидите, сколько хотите, а я пойду спать, мне завтра рано на работу, - сказала Таисия. – Ваня пойдем, а?.. Тебе, наверно, сегодня уже хватит пить?..

- Цыц, жен-чина! – ударил Иван ладонью по столу. – Я сам знаю, когда мне  хватит, когда не хватит!

- Ну, хорошо, раз знаешь. Я ухожу. Спокойной ночи! - Таисия вышла из гостиной.

- Молодец, Шнырь! – сказал Палыч. – Так с бабами и надо! Им только дай волю, бляха-муха… Еще по махонькой, мужики!

Прошло четверть часа. Отяжелевший Иван сидел, облокотившись на стол и подперев опущенную  голову руками.

- Шнырь! – окликнул его Палыч.

Иван не отозвался.

- Слышь, Шнырь, бляха-муха!

Жора, сидящий рядом с Иваном, потряс его за плечо. Иван качнулся, опустил голову на стол и затих.

– Да он уже спит, Палыч. Я его отведу, - сказал Жора, поднимаясь.

- Подожди, Жорик! Зачем человека тревожить? Положи его здесь на кушетке, утром сам переберется.

Жора ухватил обмягшего Ивана  под мышки, легко оторвал его щуплое тело от стула и уложил на кушетку.

- Пусть только меня тронет! – невнятно пробормотал Иван, не открывая глаз. – Рука старого браконьера не дрогнет! – после чего он отвернулся к стене, коротко всхрапнул и затих.

- Готов! – заметил Палыч. - Ну, что, Жорик, нам тоже пора… на горшок - и в люлю…

Палыч сходил в уборную, затем туда отправился Жора. Когда он вернулся, Палыч уже сидел в одних трусах на своей кровати.

- Ты вот что, Жора… - тихо сказал Палыч, - ложись, а я пойду хозяйку проведаю… Ты тут проследи, на всякий случай, за Шнырем… если что – шугни…

- Ага, понятно, Палыч, - осклабился Жора. – Не беспокойся, его сейчас до утра пушкой не разбудишь!

Не зажигая света, Палыч прошел через темноту коридора в сумеречную кухню, матюгнулся про себя на предательски скрипнувшую половицу и осторожно открыл дверь в спальню. Из занавешенного тюлью окна, расположенного напротив двери, брезжила снежная ночь, слева темнела громада шифоньера, кровать находилась справа. В первое мгновение Палычу показалось, что в постели никого нет. Он приблизился, вглядываясь, и понял, что маленькая Таисия просто затерялась в складках большого одеяла. Она спала, лежа на боку, спиной к Палычу. Распущенные волосы ее разметались на подушке.

Палыч, сдерживая учащенное дыхание, осторожно сел на край кровати и тронул Таисию за тонкое голое плечо, матово светившее в темноте: - Тася, а Тася!..

- Пришел?.. – сонно отозвалась Таисия, - ложись скорей уже, - и она подвинулась к стене.

Палыч, чувствуя во всем теле дрожь, подобную той, что он обычно испытывал на охоте, в решающие ее моменты, забрался под одеяло. Пружины панцирной сетки запели под его весом. Секунду Палыч лежал неподвижно, затем, не в силах больше сдерживаться, обнял Таисию, возбужденно дыша ей в затылок. Нащупал ее груди,  сжал со всей силы.

- Что? Кто это? – испуганно вскрикнула Таисия, пытаясь сесть.

- Это я, Таисюшка, Егор! – зашептал Палыч ей в ухо, наваливаясь на нее ногой.

- Палыч, ты с ума сошел? Где Иван? Сейчас же отпусти меня!

- Иван не придет, он там заснул!.. – Палыч одной рукой удерживал Таисию, другой шарил по ее телу. - Ты моя ягодка!..

- Негодяй! Мразь! Пошел вон! – Таисии удалось освободить  руку и ударить Палыча локтем в лицо.

- Напрасно ты так, Таисюшка! – захрипел Палыч, зверея. – Я же к тебе с лаской, а ты… - он рывком перевернул Таисию на спину, одним движением разорвал ей сверху донизу ночную сорочку.

Таисия сделала попытку вцепиться ему в глаза, но он увернулся, спрятал лицо на ее груди, ухватил зубами  упругую плоть. Таисия  взвыла от боли и потянула  его за волосы.

- Сладкая моя!.. – Палыч навалился на Таисию всей своей тяжестью, коленом раздвигая ее бедра.

- Я сейчас закричу! – билась под ним Таисия.

- А вот кричать не надо! – Палыч закрыл ей рот рукою. – Ты же не хочешь, чтобы сюда прибежали соседи!

- Подонок! Сволочь!- мычала Таисия, стараясь укусить его липкую, пахнущую табаком ладонь.

- Дура, счастья  своего не понимаешь! – удерживая Таисию, Палыч одной рукой стаскивал с себя трусы. – Подожди, сейчас тебе будет хорошо!.. У тебя же, поди, за всю жизнь ни разу настоящего мужика не было!..

- М-м-м… Гад!.. Пусти…

- Сейчас, сейчас, дорогуша… да что ж ты так дергаешься-то, бляха-муха! – и Палыч вдруг со страшной силой ударил ее кулаком по лицу...

Когда Таисия пришла в себя, она услышала над собой ритмичное звериное уханье, ощутила непереносимую тяжесть потного  волосатого тела, ерзающего на ней. Она открыла глаза, и сейчас же смрадное дыхание приблизилось, и жадный ощеренный рот накрыл ее  распухшие кровоточащие губы. И Таисия заплакала слезами бессилия, отчаяния и унижения.

… Жора еще не спал, когда Палыч вернулся в гостиную.

- Ну как, Палыч? – прошептал Жора в темноте.

- Славная бабенка!.. – ответил Палыч. - Ебливая, как кошка!.. Я уже выдохся, а она просит: еще и еще!.. Вцепилась, не отпускает, все волосы мне выдрала и  спину исцарапала, бляха-муха!..

Он лег на кровать,  чиркнул спичкой, закурил.

- Палыч, - раздался сбивающийся голос Жоры, -  можно я тоже к ней схожу?

Пыхнувшая сигарета на секунду высветила заросшее щетиной  лицо Палыча, описала дугу.

- Валяй! – сказал Палыч.

Жора вернулся через минуту, пробурчал с досадой: - Закрылась и  не открывает…

- А ты думал, она всем дает?.. – хохотнул Палыч.


Иван проснулся от солнца, бьющего из окна прямо в глаза. Он сел на кушетке. Мучительная боль железными тисками сдавливала голову. Прямо перед ним на неубранном столе стояли грязные тарелки со вчерашней закуской, лежали куски засохшего хлеба, окурки, рыбьи кости. На кровати у окна, запрокинув голову, громко храпел Палыч. Одеяло его свалилось на пол. Волосатый живот Палыча поднимался и опадал в такт дыханию. В другом углу на короткой для него подростковой кровати, поджав ноги, спал Жора.

«Надо завязывать с выпивкой!» - подумал Иван.

Он помял голову руками, но от этого боль только усилилась. Глянул на часы: девятый час, Таисия должно быть уже на работе. Посидев еще с минуту, Иван, охая, поплелся на кухню. Беспорядок на кухне удивил Ивана. Он заглянул в спальню, она была пуста. Наверно, Таисия проспала и поэтому убежала на работу, оставив всё, как было с вечера.

Он пододвинул табурет к раковине, открыл медный кран и жадно стал ловить пересохшим ртом ледяную струю. Пил долго, потом сунул под кран голову. Струя била в темя и, казалось, замораживала боль. Что-то беспокоило помимо головной боли. Да, вчера что-то нехорошо было с Таисией, кричал, кажется, на нее, хорохорился… Стыдобушка!.. Нет, надо  завязывать с пьянкой… Сегодня на дворе прояснилось: свожу их на охоту прямо сейчас, а завтра они, может, уже и улетят… Палыч что-то говорил про переезд в Краснодар, жильё там обещал, балабол…  Трепаться он и в армии был горазд!..

Немного придя в себя, Иван пошел будить гостей...


… Узкая лесная дорога бежала навстречу грузовику. Высокие ели тянули  с обочин мохнатые лапы, роняли на кабину, на ветровое стекло охапки снега. В кабине вместе с шофером, рыжим круглолицым парнем, сидели Иван и клюющий носом Палыч. Шофер поминутно приоткрывал окно – уж больно несло перегаром от пассажиров. Жора устроился под тентом в кузове. Рядом с ним, высунув умную морду в проем тента, сидела Найда – молодая лайка черно-белой масти.

- Вояки дорогу почистили, - сказал водитель, - нормально стало. Три дня назад я здесь туристов подвозил – так  едва смог половину пути проехать!.. А вы далеко собрались?

- Полазим немножко возле Караульной, - ответил Иван. - Может, это, куропатки попадутся…

- Ну да! – усмехнулся шофер. – Рассказывай… с карабинами на куропаток!..

- Да это вот мужики, - Иван кивнул на Палыча, - надеются баранчика встретить…

- Ну-ну!.. – скептически скривился водитель.

- А что бараны тут редкость? – отозвался очнувшийся от дремы Палыч.

- Не сезон! – веско заметил шофер. – Сейчас за ними надо высоко забираться, к самым  скалам.

- Что ж, бляха-муха, куропатками обойдемся, - Палыч незаметно подмигнул Ивану. - Из Иванова ружья по очереди дробью стрелять будем…

Дорога закончилась  площадкой для разворота. Далее шла засыпанная снегом просека. Высадились, стали надевать лыжи.

- Значит, это, Серега, к семи сюда подъезжай, - сказал Иван шоферу.

- Договорились!.. Ни пуха, ни пера, мужики!

- К черту!

Водитель забрался в кабину, автомобиль, взревев, тронулся и через минуту скрылся за поворотом.

- Ну, пошли, мужики, - сказал Иван, неспешно направляясь в сторону просеки.

Палыч и Жора пристроились за ним. Найда возбужденно носилась рядом, черное кольцо ее хвоста мелькало за кустами то с одной, то с другой стороны.

- Долго нам идти, Шнырь? - спросил Палыч.

- Через полчаса на месте будем, - Иван посмотрел на часы, поправил патронташ.

- А ты точно сможешь найти берлогу?

- Обижаешь, Палыч!..

- Большой мишка-то? - спросил Жора.

- Судя по следам, пудов пять, если не больше...

- Свисти!.. - иронически заметил Палыч.

- Камчатский медведь гораздо крупней обычного, если ты не знал...

- Шнырь, если завалим мишку, мне только шкура, остальное тебе...

- А мне ничего не надо, - ответил Иван. - Желчь только возьму для лекарства.

Сначала путь лежал по просеке, потом пошли лесом. Широкие лыжи, подбитые камусом, почти не проваливались, поэтому передвигались без особых усилий. Минут через пятнадцать началось редколесье.  Вершины вулканов, расположенных слева по ходу движения,  были закрыты  облачной пеленой. В какой-то неуловимый момент эта пелена вдруг стала приближаться, сползая по лощинам и оврагам, и вскоре воздух вокруг охотников  сгустился, потерял прозрачность, и солнце на небе превратилось в размытое  пятно. Подул несильный, но настойчивый ветерок –  сразу стало холодно и неуютно.

Несмотря на туман, видимость пока позволяла Ивану безошибочно держаться нужного направления. Он не сомневался, что выйдет точно к распадку, в котором поздней осенью, уже по снегу, залег медведь. Если что, Найда поможет. Найда – хорошая собака, от хороших, зверовых родителей. Правда, молодая совсем и в настоящей медвежьей охоте еще не испытана. Но подвести не должна: осенью водил ее к медведю, убитому в тундре заезжими охотниками, так она бросалась, облаивала… А есть ведь такие, что от одного только запаха медвежьего убегают, поджав хвост!

Вот и нужный распадок, вот приметная сухостоина с раздвоенной вершиной. Осенью распадок был почти непроходимым из-за мощных зарослей кедрового стланика. Сейчас стланика  не видно: он придавлен снегом. Иван подозвал Найду и взял ее на поводок.

- Так, значит,  мужики, берлога здесь недалеко, – тихо сказал Иван, заряжая свою двустволку патронами с тяжелыми свинцовыми пулями. – Дальше  идем я и Палыч, а ты, Жора, с Найдой будешь стоять здесь, чтобы она, это, мишку не подшумела раньше времени…  Когда мы подойдем к берлоге, я стану напротив чела, ну напротив входа в берлогу, а ты Палыч...

- Шнырь, бляха-муха, не учи! Мы не первый раз на медведя идем!.. – прервал его Палыч.

- Ну, тогда давайте вперед!.. – вскипел Иван. - А я, это, посмотрю, как у вас получится!

- Ладно, Шнырь, не залупайся, - сказал Палыч примирительно.

- Я, значит, напротив чела стану, а ты, Палыч, сбоку, по левую руку от меня… Ближе десяти шагов к челу не приближайся… Ты, Жора, как увидишь, что мы стали, тоже подходи с Найдой. Начнет лаять – спускай ее с поводка. – Иван ласково потрепал собаку за холку: – Умница моя, красавица!.. Найда выманит зверя из берлоги  на себя… Стреляйте сразу, как только мишка вылезет. И смотрите, это, не подстрелите мне Найду!.. Ну, все, Палыч, пошли…

Иван и Палыч осторожно тронулись  вверх по оврагу, держа оружие наготове. Низкое серое небо придавило землю. В напряженной тишине слышалось только шуршание снега под лыжами…

Через сотню метров Иван остановился и дулом ружья указал на что-то впереди. Палыч знаками дал понять, что ничего не видит. Тогда Иван пальцем ткнул в Палыча, а затем  в точку, куда тому надо переместиться. Палыч двинулся туда. Иван, не отрывая взгляда от места, где, как ему казалось, находится чело берлоги, стал снимать лыжи…

 Сзади раздался яростный лай Найды. Иван оглянулся. Лайка мчалась к ним тяжелыми скачками,  проваливаясь в снег;  Жора далеко отстал от нее. Вдруг в нескольких метрах от  Ивана вспух и развалился на части огромный сугроб, медведь гигантского  размера, разбрасывая в стороны ветки и коряги, с устрашающим ревом вырвался на поверхность и сразу наметом бросился к Ивану. Иван вскинул ружье и, инстинктивно отступая назад, нажал на курки. В момент выстрела одна нога его провалилась, он завалился набок и с ужасом понял, что промахнулся. Мохнатое чудовище в прыжке смяло его, вдавило в снег. Иван, изнемогая от неимоверного усилия, обеими руками удерживал ружье поперек пасти разъяренного зверя,  не давая ему пустить в ход смертоносные клыки. Медведь, не переставая реветь, ронял вонючую слюну на лицо Ивану, грыз стволы, рвал когтями его одежду. Неожиданно он отскочил в сторону, закрутился на месте. За  спиной медведя, ухватившись зубами за его «штаны», болталась Найда. Иван переломил  ружье, чтобы перезарядить его, но патронташа на поясе не оказалось. Зверю удалось сбросить собаку,  он снова рванулся было к  Ивану, но Найда опять вцепилась в него. Медведь извернулся и ударил ее лапой. Найда, взвизгнув, отлетела в сторону. Раздался выстрел карабина,  и сразу еще и еще. Медведь вскинулся и бросился бежать вверх по распадку. Новый выстрел – и медведь скрылся за верхней кромкой оврага.

Палыч подошел к лежащему в развороченном снегу Ивану, спросил обеспокоенно глухим голосом:

- Шнырь, ты как?

- Кажись, цел… - Иван сделал попытку подняться, но тут же лицо его скривилось от боли: - Черт, нога!.. В стланике зажало… Подожди, не тяни... я сам…

Но самостоятельно освободиться ему не удалось.  Подбежал взмыленный, с испуганными глазами Жора. Он  и Палыч лыжами разгребли снег, раздвинули толстые, в руку толщиной,  переплетенные смолистые ветви  и извлекли ногу Ивана из стланикового капкана. 

Иван сидел на снегу, приходя в себя. Всё, во что он был одет, - куртка из плотного тяжелого брезента, толстый свитер ручной вязки,  рубашка, тельник - было изодрано в клочья, но сам он каким-то чудом не пострадал, если не считать подвернутой ноги и  нескольких  кровоточащих царапин на груди и шее. Он даже смог подняться и подойти, волоча поврежденную ногу, к лежащей без движения  Найде. Она была мертва. Иван сел рядом с ней, запустил руки в теплую еще шерсть, зажмурился изо всех сил, сдерживая слезы.

- Мишка ранен! – крикнул со склона Жора, разглядывающий медвежьи следы.

Палыч поднялся к Жоре и, спустя  минуту,  вернулся к Ивану.

- Крови  на снегу полно, - сказал Палыч, глаза его азартно блестели, - видать, хорошо я его зацепил! Далеко  не уйдет!.. Мы с Жорой его быстро догоним и завалим, бляха-муха!.. Ты тут побудешь пока один?.. Как ты? Нормально?..

- Нормально… Обо мне не беспокойтесь...

Палыч и Жора выбрались из распадка. Медведя не было видно. Цепочка его следов уходила в холмистые, изрезанные оврагами предгорья.  Вдруг он показался примерно в полукилометре, почти на границе видимости, и сразу снова исчез. Ну, держись, мишка!

Заскрипел, запел снег под лыжами. Пьянящий азарт будоражил кровь, гнал вперед на предельной скорости. Однако уже через пару сотен метров  охотникам пришлось сбавить темп. Здесь лежал  глубокий рыхлый снег, лыжи стали проваливаться, скользить по поверхности теперь было невозможно - лыжню приходилось протаптывать.

- Ничего! – сказал Палыч, бросая слова между шумными вдохами и выдохами. – Мишке… еще хуже… нашего!..  У него… лыж-то нет!..

- Но зато… он не пьет… как мы!.. – ответил Жора, с утра страдающий похмельем.

- Не бзди, Жорик… скоро догоним!..

Но время шло, а настигнуть медведя все не удавалось. Он, видимо, обнаружил погоню и добавил хода, то появляясь в поле зрения охотников, то вновь скрываясь в складках местности. Охотники заметили, что крови на его следах стало меньше. Это означало, что рана у него не такая серьезная, как думалось вначале. Один раз зверь показался всего в сотне метров от них, на гребне горной гряды. Охотники вскинули карабины, но медведь успел свалиться с гребня вниз, и когда они, торопясь и выбиваясь из сил, забрались наверх, он уже снова был далеко.

На исходе второго часа погони они спустились в котловину с ровным, как стол, дном. По всей вероятности, это было замерзшее и засыпанное снегом озеро. Противоположный борт котловины представлял собой поднимающийся крутой стеной высокий склон. У подножия этой стены они снова увидели медведя. До него было метров четыреста.

- Ну, все, бляха-муха, он попался! – злорадно сказал Палыч.

Медведь какое-то время, казалось, в нерешительности метался у подножия склона, затем начал медленно подниматься вверх. Охотники рванулись через озеро, не жалея сил. Здесь снег был особенно глубоким, и когда они приблизились к  подножию стены, медведь уже поднялся метров на двести, и вот-вот должен был скрыться за перегибом склона.

Это был последний шанс. 

- Не торопись! – скомандовал Палыч. – Целься лучше!

Охотники остановились, успокаивая дыхание; изготовились к стрельбе. Два выстрела слились в один оглушительный залп. И сразу же в ответ где-то наверху склона что-то объемно лопнуло, раздался  громкий утробный звук «ух-х-х!», облако снежной пыли в один миг окутало склон, и вдруг он весь сдвинулся, сорвался вниз…
 
- Лавина! - крикнул Палыч. - Бежим!

Но было поздно. Плотная, высотой в несколько метров волна снега захлестнула охотников, закрутила их, как щепки в водовороте, ломая кости, забивая внутренности снежным цементом…


 … Темнота и холод сгущались  вокруг догорающего костра. Иван бросил в огонь последние остатки изрубленной сухостоины, добавил сырых веток стланика. Костер окутался белым едким дымом. Шел десятый час вечера, а Палыч и Жора все не возвращались. Ясно, что с ними что-то случилось… Заплутали или мишка их задрал – в любом случае  надо звать на помощь людей. Больная нога распухла в колене, ноет со страшной силой. Надо сделать какой-то посох.  Хорошо, как знал, топорик с собой захватил. До дороги километра три… А вдруг Серега не стал ждать и уже уехал?..  Подумал, что мы другой дорогой вернулись?.. Ну, тогда он к Тасе заедет, спросит...  Тася там, наверно, уже места себе не находит…

Иван поднялся с толстой плети стланика, на которой сидел, глянул на нее оценивающе, стал обрубать лишние ветки. Посох получился кривым и тяжелым. Ничего, доберусь до леса – сделаю другой… Еще раз дать сигнал на всякий случай?.. Иван взял в руки ружье, выстрелил вверх. Прислушался в ожидании ответного выстрела… Тишина…

До леса шел, делая остановки, больше часа. С самого начала, после первого десятка метров, наступать на больную ногу стало невозможно. Неужели перелом? Все чаще и чаще приходила мысль, что до дороги все равно не добраться и лучше, пока еще не кончились силы, остановиться, наготовить дров, устроить лёжку из елового лапника и ждать у костра помощи...

На просеку уже не вышел, а выполз… Выстрелил из ружья – и услышал далекий сигнал автомобильного клаксона… Серега!.. Ждет!.. Снова выстрелил... Опять радостное «би-би-би» и тонкий, едва слышимый, крик самого родного женского голоса: «Ваня, Ваня!..»


Постскриптум: «Охота — это мерзость!»







© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2015
Свидетельство о публикации №215081700011 


обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2015/08/17/11