Россия не понявшая

В нынешние судьбоносные годы, когда всемирные катаклизмы, такие как финальный кризис капитализма, видящего для себя спасение исключительно в новой мировой войне; демографический взрыв в Азии и Африке, вызвавший невиданное со времен Аттилы «великое переселение народов»; а для нас, недавних жителей еще единого государства, называвшегося СССР, а по сути той исторической могучей, и, казалось, действительно несокрушимой России, - еще и фантомные боли от этого, по словам В.В.Путина, «величайшего катаклизма XX века», - неожиданно ярко высветилась особость, уникальность русского менталитета, делающая его так не похожим на другие народы, и заставляющая его поступать несколько коряво, постоянно роняя топор на обе свои ноги.

Хочу сразу же уточнить, что под словом «русский» я не имею в виду граждан непомерно кастрированного огрызка бывшей исторической России, ныне носящего по недоразумению ее гордое имя, - скорее всё приведенное ниже, одинаково относится и ко многим, ныне полагающим свое происхождение не от Киевской Руси, а от Бандеры с Шухевичем.

Увы, наша генетическая, коренная непохожесть на другие народы нынче как никогда видна невооруженным глазом, ее уже не спрячешь ни под какой личиной. Конечно, миллионы русских живут в Европе и США, и в большинстве своем, в отличие от тех же, к примеру, мусульман, не создают проблем европеоидному западному обществу, но мы все же ДРУГИЕ. Лучше или хуже, судить не берусь, но другие. У нас иной фундамент нравственности, порожденный нашей, так не похожей на иные, историей.

Не так давно вышла замечательная работа Ксении Кирилловой – журналиста, бывшего корреспондента «Новой газеты» (Екатеринбург), ныне живущей в США. Вот краткая выдержка из нее:

«В классической ценностной системе россиян есть качества, которые в моральной шкале расположены выше, чем базовые принципы среднестатистического европейца или американца. Особо подчеркну: не в нынешнем развращенном состоянии российского общества, а именно в классической «матрице», формирующей основы менталитета, не зависящие от актуальной политической ситуации.

Так, в российской культуре (особенно если мы возьмем классику) выше, чем на Западе, ценятся самопожертвование и экстремальные виды взаимопомощи: с особой преданностью, с повышенным значением дружбы, с порой сакрализованными социальными связями («свои», «братья», «соратники»). Процесс вочеловечивания включает в себя рассуждения о смысле жизни и месте человека в мире.

Западный герой – часто «финансист, титан и стоик» Теодора Драйзера, человек в процессе становления и развития личностного потенциала на пути к персональному успеху. Российский герой – страдающий мыслитель, которым может оказаться как рефлексирующий раскаивающийся убийца (Раскольников), как мечтательный бездельник (Обломов), так и человек чести вроде пушкинского Гринева. Англичанка Джейн Эйр скромно мечтает о личном счастье. Набожная Соня Мармеладова решается на занятия проституцией, чтобы спасти голодающих детей, и, возвратившись от очередного клиента, вдохновенно читает библейскую сцену воскресения Лазаря.

Образцы поведения в российской культуре создавали гонимые, искалеченные люди, достигшие в моральной области вершин, недоступных обывателю.

Среди талантливых россиян процент «пробивных», по моим оценкам, значительно ниже, чем среди талантливых американцев. Подобная скромность, скорее всего, не является достоинством в житейском смысле слова, но стоит существенно ближе к строго христианскому идеалу, чем умение саморекламы, пусть даже продиктованное самой адекватной самооценкой. Большинству россиян до сих пор кажется недопустимым судиться, индивидуализм осуждается, как порок.

Возникает вопрос: как же получилось, что культура, задающая столь высокую нравственную планку, сформировала общество, в массе своей одобряющее преступления, убийства, ложь, воровство, спокойно относящееся к коррупции и тирании, ненавидящее и презирающее другие народы?

На мой взгляд, основная причина этого парадокса – в том, как, кем и для кого задавалась эта самая высокая планка. Россияне часто забывают, что отцы их культуры, создатели прославленных литературных образов были в свое время гонимыми людьми, прошедшими кто царские каторгу и ссылку, а кто, в XX веке, нечеловеческие условия пыток и лагерей. Люди, не сломавшиеся в этом аду, вынесли из своего опыта образец подвига, который НЕВОЗМОЖНО ПОВТОРИТЬ ОБЫЧНОМУ ЧЕЛОВЕКУ.

Героизм – крайнее, экстремальное состояние личности, не проходящее для человека бесследно. Существует спорная, но точная фраза: «Герои нужны в минуту опасности, в остальное время герои опасны». Перефразируя ее, можно сказать: «Герои нужны в минуты несчастий, в остальное время герои несчастны».

Подвиг – всегда надрыв, часто – компенсация чужих подлости и зла. Россияне любят упрекать Запад в «изнеженности», приводя в качестве аргументов примеры героизма русских людей. Но, не оспаривая эти примеры, хочу напомнить соотечественникам: хвастаться тут, в сущности, нечем. Нормальное общество не должно порождать героев. Героизм рождается в условиях травли, репрессий, предательств и трусости, он закаляется в гонениях, кристаллизуется в пытках, он научается любить и сражаться не благодаря, а вопреки. ПОДВИГ –ПОКАЗАТЕЛЬ НЕЗДОРОВОГО ОБЩЕСТВА, страшных условий, существующих в нем, экстремально высокого уровня зла. Героизм – исключительное состояние, настоящий герой – не супермен из боевика, а в первую очередь травмированный, искалеченный человек. Личный пример, который он задает, – пример боли и лишений, жертвенность, являющаяся уделом немногих.

В этом и заключается трагедия российской культуры. Образцы поведения в ней создавали гонимые, искалеченные люди, достигшие в моральной области вершин, недоступных обывателю. Их подвиг оказались способны повторить лишь такие же гонимые искатели правды, неизбежно появляющиеся в России в любую эпоху. Российская культура, задав образцы высокой нравственности, уделяла немного внимания эталонам поведения обычного человека.

В российском менталитете так и не сложилось понятия нормы, хотя в нем прекрасно проработано понятие святости. Однако никогда, ни в одном обществе, ни в одной стране святость не может стать нормой для большинства – это попросту противоречит человеческой природе.

Западные же философы создали образец нормального человека: пусть не святого – но законопослушного, пусть не предельно жертвенного – но человечного, пусть прагматичного – но ограниченного моральными нормами.  А российская культура оказалась неспособной предложить внятную модель поведения для обывателя, потому 90% общества, не способные на героизм или святость, оказались в вакууме, без понятных образцов поведения, даже без элементарных ограничителей.

О какой любви к ближнему можно говорить в обществе, где не сложилось даже культуры уважения ближнего? Какая жертвенность возможна там, где люди не только не желают делиться своим, но и преспокойно воруют чужое, считают коррупцию нормой, будучи убежденными, что «воруют все»?

Нравственный эталон, созданный единицами для таких же единиц, для основной массы населения, стал лишь формой «национальной гордости», а проще говоря – прикрытия шовинистических настроений и оправдания своих преступлений. Российское общество на протяжении всей своей истории остается двухполюсным полем столкновения героического меньшинства и морально развращенного равнодушного большинства, столкновением подвига и подлости. До тех пор, пока русская культура не выработает образцы «золотой середины», успешно реализованные на Западе, история России обречена идти по кругу».  http://www.svoboda.org/content/article/27197355.html

Всё это действительно так, всё великолепно подмечено, остается только выявить ту «развилку», с которой наш русский менталитет отделился от европейского, не воспринял Возрождения и Реформации, и стал с каждым годом все дальше отходить от него. Мне кажется, что такой «развилкой» послужил особый характер государственного насилия в России.

Мне возразят, что как же, мол, а нацизм Гитлера и прочие выверты эпохи идеализма? Но эти «выверты» были не следствием того европейского «образца нормального человека: пусть не святого – но законопослушного, пусть не предельно жертвенного – но человечного, пусть прагматичного – но ограниченного моральными нормами», а объясняются как раз колоссальным влиянием, каким пользовался в те времена в Европе коммунизм, протофашистская идеология, плоть от плоти русского общинного мировоззрения. В западном сознании это промелькнуло как эпизод, пусть и необычайно кровавый, а у нас как до того было, так и осталось навеки.

У нас кратким мигом была, наоборот, мимолетная победа западного «образца нормального человека» в недавние «проклятые 90-е» с его прагматизмом и индивидуализмом. Но все эти карикатурные подражания Западу в нашем российском исполнении так перепугали те самые 90% россиян, что те сейчас до изнеможения рады и столь же карикатурному самодержавию, и «выборам без выбора», и всем прочим прелестям так любезного русской душе феодализма.

Дело все в том, что именно на границе между феодализмом и европейским капитализмом, которую Россия так и не смогла перейти, мне кажется, и возникла та самая роковая «развилка» нашего и западного менталитетов.

Европа в те поры была тоже далеко не образцом человеколюбия, в ней, так же, как и в остальном мире, всё держалось на государственном насилии. Кто читал прекрасные исторические романы Вальтера Скотта, наверняка помнят виселицы, стоявшие вдоль дорог в Англии. Были и Тауэр, и замок Ив, и Бастилия. Но жертвами всего этого исторического кошмара были НАРУШИТЕЛИ ЗАКОНА. Достаточно было быть законопослушным гражданином из скромных английских или французских подданных, и тебе в 90 случаев из 100 ничего не угрожало. Помните, с каким страхом королевские чиновники боялись разоблачения того, что они посадили в каземат будущего графа Монте-Кристо просто так, ни за что? Г-н Де Вильфор — королевский прокурор, даже скончался, не выдержав позора. Для нашего г-на Чайки, на глазах которого разыгралась клоунада с г-жой Васильевой, это столь же дико, как и для Путина уход с поста президента ФРГ Кристиана Вульфа только потому, что в газете написали, что он занял (а потом отдал!) у своего школьного приятеля сущую мелочь.

Почему так? Почему для русского «в массе своей одобряются преступления, убийства, ложь, воровство, они спокойно относятся к коррупции и тирании»? Да потому, что В РОССИИ ГОСУДАРСТВЕННОЕ НАСИЛИЕ КУЛЬТИВИРОВАЛО СТАХ, а не законопослушание!

Причем всегда, по крайней мере, с появления первого письменного первоисточника. Русский никогда не чувствовал себя в безопасности, даже если он каждым своим дыханием демонстрировал свое верноподданническое усердие, или даже был простым хлебопашцем, далеким от какой-либо политики.

«Маршалу» прапорщику Тухачевскому, который только что лихо разрубал шашкой тамбовских мужиков от головы до задницы, стерли ноги по эту самую задницу просто так, чтобы другие боялись. Да что там прапорщик, на моей жизни произошло столько более гнусных примеров. Например, с 12-летней девочкой-беженкой Ниночкой Второвой, жившей в доме у нас в войну (рассказ «Ниночка» http://www.proza.ru/2012/05/04/1808), которую осудили на 12 лет страшных колымских лагерей во устрашение другим, желающим выпить с голоду стакан технической патоки пополам с землей. Или совершенно дикий для европейского ученого случай со мной самим, которого сначала обвинили в «подготовке перехода границы в районе Батуми», где я никогда не был, а потом лишили ученой степени. Кстати, в «новой» и столь же «демократической» России передо мной даже не утрудили себя извинением. От «переноса порток на другой гвоздок» ничего не изменилось!

Русской репрессивной системе всегда было решительно наплевать, виноват человек или нет, целью ее было не приучение людей к законопослушанию, а именно страх, всепожирающий животный страх. «Бей своих, чтобы чужие боялись!». Феодальный режим, переживший свое время, чувствовал себя комфортно только в обстановке всеобщего страха. И так продолжалось до самого последнего времени, пока криминальный коррупционный режим не ввел знаменитый «ценз количесва украденного», освободивший от страха приближенных к трону, ворующих миллиардами. И то опыт сахалинского губернатора Хорошавина пока не свидетельствует о приближающемся апофеозе амнистии. И таким образом страх даже у самых крупноворующих остается: как еще сочтет их скромный проступок «незаменимый»?

И если западная репрессивная система государственного насилия приучала людей становиться законопослушными, что в совокупности с демократизацией самих законов дало великолепный результат (в Германии, например, не берут взяток даже полицейские!), то русское государственное насилие порождало самые низменные инстинкты: двоемыслие, лицемерие, пренебрежение совестью и законом. Все «преспокойно воруют чужое, считают коррупцию нормой, будучи убежденными (увы, не без основания!), что «воруют все».

Правда, вселяет надежду то, о чем я сказал в начале: то, что те же русские, попадая в здоровую среду, ведут себя подобающим образом, что свидетельствует о том, что большинство все же понимает, что та модель поведения, которую им навязывают на Родине, неправильна. Ну не поняла Россиюшка значения стыда и совести в жизни общества за годы «железного занавеса», так хотя бы на уровне индивидуума сегодня понять вполне может!  Поэтому, мне кажется, переориентация на западную модель мышления принципиально возможна. Конечно, потребуются годы, может быть, даже столетия.

Во-первых, нужно создать конкурентоспособную экономику, а это возможно только в тесном союзе с Западом. Поэтому на месте кое-кого я не тратил бы драгоценное время, и с чувством достоинства ушел бы в отставку. Во-вторых, нужно создать политико-экономическую среду, в которой стать богатым можно было бы не только воруя, но и… работая. В третьих, не обойтись без революционных изобретений в генетике, способных повернуть вспять алкогольное вырождение народа. Алкаши и евроменталитет - это из разных опер.

Да много чего придется сделать, если подольше подумать, это, что выше, так, навскидку. Но, в принципе, почему бы и нет. Правда, меня беспокоит маленькая неясность, так сказать, незавершенность эксперимента. Вот наше ворьё, живущее в Лондоне и Монте-Карло, там ведут себя как образцовые граждане, - а если их вернуть назад, евроменталитет у них останется? Или как?

Валентин Спицин.