Гастарбайтеры

     Гастарбайтеры… Слово-то какое…  «Приглашенные рабочие». Или трудовые мигранты. Говорят, что они превратились в серьезный социально-экономический фактор, ухудшают криминогенную  ситуацию, увеличивают межэтническую напряженность…  Мне  же хочется рассказать о другом. Я построила не один дом и,  имея большой опыт общения с гастарбайтерами разных  стран, могу  поведать о некоторых особенностях национального характера. Все, о чем я рассказываю, относится исключительно к той группе лиц, с которыми мне пришлось работать. Допускаю, что в каждой стране есть приличные мастера и квалифицированные работники, но мне встретились вот такие…

     Молдаване.  Эти – непревзойденные мошенники.  Утащат все, что плохо лежит. Будут петь песни, что они самые квалифицированные и честные. Но однажды, войдя в квартиру, которую я ремонтировала, обнаружила  три двухлитровые бутылки от пепси, наполненные краской «Белинка»…   А в банки с краской они налили тот же объем воды, а вода, как известно, с краской не смешивается…  Была испорчена вся краска. И рядом лежали саморезы,  обернутые скотчем. Причем, по размерам, много пакетиков. Просто забыли их забрать. Мне было так стыдно (! – я была в самом начале своего «строительного» пути),  и  я не нашла, что сказать…  А потом были отвалившиеся обои, вздутый паркет,  уменьшенный на десять сантиметров коридор… И прочие «прелести», которые я потом устраняла  целый год.

     Украинцы.  Эти – хитрые. А хитрость, как известно, ум дураков. Они прикидываются работящими и бескорыстными.   А потом, когда уезжаешь утром из дома, а вечером возвращаешься, обнаруживаешь на веревках постиранное белье, а в кастрюльках вкусное бульканье… Спрашиваешь: «Ребята, у вас сегодня выходной?» Это при поденной оплате труда. Нет, говорят, это мы так, на минуточку отвлеклись… И в конце все те же обернутые скотчем саморезы. И плохо скрываемая  ненависть к москалю.  Как кинжал в спину,  внезапно почувствовав взгляд и резко обернувшись, ставишь невидимый блок на невидимый удар.    А мастерство сквозь фальшивое.  Хотя…  Один мастер был настоящим Мастером. Я называла его «драгоценным» - столько я ему заплатила.  Работал очень качественно.  Лучшего отделочника я до этого не встречала. Он ходил «по рукам» у всех моих знакомых. И все были очень довольны его работой. Потом он поселился в ремонтируемой квартире одной моей знакомой. Закончив работу, он по-тихому исчез. Вместе с имуществом. Вплоть до постельного белья,  посуды и косметики хозяйки…  Спрашивается, зачем ему надо было так портить свою репутацию? Но в Москве он больше не появился.

     Русские.  Эти просто дураки.  Ну не везет мне с русскими мастерами! Все какие-то дебильноватые попадаются!  Их простодушие сбивает с толку и вызывает недоумение. Они едут на работу, а думают, что на сиесту. Они хотят работать  меньше, чем на  заводе, а получать больше. Они заканчивают свой рабочий день в шесть вечера и садятся играть в карты. И обеденный перерыв они сопровождают послеобеденным сном.  А на все замечания огрызаются и спорят.

     Была у меня как-то интересная бригада.  Бригадир – дебёлый нагловатый мужик норовил все сделать по-своему, как будто он себе строил дом, даже цвет стен рекомендовал и  категорически настаивал на этом,  руководствуясь своим собственным вкусом. Он же и поспать любил после обеда. А еще он мочился под гибискус.  Где я руками выпалывала сорняки.  Однажды за ужином я сказала им: «Вы имеете право хранить молчание. Совсем не обязательно отвечать на мою реплику. Но если я еще раз застукаю кого-нибудь под гибискусом… Будут уволены все. Призываю вас пользоваться туалетами, которые имеются на каждом этаже».
 
     Потом к маляру приехала дочка (мой добрый муж разрешил). Когда она вышла из машины и заверещала на всю гору о своих высоких чувствах, мне захотелось убежать и спрятаться.  Познакомившись, она мне тут же сообщила, что имеет некий тайный диагноз… Спрашиваю, знает ли папа об этой тайне.  Да, говорит, знает. И бригадир знает, да и вообще все знают, потому что шизофрению скрыть невозможно, хотя диагноз ошибочный… Дальше я уже не слушала… Для полного счастья мне только шизофренички не хватало в моем доме. Я вообще не люблю говорливых женщин, могу выдержать минут двадцать, потом отключаюсь. А тут… Она жила в доме,  и спрятаться от нее было некуда. Она фонтанировала непрерывно, рот ее не закрывался ни на минуту. Да таким отвратительным голосом, периодически срывающимся в фальцет.  В один из дней она говорит мне: «Твой муж на рынок едет, можно я с ним поеду? Мне надо купить кое-что». «Да, пожалуйста, - отвечаю, - поезжай».  «А он ко мне приставать не будет? - Спрашивает, - а то ко мне все пристают!»  «Не знаешь, что делать, если будет приставать? – Я еле сдерживала смех, - бей ногой в пах!» Вот так и жили… Дом постепенно превращался в дом для умалишенных. А дочка маляра задавала тон.

     Я пряталась от них на третьем этаже. Глядя на море из окна, я пыталась себя идентифицировать с домом…  Безумно трудно было абстрагироваться и не думать о прежнем доме, который я строила много лет назад. Каждый кирпич и каждое деревце вызывали у меня ассоциации. Я не могла освободиться от воспоминаний и аналогий. Море из южного окна уже не радовало. Горы из северного окна не казались надежными и больше не давали чувства защищенности. И еще я не могла избавиться от ощущения, что живу среди чокнутых. Все зыбко и странно. И, следовательно, пора было что-то поменять. Я купила билет и утром уехала в Москву.

     Вспомнилась еще одна  интересная бригада. Они появились у меня от безысходности – в то лето совсем не было строителей, и мне пришлось согласиться на предложение моего друга Вовки, только я попросила  обойтись без женщин, поскольку не было  приличных  условий для  проживания. За сутки они доехали до Сочи, усталые вышли из машины, и Вова мне всех представил.   А потом говорит: "Знаешь, извини, но без женщины не получилось".  Я внимательно осматриваюсь и вижу двух таджиков, одного немолодого мужчину и парня лет тридцати. И, смеясь, говорю: «Вовка, да ладно тебе! Ты без своих шуточек никак не можешь!» Но Вовка, показывая на мужика, который, прикуривая, присел на корточки, говорит: «Ирина». Я оглядываюсь вокруг, женщину в упор не вижу и смеюсь.  Ирина встает с корточек и говорит: «Да ладно. Мне все равно». Надо сказать, что это были единственные слова, которые я от нее услышала за три недели. Я смутилась и предложила  части пассажиров пересесть в мою машину, поскольку клиренс Вовкиной машины  не позволил бы подняться в гору.  По дороге к дому  таджик Малик рассказывал: «Да мы сами обалдели! Полдороги проехали! Пиво пили, матерились, а потом мужик, который сидел на переднем кресле, оглянулся, протянул бутылку пива парню, который сидел между мной и Вахобом и спросил: "Дочка, пива хочешь?" Мы просто отскочили от нее в разные стороны! Так и ехали оставшийся путь, прижавшись к дверям!»
 
     Дааа…  Девушка не возражала против совместного  проживания на третьем этаже.  Вова  в тот же вечер  уехал, а мы приступили к необыкновенно интересным совместным работам.   Я с любопытством наблюдала, как таджики каждое утро, приняв душ,  побрив подмышки и надев новые футболки, приступали к бетонным  работам. Ира должна была положить плитку на балконе и оштукатурить и прошпаклевать стены. Дед (отец ее) был отправлен на третий этаж заниматься отделкой стен. Но дед сначала пожаловался на плохую пилу, потом на то, что солнце в глаз светит,  а после этого вообще заявил, что ехал на сиесту. И где же тут сиеста? Работать заставляют! Я взяла его с собой на строительный рынок, чтобы он выбрал себе новую пилу. Пилу мы купили, и тут дед заявляет: «Ладно, я пошел, встретимся у машины через три часа».  И тут я не выдержала, сказала тихо: «Стоять! В машину! И работать!» Дед обиделся и вообще перестал работать. Пилил в день по три доски.  И все время жаловался, что солнце в глаз, море рядом, а искупаться нет возможности. Хотя я не возражала, даже предлагала отвезти их на море на машине, но только после работы. А дед хотел этим заниматься с утра до вечера. Странный был человек.

          А дочка его, между тем, шпаклевала и штукатурила. А в перерывах сидела на корточках и молча курила. И спала с мужиками на недостроенном третьем этаже. Меня это не просто настораживало, а сильно пугало.  И вот  я спустилась к морю  и позвонила Вовке: «Вова! – кричала я в трубку, - я ее боюсь! Она все время молчит! И курит на корточках… Как зэчка. Она случайно не зэчка?» Вовка сказал, что все узнает и перезвонит мне.  Через пару часов он действительно перезвонил и оптимистично прокричал: «Нет! Не бойся! Она не зэчка!  Она лесбиянка. А с зэчками просто дружит».  Ах! Успокоил! Действительно, какая ерунда!

           Три недели я терпела папу с дочкой-лесбиянкой, а потом распрощалась с ними. Но, когда они уехали, я нечаянно уронила молоток на балконе и… плитка треснула. Оказалось, что дочка тоже … ну, как бы помягче сказать… раствор клала не на всю поверхность плитки…

     Таджики.  А таджики меня удивляли своими свежими майками.   Мой друг, большой шутник, на их вопрос «чем придется заниматься»,  сказал, что надо будет копать землю и бросать бетон, но самое главное – брить подмышки и каждый день надевать свежую майку.  Я не переставала удивляться – таких чистых таджиков никогда не видела.  Один из них оказался геологом, когда-то работал вместе с  Вовой  в Пенджикенте. Второй – симпатичный парнишка из очень приличной семьи, закончил строительный факультет.  Они были искренне вежливыми, с большим уважением относились ко мне, помогали во всем.  Достаточно качественно  сделали подпорные стены и прочие бетонные работы. Но вот беда… Один у другого  стащил паспорт и  деньги. И началась восточная сага с расследованием… 

     Белорусы.   Эти – интеллигенты. Часто – профессионалы.  Частенько - учителя, музыканты, юристы, но преуспевающие в мастерстве забить гвоздь.  До приторности вежливые,  шаркающие ножками…
      
     Был момент, когда  еще оставалось летнее время, третий этаж не был готов и дверь в котельной не закрывалась.  Я была в отчаянии.  И тут мои знакомые сказали, что в «шанхае» есть рабочие, которые закончили работу по контракту, но еще не уехали. И я поехала в «шанхай».  Это квартал на берегу моря, где живут наемные  рабочие.  Я нашла там бригаду белорусов, которые согласились за три дня устранить у меня все проблемные зоны.   Я привезла их к себе и обговорила все условия.  Они, вроде, приступили к работе, но потом стало как-то очень тихо…  Я поднялась наверх и обнаружила  спящими троих мужиков. Четвертый отсутствовал. Я прорычала: «Вы сюда работать пришли или спать?» Самый бодрый вскочил и сказал: «Извините, пожалуйста, мы ночь не спали. Но завтра мы сразу же…» Я поняла, что на сегодня рабсила мертва и придется ждать утра.

     На следующее утро я услышала на третьем этаже вялое  постукивание. Они тихо переговаривались и сдержанно стучали молотками. Я поднялась к ним и они, как на параде, подходили ко мне по очереди и представлялись. Оказалось, один из них был учителем, второй – музыкантом, третий – адвокатом, четвертый - …тоже интеллигент.   Они попросили поесть. Я обозначила фронт работ и ушла готовить еду, хотя по договору они сами должны были это делать. Через какое-то время они хорошо поели и снова пошли работать. Я поднялась проконтролировать, провела рукой по краю подиума: «Ребята, а вы фаску сняли?»  И что я вижу? Засуетились, забегали в поисках инструмента. Поправили фаску, потом один говорит другому: «Игорь, подай мне, пожалуйста, вот ту планочку». Игорь отвечает: «Знаешь, Егор, мне до нее не дотянуться. Попроси, пожалуйста, Виктора».  Виктор отвечает: «Извини, Егор, мне сейчас не очень удобно. Сейчас я  спущусь вниз  и подам тебе эту планочку».  И, действительно, спускается с лестницы и подает планочку. Тот, кто просил, говорит: «Спасибо большое».  Я балдею, стоя под крышей. Потом Игорь говорит: «Егор, ты не мог бы мне вот тут подержать? А то мне одному неудобно».  Егор отвечает : «Сейчас, Игорь, подожди, пожалуйста, минуточку, сейчас я спущусь и помогу тебе».  И, действительно, через некоторое время спускается и говорит: «Игорь, я весь к твоим услугам».  Потом Егор говорит:  « Ой! У меня упал  гвоздик!» Игорь тут же: «Подожди, пожалуйста, Егор, я сейчас тебе подам гвоздик». И так далее. Я не выдерживаю и взываю: «Ребята! Вашу мать! А вы не могли бы интенсивнее молотком стучать!? Без пожалуйста и спасибо!? Просто работать, а не расшаркиваться друг перед другом!»
 
     Потом они  спускаются на обед  и идут в ванную мыть руки, оставляя за собой огромное количество стружек. Я им говорю, что  есть летний душ, что много воды в саду и можно помыть руки, не заходя в ванную. Они обедают, съедая при этом и ужин, который я неосмотрительно оставила  на столе. И теперь мне опять стоять у доменной печи? Я что, нанималась к ним кухаркой?  Они снова поднимаются на третий этаж. И вновь я слышу: «Игорь, подай, пожалуйста, мне молоток».  Я поднимаюсь на третий этаж, и тут они ко мне все подходят и говорят, что они виноваты,  что коврик в  ванной  они помоют и извините-простите, пожалуйста… и так далее. Я балдею…  Полдня прошло. Оказывается, они все это время переживали из-за испачканного коврика.  Потом восклицаю: «Да мне пофиг коврик!  Я уже забыла про него! Вы ведь не пионеры! Работайте! Умоляю вас!»  Это длилось шесть дней! Хотя мы договаривались на три. Но им было, видимо, это удобно. Курорт все же, по ночам на море ходили… Потом они починили мне дверь в котельной за отдельную плату, и я отвезла их в «шанхай».

     Армяне. Этим надо подавать кофе каждые полчаса. А они в ответ: «Джана, мы все сделаем, как скажешь, нет проблем, джана,  все получится, только скажи, что хочешь, джана, все сделаем…»  А в результате говоришь им: «Ээээ, нет, ребята! Это надо переделать, так не пойдет!» «А как, Надя-джан?» «Сейчас я вам покажу…» - беру молоток и стамеску и показываю, как можно не уменьшить комнату на двадцать сантиметров. «Ээээ, Надя-джан! Так это все надо переделывать?» Приношу сто первый кофе и говорю улыбаясь: «Надо, джан, надо!» Они ворчат, но переделывают. Без спешки. С перекурами и разговорами. С жалобами – как им тяжело и как они устали.  С бесконечным кофе… Душевно работают. Но очень медленно.

     Грузины.  Как правило,  это – грузин.  Он  спит в машине, пока армяне работают, которых он привез на объект. Изредка он выходит из машины, чтобы выпить кофе и рассказать притчу. В конце, когда говоришь армянам, что все надо переделать, грузин говорит: «Вай, Надя-джан! Как с тобой трудно работать! Ты так много знаещь!»  И возвращается в машину поспать. Потом он получает деньги,  увозит армян и платит им «не знаю что»…

     Кабардинцы. Эти трудились на славу. Только я их боялась. Старалась мимо не ходить. Шесть бритоголовых головорезов, но вполне симпатичных. Молча поднимались на леса и вполне качественно без лишних разговоров  сверлили и  стучали молотками.  А в положенный срок спускались, расстилали коврики и молились на Восток… Если ковриков не было,    использовали мешки для мусора. Вечерами пили чай на веранде  и беседовали. Я наблюдала за ними из окна второго этажа. Говорили на непонятном языке.  Но я понимала, что говорили о религии, о боге. Причем, когда говорил один, все остальные молча слушали. Потом говорил другой, его тоже молча слушали. И я просила русского, который жил в доме и все время орал и матерился, чтобы он пошел и послушал, как можно общаться. Может, он что-нибудь понял бы…  Может – не дай бог, чтобы понял.

     Сербы.  Эти – профессионалы. Наблюдая за их работой, я испытала культурный шок.  Они не то, что не матерились, они вообще не разговаривали. Они работали молча.  Один рабочий высыпал смесь из мешка в помповую машину, мешки складывал стопочкой, перевязывая веревочкой, потом их вывезли с другим мусором.  Смесь по шлангу подавалась на первый этаж, ее набрызгивали на потолок и стены. Следом шел рабочий и выравнивал инструментом, похожим на швабру. Рядом стоял другой рабочий и при обнаружении неровностей сбивал их молотком, чтобы первый не отвлекался. Излишки первый сбрасывал в ведро. Третий брал наполненное ведро и разбрасывал смесь по еще не обработанным стенам. А четвертый скребком соскребал упавшую на пол смесь и выносил из дома. Чистота была идеальная. Они молча передавали друг-другу инструменты, переносили молча стол, на котором работали, молча двигали машину и выносили мусор. Я подумала, что на зрителя работают, на меня то есть. Ушла из зоны видимости. Нет, продолжали работать молча. И быстро.
 
     Электрики оказались еще большими перфекционистами. Я получала эстетическое удовольствие, наблюдая за их работой.  В одном месте вышла заминка – терморегулятор  имел вертикальное крепление, а на стене было подготовлено гнездо для горизонтального крепления. Я сказала, что ничего страшного,  можно укрепить терморегулятор, повернув его  на девяносто градусов. Они даже подскочили – разве так можно? Это же неправильно! Потом кто-нибудь спросит, кто  это ставил? Это же позор! В результате проштробили стену, сделали новый крепеж. В конце для каждого щитка нарисовали схему, подписали каждый автомат и…  принесли счет в конвертике, украшенном  виньетками.

     Надо сказать, что сербы работают качественно и быстро. Это при условии, что они вообще работают. Заставить их работать очень сложно. Во-первых, суббота и воскресенье – эти дни для них, как для евреев шабат, суббота – богу, но у сербов богу два дня в неделю, ни при каких условиях они не работают в выходные. Плюс религиозные праздники.  Одмор (отдых) – это святое. А потом начинается… Вроде, есть договор, все обсудили и решили. Но… «Данас не можем. Будем сУтра. Или прЕкосУтра. В осам сат. Или йеданаест…» Сегодня не можем. Начнем завтра или послезавтра. В восемь часов. Или одиннадцать… Время для них имеет такие расплывчатые формы…  Какая разница, в восемь или в одиннадцать… Завтра или через три дня.  Главное - полако-полако (не спеша). Любимая фраза - «сутра или прекосутра».  А потом оказывается, что у кого-то машина сломалась, или кто-то попал в больницу, или другие непреодолимые обстоятельства.
 
     Была у меня интересная парочка, один, правда, турком оказался, но второй – серб. Серб, Эско, в прошлом был кардиохирургом, но начались какие-то  серьезные проблемы со здоровьем, и Эско успешно переквалифицировался в водопроводчика. А заодно в алхимика. Он в совершенстве владел арабским языком, читал древние книги по медицине,  готовил эликсиры из трав и камней, составлял персональные натальные и еще какие-то карты, писал свою книгу на арабском… Подозреваю, что он был не совсем сербом. Работал Эско с телефоном, примотанным изолентой к правому  уху. Он непрерывно отвечал на звонки и звонил сам. Я не могла понять, о чем он там постоянно бормочет  и спросила у турка, что за проблемы он решает.  Турок ответил, что у Эско нет проблем, проблемы у его пациентов, которых он лечит. Хочешь, говорит, тебя тоже полечит. Спасибо, вздрагиваю в ответ, я не настолько больна, мне достаточно правильно поставленного унитаза. У турка тоже не было проблем. У него был большой дом и две жены. От старшей он имел сына. Младшую недавно взял «на пробу». Жен надо было регулярно «обслуживать»…
 
     У меня с ними был договор на оборудование двух ванных.  Я понимала, что работу можно было сделать за два дня, но они просили три, а времени у меня не было. Я сказала, что либо делаем за два дня, либо вообще не начинаем. Амели (турок) поскреб волосатую грудь и прилег на травку. Закинув руки за голову, он долго смотрел в небо, будто оттуда ему должны были подсказать ответ. Он что-то прикидывал,  высчитывал,  хмурил брови, потом сказал: «Мы снижаем цену на пятьдесят евро и работаем три дня». Я вышла с компромиссным  предложением: я поднимаю оплату на пятьдесят евро, а они работают два дня. Амели взял в рот травинку и глубоко задумался. Боже, как же они не хотят работать! Фантастика! Потом сказал вопросительно: «Два с половиной? И не волнуйся! Мы все успеем». «Черт с вами,- говорю,- но начинаем сУтра ! Не прЕкосУтра, а сУтра! И не в одиннадцать часов, а в восемь!»
 
     Утром и вправду встретились в восемь и большую часть работы успешно завершили. Хотя и закончили в десять вечера. Но на следующее утро…  В восемь их нет, в девять нет, в десять нет… Они приехали к полудню и завалились  спать  под старой маслиной.  Я в полном, мягко говоря, недоумении, но держу себя в руках. И все же интересуюсь, не хотят ли они поработать. Нет, говорят, не хотят. Вернее, хотят, но не могут. Эско вчера вечером перебрал немножко, а если точнее, то квасил до утра и почти не спал. Амели тоже, пока перетрахал всех жен утро наступило.  И надо немножко поспать. «Да ты не волнуйся, - говорят, - мы немножко отдохнем и примемся за работу». Прикинув, что хорошо все же ничего не делать, а потом немножко отдохнуть, я поняла, что рабсила мертва и ушла в дом.  Я ходила из угла в угол и еле сдерживала свое желание пойти всех убить – через два дня  я улетала в Москву,  и хотелось успеть завершить эту работу. Потом я включила музыку и присела в уголочке, обессиленно положив голову на колени. Хорошо, что у меня в телефон закачана вся классика рока. Музыка меня спасает. Постепенно я успокоилась.  Через некоторое время проснулся Амели и вошел в дом с изумленьем на лице: «Ты слушаешь такую музыку?! Что же ты раньше молчала? Это же  и моя любимая музыка!» Работать начали в три часа. С музыкой работать было веселее, она бодрила и давала силы. В этот день работали почти до полуночи. А закончили только к вечеру следующего дня. А наутро я улетала…
 
     Албанцы. Они работали бригадой. Казалось, что работают роботы. Они не останавливались на перекуры, не разговаривали, каждый знал, что должен делать. Они работали и в субботу и в воскресенье. В отличие от сербов.
     Потом появился Мирсад. Был заявлен, как классный мастер. Оказался албанцем,  пятнадцать лет проработавшим в России, неплохо говорил на русском. Рассказал, что работал у Наташи Королевой. Пожаловался на ее стервозный характер, а вот Тарзан ему понравился, без претензий мужик. Я постояла рядом с ним минут пятнадцать, проследила за его работой. Быстро работает, ничего не скажешь.  Но работа в России его явно испортила.  Скорость не гарантирует высокого качества, скорее наоборот. Пришлось с ним расстаться.

    Румыны.  Лишь с одним представителем этой страны я знакома, но он оказался таким ярким, что не могу о нем не сказать. Джони.  О, Джони, Джони…   Я  распевала эту песенку, когда он работал в ванной на втором этаже. Джони по иронии судьбы  оказался  геологом. Какое-то время он и работал геологом, а потом все эти кризисы-шмизисы заставили его переквалифицироваться  в плиточника.  Много лет работал в Италии, Швейцарии…  Наработал огромный опыт. Джони оказался еще большим перфекционистом, чем электрики. Когда он начал работать в ванной, я предупредила, что нет положенных пяти процентов лишней плитки, поскольку взяла последнюю в магазине, все, что там было, оказалось впритык. Но я заранее убедилась, что плитка идеально подходит по размеру, даже резать не надо, надо только аккуратно работать, о чем я и предупредила Джони. Джони конечно же спросил: "Ако плочица пукнет?" (Если плитка ... треснет-лопнет-разобьется). Я ответила, что ако плочица пукнет, то он три дня у меня будет пукать, поскольку в магазине больше нет такой... Не понял конечно всей глубины угрозы, забавно было. Но все сделал аккуратно, пять штук только лишних осталась. Наблюдая за ним, я удивлялась, сколько же терпения может иметь мужчина…  На день геолога я принесла бутылку шампанского. Мы с Джони сели на травку в саду и бабахнули из пластиковых стаканчиков за геологию и за тех, кто в поле.
 
     В Тель-Авиве, возвращаясь с пляжа по узкой улочке, я видела, как парень, сидя на парапете, возился с джойстиком. Показалось, что у него в руках  электронная игрушка. Но потом я проследила за направлением его взгляда. Оказалось, он управляет подъемным краном. Машины не было видно – там мало места и вся стройплошадка умещалась  за забором на маленьком пятачке возле строящегося высокого  дома. Я присела рядом и полчаса наблюдала, как этот на вид – мальчишка филигранно управлял огромным краном. Потом протянул мне джойстик и, улыбаясь, сказал на иврите: «Нравится? На! Хочешь порулить?»

     Все это – мой личный опыт. Исходя из этого,  нельзя делать обобщающих выводов. Но, тем не менее…  Судьба столкнула меня с этими людьми. Мне пришлось с ними общаться, работать, иногда питаться из одного котелка  и жить под одной крышей.  А еще наблюдать за ними и учиться понимать. И я благодарна судьбе за этот бесценный опыт.



                Вот, кстати, еще в тему: http://www.proza.ru/2013/09/09/247