Философские странствия

                1
 
           Привязав крепко  ремнями к столу, люди в белом смеялись надо мной:
           – Ну что, небожитель, выбирай, кем хочешь стать. Можем отсечь всё лишнее, всё подровнять – станешь гладок, как идеал. А можем скрестить – хоть со свиньёй, хоть с обезьяной.
           Я же им, возвысившимся надо мной, отвечал с презрением, без страха:
          – Черви вы, пресмыкающиеся черви. Сами выползли из нечистот – а возомнили себя бесспорными богами. Но боги не любят пересмешников, боги сами когда-то посмеются, отомстят.
          Но они, безумные, святотатствовали перед небесами:
         – Боги отныне это мы. По крайней мере, для тебя. Смотри, в какую блистательную форму мы облечены, как она облагораживает нас.
          Но я увидел иное: из под белых халатов у них выглядывает истинное обличье – зелёное, в пятнах, как у жаб.
          Внезапно я вспомнил и засмеялся от души:  обратный отсчёт мой близился к концу. Но эти глупцы не понимали ничего, не ведали ни  источника, ни смысла смеха моего.
         – Слова твои крамола, а смех твой яд, – они продолжали разыгрывать богов. – Пожалуй, ты заслуживаешь высшей меры: мы тебя сделаем никем.
         С металлическим лязгом они раскладывали набор препарирующих инструментов. Я видел их холёные руки и лица развратных интеллектуалов. Затем один из них взял шприц, наполненный каким-то мутным зельем. С пафосом, этот врач-палач провозгласил:
         – Система проявляет наивысшую гуманность: она очищает твои безумные мозги.
        Душа моя возопила и успела опередить эстета-лицедея. Обратный отсчёт окончился, но очень непросто было оторваться от Земли. И всё-таки я смог сконцентрироваться, отсечься от бытия, и вообразить себя огнём. Я превратился в долгий и беззвучный взрыв.  Планета начала проваливаться от меня.
         Душа моя отчаянно взвилась – удержаться, не вернуться обратно, в чёрную реальность. Только к звёздам она могла теперь воззвать. Мне, вознесённому, открылось: планета внизу – хладный шар. В багровые краски был разрисован этот хладный шар.
         Оглянувшись назад, я увидел прелюбопытную картину: превратившись в огненный столб, тело моё исчезло,  и палачам стало страшно за себя. В ужасе они бегали вокруг опустевшего стола, и заглядывали под него. Я же смехом прогрохотал над ледяной планетой. Теперь я обладал иным, проговорённым телом.
         Однако мало было сил у души моей, я мог ещё упасть. И я позвал свою чародейку:
          «О Муза чудная, о дева звёздная – приди на помощь мне!»
         Тотчас, где-то вдали взметнулись вихри. Из за невидимой стороны мира ко мне спешило воинство. Вот зазвенели трубы из алмаза, ударил звуков гром. Во главе звёздной рати, на крылатом коне, летела девушка с блистающим мечом. И зазвучали звуки необыкновенной чистоты, открыв всё сокровенное во мне. И вторили им из-за звёзд ангельские голоса. Душе моей открылась тайна: Музыка эта летит, как к крику крик.
        «Мы начинаем всё сначала, милый,– она выдыхала мне слова. – Вот воинство моё, пришедшее на зов. Отныне мир твой будет без теней».
        Как будто последняя ступень отсеклась – и моё тело воспарило вне Земли.  Я оглянулся: Мир рассекала беспрекословная черта.

2

        «Я есть человек, – рождались мои мысли, – а значит, по сути, ирреален. Но вот пришёл в мир реальный, бытия – оставив  сзади эффект небытия».
         Душа моя возликовала, а мысли всё дальше пробирались между звёзд: «Есть зримое и незримое для человека, есть вышедшее для обозрения и есть запретное ему. Есть вещи, чётко поставленные на свои места. Есть мир безусловных, незыблемых констант. Есть мир божественный, проясняющий людей. Но есть и иное: абсурд и хаос, противоречащие логике ума. Есть парадоксы чуждых и ненужных человеку игр. Есть мир извратный, навязанный извне.
         Но знаешь ли ты, как человек, из чего вышел и куда в конце придёшь? Чья это идея? Что для тебя разум и что плоть? Ты отрекаешься от вопросов неразрешимых для тебя. Ты все их складываешь про запас. Все свои философские «Почему?» ты оставляешь дремать на какой-то девственной планете. Но есть безусловное, твоё: звёзды, среди которых есть и ты».
         Всё земное уже не касалось меня, было историей, происходящей вне меня. Однако прошлое не желало отпускать. Оно называло себя «Память» и предъявляло претензии ко мне. Я знал, не спрятаться мне от памяти ни за какими звёздами, не затеряться среди них. Только время могло кого-то скрыть и изменить. Время особая субстанция: рождаются и гибнут звёзды, а время нас превращает в мыслящих, в людей.
         Память мне снова предъявляла счёт: «Помнишь, как ты откровенно  говорил: «Если жить не во лжи, если быть честным до конца, то я хочу пребывать в самом в себе. Моя вселенная – неприступный островок».
          Однако люди в белом имели иное мнение на этот счёт:
         – Ты – всего лишь продукт сообщества. Твой язык, твоё поведение, твоя философия, наконец – всё это исходит от людей.
         Я отвечал им логикой звёздной, а потому для них абсурдной:
        – Но я презираю вас, людей. Все, что во мне есть – от Вселенной, от её звёзд, её богов.
        – Люди – вот от кого ты произошёл, – настаивали они.
        – Люди лживы по телу и по духу, – моя мысль вырвалась наконец из тела– и зазвучала музыкой. – Кто, как не люди, блудодействуют  словами. «Ложь» и «Истина», как слова, давно  низвергнуты, переговорены. Слова истинные, первозданные, давно покинули эту планету дураков. Кто, как не люди, придумали множество слов красивых и блёстких о любви. Но всё лицедействует, всё имитировано и всё опущено перед людьми. Любовь давно уже ползает, а не парит. Слово это извратное, прагматичное, имеющее животную, либо денежную суть.

         Теперь, вне Земли, всё было возможно для меня: видеть сквозь плотные тела, разгадывать  необъяснимые слова, заглядывать за любые горизонты.
         Я обернулся на удаляющуюся Землю. Живое, страстно любящее тело. Тело, родственное мне. Тогда почему я так стремительно убегаю от него? Всё дело в том, что человек презирает человека. Всё дело в том, что в этой цивилизации принято человека человеком унижать. Всё дело в том, что рассмеялся над человеком человек – и так прозрел.
         Кто-то услышал мои возмутительные мысли. Кто-то пришёл, словно подкрался в темноте. Кто-то едва коснулся души моей словами: «После свершившейся Истории и после долгих лет пути, Земля устала и онемела от бесконечных драм и катастроф. Ей захотелось тихо уснуть… надолго, возможно навсегда. Она подумала: «Вот человек, моё дитя. Он объемлет Вселенную и позовёт туда всех смертных за собой». Но слишком искусным оказался человек. Безнадзорный, беспутный, он утвердился в безумии своём».
         Я узнал её – вечно Блуждающую Мысль. И сказал ей, пришедшей в темноте: «Давно научился  я прыгать высоко, давно научился  убегать. От взгляда химер, от лжи иных, от слов, не приемлющих меня, я ухожу отныне навсегда. В иную стать, в иную идею, в иные времена».

3

          По спирали всё далее я уходил от Земли. Отныне я был словесный образ – звуки произнесённых мною слов слагались в ритмы – и я летел волной. С людьми я себя  более не соотносил. Мне казалось, я их покинул навсегда.
          Я послал свои первые слова вперёд:  «Где ты, мой тёплый, безупречный друг? Где рыщешь, в какие глубины в этот раз ушёл?»
          И я увидел, как какой-то объект появился вдали, и целеустремлённо направился ко мне. Встреча наша была долгожданна и безмолвна. Это явился мой старый верный друг Орлан. Он давно гулял по просторам Вселенной, и охотно откликнулся на мой зов
.        Подплыв, я  открыл задний люк, и легко вошёл в скафандр. Тотчас тело Орлана слилось с моим –  все тайны меж нами разрешились. Я был облачён и вновь преображён. Замедлялись движения рук и ног моих, но в позе моей стало что-то от птиц и от зверей.
        Я открывался сокровенному другу, не таясь: «Тело моё уязвимо от многих превратностей извне, а ты защитишь, и проведёшь его лёгкой походкой между звёзд».
        «Я – изначала пустотелый, – отвечал Орлан-скафандр. – А ты – игрок. Только ты сможешь выбрать приемлемую роль. Только ты всё сыграешь за двоих».
        Наконец я был истинно звёздный человек. Обладая безусловной свободой, мог бросить вызов тьме, мог полюбить навечно, мог быть или не быть. Я сделал шаг – и Вселенная раскрылась. Из единой Точки изошли два Конуса света. Возможно, я видел источник Света и Антисвета, фактически, я не ведал об этом ничего. Затем оба Конуса исчезли, а Точка сама пошла ко мне. Мгновенно я провалился в Точку, но всё оставалось реальным – Вселенная и Я.  Стало легко и невесомо, я был свободен от условностей излишних, а помыслы мои стали невинны и чисты.
        Я сделал шаг назад – исходная Точка вновь оказалась вне меня. Вдруг она начала со мной игру. То вспыхнула, раздуваясь в Сферу, то сжалась в Суперточку – и вновь я оказывался вне её. Вот она начала убегать, вот не давалась в руки – и превратилась вдруг в ноль, бессмыслие, ничто.
        Что за игра мне предлагалась? Что демонстрировалось мне? Куда меня влекло?
        Снова Точка раздулась в Сферу и начались преображения: Цилиндр, Пирамида, Призма, снова Сфера. Сфера сплюснулся в Круг, а Круг разросся в Плоскость, делящий Пространство от края и до края. Мир предлагал мне не мудрствовать и не лукавить, а просто порезвиться, поиграть.
        Снова Пространство очистилось от всех фантазий, и снова выявилась Точка – начало всех фигур. Я пригляделся: Точка была нематериальной – просто математический объект. Моя рука, поймав её, не ощутила ничего.
        Я выпустил Точку – она поплыла прочь. Ещё один раз произошла метаморфоза: Точка вытянулась в Прямую, и я не знал, куда идёт Прямая и откуда, где было начало её и будет ли конец. Время, однако, вокруг меня, не изменяло ход.
        Я видел то, что есть. А как размышлявший, считал, что Прямая проходит из бездны в бездну совершенно, а Бесконечность вышла из иллюзий, материализовалась в явь.
 
         По-прежнему я осознавал себя Выходящим, облачённым в непроницаемый скафандр.
Вдруг я увидел перевёрнутого человека. Человек этот, для меня нереальный, следовал мимо своей тропой. Я обошёл его (человек как бы меня не замечал), и осмотрел его со всех сторон, но чтобы ни делал я, человек этот оказывался перевёрнутым относительно меня. Так и пошёл далее этот Античеловек – со своей истиной, своей тропой.
        И только исчез за спиной моей Античеловек, как вышел второй из глубины. И вновь это был  человек-наоборот. Вывернутая наизнанку оболочка, выставленное напоказ нутро. Я видел все низости его, все уродства, что когда-то человек этот прятал от стыда. Но и он прошёл, не видя меня, ничего не зная про меня.
        Я хотел испытать, есть ли сила искусств наоборот. Здесь, во тьме, меня встретило множество человечьих тел. Люди были немы, обездвижены – вплоть до образа и состояния камней.  Руки, ноги и головы людей преобразились в камни. И я не знал, как далеко зайдут все эти преображения, коснутся ли они меня.

        Вдруг эти камни-люди. на глазах моих стали преображаться в роскошные дворцы. И только я сделал шаг к дворцам, как одни ушли, завидя меня издалека, другие истаяли в пустоте – никто не хотел меня здесь знать. И сколько бы я ни ходил вокруг, сколько бы я ни взывал, ни один из дворцов не пожелал раскрыться для иного.
        По-прежнему я был отсечён от бытия непробиваемым скафандром, и находился в свободном плавании над  этим бытиём.  Я видел, что реально дворцы эти  наклонной формы, их истинная вертикальность – иллюзия, обман. Всматриваясь в окраску, я заметил, что белое здесь стыдливо таилось, а чёрное выставлялось напоказ.
       Ко мне наконец пришло долгожданное слово: Антиград. Всю сущность и глубину я этого слова ощутил..
        Углубляясь всё далее в недра Антиграда, я достиг центра его, огромной площади. И увидел невероятное: почти всю её занимала, свернувшаяся много раз кольцами, гигантская змея. Что-то шептала, завидев меня, как будто что-то мне обещая это существо. Заворожённый, прельщённый её гласом, я шёл Змее навстречу.
         Мне показалось, я слышу чей-то смех – истина восставала первым планом. Я вдруг прозрел: голова змеи была гильотина, а тело её – длинная очередь на эшафот. Я выхватил несколько крупных планов лиц – там смеялись и плясали люди. Так они шли на заклание, на смерть.
         Картина открылась, и Идея Змеи напала на меня. И только скафандр спасал от этой всесокрушающей Идеи. А смех Антиграда по-прежнему завлекал меня, прельщал: «Смерть – это райские кущи, человек».
         И снова примчалась спасительница Муза. Раздались чистые звуки, я повернулся к звёздам. Меня подхватил волшебный ритм. Ещё пара шагов – и я ушёл от дьявольского смеха.
      
         В третий раз изменилась картина Антиграда – по волшебству сменились декорации. Вокруг меня были серые улицы-будни, в них бродили пропащие люди-тупики.
         Смех прекратился, умолкли звуки музыки и в тишине Антиград заговорил:
         «Уйти  от Идеи, не значит ли это уйти от естества? Вскрой этот мир – к тебе выйдет истина твоя же».
         «Чья это Идея, кто эти люди, что за жизнь?» – я спросил  у Антиграда.
         «В мире живущих, высшее счастье – умереть, – отвечал мне Антиград.  – Но умереть, играя с блеском. И эта Идея наконец воплощена».
         «Но если я перешагнул, если вокруг Небытие, я должен увидеть мрак и пустоту».
         «Ты проговариваешь слова, но ты их придумал для себя».
         «Тогда насколько реальны эти люди?» – как живой, я хотел знать истину – до конца и без прикрас.
         «Настолько реальны, насколько хочешь ты».
         «Я хочу  всё узнать про них, их расспросить».
         «Их пребывание смертно, но смерть неведома для них».
         «Однако, воистину, они мертвы! – я изумлялся логике Антиграда. –  Кто же затеял их игру?»
         «Всё в наслаждении для уходящих, всё в избавлении от бытия. Попробуй-ка сам так отыграть».
         «Вот я провожу свою черту – незримую, рассекающую мир. Вот я её перехожу (я стараюсь сыграть истинно, без фальши), вот беззвучно обрушилось Сущее передо мной, и незыблемо Сущее за мной», – я предлагал Антиграду свою мысль.
         «Всего лишь хлопок выстрела, всего лишь взмах топора – и любое ничтожество легко и мгновенно снесёт  вселенную твою, –  раскрывал Антиград свои глубины. – А между тем, ничего не изменится вокруг – всё также будет шуметь ветер, плыть облака и ликовать сияющее солнце. Ах, ты не знаешь? Твоей вселенной уже нет! Ну разве не самый великий изворот? А вот теперь-то ты входишь в жизнь вечную, иную. Ибо Истина победила – навсегда».
         «Но умрёт ли по Истине сам человек? – всё далее я уходил в антиградов лабиринт. – Возможно ли ему прийти и умереть? Если идти по Вселенной вечно, если отречься от людей, если очиститься от суеты и от страстей. Если от человека во мне в конце пути не будет ничего, не стану ли я беззапретным существом? Не стану ли я бессмертным, наконец? Не будет ли во мне что-то от богов?»
        «Ты, человек, определил своих богов. Но что ты знаешь про истинных богов?»
        «Я – порождение людей, – признался я, – и не выйти мне, не отречься от их придумок и затей».
       «А это значит, – сделал свой вывод Антиград, – что тело твоё под стать витающей душе. Вот ты перешагнул Черту – теперь возможно всё».
        «Но возможно ли мне быть за Чертой и перед ней, – я выдохнул сокровенное своё. – Возможно ли мне вечно быть, возможно ли перешагнуть назад?»
        «Ты – человек, – ответил Антиград, – а это значит нет для тебя ни запретов, ни границ».
        «Но я убегал – и падал. Много раз я пытался улететь, но моя плоть так и осталась приземлённой».
        «К абсурду идей явись с гармонией мыслей, без тайной лжи, с улыбкой на лице»,  – сказал мне Антиград.

        Вновь прилетели ко мне непобедимые ритмы, под звуки Музыки, по её ступеням, я зашагал в пустые небеса. Град не удерживал меня.
        Я прощался с этой Идеей наконец. Снова я пребывал в свободном плавании – меня защищал и вёл мой друг Орлан. Уходя всё далее, я видел множество обрывавшихся дорог. Я был в себе и вне себя. Я всё играл – для самого себя. Мне вспомнилось, как верил я в прошлой жизни в Смерть, но все слова были теперь во власти у меня. Я знал уже, что извечных истин нет. Я мог их придумать и мог их отвергать. Я был исходящим, преходящим. Казалось, меня уже не было нигде.
        Меня догнали последние слова от Антиграда: «Любопытно видеть Вселенную, по ней ходить. Но не сам ли ты эту Вселенную творил?»
        «Нет, я не придумал ничего, – ответил я вызывающим  словам. – Я только вышел под свет и огляделся удивлённо».

4

         Как человек, я был наделён искусством создавать. Словами я умел создавать свои звёздные образы – и становится ими. Я бросил ещё одно слово: «Лунный Модуль» – и  тотчас ко мне пришла ещё одно явление в пространстве.
        Тело моё преобразилось для дерзкого десанта – три длинных щупальца, четыре стойки шасси, желавшие войти в контакт. Я готов был играть в свой новый образ. Взметнулась пыль – щупальца бросились вперёд, ноги шасси вцепились в таинственную плоть. Вздрогнули наши влюблённые  тела – моё, корабля и ждущей нас планеты. В этот миг Луна меня разгадала до конца, а мне открылись все тайны про неё.
        Я был сам-вселенная, сам-человек. Меня ждала планета, а я шёл самой дерзкой идеей от людей. Придя в гордом образе «Аполлона», я утвердился на Луне. Вокруг было пусто, безмолвно и мертво. Кто-то прошёл, оставив здесь следы. Я увидел реалии, которые могли быть может. Иные прошли – пройду вослед и я.
        Образ мой был фантомный, но я выходил из кабины реального «Аполло». И попадал в мир иррреальный, не ведавший людей. Я делал шаги среди загадочных камней.
        Настали новые времена, я не заметил, как в них перешагнул. Свет звёзд померк и вспыхнул новый. Вместо камней я оказался в центре рассевшихся вокруг меня детей. Дети, как и всегда, как и везде, были невинны, чисты и любопытны. Они рассматривали меня, что называется в упор.
        Но странные это были дети, не людей. Они не смеялись, не двигались и не играли – и это весьма озадачило меня.
        «Кто вы и от кого ко мне явились?» – спросил я смотревших молча на меня.
        «Мы – из Небывших из Небытия, – послышались мне бесстрастные слова. – Поведай нам, человек, что это за явление  – жизнь?»
        «Жизнь? – моя мысль метнулась к покинутой Земле. – Это есть беспрерывный, из сцены в сцену, переход. Есть на планете живых источник света. И свет этот льётся только на людей. Есть приходящие и уходящие дожди. Небо на этой планете разных оттенков синевы. Бывают там и магические ночи – уходит свет, выходят сонмы звёзд и начинаются мистерии и чудеса. А для себя, живых, люди придумали слова. И всё волшебство от этих слов».
       «Но как попасть на эту планету, как быть на ней живым?» – спросил меня кто-то из детей.
       «Это есть абсолютная тайна для живых», – ответил честно я.
       «Погляди на нас, разве обликом мы не похожи на тебя?»
       «Уверяю вас, я не знаю ни о причинах своего появления меж звёзд, ни о сходстве меж мной и вами, соприкоснувшихся со мной».
       «Но кто-то же есть Хозяин мира твоего?»
       «Как будто я. Ибо взглядом объемлю этот мир от края и до края. Ибо мыслью его пронзаю в любую глубину».
         Я стоял и смотрел на этих детей со стороны. Они уже были за Стеной. Густел, твердел туман Стены, и всё более расширялась меж нами пустота. Всё потаённое предлагалось и предполагалось. Всё это было где-то на Краю. Последний раз раздался детский крик – и всё, замолк. Я зубы сжал и вновь пошёл играть.

          Стартовав с планеты Небывших из Небытия, я легко вернулся в реальность, вновь начал свой отсчёт. Я увидел бесчисленные тропы, идущие за горизонт.  Мне хотелось быть вечным бродягой, идти в бесконечность, в никуда.
        Я сделал шаг своим далеко ушедшим кораблём. Горизонт стал искривляться на глазах. Я сделал шаг второй. Горизонт превратился в кипящий хаос. Всё тяжелее давались мне шаги. Горизонт вдруг свернулся в чёрный круг. Мне стало восторженно, легко. Подумалось: «Вот и конец, вот истинная красота!»
           Пропели чьи-то голоса: «И жизнь и смерть – забудь!»
           Я подумал: «Но можно ли нам, воображённым, пройти, умереть и возвратиться вновь?»
Вдруг свет исчез, мир схлопнулся, я очутился в беспрецедентной темноте. Начинались преображения тела моего, а для разума наступил логический абсурд. Из Лунного Модуля я вылился в Луч Света, а из Луча превратился в Никого.
          Я никак не мог опровергнуть кого-то вне себя. «Возможно ли это? – удивлялся я, – Возможно ли быть вне времени, возможно ли небытию не быть?»
          Я шёл по вектору времени назад. Я ждал, что увижу сейчас начало всех начал. Примчались и закружили вокруг чьи-то переливающиеся голоса: «Вот и пришло Небытие – как понимаешь ты его. Ты видишь то, что видишь, не более того. Возможно, выйдет вселенная иная, возможно, не будет ничего. Ведь Время покоится в Нуле. Ведь ты зашёл за Смерть».
         И стоило сделать мне жест отвергающий рукой, как вновь отхлынула тьма небытия, а я очутился в существенном объёме. Вновь оказался человеком – без всяких искусств, метаморфоз.
         И снова Время по амплитуде пошло вспять – это я сделал жест дарственный рукой. Всё изменилось, расцвело. Я увидел второй вариант начала всех начал. Появились новые звёзды, и их свет, гул и ритм заполнили свободное пространство. Хаос ещё пребывал в самом себе, метались бессмысленные облака межзвёздной пыли, зажигались и гасли звёзды-светлячки. Всё начало делиться – свет на тьму, твердь на пустоту. Время Великого Исхода началось: вышли на сцену явления смерти и любви, рождений и потерь. «И это всё от движения моей руки?! – воскликнул я. – Мне бы до вечности дойти, её перешагнуть».
         Но я был обыкновенен, человек. У меня была плоть смертная, а поступь моя не сотрясала звёзды.
          Вдруг кто-то позвал меня сзади. Я увидал человека мне незнакомого, проделывавшего ряд ,целенаправленных движений. Сначала он раскинул  руки вширь, потом приложил к губам палец, потом поманил меня к себе.
         «Кто ты? – спросил я незнакомца. – И почему ты думаешь, что я последую вслед за тобой?»
          «Не тебя ли тревожит отсутствие мыслей и идей у так называемых «разумных»? – сказал незнакомый человек. – И вот тебе мыслей блеск и монументы из идей. Я открываю их тебе. Я есть Математическая Смерть, – он отчеканил звонко».
         «Но если всё во владении богов, – я размышлял над словами математика, – над искусствами тоже нет власти у людей».
         «Искусство мыслить, искусство создавать – это разумным отдано богами. Есть Человек и есть Вселенная – но это несовместимые идеи. Человек, конечно, Вселенной порождён, но он не следствие её. Он неразумен в разуме своём. Многие гении из людей проникали в глубины естества, а фактически их слегка коснулась благодать».
         «Так это боги так математически точны?» – я изумлялся все утверждающим словам.
         «Есть категории беспрекословные: смертью владеют только боги».
         «Так это в конце Вселенной все истинные боги? – мысль моя проникала всё далее за бытие – Где-то там, владычество Смерти – и они?»
          «Вокруг оглянись – и углубись затем в себя. Что ты такое, и что такое свет? Кто это придумал, отчего? Но ведь всё это может и не быть. Ни Тебя, ни Вселенной, ни Нуля. Вот что такое Смерть перед тобой».
         И с этим он исчез из пространства моего.

                5

         Так я вышел в свободу, о которой не ведал ничего. Свет и тени поменялись в этом мире местами, выходило неуловимо иное, непревзойдённое, и предлагало свой союз. Однако боги меня отсекли от этих тайн.
          И пошёл я, как прежде: изгой, одиночник, островок, неприступный для иных.  Я произнёс «Салют» – ещё одно тайное слово про себя, и на зов ко мне поспешила ещё одна звезда. .Подойдя вплотную, звезда раскрылась –и я вошёл в давно опустевшие отсеки. Мне почудился запах магии: 54 года безмолвия скопилось в пустоте. Тогда я озвучил ещё одно тайное слово: «Экипаж». Тотчас образ троих космопроходцев появился передо мной за пеленой тумана. Они сидели в креслах возле центрального поста.
           Дыхание моё перехватило  – от развернувшихся времён, от возвращения моих героев. Я произнёс в благоговении:  «Душа моя уходит всё дальше в глубину. А вы мне шлёте свой глас из безвозвратья».
           Но космонавты не слышали меня, они были вне жизни, за Чертой. А их «Салют» уже готовился к исходу: «Я поведу тебя дальше, за Черту. И буду домом твоим и утешением твоим. И буду спасать тебя от тьмы».
          Я видел призрачные мысли Экипажа, летящие от одной звезды к другой – до самой дальней. Я видел возвышенные взоры тех людей: объять Планету и привести её к себе. Я видел, как звёзды всё узнавали про людей, а люди  преображались в звёзды – мыслями, плотью и душой. Пребывая всё в том же тонком теле, я продолжал играть в свои пленительные игры.
           А моя душа – мои слова, взрывающие всё вокруг. Снова она летела в бездну, пока не увидела чью-то твердь. Либо планету долгожданную, либо условность, неведомую мне. «Вот предопределённость, вот приход»,– подумал я, проваливаясь до предела. Как и положено, в стране без веса, очень лёгким, бесшумным был контакт.

         Только теперь, пройдя до самого конца, я разглядел все подробности произошедшей сцены: светили прожектора, стояли вышки. Новую явь отсекала колючая стена. Я вышел к чьей-то картине, представ лицом к лицу, я был вне её, история ещё происходила без меня.
         Вот появился поток людей из тел безгласных и смиренных. Этот поток целенаправленно шёл из ниоткуда в никуда. Никто не взывал в этом потоке ни к кому и ни к чему. И это казалось странным  для живых.
         Вдруг кто-то невидимый толкнул меня вперёд. Очень легко я пересёк границу яви – и очутился среди подобных мне людей. Сцена эта озвучилась специально для меня.  Тотчас послышались выстрелы, лай собак, завыла от безысходности сирена. Руки невидимые предали меня страху – я был обездвижен, как окован. Головы моей коснулись чьи-то ладони, а к разуму потянулись губы: они ядовито улыбнулись мне, они затягивали меня в свои абсолютные глубины. Что-то шептали эти губы, чем-то прельщали, бесстыдно лицедействовали передо мной.
         Я бросил своё ответное: «Цивилизация»  – тотчас увидев Тело, сплетённое из множества человечьих тел.
         И вышло Первое Слово – и тут же напало на меня:
         «Давно я брожу по Вселенной, давно охочусь за тобой. Бездна – вот истина истин, вот обиталище моё».
         И я услышал безгласие полное, немое: Тело сплетённое распалось – и  растворилось в пустоте. Какая-то безумная тоска лилась из мириада разъединённых  губ! Мир где-то терялся, пропадал.
          Я, защищаясь, снова выставил слово от себя: «Смотри, мой образ есть порождение искусств, а значит он неуязвим. А разум мой может играть, измышлять и убивать». И от этого аргумента исчезло странствующее Слово
          И я увидел Второе Слово,  рождение его. Снова пошла толпа из ниоткуда в никуда. По зову душ своих, на одной волне, в едином ритме, люди начали скандировать одно-единственное слово. Люди жаждали это слово, люди лелеяли его – и породили.  Вышла к людям дева взывавшей красоты .Ярко-красные крашенные губы, влекущий взгляд, искуссные одежды. Мне подумалось: «Уж не кукла ли это заводная пришла смущать народ?»
          Вдруг всё раскрылось предо мной – ибо я пришёл познавать, а не взывать. Словно пали искуссные покровы. Видимый образ её был камуфляж. Но вышло истинное – кожа в зелёных пятнах, большой безгубый рот. Передо мной покоилась гигантская, изучавшая меня жаба.
          «Вы позвали меня – и я перед вами! – провозгласила, вставая в монументальную позу, эта жаба.. – Вот вам – «Война»– вами вызванное слово!»
         Тотчас жаба-дева запела песню – были в ней и любовь и возвышение и стать.  В этой песне я видел, как эти люди восставали: кто-то возрос в несокрушимого гиганта, кто-то преобразился в смертельный ураган, а кто-то вознёсся в небеса.
         Только я видел истинное обличье монстра, только я ощущал его убийственную смердь.
         Кончилась песня – и всё обрушилось на землю. Все тела, как и были – стали прибитыми к земле. И я увидел невероятное, то, что с разумными не должно произойти: как по команде, люди упали на колени. Все обожали Войну, молились на неё! Эти безумные молились на неё и целовали землю перед ней. Оглянувшись, я был поражён вторично, ибо один остался непреклонным, вровень стоявший пред  Войной.
         И возвестила торжественно Война: «Кто на соитие со мной?!». Тотчас пришла в движение масса тел по одному лишь пошлому, ничтожному слову. Под барабанную дробь и победный марш двинулись ликовавшие ряды. Я услышал гордые и великие слова, слова ненависти, услышал слова плотоядные, полные похоти и крови – я находился в центре безумия людей.
         Всех принимала любвеобильная Война – тасовала, рвала, и убивала. И ни единая мать, и ни какая любовь  не вставали в защиту тел ими любимых и невинных! Ибо всё продано было в этом ликующем аду: любовь, откровения и тайны. Всё за бесценок куплено Войной.
         Села эта ненасытная жаба в поле, и стала людей, как пищу истреблять. Она поедала их в грациозной позе, всего лишь открывая пасть, рыкала жабьим смехом. И люди, ликуя, шли сами к ней, лились, как естественный поток. Люди не знали, что может быть иначе.
         Видел я и безумие природы: шли вереницей тела без рук, без ног и без голов. Сами собой шли руки, ноги и головы людей. И всё это  сплеталось и расплеталось в похоти и плясках. И все прославляли Её и пели гимны в честь Неё.
        Так и сходило безумие в пасть бездную. Так и истаивали слова людей, о людях. Так и проваливалась их память в забытье.
        В ужасе я стоял в центре этой картины ирреальной. Слышал не музыку, а диссонанс,  видел не истину, а изворот. Я хотел знать, человек ли я ещё, доподлинно ли вижу я людей?
        И я решительно бросил слово от себя: «Ты – чья-то безумствующая мысль. Кто-то придумал тебя. Но ты не имеешь право быть!»
        Я увидел, как слово моё пошло и вскрыло ирреальный мир. Война  с удивлением воззрилась на меня.
        «Эта вселенная – моя, – пророкотала ненасытная жаба, – в ней я придумала людей».
         «Но я вижу лишь мерзость, а не плоть. Слово твоё превращает всё в ничто». – Я хотел вызвать Истину. Вот сейчас, придёт эта мудрейшая богиня, и всё расставит по местам.
        «Ты лишь придумок – и недочеловек, – восстала Война во весь свой рост. – Ты просто иной, вошедший в придуманное мной. – Она дыхнула на меня мерзко, тяжело».
         Что-то произошло вдруг с моим телом. Я превратился в чёрный мазок на белом фоне. Я знал, передо мной богиня, но я был «Салют» –  Великий Форпост, стоящий на Краю. И я бросил в атаку свои богохульные слова: «Ты просто блудница, а принесла людям самую мерзкую похоть – убивать».
         И я увидел, что может сделать истинное слово. Вмиг толпы тел обнажённых, похотливых набросились на Войну. Тело её превратилось в один  ревущий в страсти ком.
         Но восстала Война в своём ответном слове – став монументом Девы, Женщины, изваянной в камне, на века. Суровый, справедливый образ. Она возвысилась надо мной, отбросив проговорённую мной плоть.
        «Ты – самый презренный, трусливый и безмозглый из червей! – преобразила меня Война одним лишь словом».
        И я увидел, кем стал, кем можно человеку стать. Извиваясь, я пал на землю. Я оказался без рук, без ног, без головы. Таково мне было сражаться с богиней из богинь! Душа моя  возопила, а разум искал в лихорадке выход. И снова я воззвал. Тотчас примчалась спасительница Муза – я прозрел. Я должен был не рыдать и не кричать. Мне надо было как-то выйти из образа червя, из пресмыкающегося тела. Ударили всеразрешавшие аккорды. В презрении к извороту, к некрасоте и к нелюбви, я выползал из падшего образа, как из нечистот. Вечные звуки любви и жалости, как столпы, меня утверждали над землёй.
         Война уже подняла ногу надо мной. Напоследок она произнесла свои заветные слова»: «Видишь, как эти люди счастливы со мной. Ибо я – Мать, изначала Любви абсолютной, для людей».
        В последний момент, в извиве тела, я ускользнул от карающей стопы. Я был уже полноценной змеёй. Вставая, поднявши голову, я плюнул  в её похотливое лико: «Нет, ты не Мать! –понеслись мои ядовитые слова, – ибо ты не рожала никого! Ты – просто Ад, последнее слово у людей!»
         И тотчас, от слов моих, рассыпалась Война, на множество тел ею убитых, совращённых. И разверзлась в пределе бездны чёрная дыра. И туда, в ненасытный Ад, понёсся безгласный, из тел людей, поток.

                6

            И снова Музыка вернула мне прежний  образ человека. Уподобляясь литературному герою,  хотелось сойти мне в разверзнутый  Ад вслед за Войной. Пройти туда смертным, но живым. Давно меня манили таинства его. Но я не знал, есть ли предел у человеческого Ада.
             Мои слова, как и шаги, сплелись с мелодией и ритмом. Я по спирали начал спускаться в чёрную дыру. Всё более возрастало давление вокруг, всё более вязкой становилась мгла. Снова я призывал – и снова ко мне спешили мои спасительницы звёзды. Они окружили меня, они предлагали меня защитить и проводить. Как самых стойких к превратностям Ада, я выбрал первых из «Венер».Тотчас одна из них, сама сфера, меня описала, облекла. Теперь я мог уходить в любую глубину. Немедля, как зверь грохочущий, я поспешил к пределу. Пробившись сквозь первый из барьеров, я чёрным шаром поплыл на парашюте, стремительно погружаясь в нечто неведомое людям, похожее на багровый туман. Там не было ещё ни одного из человечьих слов.    
             Вскоре из нечто родилась твердь. Я коснулся, упруго подскочил  и вновь коснулся тверди. Где-то невдалеке опал отстрелянный мной парашют. Включились камеры – и я прозрел. Вокруг была каменная благодать. Мир этот просто был – вот что открылось мне в ошеломляющем ландшафте. Мир этот пришёл издалека – и я пришёл издалека. Мы оба признавали друг друга, мы знали весомость наших слов,

           Так я ещё в один образ был преображён. Раскрылась логично последовавшая сцена – тропа привела меня к какому-то дворцу. Стены его вознеслись, как неприступные бастионы, а на фасаде стояли мощные столпы. «Храм Истины» – гордо сияла надпись на фронтоне. Едва я вошёл – меня поглотил огромный зал. В нём, вслед бегущим ступенькам ввысь, я увидел высокую кафедру, за которой сидел какой-то невзрачный человек.
         Как человек, сошедший в глубины Ада, я был  защищён условной чёрной сферой. И человек, пребывавший за кафедрой был облачён тоже в чёрные покровы.
         «Итак, ты сам вызвал это слово – Ад. И призван теперь на суд предсмертно правый, – провозгласил сей невзрачный видом человек. – И я, беспрекословный Судия, уполномочен вскрыть истину в тебе».
          Затем Судия поднял руку, словно пытаясь меня благословить, но произнёс совсем иное:
          « Как ты посмел, неразумный, бросить вызов Богине из богинь?!»
          Фальшива, скверна была его игра. Не вязалась она с его невзрачным лицом и заурядным голоском.
          «В таких богов я не верю, не чувствую таких богов», – ответил я совершенно откровенно.
          «Но Война всегда возвышала вас, людей!»
          «Нет, это богиня пришлая. Земля не могла породить такой абсурд».
          «Но знаешь ли, что породило эту богиню, отчего вам людям не уйти» – и он сделал взмах рукой – и появилась, плывущая в воздухе маска Боль.
           В этой драме было всё истинно: Боль была маской хладнокровной, бескомпромиссной, с изображением  правдивого, до откровенности искажённого лица. Она коснулась моей чёрной сферы – и та испарилась от безусловной правдивости её. Без слов Боль облекла моё лицо и исказив его, повела меня на казнь.
        В той сцене казни она раскрыла всю истину про меня и про себя. Ибо нас невозможно  было отныне разделить. Раскрылось мне (и я сыграл невольно), как появился я, человек, не по вине своей и в нежелании своём. Как Боль резанула в первый раз моё ничего не ведающее тело. В той же сцене было раскрыто детство моё (и это я сыграл) со взрослыми, откровенно топтавшими меня. Юность моя тоже была извращена: меня вгоняли то в одно ложе, то в другое. А старость предполагалась с болезнями и в смраде и заканчивалась просто пустотой (Смерть, в виде женщины-призрака  тут же, явившись по зову Боли, сплясала торжественное па). Везде я был ничтожен, везде надо мной владычествовала Боль. Она постоянно казнила моё тело. Она отрицала во мне человека совершенно. Это была ловушка, замкнутый объём. Как человек, я был пойман, судим и обречён. У меня был единственный выход из ловушки –  зловоние и пустота (Смерть совершила свой заключительный прыжок).  Вся сущность моего богами изваянного тела, всё, что явилось в прекрасных выдохов богов, всё низвергалось просто в яму, всё перечёркивалось навсегда!
         И вновь  вышел на первый план Судья. Будто посланник истин вечных, безупречных, объявил: «Как Человек, ты виновен, что есть Вселенная. Ибо пришёл и произнёс слова про неё и про себя
        Сделав магический жест, Судия превратил меня в тело бездыханное, но продолжавшее играть.
         Снизойдя с кафедры ко мне, он оказался со скальпелем, виртуозно пляшущем в руке. Всё видел я, всё понимал, во всё по-прежнему играл. Как врач –профессионал он расчленил моё поверженное тело,  проникая в его глубину, и искал что-то тайное в этой глубине. Долго копался он в моей крови и нечистотах. Невыносимый смрад пошёл от моих вскрытых тайников.
        Воистину, это была вдохновенная игра! Я был персонажем в этой сцене, а душа моя созерцала игру со стороны.
        И начал Судия собирать меня иного. Голову поместил внизу, чтобы не вздумала гордо на что-то воззирать, глаза оставил без век, чтобы не прятались от невыносимого стыда, руки с ногами поменял  местами, чтобы не мог ходить, а только ползать человек, да и на человека был вовсе не похож. Мысли вынул из головы, чтобы порхали рядом, любуясь обезображенным, собой.
        И взвыл я от ужаса, взмолился Смерти: «Возьми меня, спаси!» Однако и Смерть не выдержала казни – бежала от этой извращённой идеи прочь.
        И снова я воззвал к своей спасительнице Музыке. Тотчас примчались её всепобеждающие ритмы. Увы, они не нашли подобного себе. Убитый, осмеянный и осквернённый, пытался кричать я  Музыке, царице из цариц – а изливался  бездарным смехом в пустоту. Ничего не заметили, ни от чего не всколыхнулись магические звуки – и пошли во Вселенную далее, искать созвучие себе.
        А я, человек, кричал зверем гибнущим – и вспомнил, как надо умирать. Как давным-давно люди-звери исходили в пропащие глубины. Теперь я понял, что истинно есть Ад  для Человека.
        Тотчас Игра прекратилась и вышли на сцену игроки. Я, человек, оказался в прежнем  теле, передо мной раскрылся предел всех адовых глубин, а Судия вслед мне смеялся от души.

                7

        Я снова бросил свой звёздный клич – кто поведёт меня далее в глубины? И появился тогда ещё один мой сокровенный друг. Давно я мечтал стать марсианином, уйти,  в пустыню  подобно другу  Марсоходу – и вот он ко мне пришёл на зов. Я с удовольствием осматривал его металлическую плоть: шесть ажурных колёс, теле глаза, плутониевый энергоблок.
          Мой  Марсоход поведал о предстоящем походе в глубину: «Мой след покажет куда тебе далее идти. Это будет мир зазеркальный, И только пройдя по нему, ты встретишь  настоящих марсиан. Камни, что выйдут к тебе – тела, существенные в марсианском мире. Они не мертвы, они живут по миллиарду лет. Они откроют тебе  свою забытую страну. Было много чего на этой планете: шли дожди, текли реки, плескался океан. Камни видели всё это. И где-то в глубинах, под вознесёнными  горами – их марсианский град. Должно быть кто-то царствует в этом граде до сих пор. Вот где глубины истинного зазеркалья».
           Войдя в роль штурмующего марсохода,  кругами я стал спускаться далее, за плоскость Ада. Однако вскоре заметил, что я поднимаюсь куда-то. Это и был зазеркальный мир планеты Марс.
          На спирали восходящей в этот перевёрнутый мир, мне открывались  живописные картины: города, в них люди, изначала омертвелые, немые. Видел я, что одних из них не бывало, не будет никогда. Но другие изображались безупречно. Третьи лишь намекались беглыми мазками, четвёртые были в грубых объёмах запечатлены. Кто-то пытался бежать, но так и застыл в гротескной форме. Что-то вытёсывалось из гранита, что-то выписывалось на холсте, но ни единая из фигур не родилась, не ожила.
          Уходя всё далее – глубже и выше – по дороге для меня определённой, я попал в мир белого света и чёрной пустоты. Человек сам себя обманул, обожая божественно-белое, уходя от дьявольской черноты. Ибо смотрел не на звёзды – на себя.
          Так, поднимаясь, я вышел на поверхность, и увидел такую же багровую пустыню в песках и камнях. И  я не знал, что ирреально, что реально – куда я пришёл, и откуда я ушёл.
          И явилось ко мне слово «Вечность» – и эту  Вечность посмел я преступить. Где-то открылись врата во мгле, а за вратами сиял на солнце чудо-град. И туда вела меня колея Марсохода.
          Войдя во врата, я осознал, что попал в град безмолвный и пустой. Странный это был мне дар: ни домов в нём, ни башен, ни дворцов. Я ступил на бесконечную улицу, с тенями, бредущими по ней.
         Вот приблизились первые, чем-то мерцая, о чём-то шелестя. Мы соприкоснулись – вмиг они обрели свою истинную плоть. Я обнаружил себя среди бронзовых людей. Но не напали бронзовые на живого, словно не суть я оказался для них, не существо.
         Они прошли мимо молча, не видя живого пред собой. Я до сих пор не знал, в какой нахожусь игре, что Вселенная предложила мне теперь.
         А я шёл далее – из бездны в бездну. Вот из пустот появилась Пирамида и выставилась, как совершенство совершенств. Повернулась, красуясь блистающими плоскостями, отсекавшими замкнутый объём. Подошла ко мне и внимательно посмотрела на меня. Изучив мой образ, мои мысли – Пирамида проговорила безоговорочно точным языком: «Отныне ты будешь у меня в плену»».
         Тотчас от слова проговорённого сковалось моё тело, и мимо помчались времена. Воочию увидел я неоспоримость точного слова. Увидел, как рассыпался вечный камень, видел приход плюсов, минусов, нулей. Видел, как вошли в Пирамиду святотатцы. Видел, как в свете факелов безумцы отплясывали пляс. Видел, как взывал к богам, Пребывавший в Вечности Фараон, её хозяин – Пирамиду от вакханалии спасти. Видел я, что Вселенная признаёт, как немыслимый абсурд: люди смеялись над богами и оскверняли их безусловность, чистоту. И то ли бессильны оказались эти боги, то ли ушли, покинув своих любимцев на Земле.
         Мир раскрывался без тайн и без прикрас – вот так, абсолютные нули, низвергали своих божественных кумиров.
         Всё потаённое раскрыв, Пирамида отпустила меня – и  я снова шёл долго, за сотни лет вперёд.
         Но Мироздание не забыло про меня. Кто-то пленял меня, и кто-то возвышал, кто-то раскрылся и кто-то полюбил. А я отвергал преподнесённые дары. Ни единого слова не издал, ни единого жеста не послал.
         И тогда всё ушло, унесли всё потоки- времена. И я снова был один. Не было Пирамиды и опять явилась Прямая из неведомо откуда и куда. «Что же случилось вдруг со мной? – подумалось мне грустно. – Я ли иду и смотрю по сторонам, или ко мне выходят и играют для меня?»
         Но снова возникло бытие: восстала некая стела с выбитой на ней композицией: люди двух видов, двух сортов. Одни были пленные, ведомые на казнь, другие ведшие на казнь.
         И я вошёл в эту стелу, я хотел знать доподлинно людей. Мне, как магу, достаточно было  захотеть – и я очутился в сцене казни. Крик,  плач, и вой ударили по мне – а ненависть  излилась из гордых уст. И не знал я, человек, то ли убийцей мне прослыть – то ли идти и быть среди убитых. И потянулись руки ко мне – одни с мольбой, другие, протягивая меч. Одни умоляли вывести  из картины, оставить их людьми, другие приказывали идти к богам безупречным, неподсудным. Но я закрывал глаза – мне неприемлемы были роли кровавые, от нелюдей. И страшно было быть пленным, ведомым ужасом и смертью.
          Едва я закрыл глаза, как отсеклось видение – никто не касался меня и не взывал. Но я открыл глаза – и  вакханалия возобновилась – от меня. Брызнула первая человеческая кровь. Снова я в ужасе закрыл глаза – и пошёл далее, слепой, неузнанный, сквозь кровь и смертный пляс. И только когда наступила тишь, я вновь открыл глаза. Ушло беснующееся племя, а куда, так и осталось тайной для меня.
          И снова чья-то тень, обретшая плоть несомненную, ко мне выходила на тропу. Но не напала, не пленила, а стала меня очаровывать, вокруг меня витать. Видел я, как на улице, проходящей из бездны в бездну, нарисовался  Божий Храм, а в нём Алтарь, а в Алтаре нечто сокрытое от взора.
 И я проходил всё далее, всё глубже – и всё поведывалось мне. Раскрылись некие Створки, за ними Вечный Источник, за ним восстало Воинство Христово, за ним воспарили Ангелы, а где-то вдали открылся Вечный Рай. Реальны были движения, пение и чистота. Истинно Ангелы пели мне, ради меня сюда пришли. А я позабыл отныне слова не любить и ненавидеть.
         Они не звали человека – но вот сошли с небес и обязались быть ему верны. Они были бессмертны в своём телесном естестве, но признавали смертного равного себе. Ангелы были готовы меня коснуться, полюбить. Летая, они всё ниже спускались предо мной.
        Я сделал последний шаг к Картине. Тотчас передо мной закрылись створки Алтаря. Я заметил, как на заднем плане прошла фигурка Гения, творца. Едва различимая в тени, она увела всю Картину за собой.

                8

           И я воззвал: «Эгей, люди-звери, звёзды-корабли! Кто поведёт меня в непроглядные глубины? Кто сможет пройти вслед немыслимым словам? Кто не боится предстать перед богами?»
          Тогда ко мне вышел Первый Звездолёт. Имя его – «Вояджер» –  а образ его – щит, брошенный вперёд. Лицо  – чаша, открытая для звёзд.  Тело – двенадцатигранник из титана. Сердце  – блок изотопных батарей. Символ – Ковчег, навечно ушедший от Земли. Люди, звери, образы и языки – вот население его Ковчега.
        «Вояджер» медленно вращался вокруг оси огромной чаши – и это  было слово его, отныне, навсегда.
         И я послал своё слово вслед собрату: «Я хочу знать: есть ли предел у плоти. «Вояджер» – это зверь, а Вселенная – это плоть, добыча для него. Вот исполнились все желания, страсти плоти, и тело берёт законную добычу. Так я обретаю плод. Срываю и съедаю звёзды. И сам я плод порождённый, возрождённый».
         И слово моё ушло безответно, навсегда. Некому во Вселенной было дать ответ.
         Так уходим мы безвозвратно в бесконечность. И во Вселенную мы погружены. А время пустынно, беспричинно. А пространство – безмолвие и тьма. И всё это делится на нас двоих.
          Думал я, преходя черту Вечности: «Эта Вселенная лишена своих богов? Или вокруг меня царство мертвецов?»

         Я был живым и посылал сигнал живым. Чувствовалась несовместимость Вселенной и меня. Её пространство имело нравственный аспект: оно не лгало, было бесстрастно, беспристрастно. Оно могло убить, могло и полюбить – божественно, как на Земле не суждено ни для кого.
        Я был магический, а звёзды реальные тела. Я понимал их язык, и слышал дальний звон. Я раскрывал их встречным словом. Мне хотелось стать истинно звездой.
         И услышал я: «Вот ты смертен, но будь бессмертен, и снова смертен будь».
 Так и пошёл я в пустыню, в никуда. И на всю Вселенную я был один. И было мне суждено далее играть. Ибо был я на прямой, с которой мне не уйти, не повернуть. И так я пребывал в безгласии и пустоте, пока не вошёл в полосу непроницаемого тумана, пленившего и ослепившего меня. .Слышал я чей-то смех, музыку, шаги, а видеть не дозволено было ничего. Но я эту загадку разгадал: там Вечные наслаждались бытием.

          Вслед за ушедшим туманом явилось из ниоткуда чьё-то полотно. Много людей мелькало в глубине картины. Все их движения, вся их экспрессия были выписаны на белом полотне. Я сделал шаг вперёд и беспрепятственно перешёл плоскость полотна. Однако, вокруг меня оказалась мгла и пустота. Не было ни объёма, ни жизни, ни людей.
          Я обернулся и вышел из картины. Но это был уже не я – преображённый совершенно. На мне были ветхие одежды, а на теле следы тяжёлых долгих лет. Много горечи было в моём теле, много на нём осталось таинственных следов. «Но ведь была пустота! – я воскликнул изумлённо. – Был я реально лишь один. Всё остальное – иллюзия, внежизнь».
         Задав свой вопрос, картина исчезла, открыла пустоту. Но вышла иная картина, напала на меня. Вмиг я был объят, в ней растворён. Я увидал себя в гигантском круговороте, вокруг замкнулось много странных тел. Сражались люди, звери, боги. Меня понесло по спирали, я находился в вечном колесе. Терялась последняя моя идея: как себя вспомнить, не забыть.
          Хотел я выйти – и не смог. И  долго метался среди ревущих тел, пока не понял, что в этом круге нет конца. Несокрушимые чудища вставали на пути, сирены и сфинксы мне лицедействовали и лгали, неподкупные боги молчали, как изваяния из камня – не видя, не слыша нечего. А я не знал никого, и ничего не признавал. Я отошёл назад – и вышел в реальное, в себя. Опять  полотно простёрлось предо мной. На нём было выписано Колесо, а в нём фигуры, увлекаемые им.
          Слово своё сказав, ушла вторая картина и выставилось третье полотно. Было оно абсолютно чистым – ни единой помарки не оказалось в этой чистоте. Только Голос чей-то витал над Полем, но и он не был ничем отображён.
         Я прислушался. Голос летел ко мне: «Это была знакомая мне страсть. Я представлял себе её во снах. Должно быть, пришёл неведомый посланник, ибо руки мои по воле извне создали эту плоть. Взял я краски, мольберт и кисть и создал этот образ на холсте. И только запечатлелся неведомый мне образ – как тот ожил и заговорил…»
        Голос мой исповедался – и исчез. А на чистом холсте возник образ пляшущий сам с собой. Нечто абстрактное из ветра, звёзд, дождя. Один этот образ и был на всю Вселенную. Душа заблудшая, во тьме. Вошла во Врата давным-давно, забыв про всех, про всё – откуда и куда идёт.
        Мне казалось, я вышел из Вселенной, из логики её. Я видел все знамения её. Но я никак не мог найти своё дитя.

        И услышал я чей-то плач – он нёсся из пустот холста. И я тотчас пересёк его плоскость, и помчался на плач и увидел её, свою богиню. Да как же она была беззащитна и слаба! Я подбежал, подхватив её. Она была удивительно лучезарна и легка!
        «Я заблудилась в темноте, – плакала мне она. – Свет пропал, я думала, все заблудились и пропали в этом мире».
        Я видел, она девчонка, почти ребёнок, которого надо взять и защитить. Она была – как нечаянная встреча. Однако, доподлинно ли я всё это знал? Она облекалась в слова наивность, недоговорённость – но мог ли я пройти за те слова? И мог ли я иметь право силы? И мог ли я облечь её, встать над ней, преобразить?
        Я видел, как чисто, недосягаемо лицо её. Я видел очертания тела – изящные, но в тайне. Обыкновенное платье было божественным покровом. Но что я должен был сделать сам, как поступить? Какие движения произвести, какие слова проговорить, какую игру ей предложить?
         Что её тело, что моё, кто нас послал, какую тайну нам узнать?
         Из чего  было создано это существо? Я предлагал свои слова: лунный луч, зовущая звезда, росинка на траве. Однако, насколько угадывали суть мои слова?
        Она была из иных – вот главная в ней разгадка. Она была тёплой, влажной, играющей словами и пребывающая в них – вот общее меж нашими мирами. И шла извне ко мне по чьей-то воле. Кто-то замыслил эту идею и запустил её меж звёзд.
         «Вот я пришла, – пропела мне она, – ибо и ты навстречу шёл. Через всю Вселенную прошла. Ни слова лживого, ни слова убийственного ты не услышишь от меня».
          Я же ответил: «Ты – мне последнее слово от богов. Всё сокровенное открылось и больше тайны нет. Теперь только звёзды впереди. Будут вечность, безмолвие и пустота – и всё это будет делиться на двоих».
          Вот мы нырнули в заветные глубины. И оказались во власти у Вселенной. Мы нашли, наконец, своих богов.
          Величайшие чудеса были нам раскрыты, и все тайны были показаны, объяснены.

          Держась за руки, мы вышли из третей картины – и к нам тотчас явилась панорама – от края Вселенной и до края. Панорама эта была воистину была волшебной.  Словно «Вояджер»,  мы вознеслись и объяли Вселенную свою. Как на ладони под нами оказался некий град, А мы летели над ним, по воле Панорамы, незримые в выси..
          Тотчас я назвал его Вечным Градом. Ибо образ его казался изваян на века. Мы увидели, что это остров, а вокруг него чёрный океан. А на острове том пребывало два царствующих существа. Мальчик и девочка, по виду брат и сестра, похожие друг на друга лицами, манерами, словами, случайно занесённые в Вечный Град звёздными ветрами. И так заигрались они, что давно потеряли свой дом, давно забыли про себя. Бродили они среди призраков, теней, и из живых не встречали никого. Город меж тем их завлекал, засасывал в себя.
          Детям было лет по шесть. Чистое изумление было выписано на их не лицедействующих лицах. Сколько сокровищ было разбросано вокруг, сколько вещей, оставлено богами. Только вещи эти божественные никак не давались в руки им.
         Выставившись, Панорама начала по-настоящему играть. Дети увидели нас, парящих в небесах.
        – Смотри, какие странные порхают бабочки! – воскликнула девочка, рукой показывая вверх. – Не видела я ещё подобной красоты.
        – Да нет же, это две капельки, они то разольются, то сольются, – заверил её брат.
        – Да нет, ты видишь всё не так, – верховодила девчонка. – Это как два цветка преобразуются в один, или как две паутинки сплетаются в косу.
        Мальчик посмеялся и не стал спорить более. А Вечный Град между тем продолжал уводить их в лабиринт.
        Знал я, городу этому надо найти открывающее слово. Слово, бывшее первым в череде.
        – Вы, дети звёзд… – начал я свой торжественный речитатив. Но дети играли, не слыша ничего. Тогда я бросил слова свои в город, в лабиринт:
        – Ты произнёс своё слово, давшее миру глупцов и мудрецов. Так не губи это слово, ничем не осквернённое, и отпусти эти звёздочки в полёт.
        Молчал покойно и без ответа Вечный Град. Безмолвствовал его проспект из бездны в бездну, Град ничего не хотел иметь общего с людьми.  Богам, возвысившим этот град, жить не возможно было без людей, а люди, творя, всё подсмотрели у богов. Но там, где падал человек, он рушил и втаптывал в грязь своих богов.
       Дабы никто не смог играть за нас, нам остаётся одно: стать истинно людьми.
       А в Граде Вечном происходило невиданное торжество. Град чувствовал детей: от них изливались невинность и тепло. Он нашёл в этом нечто схожее с собой и решил дать прощальный бал. На нас налетел нежданный вихрь – понёс и поставил на светлую тропу. Перед гулявшими детьми вдруг вспыхнул свет с небес. По светлому лучу сходили двое .Они увидели нас, мы были невиданной для детского взора, красотой. Сойдя с небес, мы очутились пред детьми.
       Мальчик, будучи смелее, произнёс:
       – Вы – чародеи? Но мы не знаем вас.
       Я, как Прекрасный Незнакомец, отвечал:
       – Мы прилетели с далёких звезд, и мы пришли за вами. Ведь звёзды – это сплошное волшебство.
       А Прекрасная Незнакомка им сказала:
        – Мы унесём вас на планету, где царствует Любовь. Планета эта будет называться Дом. А мы назовём себя  Семьёй.
        Первочистейшей страстью вспыхнули детские сердца. Последние слова я сказал не детям, но себе: «Вы уже в преддверии вечного. Оно коснулось вас, поцеловало нежно вас. Какая же это благодать и чистота! А о грязном, о подлом, вы не узнаете ни от кого».